Текст книги "Тайна Воланда"

4."КРАСНЫЙ БАРОН"

«Бартини Роберт Людвигович (1897-1974). Сов. авиаконструктор. Чл. Итал. компартии с 1921. В СССР с 1923, чл. КПСС с 1927. Разработал и создал св. 10 эксперим. и опытн. самолетов. Тр. по аэродинамике, теор. физике».

Какая невероятная судьба уместилась в пяти строчках «Советского энциклопедического словаря»! Роберто Орос ди Бартини был внебрачным сыном барона Лодовико ди Бартини, вице-губернатора австро-венгерского города Фиуме (сегодня – г. Риека, Хорватия). Его мать происходила из очень знатного рода, рано осталась без родителей и воспитывалась у родственников в Каниже-на-Тисе. По другой версии – в Мишкольце… Ее возлюбленного вынудили жениться на другой, а молодая воспитанница утопилась, оставив завернутого в плед ребенка на крыльце дома своих опекунов. Крестьянин, которому отдали подкидыша, перебрался в Фиуме и совершенно случайно устроился садовником в дом… отца ребенка! Как и следовало ожидать, очаровательный малыш попался на глаза бездетной баронессе, был обласкан, усыновлен и получил блестящее образование. Этому способствовала феноменальная одаренность Роберто, а также абсолютная свобода в качестве главного принципа воспитания. К его услугам была прекрасная библиотека, фехтовальный зал, двухмачтовая яхта «Регина» и даже домашняя обсерватория. Когда он заинтересовался биологией, из Германии выписали микроскоп – лучшую цейссовскую модель. Был такой случай: занимаясь химическими опытами, гимназист Роберто спалил флигель, расположенный во дворе дядюшкиного дома. Дядя пришел в полный восторг, а его знакомые были обречены выслушивать эту историю много раз – вместе с обширными рассуждениями о цене, которую платит человечество за научный прогресс.

…Ах, как замечательно начинался XX век! Над ипподромами тарахтели первые аэропланы, и дамы с гордостью показывали пятнышки касторового масла, упавшего с небес на их шелка и муслины. В университетских аудиториях, на благотворительных балах и в кафешантанах толковали о вечном мире и свободе. Грезилось: наука облагодетельствует человечество и даст каждому кусок хлеба с маслом. Но щепотка урановой соли уже засветила упакованные в черную бумагу фотографические пластины Антуана Беккереля – будущего нобелевского лауреата. «Аннушка уже купила подсолнечное масло…». В сентябре 1912 года Роберто впервые поднялся в небо – на самолете русскою летчика Харитона Славороссова, гастролировавшего по Южной Европе. Он мечтал построить свой аэроплан. Но 28 июня 1914 года член оккультной группы «Черная рука» Гаврила Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола и его супругу. Вена при поддержке Берлина предъявила ультиматум Сербии, за сербов вступились Россия и Франция, Германия объявила войну им обеим, Англия и Япония объявили войну Германии… Миллионы жизней были перемолоты в верденской мясорубке, на гиблых полях у Ипра, в Галиции и в мозырских болотах…

После окончания будапештской гимназии Роберто был призван в армию. Далее – кадетское училище, фронт, русский плен и возвращение в Европу по замысловатому маршруту – через Дальний Восток, Китай, Цейлон и Сирию. Но к отцу он почему-то не вернулся. Жил в Италии, работал на заводе, вступил в компартию, участвовал в операции против группы Савинкова и даже вынужден был перейти на нелегальное положение. Революционная деятельность сочеталась с учебой: «красный барон» закончил воздухоплавательный факультет Миланского политехнического института, а в Риме получил пилотское свидетельство.

