Текст книги "Пасынки Гильдии"

– Помню, – откликнулся Аруз подобревшим голосом. (О драке в трактире, так славно себя окупившей, у хозяина остались самые теплые воспоминания.)

– Я ее так и не разменял. И тебе отдам целенькую, как скромница в брачную ночь, если поможешь мне разыскать одного человечка. Он где-то в городе прячется. А мне бы с ним только поговорить.

– В городе много кто прячется. – Аруз не сводил глаз с монеты. – С чего ты взял, что я твоего человечка знаю?

– Уж такой вы народ, трактирщики, – пожал плечами Щегол. – Не сумеешь мне помочь – другого найду. В городе полным-полно людей, которые не откажутся от полновесной золотой монеты.

Аруз кивнул. Уж в чем, в чем, а в этом он не сомневался.

– Кого хоть ищешь? – Голос трактирщика был полон мрачных подозрений.

– На Серебряном подворье жил алхимик Эйбунш. А те– перь не живет. Мне бы с ним словечком перемолвиться.

Тепло исчезло из глаз Аруза.

– Эйбунш? Первый раз про такого слышу. А за каким демоном он тебе нужен?

– Да смешная история…

– А ты расскажи, расскажи, я тоже посмеяться люблю…

Щегол махнул рукой, словно сам смущаясь того, что сейчас расскажет ерунду.

– Помнишь, я у тебя в «Шумном веселье» познакомился с Умменесом? Он на Серебряном подворье служит у бернидийского посланника…

– Помню.

– Сдружились мы. Как-то был он без гроша, а я при деньгах. Гуляем за мой счет, а ему завидно. Вот он меня и спрашивает: хотел бы я иметь такое зелье, чтоб любая баба забыла ради меня белый свет, готова была сапоги мне целовать? Я отвечаю: а кто ж такого не хочет? Он рассказал, что живет на Серебряном подворье ученый чудак из свиты Хастана. Алхимик. Вот он такое стряпает. А я говорю: бренчишь, как мешок с оловянной посудой!

– Ясное дело, бренчит.

– Я так и сказал, а Умменес обиделся. Пошли, говорит, покажу кое-что. Вышли на задний двор… мы в «Павлиньем пере» сидели. Там пес на привязи – зверюга! Нас увидел – взревел, цепь натянул, аж на задние лапы встает…

– Ну? – заинтересовался Аруз.

– Достает Умменес какую-то синюю крупинку, спрашивает: видишь? Подходит к псу на длину цепи. Тот аж хрипит в ошейнике от ярости, пасть разевает. Вот в пасть Умменес и кинул крупинку. Пес ее и проглотить, наверное, не успел, только на языке почуял…

– И что?

– Хлопнулся на пузо, к Умменесу тянется, скулит. Умменес сел на корточки, чешет пса за ухом, а тот ему от восторга всю рожу облизал! Потом Умменес встал да пошел прочь, а пес ему вслед скулит навзрыд: мол, зачем ты меня бросаешь, дорогой мой человек?.. А Умменес смеется: «Скажи, Щегол, спасибо, что я эту крупинку не тебе в вино бросил! Бегал бы ты за мною следом, обещал бы любые деньги за один мой ласковый взгляд!..»

– И ты не съездил ему по уху?

– Хотел съездить. Но очень уж захотелось получить зелье!

– Тебе-то оно зачем? Ты парень красивый, веселый, с девками ладишь…

– С девками – да, а со сторожевыми псами – не всегда, – напрямик сказал Щегол. – Короче, оказалось, что зелье алхимик варит тайком от своего господина. Заработать на стороне хочет. Эту крупинку он дал слуге, чтоб тот нашел денежного человека и показал, как действует зелье. И если, мол, денежный человек себе такое закажет, то каждая крупинка будет стоить шесть золотых.

– Сколько?! – охнул трактирщик.

– Дорого, не спорю. Но с такой крупинкой я свои деньги за один вечер верну и в барыше буду. Дал я Умменесу шесть золотых, но предупредил: получу либо зелье, либо деньги в двойном размере. А иначе с ним не я толковать буду, а Кудлатый.

– Сурово ты его, – одобрил Аруз.

– Прихожу вчера за зельем и узнаю, что оно готово и спрятано где-то в доме, но где – слуга не знает. А сам алхимик подался в бега. Тяпнул что-то у хозяев – и махнул хвостом.

