Текст книги "Осязаемая реальность"

О Розе

В небольшом дачном поселке стоял старый дом. В нем давно никто не жил: хозяева переехали в город, а продавать его не спешили. Палисадники его заросли сорняком, а лепнина, ранее украшавшая дом, осыпалась. Теперь, спустя много лет, когда имена и лица живших здесь стерлись из памяти односельчан, лишь мыши да крапива правили домом. Крапива жила в палисаднике и не лезла в жизнь соправителей, а те отвечали ей взаимностью. Так они и сосуществовали.

Культурные растения, росшие в палисаднике, сгнили под гнетом крапивы, лишь немногие продолжали жить в столь трудных условиях. Большинство из них были розы. Эти цветы, имеющие шипы для защиты, смогли сдержать крапиву, а позже и ужиться с ней. Остальные представители культурного класса, такие как тюльпаны, незабудки и колокольчики, которые раньше преобладали над розами, остались в малых количествах и старались лишний раз не показываться на глаза правящих.

Розы жили спокойно со своими шипами, с каждым годом отращивая их все больше… Но не все следовали советам старых сортовых роз. В этом саду росла одна чайная роза. Она была самая молодая, и на ее стебле рос всего один маленький шип, отчего над ней все смеялись, даже неказистая безродная Повилика. Но Роза не обращала не на чьи насмешки внимания – она растила бутон. Роза надеялась, что люди вернутся. «Но тогда надо, – думала она, – чтоб меня заметили – нельзя допустить того, чтоб меня скосили заодно с крапивой». Роза трудилась над цветком, не заботясь о колючках, потому у нее и был всего один шип, тот, что она вырастила еще будучи ростом не выше этой задиристой Повилики. Все остальные розы смеялись над ней, отращивая иголки… В то время как она заботилась о бутоне, который с каждым днем рос все больше, насыщаясь цветом. Роза собирала в своих листьях росу и умывалась ей, отчего и стебли, и бутон и листья блестели до самого обеда. Она тянулась к солнцу, пытаясь достать больше солнечных лучей. Роза собирала лучи солнца и смешивала их с росой, придавая яркость бутону. Трудилась не один день, и даже не неделю. И в одно утро, когда на листья опускаются капли росы, бутон распустился. Роза гордо смотрела на поникших соседок роз и на озлобленную крапиву. В их гримасах читалась зависть… И лишь Колокольчик улыбался и ободряюще звенел.

***

– А слабо в крапиву?!

– Но она же колючая…

– Слабачка! А еще бегает за нами!

Роза качнула поникшей головкой. Таких низких звуков она еще не слышала. «Люди, люди», – зашелестели крапива и розы, незабудки и повилики, тюльпаны и колокольчики. Роза выпрямилась, расправила листочки… Но ее цветок уже не был так красив, как прежде и навряд ли привлек бы чье-либо внимание. Из-за долгой жары он завял и стал опадать. Роза постаралась напоить цветок водой, но тот лишь уронил еще один лепесток.

Что-то рухнуло рядом, примяв крапиву. Роза с удивлением смотрела на это. «Так вот какие люди»… Она выпрямилась и вытянулась, чтоб показать увядающую красоту своего цветка. Человек поднялся.

– Мальчики! Идите сюда!

Человек наклонился к Розе. Ее лепестки затрепетали от его дыхания.

– Бедняжка… Вянет.

– Что ты нашла? – к Розе приблизились еще несколько человек.

– Смотрите… – человек указал на цветок.

– Везет, а мы только на колючки наткнулись.

– Давайте принесем лопату?..

Один из людей ушел, а, когда вернулся, в его руках был сверкающий предмет, которым он стал убивать крапиву. Он убил и одну из одичавших роз, которая обросла колючками. Роза ужаснулась. Она смотрела, как человек блестящим предметом убивает тех, кто жил с ней, Розой, бок о бок, с самого ее рождения. Она затрепетала, когда блестящий предмет воткнулся в землю рядом с ней… Бедная Роза представила, как ее любимый цветок падает на влажную землю и вянет в грязи, а сама она умирает от жажды. Но ее опасения не подтвердились – что-то подцепило ее корни и заставило их оторваться от земли, вырваться на поверхность. Ее аккуратно взяли за стебель и поставили в холодную емкость.