Год 1923-й: провал и эмиграция в Советскую Россию. Последующие шесть лет Бартини служил инженером-механиком – на Научно-опытном аэродроме в Москве и в 1-й миноносной эскадрилье Морских сил Черного и Азовского морей. В 1929 году он участвовал в подготовке к перелету в США туполевского АНТ-4. На следующий год Бартини вышел в отставку, возглавил конструкторскую группу в НИИ ГВФ и построил самолет с удивительно чистыми обводами – «Сталь-6». «Я словно увидел прекрасную обнаженную девушку», – рассказывал полвека спустя бывший летчик-испытатель, которому позволили взглянуть на этот сверхсекретный самолет. Благодаря прекрасной аэродинамики машина показала скорость 420 км/ час – на сто пятьдесят километров больше, чем у лучших истребителей тех лет. Через два года Бартини сконструировал истребитель «Сталь-8»: 630 км/час! Серийные машины достигли такой скорости через пять-шесть лет. Затем строится стальная амфибия ДАР – «дальний арктический разведчик» – и двухмоторный пассажирский самолет «Сталь-7». Бартиниевская «семерка» имела исключительные по тем временам летные данные: скорость 450 километров в час и дальность 5000 километров. Осенью 1936 года эту машину показали на Парижской авиационной выставке.

«Сталь-7» готовили к кругосветному перелету, но этому помешал арест «итальянского шпиона» Бартини. В 1939 году «семерку» спешно переделали в дальний бомбардировщик ДБ-240. Первоначально он предназначался для ударов по Англии и Франции, а также по их базам на Ближнем Востоке. Находясь в заключении, Бартини консультировал этот проект: поздно вечером тюремная «маруся» доставляла его в КБ, а утром увозила обратно. Бомбардировщик пошел в серию под маркой Ер-2 – по имени парторга В.Ермолаева, возглавившего коллектив после ареста главного конструктора. В Воронеже и Иркутске было построено четыреста самолетов. В ночь на 10 августа 1941 года три Ер-2 421-го авиаполка бомбили Берлин, а 12 ноября полк нанес удар по железнодорожному вокзалу в Варшаве, куда должен был прибыть поезд Гитлера.

В московском, омском, казанском и таганрогском тюремных КБ (в просторечии – шараги) Бартини работал над проектами сверхзвуковых перехватчиков и широкофюзеляжных транспортных самолетов. Освободился после войны. По заказа оборонного общества он сконструировал рекордную машину для беспосадочного перелета вокруг Земли – двухмоторную, трехфюзеляжную, с крылом большого удлинения и двумя стабилизаторами. Но с постройкой дело затянулось, а затем проект закрыли. Любопытно, что сорок лет спустя американцы выбрали именно эту схему для кругосветного «Вояджера».

В 1952 году Бартини уехал в Новосибирск. Там он разработал эскизный проект межконтинентального бомбардировщика-амфибии А-55, фронтового А-57 и пассажирского самолета "Е". Скорость – 2200-2500 км/час. Эти машины так и не стали строить, но через десять лет аэродинамические расчеты и чертежи крыла пассажирского «сверхзвуковика» были использованы при создании знаменитого Ту-144. Туполев позаимствовал у Бартини и конструкцию носовой части: на взлете и перед посадкой «клюв» опускался, и пилоты получали отличный обзор вперед-вниз.

В апреле 1956 года барон вернулся в Москву. Он предложил флоту новый проект – амфибию вертикального взлета. Летавший прототип этого уникального самолета и поныне стоит без крыльев на поле Монинского авиамузея: смерть конструктора подрезала машине крылья – в самом прямом смысле. Остались невостребованными и другие бартиниевские разработки – монорельсовый поезд на магнитной подушке, десантный экранолет колоссальной грузоподъемности, летающий авианосец (проект «2500»), орбитальный космоплан, грузопассажирский самолет для местных линий… Тем не менее в 1967 году барона наградили орденом Ленина и только что учрежденным орденом Октябрьской революции – за номером 1.

Авиаконструктор С.Ильюшин сказал о Бартини: «Его идеи будут служить авиации десятки лет, если не больше». Даже при жизни «непонятого гения» многие пользовались бартиниевскими идеями, расчетами и целыми комплектами чертежей, по простоте душевной не ставя в известность автора. Это продолжалось и после смерти конструктора: были защищены кандидатские и докторские диссертации, получены десятки авторских свидетельств. Не пропадать же добру! Тем более, что по закону покойник не может быть соавтором, – это объяснили тем соискателям, которые ставили его имя перед своим.

Роберт Людвигович умер в декабре 1974 года. Через неделю после похорон в 10-м управлении Минавиапрома была образована комиссия по разбору и изучению материалов покойного конструктора. Все, что касалось авиации, комиссия передала в ОКБ им. Бериева – «в целях использования». Оттуда бумаги поступили в Научно-мемориальный музей Н.Е.Жуковского. Куда меньшее внимание было уделено другим работам Бартини. Это видно даже по актам: но одному документу в квартире найдено 322 листа по теоретической физике, по другому – 1014!