– Вот так история! Плюнь ты, парень, на это зелье, выколачивай из Умменеса деньги. Пускай где хочет, там и достает!

– Ты, Аруз, толково рассудил, но мне сейчас нужно зелье, а не деньги.

– Смугляночка-наррабаночка? – проницательно спросил Аруз.

– Она самая, – сконфуженно кивнул Щегол. – Сам не знаю, чем она меня зацепила.

– Зацепила, да? – пропел рядом низкий хрипловатый голос.

Мужчины обернулись.

Как она сумела так неслышно возникнуть из-за угла – статная, рыжеволосая, в нарядном зеленом платье, с огромной шелковой розой у пояса…

– Зацепила, да? – насмешливо переспросила Лисонька. – Подумаешь! Зацепить могут и грабли! У тебя скверный вкус, Щегол!

Юноша виновато развел руками: мол, какой есть…

Тут во двор ввалилась компания моряков в синих холщовых рубахах. Они горланили и хлопали друг друга по плечам, они были веселыми и хмельными, они хотели мяса и вина, с ними все было просто и понятно. Аруз устремился к ним, словно навстречу спасению:

– Удачен ваш путь, храбрые мореходы! Хоть и далеко вы забрели от порта, но вам ли бояться дальних дорог? Зато сейчас вы достигли Счастливого Острова!

Моряки с готовностью последовали за хозяином в дом. Лисонька направилась было за ними… но остановилась, обернулась к юноше, шепнула загадочно и жарко:

– Не того просишь о помощи!

– Ты знаешь, где найти алхимика? – вскинулся Щегол.

– Может, и знаю, но всякому знанию своя цена! – засмеялась Лисонька и легко взбежала на крыльцо.

– Я за ценой не постою, – улыбнулся юноша. – Пошли, поглядим, что у нее за товар.

В этот миг под крыльцом завозилось что-то живое.

Кудлатый схватился за нож, Щегол напрягся… Но тут же оба расхохотались, потому что из-под крыльца высунулась смешная чумазая мордашка с курносым носом и огромными глазищами.

– Чешуйка, с праздником тебя! – весело сказал Щегол.

Беспризорник, уже выбравшийся из своего укрытия, засиял, словно солнышко в луже. Чешуйка искренне восхищался Щеглом. Такой дерзкий, веселый, бесстрашный… и такой щедрый! Сколько раз не жалел медяка, а один раз накормил от пуза!

– Со светлым праздником, господин и… и другой господин! – бодро заявил беспризорник, потирая остренький подбородок, который делал его треугольное личико похожим на мордочку лесного зверька.

Вид у бродяжки был совсем не праздничный: чья-то поношенная рубаха, доходившая мальчугану ниже колен, была по-матросски подпоясана веревкой. Из-под подола торчали босые ноги, грязные и исцарапанные.

– А ведь раньше у него этой рубахи не было, – припомнил Кудлатый. – Он в мешке проделал дырки для головы и рук и так бегал…

– Да ты прифрантился ради праздника! – умилился Щегол. – Ну, так заодно угостись!

Он швырнул мальчугану монету и поднялся на крыльцо. Кудлатый последовал за ним.

Чешуйка поймал подачку на лету – и едва не заскулил от разочарования. Монета была неправильная! Значки на ней ничего не говорили неграмотному мальчишке, но цвет был совершенно не медный, тускло-серый.

Если бы монету дал кто-нибудь другой, беспризорник забросил бы ее подальше, вслух помянув Хозяйку Болота. Чешуйке приходилось слышать, как туго приходится тому, у кого находили фальшивые деньги.

Но это же Щегол!..

Чешуйка решил рискнуть. Завидев бредущего через двор конюха, он издали показал ему монетку:

– Глянь-ка, чего у меня!..

Конюх вгляделся.

– Ишь ты, вроде серебро! – сказал он удивленно – и тут же продолжил фальшиво-ласковым голосом: – Ну-ка, дай поближе глянуть…

Чешуйка метнулся в сторону и с безопасного расстояния скорчил конюху рожу. Серебро!..

* * *

Притихли ссоры, оборвались на полуслове хвастливые матросские байки, перестали греметь костяшками игроки в «радугу». Власть в трактире захватил волнующе низкий, страстный голос женщины, закачавший все сердца на упругих волнах песни:

 
По тебе затосковала.
Все забавы – прочь!
Буду чайкой у причала
Биться день и ночь,
Буду я попутный ветер
В парус зазывать,
Буду солнечные сети
Над водой сплетать.
И в тоске неутолимой
Крик летит, маня:
«На причал сойди, любимый,
Обними меня!»
 

