Текст книги "Последняя инстанция. Расследование"

Глава 2

Сашка подъехал ближе к полуночи, когда котлеты из коробочки стали на сковороде картонными и похожими на саму коробочку. Но под первый тост (как всегда, по привычке – молча), прошли «на ура». Я отставил водку в холодильник под удивлённым взглядом напарника:

– Это всё, что ль? Я думал, посидим… Дело пойдёт!…

– Посидим ещё… Пойдёт дело…

Я не помнил ни одного случая в своей практике, когда дело «не пошло бы». На меня вешали «глухарей», как на профессионального охотника. А я разматывал, раскручивал, распутывал такие клубки, что «тётя Агата Кристи нервно курит», как говорили обо мне в отделе. Мне казалось, что первое же нераскрытое дело поставит жирный крест на моей репутации. «Я – не я буду» – с этой мыслью я подходил к каждому расследованию. Такого дела, как сегодня мне давненько встречать не приходилось. Отсутствие мотива плюс заказ. Более чем странно.

– Давай, Сашка, так! Сейчас мы по-быстрому раскидываем всё, что имеем, а уж потом «посидим», обсудим. Давай, выкладывай, чего наковырял…

Сашка наковырял немного: ко всему, что уже было известно, добавилась лишь «лёжка». Её нашли на чердаке вполне респектабельного дома. Как туда мог попасть снайпер – одному богу известно. Лестница закрыта – и «чёрная», и «белая». На «белой» – консьерж, на «чёрной» – видеокамеры. Впрочем, они понатыканы по всему дому – и на лестницах, и на входах, и на стоянке. Нашли записи с камеры, установленной над подъездом Куприянова и направленной как раз в сторону дома, где устроил себе гнездо стрелок.

– Запись с этой камеры сняли?

– Обижаешь, начальник! Со всех сняли. У них камеры вполне реальные, пишут трое суток по всем направлениям. Сейчас ребята в отделении дежурному оставили просматривать. Если что увидит интересное – звякнет мне напрямую.

– Что с «лёжкой»?

– А ни хрена! Ни гильзы, ни отпечатков.

– Смотрели хорошо?

– Ну, в меру способностей! Ну, а ты что хотел? Чтобы стрелок на месте помаду оставил, или носовой платок с инициалами?

– Что с отходом?

– Ещё хуже. Там чердак, не мансарда, узкий, низкий довольно… Проходит по всему дому и уходит через ломаную крышу в другой чердак. Так по тому можно полквартала пройти, никто не заметит. А потом спуститься по третьему дому от фасада, по чёрной лестнице. Там расселённых квартир нет, одни коммуналки. Если сверху будет кто-то с ружьём в руке спускаться – и то вряд ли заметят. Тем более, там домина огромный, двери все нараспашку… По какой лестнице уходил – одному богу известно.

– Надо, чтобы не богу, а нам известно было! – я поморщился, – собаками не пробовали?

– И снова обижаешь, начальник! Водили собаку. Она-то место «лёжки» и нашла. Повела след. Довела до конца чердака, а на крышу вниз прыгать отказалась. Пытались лестницу пристроить – так эта животина вниз, оказывается, спускаться не любит. Так там и застряли. Ну, ребята-то, конечно, пробежались до следующего чердака, а там такие лабиринты – и собака бы след не взяла. Бомжей, как назло не встретили – разбежались, видимо. А так, вроде они там проживают – ну шмотки какие-то вонючие, матрасы, бутылки неприёмные пустые, посуда кое-какая… Но на месте никого не было… Может, он их отвлёк как-то?…

– То есть?

– Ну, дал, к примеру, денег на бухло и попросил не влезать, а то убьёт!.. А, может, они только ночуют там? Днём-то, в жару, что им там околачиваться?

– Ценная мысль! Поискать их, по-любому, надо. Может, вспомнит кто-нибудь что-то… Ладно! Что с девицей Куприянова?

– А нормальная девица. Учится в том же Политехе, на инженерно-строительном, на бюджетном. Вечерами-ночами подрабатывает в клубе «Нирвана» барменом. Всё не так уж горемычно. Слияние интеллигенции и рабочего класса!