– Роза, а ни одного шипа… – удивился человек, – Красивая.

– Мальчики, там еще цветы! Я отнесу розу домой, а вы выкопайте и их тоже.

***

Люди, забравшие Розу к себе, жили недалеко от ее прежнего дома, но при этом их палисадник отличался от ее родного. Тут не было крапивы, и цветы были дружелюбные. Люди ухаживали за всеми ими, и Роза была счастлива. Теперь она цвела постоянно. Совершенно не заботилась об обороне, чего, впрочем, никогда и не делала.

Жизнь музыканта

Они молчат. Хотя им есть, что нам сказать.

Как тот зависший чат, где некого искать.

Внутри вулкан страстей – молчание снаружи.

От них не ждут вестей, их слышат только души…

Белый Лунный кролик

Он просыпается каждое утро в тишине. Садится в кровати и долго смотрит в стену, ещё не отойдя ото сна. Ведь только что он слышал… Слышал, как шумел ветер в кронах деревьев, как ручей журчал, протекая меж камней, слышал, как пели люди под весенним чисто-голубым небом. Но все эти прекрасные звуки – лишь плод его воображения – канули в Лету вместе со сном. Ох, как же он не любил просыпаться! Именно с этих мыслей, орущих в голове из-за отсутствия других звуков, начинался каждый его день…

***

Сегодня было очередное нудное воскресенье, которое он проводил в парке. Смотрел на облака и мечтал, чтобы этот день поскорее закончился. Ведь в работе можно утонуть, а в парке нет, да и в мыслях никак не выходит… Скучно. Грустно. Тихо… При том, что в парке, как обычно бывает по выходным, много народу. От ходьбы он утомился и присел на скамейку, откуда лениво наблюдал за снующими туда-сюда детьми. Они веселились, бегали и скакали. На их лицах пылал огонь и цвела улыбка. Изредка они что-то выкрикивали. Но их крики пожирала тишина…

Мимо пробежала девочка с ярко-красным шаром. Потом ещё раз. И ещё. Пробегая в четвертый раз, она остановилась напротив мужчины и изучающе посмотрела на него широко распахнутыми глазами. Наклонила голову набок, а потом зашевелила губами, медленно, растягивая буквы. Он её понял. Достал блокнот, написал в нём одно предложение и показал девочке. Та долго всматривалась в написанное, потом её глаза, и так огромные, стали ещё больше. Она кивнула и убежала.

***

Неделя пролетела быстро, как это обычно бывает, когда увлечён своим делом. И за рабочей неделей неизбежно последовало воскресенье. И снова парк. Немой и враждебный. Но идти больше некуда, поэтому… снова парк, прогулка. А вот уже и знакомая скамейка. Но в этот раз ему везёт. Утомленный, он засыпает прямо под кронами тополей. И парк, раньше безмолвный, начинает жить. Дети кричат, а не просто открывают рты, как рыбы за толстым стеклом аквариума. Дети бегают, играют, скачут, но уже не в тишине. Теперь тишина отступила. А вот и та девочка! С красным шаром на ниточке и с тем же удивлённым взглядом. Она снова наклоняет голову и что-то спрашивает. Улыбается и, нерешительно протягивая руку, слегка касается его… Он вздрогнул. И звуки исчезли. И снова мир завоевала тишина. Вот только девочка осталась на месте, испуганно вглядываясь в его лицо. А в руках её был не шарик, а два мороженых. Она взобралась на лавочку и протянула мужчине одно из лакомств. А потом принялась за оставшееся в ее руках мороженое, тайком наблюдая за тем, как он поедает своё.