Так получилось, что некоторые рукописи Бартини и отдельные автографы оказались v его коллег – людей честных и достойных. Один из таких документов много лет хранился у старшего научного сотрудника ЦАГИ В.Казневского. Всего несколько слов на листке, вырванном из большого блокнота: «Знакомство с Булгаковым. Роман о дьяволе». Но весной 92-го Виктор Павлович умер, а еще через полгода в его доме, расположенном неподалеку от метро «Кропоткинская», во 2-м Обыдненском переулке, случился сильный пожар. Бумаг почти не осталось: то. что пощадил огонь, уничтожили струи брандспойтов.

5. ИНОСТРАННЫЙ КОНСУЛЬТАНТ

«Роман о дьяволе» Михаил Булгаков начал писать в 1928 году. Он объяснял друзьям, почему избегает даже малейшего сходства Воланда с какой-нибудь реальной личностью: «Не хочу давать повода любителям разыскивать прототипы. У Воланда никаких прототипов нет».

На нет и суда нет. Случайно совпало: булгаковские герои – иностранный консультант Воланд и инженер Рейн – «хорошо знакомы с пятым измерением». А в первой редакции романа инженером назвался сам таинственный иностранец.

Весной 1930 года комбриг Роберто Бартини уходит в отставку и поступает на работу в Центральное конструкторское бюро – на должность… консультанта! Именно в те дни Булгаков сжег первый вариант романа – о приезде в Москву инженера Фаланда. Этим именем назвался Мефистофель в одном из эпизодов «Фауста». Но в последних редакциях загадочный иностранец стал Воландом – по имени древнескандинавского кузнеца-"авиаконструктора" (варианты: Волант, Велент и Вилант). Энциклопедия «Мифы народов мира» сообщает: «В некоторых вариантах сказания о В. он улетает на летательном аппарате, изготовленном из перьев птиц».

Воланд – «пожалуй, немец»: чувствуете сомнение? А в одной из ранних редакций романа его зовут… Азазелло Воланд! Позднее это «итальянское» имя отошло телохранителю. («Мессир, мне больше нравится Рим!»). Исчезло также итальянское окно в гостиной «нехорошей квартиры». Можно предположить, что Булгаков убрал самые прозрачные намеки на «итальянского шпиона» Бартини: иностранный инженер становится историком, а особые приметы запутываются («маленького роста» – «росту громадного»). Но остался возраст – «лет сорока с лишним», – брови «одна выше другой» и серый берет: точно такой же Бартини носил до ареста и после освобождения. «Совпал» даже перемежающийся акцент: иногда «итальянское» грассирование Бартини пропадало, и барон изъяснялся на чистейшем русском наречии.

В предпоследней редакции романа Маргарита летает над морем на летающей лодке. На Воробьевых горах Воланда и его свиту атакует истребитель. А в рукописи 1932 года есть место, где директор Варьете Римский (!) напряженно размышляет: как мог Степа Лиходеев оказаться во Владикавказе (в последней редакции – Ялта) всего за два часа? «Римский представил себе Степу в ночной сорочке, торопливо влезающего в самый-самый, делающий, скажем, триста километров в час аэроплан, и тут же сокрушил эту мысль как явно гнилую. На таком далеко не улетишь. Он представил другой самолет, военный, сверхбоевой, шестьсот километров в час». Триста и шестьсот… Известно, что Булгаков был далек от всяческой техники, – это, кстати, подтверждает и профаническое словечко «сверхбоевой». Тем неожиданнее его осведомленность: около трехсот километров в час давал И-5 – лучший из тогдашних истребителей. Но в том же 1932 году Бартини начал проектировать боевой самолет на 600 км/час. Его истребитель должен был взлетать и садиться на одно колесо. Эту характерную деталь Булгаков обыграл в эпизоде с летающей машиной: «Грач почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел».