– Это бармены у нас когда в рабочий класс-то записались? – неистребима была во мне классовая ненависть.

– Да ладно тебе! Нормальная, приличная девчонка. Родители живы, работают инженерами. Она сама по жизни пробивается. Ничего такого… Вот пацан нигде не работал, жил у папеньки на шее. Единственный сынок. Родился поздно. Матери было уже 40, когда она его родила, а отцу аж 55…

– Так что, ему сейчас уже за 70? – я аж присвистнул. – Поздновато затеяли.

– Ну, это я не знаю… Может, не могли раньше, может карьеру делали, может, не получалось!.. Какое наше дело?

– Какое дело?.. Какое дело?… – в моей голове крутилась какая-то неуловимая мысль, но была она настолько неуловимой, что я отпустил её без зазрения совести, – Значит, поздний ребёнок…

– Ты сейчас интуицию включаешь, что ли? Ты это мне брось! – Сашка протянул руку к холодильнику, достал водку и разлил по рюмкам. – Поздно выпитая вторая – зря выпитая первая… Пятьдесят граммов – делу не помеха! Ну, – поднял он рюмку, – за «глухаря»! – быстро чокнулся с моей стоящей рюмкой и отправил горючее в рот.

– Ты, я смотрю, пить уже и один умеешь, – я поморщился, – меня мог бы подождать!

– А чего тебя ждать? Ты ж там интуицию свою копошишь… Не хотел мешать, – захмелев, хихикнул Сашка. – Тут, брат, дело мутное какое-то. Жил парень. Никого не трогал. Никому дорогу не перебегал. Бизнесом не пачкался. Девочек ни у кого не отбивал – с этой, ну с Оксаной, ну, которая бармен из «Нирваны» – они уже почти три года вместе. Вроде даже жениться подумывали… Со всех краёв отличный пацан. Тут надо в папе покопаться. Может, у него какие тёрки с кем…

– Что у папы с бизнесом? – мне всё хотелось поймать за хвост ускользающую, как комета, мысль.

– А ничего! Нет у папы никакого бизнеса, как изначально и говорилось. И у мамы нет. А за плохие оценки и отчисления из ВУЗа киллеров пока ещё никто не нанимал.

– Пока ещё никто не нанимал… – словно эхо повторил я. Погрел в руках рюмку, и резко опрокинул её в себя, прямо в то место организма, где, по моему мнению, мотала хвостом неуловимая комета. Комета присмирела, но не прояснилась, – А если именно поэтому и наняли?

– Да не выноси ты мозг! Если бы все отчисленные и непоступившие хватались за оружие, у нас самой дефицитной стала бы в стране профессия педагога! И потом, включи логику! Если чувака отчислили – значит, он безнадёжен. И беден. Потому как, если он безнадёжен и не беден, то его папы-мамы прикроют бабками со всех сторон, купят ему всякие курсовые-дипломные-контрольные, и всё будет пучком. Поэтому богатый останется в ВУЗе, а бедному не хватит денег на такого профи, как наш.

– Как кто наш? – я всё пытался ухватиться за мелькнувшую мысль.

– Как киллер наш! – Сашка даже икнул от удивления, осознав, что я категорически не вникаю в ситуацию, – сам же говоришь: киллер хороший!

– Я сказал: «стрелок хороший»! Киллеров хороших не бывает! Ладно, давай дальше!

– Дальше! – Сашка бодро схватился за бутылку и сунулся было разливать.

– Э-э! Дальше – я не имел в виду бухать! Я про разбор полётов. А то, я смотрю, тебя на старые дрожжи-то расхлюпило… Ты что – так конкретно бухаешь? Видок у тебя, как у алкаша! Зуб куда-то дел… Куда, коллега, передний зуб похерил?! – я перехватил у гостя бутылку и налил сам, – по половинке, чудила! А то мы так до конца не доберёмся, мозги отключатся.