Лисонька скользила меж столами – и при последних словах песни остановилась возле Щегла, который замер, не донеся до губ чашу с вином.

«Как он смотрит на меня! О Безликие, как смотрит! Почти совсем как раньше, тогда…

Вот именно. Почти…»

Подвыпившие, празднично настроенные гости восторженно орали и стучали по столам. Поэтому только Кудлатый, сидевший рядом со Щеглом, сумел расслышать то, что девушка сказала его спутнику:

– Я научу тебя, как найти алхимика. Но не за деньги. Приходи в сарайчик… ну, ты знаешь… Один раз, самый последний. Со мной тебе не понадобится любовное зелье.

И поплыла меж столами к выходу.

Глаза юноши, и без того раззадоренного песней, засветились лукаво и весело.

– Хорошая плата, достойная. Жди меня тут, я попрощаюсь и вернусь.

Кудлатый попытался возразить, но Щегол уже встал и двинулся следом за девушкой.

Его спутник с досадой уставился в окно. Ему был виден двор, стена сарая, приоткрытая дверь. Видно было, как, перейдя двор, в эту дверь вошла рыжеволосая девушка в зеленом платье. Вскоре туда же с довольным видом нырнул Щегол.

Кудлатый тихо выругался, хлебнул вина и принялся терпеливо ждать, не сводя глаз с окна, чтобы не упустить момент, когда этот неосторожный мальчишка покинет сарай.

* * *

Вряд ли Кудлатый был бы так терпелив, если бы знал, что еще во время песни Лисоньки в сарай вошли двое дюжих верзил, по виду – уличные головорезы (причем это был тот случай, когда внешность честно говорила о сути человека).

Перешагнув порог, Лисонька коротко и тихо бросила им несколько слов и шагнула в сторонку, чтобы не мешать драке.

Впрочем, драки почти не было. Щегол, не ожидавший опасности, зашел с залитого солнцем двора в полумрак сарая – и сразу на него навалились, заткнули рот, сбили с ног…

Парень отбивался, как мог. Пока ему вязали руки, успел заехать каблуком во что-то мягкое (судя по вскрику и черному словцу, заехал удачно). Но те, в чьи лапы он угодил, знали свое ремесло. Щегла деловито скрутили по рукам и ногам, в рот вбили кляп.

Один из верзил поднял в дальнем углу сарая сплетенный из лозы щит. Сверху щит был присыпан землей – в полутьме и не разобрать, что это не часть земляного пола, а крышка погреба. В этот погреб головорезы спихнули свою жертву и водворили щит на место.

Затем один из них отодвинул доску в дальней стене сарая и, махнув на прощанье Лисоньке, выбрался наружу. Второй последовал за сообщником. Оба знали, что ни со двора, ни из окна трактира их не увидеть…

Все это время девушка, подобрав под себя ноги, сидела на широком топчане, где обычно устраивались здешние шлюхи со своими «дружками на раз». За все время схватки она не издала ни звука.

Но когда мужчины ушли – не удержалась, подбежала к тайнику, приподняла край плетеного щита и злорадно сообщила в черную яму:

– Тебя не убьют, мерзавец! Надо бы, но не убьют! Жабье Рыло денег на ветер не бросает, тебя продадут за море! И я желаю тебе попасть в лапы самой сварливой, жестокой, старой, уродливой и похотливой хозяйке!

Вернув щит на место, девушка вернулась на топчан, растрепала свои рыжие волосы, расшнуровала платье на груди и терпеливо стала ждать – когда же Кудлатый забеспокоится и придет искать своего приятеля?..

* * *

Прощаться с летом – так уж прощаться, чтоб потом всю зиму сладко вспоминать золотые, насквозь прогретые солнцем денечки!

По погоде на День Всех Богов загадывали, будет ли удачен год до следующего праздника. Если верить этой примете, на Аргосмир должна была снизойти долгая череда удач.

Город прифрантился. Жители побогаче вытащили из чуланов ярко раскрашенные деревянные цветы, сберегаемые с прошлого праздника, и прицепили над входами в свои дома. Те, кто победнее, еще с вечера принесли из-за городских ворот охапки цветов и зеленых ветвей (не еловых, храни Безликие, конечно же, не еловых, не траурных!), всю ночь продержали зелень в корыте с водой, а наутро, как умели, украсили свои двери и окна.