В 1938 году конструктор был обвинен в подготовке поджога завода №240, на котором строился его самолет. Это также отразилось в романе: ночью в подвале мастера появилась Маргарита и объяснила, что ее мужа срочно вызвали – пожар на заводе! А в предыдущем варианте, написанном до ареста Бартини, мужа просто «вызвали телеграммой». В последней редакции романа, законченной через два года после ареста конструктора, летающей лодки уже нет, а военный самолет, придуманный Римским, назван просто «сверхбыстроходным». Но эпизод с истребителем Булгаков решил оставить: "Тут вдалеке за городом возникла темная точка и стала приближаться с невыносимой быстротой. Два-три мгновения, точка эта сверкнула, начала разрастаться. Явственно послышалось, что всхлипывает и ворчит воздух.

– Эге-ге, – сказал Коровьев, – это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз?

– Нет, – ответил Воланд, – не разрешаю. – Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротой точку и добавил: – У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело…".

Эти строчки загадочным образом исчезли при подготовке первой публикации: в гранках они были, но в журнале их уже не оказалось.

Бартини также подтверждает свое знакомство с Булгаковым – и делает это весьма своеобразно. Все его проекты имеют однобуквенную маркировку (А-57, С-6, Т-200, М-62 и т. д. Даже ВВА-14 в проектной документации обозначалась как 14М). Но в сравнении с другими советскими авиаконструкторами Роберт Людвигович использовал рекордное количество букв: М, А, С, Т, Е, Р.

6. «СОБЕРИТЕ СВЕДЕНИЯ О ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ»

Тридцать лет назад родилась интересная идея: если найти закономерность в появлении важнейших изобретений и открытий, можно смоделировать оптимальный вариант развития цивилизации. Эта мысль прозвучала на XIII Международном конгрессе историков науки. «Красный барон» предложил другой путь: искать человека. Вот что писал И.Чутко в газете «Московская правда» (1989, №103): «Бартини предположил, что гораздо проще будет построить для начала не модель развития науки и техники, а модель человека, способного развивать науку и технику. Они, талантливые люди, изменяются гораздо медленнее, чем машины, приборы и сооружения, если вообще меняются. Техника XX века неизмеримо сложнее, не сравнима с техникой XIX века, но Эдисон, Королев, Тесла, – да и Кулибин, да и Ломоносов, – явления одного порядка. И если какой-нибудь еще неведомый старатель-одиночка, впервые постучавшийся в двери ВНИИ государственной патентной экспертизы, „проходит“ по такой обобщенной модели, скажем, по набору соответствующих тестов, – передавать его заявку наиболее квалифицированным экспертам на рассмотрение вне очереди».

Мысль Бартини ясна: в массе людей есть индивиды, представляющие особый интерес – «непонятые гении». Выявлять их следует с помощью специальных тестов. И вот что любопытно: всего через год после московского конгресса историков науки И.Чутко напечатал статью о «невидимом самолете» и о его конструкторе Дунаеве. «Дунаев – это Бартини», – признался Игорь Эммануилович. Может быть, барон вел собственный поиск, и настоящей целью статьи было массовое тестирование читателей?

«Соберите сведения о всей моей жизни. Извлеките из этого урок». Эти слова Бартини написал в своем завещании. К кому он обращается? Какой урок может преподать его биография?

На первый взгляд судьба конструктора служит примером удивительного невезения. В стране строили все, что могло мало-мальски летать. С миллионов плакатов суровая летчица вопрошала прохожих: «Что ты сделал для Воздушного флота?» И при такой нужде в аэропланах Бартини довел до серии лишь одну из своих замечательных машин! Остается предположить, что полсотни проектов были «заготовкой рогов и копыт» – прикрытием настоящей работы.

Один из немногих людей, знавших Бартини еще до войны, вспоминал: "Постройка «Сталь-7» продвигалась медленно. После ареста главного конструктора нас без конца таскали к следователю: срыв всех сроков – единственная правда из всего, что «вешали» на Роберта. Что скрывать: в тридцать седьмом году были дни, недели и месяцы даже, когда он необъяснимо охладевал к «семерке». «Выпрягался»… Одно время пропадал у ракетчиков, потом что-то считал и не подходил к телефону. Куда-то уезжал – всегда неожиданно и надолго. Однажды ночью мне пришлось разыскивать Бартини: его срочно вызывали в главк. Нашел… в обсерватории! В другой раз мы шли пешком через центр, и Роберт еле успевал раскланиваться со знакомыми: «писатель…», «академик такой-то…», «художник…».