– Зуб… Сломал об одно сложное дело… бухаю… – Сашка хмелел на глазах. – Бухаю. Скучно жить. Ни семьи, ни работы интересной, ни подружки, ни друзей, даже дела какие-то серые…

– Ты ещё заплачь, мля!… Ты чего – совсем охренел?! Ты – мужик! Всегда мужиком был! Что ты нюни-то развесил? Бросай бухать, приведи себя в порядок. Поднимись по званию до майора хоть, тебе ж по выслуге сто раз пора… У тебя ж голова золотая. У тебя интуиция. У тебя опыт. Таких оперов, как ты – поискать! А мы тут сидим, как пьяные подружки, слёзы-сопли друг другу утираем. Харэ! Давай так: раскапываем это дело, я тебя перетащу выше, замолвлю… Но, с двумя условиями: пить бросишь, зуб вставишь! Лады?

– Да ладно тебе, Серый! Давай, серьёзно, к делу! Тухлое оно какое-то. Что-то тут не так. Давай по-старому, вариантов накидаем. Как раньше… Самых неожиданных…

На столе заелозил телефон.

– Евграфов! – я прокомментировал звонок, ещё не сняв трубку, – Компьютерный гений! Послухаем…

В течение пяти минут я только кивал, бормотал «угу-угу», вопросительно задирал брови и удивлённо изгибал губы. Когда монстр дал отбой, я ещё минут пять молчал. Сашка, боясь дышать, тоже не издавал ни звука и даже не покушался на водку. Он внимательно следил за гримасами моего лица и деликатно ждал. Наконец, у меня в голове, собралась картинка, моё лицо просветлело, и Сашка приготовился слушать.

– Ну, монстр, ну хакер грёбанный! Наших смежников будешь месяц теребить. Да ещё отписок потребуют, запросов и обоснований. Пока все архивы перелопатят – уже можно палку за глухаря на пятой точке татуировать. Ни в одной конторе нет такого количества информации, сколько её есть у Евграфыча. Не поверишь, что раскопал!

Сашка от нетерпения вскочил, закурил и повернулся к окну. Может, боялся спугнуть удачу, видя моё перевозбуждённое состояние. Я всё ещё что-то бормотал, восхищённо цокал языком, и вдруг выпалил:

– Давай, Шурка, выпьем! Есть тема!

Шуркой я называл Александрова очень давно и то, лишь в минуты великой радости, которая постигала нас отнюдь нечасто. Сашка недоверчиво подошёл к столу, аккуратно присел на краешек табуретки:

– Ну…

По выражению моего лица явно было видно, что я поймал клочок удачи. Почему клочок? Да потому, что даже в великом и ужасном компьютерном мире Евграфыча вряд ли крупными буквами были написаны имя и фамилия киллера, его домашний адрес, ИНН и прочая идентификация.

– Помнишь, когда мы машину Куприянова рассматривали, я ещё спросил: «Почему именно эти тачки папики сынулькам покупают?»… Что ты мне тогда сказал?

Сашка не помнил, «что», но злить меня не стал – дольше выйдет:

– Ну-у, приблизительно…

Я сегодня был беспредельно благодушен, напомнил:

– Ты сказал, что чаще предпочитаются «мерины – SLK»… Помнишь?

Сашка не помнил, но активно закивал башкой.

– Так вот… Этой «астре» всего год. До «опеля», наш Шумахер катался… на «мерседесе-SLK»!

Сашка потёр нос в недоумении. Моей радости он разделить не мог. Ну, угадал, ну попал пальцем в небо. Причём тут «астра» и «мерс»? Про марки машин, вообще-то это не он, а именно я трепался… За смену машины в направлении понижения статуса теперь что – пулю в лоб?..

– Так, ща… Погоди, я немного успокоюсь. Похоже, у меня всё сложилось. Отдышусь, объясню… – я налил по рюмке и бодро поднял свою: – Ну, на здравие!

Сашка скрипнул зубами, подозревая, что я мелко издеваюсь над ним, но рюмку поднял и опрокинул; не прикасаясь к закуске, с упрёком уставился в мою сторону. Тут меня, наконец, прорвало. Сашка ловил каждое слово, вникая в смысл произносимого на лету:

– Год! Год он ездит на «опель-астре». До этого у него был «мерседес» -кабриолет SLK-класса, на сегодняшний день утилизированный, как не подлежащий ремонту. Такие дела.