***

Теперь воскресенья проходили для него не так скучно, как раньше. У него появился друг. Он не знал, кто она, откуда… Да и зачем? Им было просто интересно ходить по парку и разглядывать небо, цветы, деревья и прохожих. Что ещё для счастья надо? Только мороженое. Когда оно требовалось, они находили мороженщика. Девочка заказывала, а он платил. И прогулка продолжалась.

***

Однажды в парке произошло что-то необычное. Он это понял, едва завидев малютку. Она бежала к нему, и в ее глазах плясали озорные искорки. По её лицу, по её восторженному взгляду он понял, что день будет интересным.

Добежав до него, она отдышалась, а потом быстро зашевелила губами. Он на это лишь улыбнулся. Она не переставала ещё с минуту, а потом схватила его за руку и повела вглубь парка. Она торопилась показать ему что-то явно необычное, и его охватило волнение. Его волнение почувствовала девочка и побежала. Бежали они не долго, но оба успели запыхаться. Он остановился и стал тяжело дышать. Девочка тоже замерла, усердно вдыхая воздух ртом. Отдышавшись, она снова взяла его за руку и повела дальше. Когда девочка остановилась, он осмотрелся. Там, где они оказались, его привлекло нечто неизвестное. Этот предмет стоял посреди аллеи, и за ним сидел человек. Предмет был белого цвета и напоминал стол, накрытый белоснежной, накрахмаленной скатертью. Мужчина вопросительно посмотрел на девочку. Та достала из его кармана блокнот и написала корявым почерком: «рояль».

Он знал о роялях, но представлял их совсем другими. В нём проснулся интерес, поэтому мужчина подошёл к неизвестному для него предмету. Девочка последовала за ним. Подойдя к роялю, мужчина с интересом осмотрел инструмент, после чего встал возле человека и стал наблюдать за ним. Музыкант касался белых и черных полос, которые незамедлительно проседали под его пальцами. Иногда человек передвигал пальцы быстро, а иногда медленно, или ударяя, когда резко, когда лишь слегка касаясь полос. Мужчина с трудом оторвался от созерцания работы этого человека лишь для того, чтобы посмотреть на лицо «волшебника». На его лице он прочёл многое. Лицо музыканта поведало мужчине то, что человек не мог поведать ему через звуки…

В этот день мужчина покинул парк в ужасном настроении. Он чувствовал себя опустошённым, и даже купленное мороженое не смогло прогнать ту печаль, что пробралась в его душу после встречи с музыкантом и роялем.

***

Прошла весна, лето, осень и зима. Пролетел год. Девчушка пошла в школу ещё осенью, и встречи стали редкими. Вот и в это воскресенье их встреча была отменена. Поэтому мужчина на выходные остался дома. Сидя у камина, он в полудрёме листал газету, вспоминая дни, проведённые с маленьким другом. Весной они познакомились… Как же быстро летит время! Уже год, целый год прошел с того дня, как она подбежала к нему с двумя рожками мороженого и уселась рядом, предложив один из них ему. Всю весну они просто наблюдали за оживающей природой, летом гуляли под тёплым дождем и прятались в тени деревьев от зноя, осенью собирали листья, а зимой катались на коньках и санках. Вспоминая всё это, он улыбался. Мужчина улыбался редко, только тогда, когда что-то приносило ему удовольствие, а общение с малышкой его радовало и успокаивало…

За мыслями он не заметил, как газета выпала из рук. Когда мужчина поднял её с пола, в глаза бросилось объявление о продаже…

***

Весна прошла, за ней лето. Наступила осень – самая скучная и нудная пора. Он не любил осень. Хотя в прошлом году она пролетела незаметно, ведь рядом была та девчушка с большими, просто огромными, внимательными глазами. А вот эта осень обещала быть ещё длиннее и скучнее, чем обычно – малышке запретили ходить одной в парк. И их общение, и без того редкое, прекратилось. Ему не хватало её. Ведь только с ней он мог общаться молча…