Но на улице, по которой шел сейчас Шенги с друзьями, этим, как выразился Фитиль, сеном даже не пахло. Это был квартал ремесленников и торговцев средней руки, и каждый старался показать соседям, что дела у него идут хорошо. Так что вокруг пестрели красками и позолотой деревянные цветы и ветви, колыхались алые и синие ленты.

– Сегодня принято обходить все семь храмов, – с удовольствием рассказывал Шенги своим нарядным, умытым, причесанным ученикам. – Правда, в наши дни мало кто соблюдает старые обряды, но раз уж попали в столицу в праздник, сделаем все толком.

– У нас работа опасная, благоволение богов не помешает, – солидно поддакнул Нургидан.

Шенги, скрыв усмешку, кивнул:

– Здесь, на побережье, – четыре храма. Да еще три – восточнее, ближе к дворцу. Из здешних друг с другом спорят в богатстве два храма: Того, Кто Колеблет Морские Волны, – туда мы сейчас идем – и Того, Кто Повелевает Ветрами.

– Понятно, – фыркнул Дайру, – как раз возле порта и пристроились.

– Они очень, очень пышные, но им не тягаться с теми, что ближе к дворцу. Вот, скажем, храм Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней…

– Это который рядом с памятником Королю-Основателю? – брякнул Нургидан. – Ага, красивый. Купол – как сложенные ладони…

– А ты откуда знаешь? – удивился Шенги.

Нургидан растерялся: как объяснишь, что он делал возле королевского дворца?

Нитха поспешила выручить друга:

– Когда Глава Гильдии болел и лежал во дворце, я бегала узнавать, как он себя чувствует. Тогда и храм видела… Не заходила я внутрь, не заходила, – покосилась она на встревоженного Рахсан-дэра. – Полюбовалась, пока мимо бежала! А потом рассказала ребятам.

– Да, он красив, – кивнул Шенги. – Но мне больше нравится храм Того, Кто Одевает Землю Травой, там дивная резьба. Он стоит у входа в Лунные Сады… вот туда мы обязательно зайдем! Там садовники воистину творят чудеса! Мне особенно нравится уголок, который называется «цветник дори-а-дау».

– Дори-а-дау? – с недоумением повторила Нитха. – «Красавица из глубины»?

– Да, так в старину называли дочерей Морского Старца, подводных хозяек.

– И сейчас называют, – ухмыльнулся Фитиль. Он шел чуть позади и сам себе удивлялся: зачем он прибился к этой компании? Ему бы подцепить девчонку да закатиться с нею в трактир! Чего ради он тащится за этой дружной стайкой?

А Шенги продолжал рассказывать про «цветник дори-а-дау»:

– Садовники усыпали там землю чистым крупным песком, как на морском дне, поставили настоящие кусты кораллов, оплели их заморскими невиданными растениями – не отличить от водорослей! А главное, они что-то сделали со светом. Не знаю, в чем фокус, но свет там зыбкий, струящийся, словно глядишь сквозь воду…

Нитха мечтательно вздохнула, и Рахсан-дэр ревниво вмешался:

– Не сомневаюсь, что Лунные Сады прекрасны, и с нетерпением жду мгновения, когда смогу усладить их видом мои очи. Но если ты, уважаемый Охотник, чувствуешь красу того, что произрастает вокруг, тебе надо побывать на берегах Нарра-кай, величайшего и прекраснейшего из наррабанских озер. Все озеро – храм его хранительницы, богини Кай-шиу. Озерная Дева не принимает иных жертв, кроме цветов. Жрецы разводят вдоль берегов целые поля цветов, так подбирая сорта, чтобы цветение не прекращалось круглый год…

Дайру с интересом слушал рассказ – и в то же время поглядывал на Фитиля.

«Ух, какой колючий взгляд… Опять завидует, что ли? Бьюсь об заклад, ему охота сказать что-нибудь злющее. Но сегодня нельзя. Сегодня даже пьяный матрос, прежде чем разбить скамью о башку приятеля, скажет, наверное, что-нибудь вроде: „Не позволит ли господин его побеспокоить?..“ Впрочем, сказать гадость можно и с любезным видом. Интересно, кого он ужалит первым? Нургидана? Рахсан-дэра? Шенги?»