Сашка стерпел порционную выдачу информации, зная мой характер и любовь к недорогим эффектам. Терпеливо подождал, не задавая вопросов, хотя очень хотелось… Прям зудело, как ему хотелось потрясти меня за грудки и гаркнуть: «Хватит резинку тянуть! Не на свидании!!!». Но Сашка молча ждал.

– Утилизирована машина была после сильнейшей аварии, произошедшей полтора года назад в городе Колтуши. Водителя спасли подушки и ремень безопасности, с ним на пассажирском никого не было – в машине он был один. Машина, пытаясь уйти от столкновения, выскочила на поребрик и, со всей дуры, влепилась в мачту освещения, повалив ту к едрёной матери. В общем, машина вдребезги, восстановлению не подлежит. От столкновения он уходил не с тачкой, а с человеком. То есть, он сбил на пешеходном переходе девушку, среагировал с опозданием, но среагировал. Вывернул, что есть силы руль и впилился в столб. Девушка погибла на месте. Скорость у него была зафиксирована спидометром, который от удара аж заклинило. Эксперты не опирались, собственно говоря, на этот факт, скорость могла увеличиться или уменьшиться уже после удара о человека. Мог спидометр глюкануть во время столкновения – первого или второго. Там же электроника-роботизация сплошняком. Но были свидетели, которые показали, что – «да, шёл со скоростью не менее 120 километров в час!»… И это в черте города! В населённом пункте. Там поворот на повороте, дороги разбитые – куда его несло, непонятно. Но как бы то ни было, наш хороший парень Куприянов, сбил насмерть девушку на пешеходном переходе, правда, на регулируемом…

– О! – Сашка, наконец, сумел вставить вопрос: – А свет-то какой был на светофоре?

– Тут вот, милый мой друг, Сашка, начинается сказка про белых бычков, тёлок и бабок… тоже, наверно, белых… Хотя, сдаётся мне, что вовсе даже – зелёных.

– Кого зелёных? – напарник перестал успевать за моими мыслями.

– Зелёных бабок… Свет, Сашка, был красный. Для пешеходов – красный, для водителей – зелёный. По крайней мере, так показали восемьдесят пять тысяч свидетелей, которые именно в тот момент находились именно в зоне именно этого светофора.

– Реальных свидетелей не нашли? – Сашке не надо было объяснять дважды.

– Их искали? – ты лучше спроси! На кой чёрт дополнительные свидетели, когда их и так – пруд пруди?! От добра – добра не ищут. Свидетели своё слово сказали. Причем, все сказали одно и то же: девушка шла на красный свет. Не на жёлтый, не на зелёный, на красный!

– Суд был?

– Какой суд? Виновной в ДТП сочли девушку, и дело было закрыто за смертью виновного. До суда не дошло. Парню, вроде как, даже страховку выплатили – ну, это мы в страховой уточним. Вот почему на нашего красавца Куприянова мы нигде ничего не нашли. Хотя, должны были, по идее, остаться хоть какие-то следы, всё-таки, смертельный исход.

– Не смеши ты меня! Я тебе девяносто девять и девять десятых процента дам, что и свет не был красным. И свидетелей, если проверить, где они находились в момент аварии – тоже там не было. А те, кто реально был – те потерялись.

– Ты ещё скажи, что их зачистили, всех до единого, одного за другим. Так? – я поморщился, как от зубной боли.– Просто замяли дело папенькиными деньгами. Проплатили по всем инстанциям, поменяли свет светофора, свидетелей, потерпевшую на виновную и усё! – я налил ещё по стопке. – Мерзость!

– А видеокамер не было? – ухватился Сашка за последний шанс.

– Шура! Это Колтуши! Это не улица Наличная и не Московский проспект. Там асфальтовые пеньки вместо дороги, ты про камеры говоришь, чудак человек!

– Сто двадцать по пенькам?.. – недоверчиво протянул напарник. – И правда, мерзость!

К чему относились последние слова – к уже успевшей согреться водке или к давно закрытому делу с неприятным душком – было неясным.

Мне показалось, что мысль, которая ускользала от меня в течение всего вечера, притормозила и показала свои реальные, хоть и смутные очертания:

– Папахен Куприянова вернулся?

– Нет, ещё в пути, оттуда перелёт несколько часов, вроде, посадочный. Он же не премьер какой, и не олигарх, чтобы на частном самолёте пробираться. Да и те не могут быстрее прибыть – не на истребителе же они летят.