***

Зима захватила город. Снег налипал на окна, провода, деревья, застилал улицы белым покрывалом и приставал к прохожим, игриво залетая им за шиворот. А мужчина зажёг свечи – свет выключили ещё утром – и уселся перед огромным роялем. Его он купил в ноябре, когда зима всё ещё спала, а осень радовалась, продолжая навевать грусть. Сейчас, в свете свечей, белый рояль казался призраком, чем-то неестественным, нереальным. Будто не из этой комнаты. Мужчине казалось, стоит только закрыть глаза, и он исчезнет. Но рояль был настоящим. В этом мужчина убеждался, раз за разом касаясь клавиш… Он не слышал звуки, вспархивающие словно птички, стоит коснуться замков-клавиш. Он не слышал… Он чувствовал. Как тогда, в парке, когда он прочёл с лица музыканта, как со страниц книги, то, что он говорит людям своей музыкой. Мужчина не слышал ни тогда, ни сейчас! Но его чувства его не подводили. Сейчас он в них не сомневался. Поэтому сел на табурет перед инструментом и провел по клавишам пальцами. Он нежно коснулся одновременно двух, потом трёх, а следом и четырёх клавиш. Он нежно дотрагивался до каждой. Потом остановился, задумался и продолжил. Он перестал их гладить, стал бить по ним, пытаясь передать бедному инструменту всю боль, что накопилась в нём. Он стучал по клавишам яростно, потом спокойнее и спокойнее… Ярость прошла. Вылилась на белоснежный рояль. Осталась лишь усталость. Он ударял по клавишам всё тише и тише… а под конец упал на них и беззвучно заплакал, ударяя по одной клавише снова и снова…

В этот вечер многоэтажный дом слышал сквозь завывание ветра плач. Дикий плач, который то возрастал, то уменьшался, то был похож на старческий, то на детский… А в конце, когда эта истерика, не похожая ни на одну другую, стихла, лишь одна старушка слышала тихие всхлипывания в соседней квартире.

***

Шёл концерт. Он шёл уже третий час, но с самого его начала, с самых первых аккордов и до настоящего времени никто не шелохнулся. Все: дети и молодёжь, взрослые и старики – все они, молча, замерли, боясь спугнуть то, что сейчас было в зале. Даже охранник, обычно переминавшийся во время концерта с ноги на ногу, замер, завороженный музыкой. Казалось, она всюду. Музыка льётся широкой рекой по проходам, клубится в воздухе, летает над головами слушателей. И они, зрители, именно от ощущения её вездесущности замирали, становясь похожими на восковых кукол. А музыка вливалась в них… Она касалась души, сердца каждого, кто её слышал. Каждому она давала что-то своё, чем и поражала. Но поражало не только это. Музыка не просто встряхивала людей, выворачивала наизнанку… Она также говорила с ними… Через неё с людьми говорил музыкант, шептал им вкрадчиво на ухо, как родители шепчут засыпающим детям сказку. Он говорил им о прекрасной природе земли, о солнце и небе, о птицах и цветах, о людях и животных… Он говорил им о том, как прекрасен мир, о том, что красота в нём, в этом прекрасном мире, есть во всём. Она есть и в цветке, пробившемся сквозь асфальт; и в листе, упавшем осенью с ветки; и в снеге, хлопья которого засыпают землю зимой; и в росинке, застывшей на траве по утру. И это прекрасно видеть своими глазами! А ведь эту красоту они давно перестали замечать…

Зал гремел. Сквозь толпу пробиралась девочка с букетом тюльпанов. А он стоял на сцене и слушал. В первый раз в этой жизни он слышал. И слышал не ушами, как обычные люди, нет… Душой. Слышал крики, аплодисменты… Слышал!