Но первым оказался ужален именно Дайру.

Фитиль обратился к нему любезно-снисходительным тоном, с участливой улыбочкой:

– Это все славно… но тебе-то чего по жаре через весь город тащиться? Помолиться можно и дома, боги услышат… а в храм тебя все равно не пустят.

Это был меткий удар. Дайру густо побагровел. Все правильно. Раб – домашняя скотина, а скотине не место там, где люди говорят с богами. Ни в один храм Дайру не пустят.

Нургидан шагнул к Фитилю, но Нитха удержала его за рукав: драку в светлый праздник учинять стыдно, а без мордобоя Дайру и сам за себя постоять сумеет.

Шенги тоже не стал вступаться, только усмехнулся, пытаясь угадать, что ответит грубияну его смышленый ученик.

Дайру и в самом деле быстро взял себя в руки. Глаза его еще были жесткими, но рот уже растянулся в улыбке, лишь самую малость фальшивой:

– А просто погулять по городу в славной компании разве плохо?.. Ах да! Я же совсем забыл… ты ведь спас мне жизнь в подземной реке, а я тебе даже спасибо не сказал! Моя бесконечная благодарность! – И юноша учтиво поклонился.

Фитиль вытаращил глаза, а умница Нитха тут же подхватила затею: вскинула руки по-наррабански к груди, закивала:

– Без тебя мы пропали бы, спасибо тебе!

Тут и до Нургидана дошло, он подхватил колючим голосом, плохо вяжущимся со словами:

– Помог ты нам вчера, спасибо…

Рахсан-дэр слегка удивился – с чего молодежи понадобилось именно сейчас благодарить вчерашнего спутника? – но ничего особо странного в этом не углядел. А Шенги закусил губу, чтобы не расхохотаться.

Охотник не благодарит напарника.

Сейчас ребята жестко поставили наглеца на место. Самым вежливым образом они сказали: да, мы побродили с тобой по складкам Подгорного Мира, но не вздумай считать себя нашим напарником. Ты для нас чужак, без спросу прибившийся к дружной компании. И терпим мы тебя только из учтивости…

Юные победители гордо прошествовали мимо остановившегося Фитиля. Рахсан-дэр, ничего не поняв, спокойно шел рядом с ними. А Шенги задержался возле молодого Охотника.

– Шустрые ученики, а? – Фитиль постарался спрятать обиду под ухмылкой.

– Ну, не они же первыми начали! – без враждебности откликнулся Шенги. – Что ты к Дайру привязался?

– Да я что, я ничего… – начал было Фитиль, но взглянул в доброжелательные глаза Охотника – и махнул рукой: – Так, злость взяла: еще ученики, браслет то ли будет, то ли нет… а уже команда, друг за дружку держатся.

Как и Дайру вчера, Шенги подумал: «А ведь завидует…»

– Хорошего напарника подобрать трудно, – сказал он понимающе. – Я вот с разными хорошими людьми по складкам ходил, а настоящая напарница была одна, до сих пор забыть не могу! А эти… знаешь, они первое время друг друга терпеть не могли, все норовили друг другу пакость учинить. А потом, со временем…

– Со временем, да… – задумчиво ответил молодой Охотник. – Только это самое «время» еще вытерпеть надо. Я же из Отребья. С кем ни попробую в паре ходить – нарываюсь на разные подковырки… Нехорош я, видите ли, уродился!

– А Дайру легче?

– А ты меня с рабом не равняй!

– Про тебя ходят слухи, что ты со всеми напарниками свары затеваешь…

– Просто успеваю первым! Как почую, что мне сейчас что-нибудь обидное скажут, или просто вижу, что глядят на меня сверху вниз… ну, я сам тороплюсь грубияна срезать. Мне и учитель говорил: если без драки не обойтись – бей первым!

Шенги хотел сказать, что он думает о напарнике, который норовит истолковать каждый твой взгляд как начало ссоры. Но его остановила теплая нотка в слове «учитель».

– Ты у кого обучался?

– У Джалидена Алмазного Ясеня из Рода Дейар! – гордо отчеканил Фитиль.

– У того, что погиб на Спутанных Тропах? Я слышал о нем много хорошего.

– Ха! Это был лучший в Гильдии Охотник! Уж получше тебя, даже не сомневайся!

– От него ты тоже в каждый миг ждал обиды?

– Да ты что, он же меня учил! Ну, строг был, выдрать мог… так это ж для моей пользы!