– Когда будут? – я ещё не определился, что именно хочу спросить у отца убитого, но направление моих мыслей уже складывалось в какое-то подобие версии. Родители отмазали сынка от аварии со смертельным исходом, но вот кому-то это не очень понравилось. Вернее, совсем не понравилось. Словно прочитав мои мысли. Александров встрепенулся:

– Э! Начальник! Ты чего это задумал? То есть, сейчас всю эту канитель ты тут развёл для того, чтобы на скорую руку состряпать версию: «вендетта»? То есть, всё просто и ясно, как белый день: пацан сбивает девушку на пешеходном переходе, несясь на скорости 120 кэмэ на красный свет. Папаша, имея связи, деньги и памятуя о том, что сынок у него поздний и единственный, – выцарапывает сына из неприятностей. У девушки, конечно, находится любимый мужчина, который прошёл огонь, воду и медные трубы – ну, по крайней мере – Афган или Чечню… Для Афгана, наверно, уже годы не те… Не дождавшись справедливого правосудия, боец-герой берётся за винтарь и отправляет правосудие сам, как оно ему видится. А точнее – вершит самосуд! И ещё надо добавить, что парень прошёл «горячие точки» и, несомненно, был снайпером. Всё сложилось, товарищ режиссёр? Ты что, Сергеев, киношек про ментов пересмотрел? Слишком уж гладко и просто у тебя получается. По твоим словам, так мы уже сейчас, бряцая наручниками, должны на всех парах, подкреплённые ОМОНом, мчаться по адресу этого вьюноши – ну, возлюбленного погибшей девушки… Не?… Не так?…

– Так-то оно почти так, – я откопал среди закусок телефон и снова набрал номер:

– Евграфыч! Расслабился уже? Рано! Собери-ка мне по этой аварии все детали в кучу: официальную информацию, которую, естественно, не потёрли, не пожгли и не потеряли. Но не это главное! Собери мне, будь бобр, всё, что по этой аварии в сети было – ну ты ж знаешь, социальные сети – наша самая большая помойка! Там всегда есть хмыри в каких-нибудь блогах, которые знают больше, чем мы, чем все, и больше, чем все и мы. Мне нужны данные на девушку, да, погибшую девушку и всех её родственников, близких, друзей и подруг. Особенно меня волнует, прям – беспокоит, некий гражданин, который мог являться, как её законным супругом, так и гражданским мужем, приятелем сексуального назначения, сожителем или женихом. Статус его меня не волнует, только наличие и всё. Что ты сможешь на него накопать – это я от тебя приму с радостью! Что значит – нужно время?! Мил человек, когда ты в камере парился с гопниками, а я бы тебе говорил, что «надо время» – ты бы кем себя ощущал? Во! Срочно! Бегом просто! Жду!

Мы успели сбегать за второй, приготовить пикантную закуску в виде болгарского перца и намазанных на него плавленых сырков. Наливали молча. То ли каждый думал о своём, то ли дружно боялись услышать от Евграфыча банальный сюжет, уже озвученный нами на разные лады. Сюжет оказался ещё банальней. Три часа понадобилось компьютерному кощею бессмертному для того, чтобы из дебрей сети извлечь на свет божий всю подноготную той истории. Монстр предупредил, что данные неофициальные, что молва – есть молва, что сеть – большая помойка, что в ней всё надо делить на семнадцать, а потом ещё раза два на семнадцать. В конце-концов, я перебил компьютерного гения на полуслове. Твёрдо пообещав процедить информацию, я весь превратился в слух. Сашка наблюдал за выражением моего лица, как за самым увлекательным триллером, пытаясь уловить по моим гримасам хоть чуточку информации. Разговор длился минут двадцать, но Александрову эти двадцать минут показались вечностью. Наконец, я довольно жёстко произнёс: «Благодарю!» и отключил телефон. Ещё минут пять я молчал. Сашка даже не пытался теребить меня, зная, что я всё расскажу сам, когда смогу переварить услышанное. Процесс переваривания шёл тяжело. Наконец, я очнулся от раздумий и обратил внимание на Сашку. Весь рассказ не укладывался ни в какие рамки.