***

Через год, два, а может и через сто лет после этого концерта в одной из газет вышла статья молодой журналистки…

«Музыканты – интересные люди, – писала она. – Я всегда удивлялась тем, кто вообще мог писать музыку. И я уверена – они не похожи на других, они не похожи на всех нас. Они чувствуют музыку, весь этот мир по-другому. Музыканты, зачастую, даже не прислушиваются к звукам, издаваемым их инструментом… Я не говорю о простых музыкантишках. Я говорю о тех, кто ей живет, кому музыка нужна, как воздух. О таких я говорю. Они легко пишут музыку души – прислушиваются к своим чувствам, и вуаля! Им остаётся только лишь передать своё настроение инструменту… Я уверена в своих убеждениях потому, что я лично знакома с музыкантом такого типа. Он не просто играл музыку души… Он с её помощью говорил с нами, ведь не мог сделать это в простой жизни. Он – глухонемой… И эта музыка была его словами, смехом и криком…»

Мария Казаковцева

Одно из ярких человеческих ощущений – это ощущение себя в момент творчества, в эти секунды человек бывает счастлив. Живопись передает остроту эмоций с помощью красок, музыка использует звуки, а поэзия – слова. Объяснить поэзию, как и любовь, невозможно, ее можно только почувствовать. Стих возникает от переизбытка чувств, как человек рождается от переизбытка любви.

Вот отчего я сочиняю – иногда стихи, иногда мелодии.

В 2014 году вышла моя книга стихов «Игра воображения», в этом же году я стала лауреатом межрегионального музыкального конкурса в номинации «Автор песни». На этот раз я хочу поделиться с читателями сборника «Авангард» своими новыми стихами.

Железная дорога

 
Нарезаны листья, прозрачны прожилки.
Натянуты жилы железных дорог
Летят пассажиры, во сне полуживы
В полсна, в полглотка – согревающий грог
 
 
Осенних дождей. Из заоблачной касты
Курсив полужирный взмывающих стай
Птиц щедрые залпы палили в закаты
За так, за спасибо – сентябрьский пай.
 
 
Закаты вареньем варили из ягод,
Закатки из солнца на праздник открыв.
На ложке печаль и осеннего яда
Щепотка – не страшно, погнали в отрыв!
 
 
Мы сорваны с места из русел и кресел,
Леса барбариса алеют вдоль рельс.
Повесы – по весям, оседлость приелась
Воскресли грачами разбухших небес.
 
 
Лиловость фиалок заварена в тучах,
Дымится в воронке лечебный чабрец.
Чем дальше, тем выше. И пьяный попутчик
Взлетит надо рвом, как отставший скворец.
 

Кузнечик

 
Кузнечик-чик, он тонкой лапкой чиркнул
И розовым зажег кусочек неба
Пластичен, легок, больше фантастичен
И неразлучен с сочностью побега.
 
 
Ключом скрипичным закрутил пол луга
Мелодию из трав высоких выжал
Вкус облака распробовал к полудню,
Ультрамарина звук тягучий выждал.
 
 
Роса вскипала на листах купальниц,
Летели в высь зеленые качели
И проводили виртуозно пальцы
Лучом по травяной виолончели.
 
 
Он в замке бальзамина тенью замер
И молоко из стеблей пил печально,
Симфонии цедил с цветочных камер,
Жуков блестящих в ландышах включая.
 
 
Случайно ноту солнечную в поле
Вдруг уронил из лапки сучковатой —
Был звоном литургическим наполнен
Лучистый луг до самого заката.
 

Синильга

 
Шаманы, туманы томились в тиши,
Метели смели и поймали лисицу,
Решили в лисицыно тело вселиться
И повеселится в меху от души.
 
 
Когда снегопад все бесшумно и шатко.
На бубне волшебном летит под луной,
Как будто на легком олене, шаманка,
Она не монашка под сенью лесной.
 
 
То страшно бледна, то с вишневой усмешкой
Все ходит, все ищет себе жениха.
Кому только сказка, кому-то помеха.
Лишь воздух, лишь изморозь с воротника.
 