– Вот, – задумчиво сказал Шенги. – От других ты в каждом слове подвоха ищешь, а от учителя и трепка – не во зло… Слушай, а ты сам-то не думал взять ученика?

– Я?! – изумился Фитиль. – За каким демоном?

– Он глядел бы на тебя снизу вверх, а ты от него не ждал бы зла. А пока обучение идет, вы друг к другу привыкнете, к недостаткам притерпитесь… вот тебе и напарник!

– Да что ты за чушь несешь?

– Почему – чушь? Джарина так себе напарницу вырастила… Ох, глянь, мы же за разговором от наших совсем отстали. Давай-ка прибавим шагу!

Сбитый с толку Фитиль пошел быстрее, хотя только что собирался бросить Шенги и его дерзких сопляков. На ходу он размышлял над странными словами Совиной Лапы. Нет, на кой ему сдался ученик, а?!

* * *

Пока Кудлатый пил вино и поглядывал в распахнутое окно, за ним самим зорко приглядывали двое незнакомцев: мрачный наррабанец с серьгой в ухе и тощий лысоватый тип, смахивавший на голодную шелудивую дворнягу.

Наконец Кудлатый потерял терпение, подозвал служанку, расплатился за себя и Щегла и встал из-за стола. И тут же у него на пути встал незнакомец, похожий на дворового пса:

– Приятель, с праздником тебя!

– И тебя, – учтиво откликнулся Кудлатый, но незнакомец не сделал движения, чтобы его пропустить.

– Слышь, добрый человек, рассуди наш с дружком спор. Он говорит, что ихний Гарх-то-Горх его даже из Наррабана здесь углядит. А я говорю: не может такого быть, чтоб всякие заморские боги в нашей земле власть имели. Ежели ты заморский бог, так ты у себя за морем командуй, верно? А он говорит…

– Я не жрец, чтоб о богах судить, – сухо отозвался Кудлатый, стараясь не сорваться на грубость. – В храм зайдите да жреца спросите. А меня пропусти, я спешу.

Назойливый собеседник не посторонился.

– Да что наррабанцу в нашем храме делать? Он по-нашему и понимает-то через два слова на третье, где уж ему со жрецом умные беседы вести… Так вот, я ему и толкую: ежели этот самый Гарх-то-Горх…

Терпение Кудлатого лопнуло. И все же ради праздника он не влепил настырному «богослову» так, чтоб тот кувыркнулся через стол. Просто подхватил болтуна под мышки, поднял на воздух, переставил в сторонку – и пошел себе к выходу.

Но тут в его локоть вцепилась смуглая ручища.

– Ты трогать мой друг? – с сильным акцентом вопросил мрачный тип с серьгой. – Зачем?

– Клешню убери, крокодил наррабанский! – возмутился Кудлатый, рывком выдергивая локоть из наглой пятерни.

Наррабанец тут же забыл об обиде, нанесенной другу: появилась более животрепещущая тема для беседы.

– Я не крокодил! – возопил он, апеллируя к трактирному сброду, притихшему в предвкушении веселой драки. – Все посмотреть – я не крокодил! У крокодил есть зубы и хвост, а у меня нет хвост…

– Зубов у тебя сейчас тоже не будет! – рявкнул Кудлатый и от души врубил заморскому зануде.

Тот растянулся на столе.

– Да куда ж это годится – в такой день драться? – возмутился кто-то из угла. Вместе со словом увещевания в Кудлатого полетело оловянное блюдо. От блюда он увернулся, но на пути уже встали двое моряков, которые не прочь были поразмяться.

Некоторое время трактир оглашался звуками ударов, звоном посуды, треском мебели, воплями и вдохновенными тирадами, в которых Безликие поминались в таких выражениях, что любого жреца хватил бы удар. «Шумное веселье» сбросило на время оковы праздничного благочестия и зажило полнокровной яркой жизнью…

Когда потасовка угасла, Кудлатый (единственный из участников схватки, кто остался на ногах) пошел к двери, не обращая внимания на восхищенные взгляды тех, кто предпочли остаться зрителями.

В дверях его остановил Аруз.

– А платить?! – Пузо хозяина возмущенно колыхнулось под фартуком. – За посуду, за скамью разбитую!..

– О чью башку скамья разбилась, тот пусть и платит.

– Стражников позову!