Глава 3

Дурной сон. Всё эти чёртовы пятнадцать минут. Свалил бы с работы на пятнадцать минут раньше, и, глядишь, не вляпался бы в эту историю. Да… Многое я видел, похожее что-то попадалось, но чтобы такой вульгарный детектив!… Просто сериал какой-то!.. Мыльная опера про оперов. Кино! С плохим режиссёром, с ублюдком сценаристом, с отвратительными актёрами, ужасающими статистами… Блин! Первая премия за худший фильм года! Сашка просто не поверит, что такое вообще возможно. Я ещё налил по рюмке, хотя явно видел, что напарник ждёт совсем другого. И водка его сейчас интересовала не больше, чем меня. Чем-то надо было отвлечь воспалённый мозг и трясущиеся руки. И всё же тянуть было нельзя. То, что по капле с просторов Интернета собрал Евграфыч, постепенно уложилось у меня в голове, хотя для этого понадобилось довольно много времени. Пока я говорил, Сашка менялся в лице. На его физиономии отображался весь спектр чувств, которые были возможны. Он почти не перебивал меня, не задавал вопросов, не вставлял реплик в и так уже безнадёжно испорченную пьесу… Вся история выглядела банальной до идиотизма, до отвращения. Полтора года назад Арсений Куприянов, находясь за рулём собственного автомобиля «мерседес-бенц SLK» государственный номер такой-то, сбил на пешеходном переходе молодую женщину, Александру Жилину. Женщина погибла мгновенно, ещё до приезда «скорой». ДПС подъехала с приличным опозданием. На место были вызваны оперативники из ближайшего отделения милиции. Дружным кагалом они составили протокол, опросили непосредственных свидетелей происшествия, вызвали спецтранспорт и отправили тело в морг. В процессе следствия, которое шло ни шатко, ни валко в течение года, часть свидетелей от своих первоначальных показаний отказались, кто-то вообще перестал общаться с правоохранительными органами. СМИ начали, как обычно мусолить тему о том, что, «как всегда папенькин сынок останется безнаказанным». Дело, благодаря вездесущим журналистам и блоггерам получило значительный резонанс. На следствие и его окончательную фазу, общественное мнение, как и всегда, впрочем, никак не повлияло, и под давлением массового свидетельствования против девушки, дело было закрыто. Естественно, новая буря негодования пронеслась по социальным сетям. Обсуждались и коррупция властей, и продажность правоохранительных органов, и папины деньги. И даже не упустили кольнуть оправданного Арсения в покупке нового автомобиля – значительно скромней и проще. В народе Куприянова нарекли убийцей. Прошли какие-то чахлые митинги с плакатами: «Куприянова на скамью подсудимых», «Следователи – дальтоники» и разными другими, менее читабельными, но более остроумными. В конце концов, молва поутихла и, вроде бы даже поверила в то, что девушка сама была виновата. Несогласным с этим остался лишь жених Александры. У неё реально был жених. И он – реально был ветераном Второй Чеченской… И что уж самое отвратительное в этом во всём – Жилина была на седьмом месяце беременности. Это сводило все сценарные планы повествования к какому-то водевилю-ужастику. Такого нагромождения всякой фигни, я и в кино-то не встречал. Даже в очень плохом. Ощущение, которое я испытывал, сначала услышав всё это от Евграфыча, а потом, пересказывая Саньку – описанию не подлежит. Мы замолчали, налили и молча выпили.

– Я надеюсь, ты нигде ничего не прибавил… – тихо сказал мне Сашка, проглотив водку, как воду.

– Ты ещё скажи – пошутил!.. – юмор у меня кончился за пятнадцать минут до того, как я не успел свалить с работы в ту самую пятницу. – Мерзость какая-то. Что в планах? – теперь я смотрел на Сашку, как на старшего.

– Что – что?!… Наручники, мля, ОМОН, все дела… Хочешь, сейчас поедем, хочешь – протрезвеем немного. Хотя лично я выпил бы ещё. И побольше. А поедем завтра. Адрес-то есть?