Ледяное

 
Синильга, Синильга она изо льда
Она нелюдима, она молода
 
 
С пушистой рябины сорвалась синицей,
Рассыпалась в пух.
Смахнули в ладонь голубою ресницей,
Лишь запах, лишь дух.
 
 
Синильга, Синильга она изо льда
Она полюбила, она молода.
 
 
Ее поцелуи порхают в метели
Вздох,
взмах,
вслух стих.
Один уцелел и домчался до цели
На-
стиг
и стих.
 
 
По рыхлым, тяжелым таежным следам
Приклеился крепко к горячим губам.
 
 
Любовь соболиного меха дороже —
Не
жаль,
а
жаль,
Улыбка горит, как брусника, на коже
К гру-
ди
при-
жал.
 
 
Зовет сквозь развилку звезды колокольчик
Снежная девочка нежности хочет.
 
 
И путник отставший, пропавший без вести,
Про-
стыл,
про-
стыл.
Обвенчан на век с белоснежной невестой.
Про-
сти, по-
спи.
 
 
Не стихнет под небом, звенит без помех
Холодный, холодный снегурочки смех.
 
 
В молоке метели утонул охотник
Отпусти, – просил он. Леденели жилки
Но не отпустила, только эхом охнул,
На губах лежали звонкие снежинки.
 

Космические насекомые

 
В ячейки вложены планеты,
Их беззащитные личинки
Пульсируют в разгаре лета,
За пленкой сфер неразличимы.
 
 
Но процарапав лапкой выход,
Вспорхнут, оставив оболочку,
Сироп из сердцевины выпьют,
Распробуют просвет молочный.
 
 
Тягучи солнечные соты;
Почувствуют прозрачным нёбом
Плод термоядерного сорта
И вкус космического меда.
 
 
Вгрызутся в свежий лист пространства,
Сплетут орбиты нежный кокон,
Желая сквозь туман пробраться
В миры, наполненные соком.
 
 
Законы тайные постигнув,
Замрут на лепестке вселенной.
Дрожат созвездий паутины —
Ловушки тел и снов последних.
 
 
Сны насекомых неспокойны,
Кошмары сюрреалистичны:
Цветочный космос грубо скомкан
И сжат в горячую частицу.
 
 
Так сужены границы рая,
Что не вползти – порвутся жилы.
Пусть бабочек узор сгорает,
Они же верят в то, что живы.
 
 
Проснуться, крыльев шелк распустят.
Настроив тонкие антенны,
Стряхнут остатки сонной грусти
И разлетятся по вселенной.
 

Здравствуй, море

Здравствуй, море!

Ты идешь ему навстречу по огненной мели, плывешь в кусочках синего льда. А под тобой, на дне, качаются золотые паутинки. Буйки крупной антоновкой откусывают волны – такой особый соленый сорт. А впереди облако огромным ребенком лежит на горизонте.

Когда ты рассекаешь поверхность рукой, бирюзовые бабочки с прожилками ртути, усеявшие гладь, взлетают брызгами.

Сердце моря трепещет таинственной рыбой. Ты же становишься его частицей, клеткой его голубой крови.

Иногда тебе снится, что ты превращаешься в море, катаешь, словно сына и дочь, катера на спине. В твоих мокрых волосах запуталось солнце. Ты – море. И море в тебе.

 
Небесные слезы. Рыбачьи лески
И лезвие лодок в расплавленный день.
Вода прижималась к обрыву по-детски
И сбросить просила игрушек-людей.
 
 
Летели с утеса, летели сквозь солнце,
Солдатиком падали в нежную синь.
Прозрачные пальцы ловили босоту,
Со смехом сжимали лишенную сил.
 
 
Сливовые губы, обуглены плечи,
Но плен изумрудный заманчив для тел.
Упали под вечер в рассол огуречный,
Достались наверх из лучистых сетей.
 

Любимое и свободное, подставляющие радугам ладони, хлопающие ресницами плавников, всегда долгожданное – здравствуй. Здравствуй, море!