(Странно: этот человек ничего существенного не рассказал, но несколько раз просил не называть свою фамилию!)

В 50-60-е годы «красного барона» видели в приемной Хрущева и за кулисами МХАТа, на «оттепельных» выставках, в лабораториях и на полигонах. Его идеи шокировали физиков-теоретиков. Ходили слухи о том, что Бартини каким-то образом причастен к космическим делам, к строительству научного центра в Дубне и новосибирского Академгородка. А его участие в создании Баксанской нейтринной обсерватории подтверждают некоторые документы, хранящиеся в архиве Главштаба ВМФ.

«Он был безмерно богат идеями и щедро их раздавал», – писал О.Антонов в предисловии к документальной повести «Красные самолеты». Бартини знал семь языков, еще на двух свободно читал, прекрасно рисовал, играл на фортепьяно писал стихи и держал в памяти чудовищное множество вещей, – порой весьма экзотических. Кажется, не существовало в мире такого вопроса, по которому у него не было бы веского мнения. И что-то неуловимо сдвигалось в жизни – там, где проходил этот красиво стареющий патриций. Барона всегда окружала аура тайны, – она волновала его романтичных коллег, внештатных сотрудников компетентных органов и даже писателей мемуаров – народ крепкий и бывалый. Попав в гравитационное поле Бартини, мемуаристы вдруг обнаруживали, что пишут не про себя, а про свои встречи с Робертом Людвиговичем. Но маска ученого-чудака, бескорыстного сеятеля идей не всем отводила глаза. Некоторые задумывались. Это заставляло барона импровизировать. После выхода книги «Красных самолетов» ее автору довелось испытать немало неприятных минут: люди, хорошо знавшие конструктора, утверждали, что все было совсем не так, Чутко недопонял, исказил… Но как было на самом деле, – об этом все рассказывали по-разному. В шараге, например, барон говорил о побеге из итальянской тюрьмы. («Муссолини дал мне двадцать лет, а Сталин только десять!») Но в лубянском «Деле» это приключение отсутствует. Такого эпизода нет в книге Чутко и в автобиографиях, писавшихся для первых отделов. Несколько разнятся версии о том, как Бартини добирался до СССР: в трюме германского парохода или на палубе, с документами своего русского друга Бориса Иофана. Слышали и про подводную лодку, всплывшую ночью у румынского берега. Неизвестно также, где жил Бартини по приезде в Москву: одним он рассказывал про общежитие Коминтерна на Тверской (бывшая гостиница «Париж»), другим – про «реввоенсоветовское» общежитие в Мерзляковском переулке. А мог ли Бартини, занимавший на флоте инженерные должности, быть комбригом? В «Красных самолетах» это звание упоминается раз десять. Но Бартини ушел в запас в тридцатом году, а воинские звания ввели в тридцать пятом. До того звание определяла должность: комбриг – командир бригады. Зачем нужна была эта путаница?

Над биографией Бартини долгое время работал бывший военпред В.Ключенков. Он слышал рассказы барона о своем детстве, отрочестве и юности, но позднее не смог найти в архивах никаких документальных подтверждений. Еще один биограф-доброволец – В.Казневский – сообщил нам, что Бартини родился не в 1897-м, а на год раньше. Ему рассказал об этом сам Роберт Людвигович. Можно понять причины, заставляющие человека сменить фамилию и национальность, но зачем скрывать возраст? Наша догадка может показаться странной: тем, кого он опасался, были известны лишь время и место его появления на свет. Это косвенно подтверждает И.Чутко:

"В ЦКБ Бартини пытались заставить работать над машиной «103» Туполева – будущий пикирующий бомбардировщик ТУ-2. Туполев сказал:

– Роберт, давай сделаем им «сто третью» – и нас освободят.

– Нет, у меня есть своя, пусть дают под нее КБ!

И не работал, пока ему не дали КБ. Но в итоге туполевцев освободили, а Бартини отсидел все десять лет".

Берия обещал твердо: сделаете пикировщик – отпустим. Тем не менее Бартини отказывается присоединиться к туполевцам, требует особых условий, ведет себя дерзко и вызывающе. О странном поведении барона вспоминает в своих мемуарах авиаконструктор Л.Кербер. Он пишет, что в болшевской шараге Бартини громко возмущался произволом чекистов. Однажды он при всех подошел к Берии и заявил, что ни в чем не виноват и сидит зря. Неудивительно, что из всех главных и ведущих конструкторов Бартини был освобожден в последнюю очередь – за год до окончания срока.