Угроза подействовала на Кудлатого. Он извлек из кошелька несколько медяков, сунул трактирщику и поспешно вышел.

Аруз задумчиво глянул ему вслед:

«Крепкий парень. Может, взять его вышибалой, когда поймет, что остался без дружка?..»

А Кудлатый, не подозревая, что ему подыскали работу, пересек двор, задержался у входа в сарайчик, прислушался – вроде тихо? – и позвал:

– Эй, голуби, хватит ворковать!

– Голуби – на голубятне! – отозвался раздраженный женский голос. – Заходи, тут некому мешать!

Встревоженный мужчина распахнул дверь, остановился на пороге, окинул взглядом сарайчик и вопросительно обернулся к певице, которая сидела с ногами на деревянном топчане и переплетала растрепанную рыжую косу.

– Тоже мне голубь! – негодовала она. – Все перья бы выдрать этому голубку! Обнимать женщину – и называть ее чужим именем! Как ему, бесстыжему, еще никто глаза не выцарапал?

Лисонька говорила все громче, все взволнованнее: она представляла себе, как на дне земляной ямы бьется пленник, пытается освободиться от веревок, яростно мычит сквозь кляп. Чтобы заглушить это мычание, слышное только ей, женщина почти кричала:

– И на кой она ему, эта черномазая паршивка? Была бы хоть девка видная, а то ведь плюнуть не на что!

– Где Щегол? – тихо и страшно спросил Кудлатый.

– Где-где… к паскуде заморской побежал! Она сейчас у Лауруша гостит, так и…

– Врешь! Я со двора глаз не спускал…

– Так-таки и не спускал? – расхохоталась Лисонька. – А он хвастался, что тебя отвлекут, а ему знак дадут, что путь свободен. И еще сказал, что ему няньки надоели!

Коротко выругавшись, верзила шагнул назад и захлопнул дверь. В сарайчике стало почти темно, только сквозил свет в щели меж досками. Лисонька перестала возиться с косой, зябко обхватила себя за плечи. Хотелось подойти к яме, приподнять плетеную крышку, заглянуть внутрь… но было страшно: вдруг Кудлатый вернется!

А Кудлатому не пришлось даже идти в трактир, чтобы проверить слова Лисоньки. Возле дома стояла бочка с дождевой водой, а над нею пристроился болтливый «богослов» – смывал кровь, сочащуюся из глубокой ссадины на скуле. Сейчас он не выглядел дружелюбным простаком: зло шипел, черными словами поминал Хозяйку Зла и все ее козни.

За этим занятием он не услышал шагов за спиной. И был поражен, когда ему на загривок легла крепкая пятерня, пригнула, макнула в воду…

Кудлатый подержал свою добычу головой в бочке, дал бедняге как следует пробулькаться, затем извлек наружу, немного подождал, глядя, как тот отплевывается.

– Ну, все? Можешь понимать, о чем тебя спросят?

Незнакомец кивнул. Куда только делась его говорливость!

– Вы с дружком не просто так ко мне прицепились, верно? Кто-то вам велел меня отвлечь?

– Да пошел ты…

Сильная рука вновь пригнула голову грубияна к самой воде.

– Я ж тебя башкой в бочку воткну, а вытащить забуду! – предупредил Кудлатый заботливо.

– А чтоб тебя… пусти! Да пусти, отродье Болотной Хозяйки!

Кудлатый позволил пленнику разогнуться. Тот потер рукой свой загривок:

– Чуть шею не сломал… силен, демонская рожа!

– Ты на вопрос отвечай, а то мы с тобой уже полбочки расплескали.

– Что?.. А, ну да… Дал он нам с Гайхором по серебрушке. Велел за тобой приглядывать, а как к двери пойдешь, так чтоб отвлечь малость…

– Ничего себе малость! У твоего Гайхора кулак, что купеческая гиря… Но кто заплатил-то?

– Да сопляк, которого ты при себе таскаешь… сын он тебе или кто… Пока ты на певицу глаза пялил, он нам успел деньги сунуть.

– Сын? Ну уж нет! – с чувством произнес Кудлатый. – Был бы у меня такой сын, я бы его… – Взгляд на бочку с водой подсказал завершение фразы: – Я бы его маленького в корыте утопил!

И направился через двор к воротам.

Где живет Лауруш – узнать будет несложно. А бесстыжего мальчишку, храни его Безликие, надо найти как можно скорее. Жабье Рыло не раз давал понять, что его терпенье на исходе… а ну как оно именно сейчас и лопнет, терпенье это самое?!