Я молча кивнул, сглотнув слюну. Молча встал. Молча вышел из квартиры и спустился в магазин за новой порцией мозгового допинга. Куда он от нас денется, стрелок? Что там говорил Евграфыч про войска, в которых служил Новиков – жених погибшей девушки? Кем он там был на этой Чеченской?.. Правильно, Сергеев, снайпером! Как же это ты Сергеев угадал, мать твою?.. Какой же ты проницательный, сука!

Напились мы нещадно. Как в студенческие времена, до зелёных соплей напились. Говорили что-то о том, что сами на месте этого Новикова мочили бы этих папеньких ублюдков направо и налево. Душили бы этих пидоров, которые ни пороху не нюхали, ни жизни не знают… Под утро, в полном соответствии с дикостью ситуации, мы клялись друг другу в вечной дружбе и давали слово, что отпустим снайпера на свободу, пожав его мужественную руку. Когда совсем рассвело, перед тем, как рухнуть спать, – кто, где сидел – мы почти придумали план по переселению снайпера, с полной заменой имени, фамилии, документов и новой легендой. Наше продолжение мерзкого сериала казалось нам вполне удобоваримым. Пожав друг другу руки и крепко обнявшись по-мужски, непосредственно перед тем, как отрубиться, мы составили полный план спасения рядового Новикова от несправедливости правосудия…

Утром, молча и угрюмо, вполоборота друг к другу, мы ехали в дежурной машине на задержание. До нас в адрес уже было выслано подкрепление: психолог – на случай, если снайпер будет отстреливаться или, не дай Бог, возьмёт заложников, криминалисты и ОМОН. Сказать, что я чувствовал себя уродом – ничего не сказать. Сашка сопел рядом, и я был уверен, что больше, нежели похмелье, его мучает ощущение несправедливости, собственной ублюдочности и персональной мерзости. На месте были уже все, кроме нас, красивых. На наших лицах была отпечатана вся ночная «работа» во всей красе и в соответственном ароматическом обрамлении.

Не говоря ни слова, мы прошли к подъезду, минуя кордон, выставленный ОМОНом и операми из местного отделения. Вошли в парадную. У нас не было оружия, и мы знали, чем мы рискуем. За нами зашли двое оперативников с табельными пистолетами наготове. Подошли к двери. Я нажал на звонок. Услышав: «Открыто», я смело рванул на себя дверь. Сашка немного оттеснил за мою спину вооружённых коллег, оставляя их за дверью. Я один ступил за порог квартиры. Первый этаж. Под окнами целый десант. «Террориста берём – не иначе!» – злобно подумалось мне. Никакой профессионализм во мне в этот момент не говорил ни слова – ни звука. Он молчал. Совесть дремала, подкошенная непомерными ночными возлияниями. В тёмной маленькой прихожей, сестре-близняшке моей «хрущобы», в инвалидном кресле сидел молодой бородатый мужчина.

– Гражданин Новиков? – полностью уверенный, в том, что это именно он, спросил я, – Николай Новиков? – на всякий случай уточнил, как будто в этой крохотной однушке должен был проживать, по меньшей мере, ещё целый взвод Новиковых.

– Да, это я, – совершенно спокойно ответил мне парень. Ответил так, как может отвечать человек с незапятнанной совестью и без идиотских душевных мытарств, – Проходите! – парень ловко развернул руками коляску, повернулся ко мне спиной и покатил вглубь квартиры. Я сделал неприметный знак вооружённым архаровцем из отдела, и, потянув за рукав Саньку, потащил его следом за быстро удаляющимся хозяином квартиры. Она была настолько крошечной, что через долю секунду вся наша компания замерла на месте, с трудом представляя, как мы сможем втроём разместиться на площади в несколько квадратных метров. В комнате было довольно темно. В самом углу сиял довольно большой и современный монитор.