Между «сигналом», поступившим в органы на Бартини и его арестом прошло всего около двух недель. Но из протоколов первых допросов видно, что следователь знал абсолютно все: кто, где и когда завербовал Бартини для работы в СССР. Арестованному оставалось только подтвердить, – что он вскоре и сделал, заодно признавшись в подготовке поджога авиазавода №240. И еще: до ареста и после освобождения Бартини примерно одинаково рассказывал об отплытии из Владивостока в 1920 году. Вместе с другими военнопленными из Австро-Венгрии он сел на пароход, который должен был доставить их в Европу. В Шанхае барону и его венгерскому другу Ласло Кеменю пришлось сойти на берег: их хотели выбросить за борт как сочувствующих большевизму. Так написано и в «Красных самолетах». А на Лубянке Бартини излагал эту историю несколько иначе: расправа грозила ему со стороны венгров-большевиков!

В середине 50-х годов Бартини реабилитировали. Но при этом было точно установлено, что советские разведорганы никогда не привлекали его к своим акциям. В архивах ГРУ и ПГУ КГБ нет сведений о генуэзской операции 1922 года, в ходе которой «красный барон» познакомился с князем Феликсом Юсуповым и через него внедрился в группу Бориса Савинкова. Савинкова в Италии вообще не было, а монархист Юсупов, женатый на племяннице Николая II, вряд ли мог сотрудничать с бывшим эсеровским террористом.

В бывшем архиве ЦК КПСС хранится коминтерновское «Личное дело» Бартини. По словам референта отдела, оно выглядит очень подозрительно: тоненькая папочка в пять-шесть страниц. Нет, в частности, ни одной анкеты (остальные политэмигранты заполняли их каждый год), зато сделана запись о том, что прием в итальянскую компартию «документально не подтвержден».

Мы проверили: ни в одном из итальянских, венгерских, австро-венгерских, австрийских и немецких генеалогических изданий не упоминается род ди Бартини. Нет этого имени и в многочисленных справочниках «Кто есть кто», изданных в начале XX века. Кое-что объяснил протокол первого допроса в Бутырской тюрьме: там записано, что документы на имя Бартини и соответствующую «легенду» барон получил перед отправкой в Советский Союз. Ранее Роберто носил фамилию отчима – венгра Людвига Орожди. Своего родного отца – австрийского барона Формаха – он никогда не видел. Со слов Бартини следователь записал и девичью фамилию матери – Ферсель (по другим документам – Ферцель). Но и эти фамилии в справочниках не встречаются.

Большую помощь в наших розысках оказало посольство Республики Хорватии в Москве и работники городского архива Риеки. Директор архива д-р Горан Горнкович сообщил, что в сентябре 1912 года русский пилот Харитон Славороссов действительно летал в Фиуме. Но вице-губернатором до 1902 года был д-р Франческо Вио. Затем он был назначен губернатором, а вице-губернатором стал д-р Андреа Беллен. Сведений о людях по фамилии Бартини, Формах и Ферсель в архиве не обнаружили. Зато нашелся другой след: неподалеку от Фиуме было поместье барона Филиппа Орожди (Orozdi) – итальянца по происхождению, крупного землевладельца и депутата верхней палаты венгерского парламента. Барон фигурирует и в списке почетных членов венгерского аэроклуба. Его брат жил в Будапеште.

Роберто Орос ди Бартини: Orozdi?

Кто же был отцом или отчимом Роберто – барон, увлеченный авиацией, или его брат Лайош (по-итальянски – Лодовико, по-немецки – Людвиг)? Ответ подсказывает отчество Бартини – Людвигович. Но нельзя исключать того, что история с внебрачным рождением выдумана от начала до конца, и мальчика привезли из другой страны. Такое бывало: ребенка из знатной семьи увозили подальше или отдавали на воспитание, когда ему угрожала опасность или его рождение путало какие-то династические расчеты. Значит, Бартини не эмигрировал в Советскую Россию, – он вернулся из эмиграции!

(Иван Бездомный – о Воланде: «Это русский эмигрант, перебравшийся к нам!»)