* * *

Аруз заглянул в сарайчик, сердито бросил певице:

– Что расселась? Иди пой, люди ждут!

Лисонька, не сказав ни слова, вылетела из сарайчика и побежала через двор к трактиру.

Не так уж там нуждались в ее пении. Вон как матросня на дюжину хриплых голосов горланит «Вдовушку из Ашшурдага»! Но девушка понимала: что бы ни происходило сейчас в сарае, лучше ей этого не видеть и не знать.

Понимала она и другое: Аруз оттого злится, что ему не нравится происходящее. Уж так он надеялся, что Щегол возьмется за ум, поладит с Жабьим Рылом – и в Аргосмире появится вор из тех, о ком песни поют: лихой, умелый, наглый. Сам бы озолотился и Арузу дал хорошо заработать!

«Ох, дурак ты, Щегол, дурак! – стонала про себя Лисонька. – Ну кто же прет Жабьему Рыло поперек норова?!»

Почти то же самое говорил сейчас Аруз, склоняясь над ямой в углу сарая:

– Ох, дурак ты парень, дурак! Еще моли богов, что Жабье Рыло не велел развесить тебя по кускам от Гуляйки до Гиблой Балки. В назидание прочим, чтоб уважали «ночного короля»!

Дверь со скрипом отворилась, на пороге встал невзрачный мужичонка в холщовых, совсем не праздничных штанах и рубахе:

– Готов груз-то, хозяин? А то ехать надо, пока улицу не перекрыли.

Подтолкнув мужичонку, чтоб посторонился, в сарай вошел сын Аруза – крепкий молчаливый парень. Мало кто из завсегдатаев знал его имя, а некоторые считали хозяйского сына немым. Аруз был весьма доволен характером своего отпрыска.

Ни о чем не спрашивая, он снял плетеную крышку, которую уже немного сдвинул отец, спрыгнул в яму и деловито поднял на руки связанного пленника. Аруз помог сыну, а мужичонка топтался за спиной трактирщика, держа наготове два больших мешка.

– Вот и славно, – приговаривал он. – Мешок на голову, другой на ноги… да репой сверху, репой… чтоб не барахтался… вот и славно будет, вот и хорошо…

Сын трактирщика дернул уголком рта: парня злила бестолковая болтовня помощника, за которой был скрыт страх.

Но сам Аруз из-за этого не волновался. Конечно, мужик есть мужик, куда ему геройствовать! Такие только и годятся, чтобы выращивать репу да капусту на огородах за городской стеной. Но молчать он будет. Вот успокоится малость – и заткнется. У него с рыбаками из слободы обмен: овощи на рыбу. Чтобы угодить соседям, не сорвать меновую торговлю, мужик согласился подвезти до берега опасный груз.

На дворе закутанного в мешковине пленника положили на дно телеги и умело пристроили сверху мешки с репой. Теперь бедняга не мог пошевелиться, хотя и насмерть его не придавило. Опасность задохнуться ему тоже не грозила: живой груз был уложен так, что лицо было прижато к длинной щели в днище телеги. Можно было дышать, хоть и сквозь мешковину. Прибрежные контрабандисты давно занимались тайной работорговлей, неплохо научились обращаться с добычей.

Возле телеги крутился курносый беспризорник Чешуйка. Сын Аруза и крестьянин не обращали на него внимания, а трактирщик спросил мальчишку:

– Ну что, оголец?

– Улицу еще не перекрыли, только принесли загородки и сложили кучей! – бодро доложил маленький разведчик. – Рога трубили только один раз, король еще далеко.

Аруз понимающе кивнул. После того как шествие подходило к одному из храмов, сигнальные рожки разносили весть об этом по всему городу.

– И порядка нету, – хихикнул мальчишка. – Сотник с утра празднует, только что притащился, никак своих людей вдоль улицы не расставит… Уж поторопитесь!

– Зайдешь попозже, накормлю тебя, – кивнул мальчишке Аруз. И прикрикнул на сына, который закреплял мешки веревками: – Пошевеливайся!

Разумнее бы подождать, пока пройдет процессия, а еще лучше не спешить до вечера. Но Аруз боялся, что Кудлатый вернется, догадавшись, что его обманули. Кудлатый – это вам не Щегол… да и не было от Жабьего Рыла никакого приказа насчет Кудлатого.