– Зажгите свет, – попросил хозяин, – я нащупал в привычном месте выключатель и в комнате стало светло. На мою холостяцкую берлогу комната Новикова была похожа меньше, чем апартаменты-люкс на гнездо бомжа. В квартире был сделан идеальный ремонт, стены сверкали чистыми обоями, на полу лежал хороший паркет. Завершал этот космический дизайн натяжной потолок с красивыми встроенными светильниками. Мебель была очень стильной и современной, компьютер больше напоминал незначительную деталь от летательного аппарата. Единственное, что удивляло в комнате, в соответствии с моим представлением о евроремонте – это отсутствие телевизионной панели на стене. То есть, телевизора в комнате не было вообще. Поймав мой ищущий взгляд, Николай охотно пояснил:

– Телевизора нет. Я пользуюсь монитором. Тарелка снаружи, вместо телевизора – монитор. И то и другое – вряд ли поместилось бы, – улыбнулся хозяин. Его улыбка была ясной и искренней. В душе что-то перевернулось, встрепенулось и, как говорят бабули – отлегло. Он не был стрелком. Это было так же очевидно, как то, что сейчас у его дома толпилась орда козлов в милицейской форме.

– Сейчас, – буркнул я, и, оставив Сашку наедине с хозяином квартиры, выскочил на лестницу. Двое оперативников, продолжая держать наготове стволы, снятые с предохранителя, встрепенулись.

– Отбой! – коротко скомандовал я и махнул им рукой в сторону улицы, – Всем отбой. Чтоб через пять минут тут никаких ОМОНов и иже с ними не было. Ложный вызов.

Оперативники вытаращили глаза, но спорить и задавать дурацкие вопросы не стали. Молча развернулись, поставили пистолеты на предохранители и попрятали с глаз долой.

– И чтобы убрались без шума! – вслед им прикрикнул я. Один из оперов всё же недовольно глянул в мою сторону, но, учитывая субординацию – не стал возражать. А то ведь умеют, дикари!..

Я вернулся в квартиру, нашёл себе небольшое местечко и уже спокойно, не торопясь, рассмотрел убранство комнаты. Цветы на подоконнике, любопытная картина на стене (ни хрена я не понимаю в этих авангардистах!), большая площадь (в меру возможности) для маневра коляски. Всё, что нужно – под рукой. Взгляд задержался на детской кроватке, стоящей в углу. Новиков поймал мой взгляд, и лицо его стало мрачным. Теперь он смотрел на нас исподлобья, и уже не было ощущения, что хозяин квартиры – безобидный добродушный бородач, занимающийся компьютерными приколами и просматривающий все подряд передачи о животных. Надо было начинать разговор. С чего, Господи? О чём, Боже ты мой! Новиков сам нашёл выход из неловкого положения:

– Вы, наверно, по поводу убийства Шурочки? – его голос предательски дрогнул, – Но я думал, что никто и никогда уже не вернётся к этому вопросу. Я думал, дело закрыто?… – он подался вперёд всем телом, плед, покрывающий его ноги сполз, и я увидел, что никаких ног нет. Просто нет, и всё. Он был не просто инвалидом, как поведал мне Евграфыч, он был инвалидом, не способным ходить. А наше гуманное государство сделало всё возможное, чтобы человек, подобный Николаю, был ещё и полностью изолирован от общества, улицы и каких-либо передвижений. При входе в подъезд не было ни пандуса, по которому можно было бы подняться или спуститься на коляске, ни поручней. Человек в его положении был закован в четыре стены, как в тюрьму. Причём, тюрьму не добровольную. Идиотский вопрос, который я удосужился задать Новикову:

– У вас есть дети? – я кивнул в сторону детской кроватки.

Хозяин зло прищурился, подозревая меня в издёвке. Но вопрос был задан совершенно нейтральным тоном, не подразумевавшим никакого подвоха. Он понял это, и ответил максимально спокойно:

– Нет. У меня нет детей.

Уравновешенный интерьер, в котором была оправдана каждая вещь до мельчайшей детали, не подразумевал в маленькой комнатке наличие мебели на будущее или «передержку» чужих вещей. Кроватка предназначалась для будущего ребёнка, который так и не увидел свет из-за засранца Арсения Куприянова. Это было очевидно. И мне, и Сашке. И Новикову тоже было совершенно очевидно, что мы всё поняли. Поэтому идиотизм вопроса его обозлил, и он, видимо, по старой военной привычке, быстро закрылся, замкнулся и буквально выставил наружу колючие иголки. «Козёл ты, Сергеев! – подумалось мне, – редкостная такая козлина!..» Парень был открыт. Надо было спасти ситуацию любой ценой. Я пошёл ва-банк: