Текст книги "Под небом Стамбула"

– Почему в гинекологию? – заморгал Алеша.

– А куда после выкидыша переводить? В пищевой блок, что ли? – дернула плечом медсестра.

– После выкидыша… – растерянно протянул Алеша.

Значит, вот что она хотела ему сообщить. Не успела… Черт, черт, черт! Боль была так сильна, что хотелось сделать что угодно – разбить голову о стену, броситься под встречную машину, – лишь бы прекратить эту пытку.

Он спустился в приемный покой. Со скамейки навстречу поднялся Леня, тоже побледневший и осунувшийся за ночь.

– Ну что? – быстро спросил он.

– Сказали, выкидыш, – бесцветным голосом произнес Алеша.

– А мы сейчас знаешь что? – бодро начал Леня. – Мы сейчас домой, пожрем как следует, выспимся – и в зал, тренироваться. Тут все равно сейчас ничем не поможешь, а от дурацких мыслей знаешь как отвлекает?

Он вопросительно обернулся к Алеше, тот же, не отвечая, зашагал в другую сторону.

Эти несколько дней почти не остались в его памяти. Он шел в никуда, сворачивая в первые попавшиеся переулки. Ноги гудели от многочасовых гонок, и это словно приносило облегчение, отвлекало от стучащих в голове мыслей. Как глупо, господи, как нелепо! Почему так должно было случиться?

Только живи, милая моя, нежная моя девочка! Только хмурься, улыбайся, закалывай волосы у зеркала, прыгай на одной ноге, вытрясая из туфли камушек. Только бы увидеть тебя снова.

Марианна сидела на кухне на подоконнике и курила в форточку, пользуясь отсутствием грозной Валентины Васильевны. Макеев неумело помешивал жарящуюся на сковороде картошку. Они спорили с Марианной о том, зачем было нужно все это устраивать и к чему это привело.

В дверь позвонили. На пороге стояла Лариса, в ярко-розовой с золотыми звездами дутой куртке, должно быть, купленной там, в Польше, в магазине для подростков, в таких же дутых сапожках и с дорожной сумкой через плечо.

– Здравствуй, сыночек! – отрывисто произнесла она и выдержала трагическую паузу.

– О господи! – ошеломленно выдохнул Леонид.

Мать прошла в прихожую, бросила сумку на пол, картинно упала на стул под зеркалом и простонала:

– Наконец-то я дома.

– Что случилось? – осведомился Макеев.

– Мы… – всхлипнула Лариса. – Мы разошлись с Аркадием.

Увидеть Веру Алеше удалось только через две недели, в день выписки. Он ждал, притаившись в больничном сквере, стоял за полуоблетевшим кустом боярышника, машинально обрывая с ветки подмерзшие крупные ягоды.

– Верочка, милая, как ты?

Алеша шагнул к ней, дотронулся до плеча. Лицо Веры чуть дрогнуло, взлетели и опустились ресницы. Она осторожно сняла его руку, отстранилась.

– Уже хорошо, спасибо, – голос был тихий, спокойный, совсем равнодушный.

– Вера, я так виноват перед тобой! – быстро заговорил Алеша. – Ей-богу, не знаю, как так вышло. Я… ну вот честно… я что хочешь сделаю, чтобы ты мне поверила. Ну, хочешь, на голову встану сейчас, а?

– Не надо, Алеша, – покачала головой она. – Ничего больше не надо, пожалуйста.

Она быстро сошла со ступенек. Мать, поджидавшая у ворот, бросилась к ней, подхватила под локоть и повлекла к машине. Алеша видел, как захлопнулась за Верой рыжая дверца «Запорожца».

* * *

За окном кухни медленно опускались первые мелкие снежинки. Валентина Васильевна, сдвинув седые брови, сердито уставилась в тарелку с кашей. Алеша, удивительно спокойный, отстраненный, прихлебывал чай. Леонид исподволь поглядывал на брата, не пытаясь унять ворочавшееся внутри глухое раздражение, смешанное с обидой. Лариса отпила кофе, быстро стрельнула глазами по сторонам и произнесла, как всегда невпопад:

– Как приятно, что мы снова все вместе. Одна семья…

Макеев чуть слышно хмыкнул. Да уж, назвать их четверых семьей теперь вряд ли возможно. Просто случайные люди, которых судьба заставила как-то сосуществовать, уживаться в четырех стенах. Вернувшись из санатория и обнаружив в доме блудную дочь, бабка разбушевалась не на шутку. Скандал гремел несколько дней.

Макеев несколько раз пытался вызвать брата на разговор, достучаться до него, понять, что происходит в душе у этого ставшего вдруг в одночасье чужим и далеким мальчишки. Но Алеша всякий раз смотрел мимо него и, кажется, не слышал ни единого обращенного к нему слова.

– Послушай, Леш, я все понимаю… Но ты должен вернуться в зал. Времени до чемпионата почти не осталось, надо срочно оттачивать программу, иначе…

– Иначе что? – коротко спросил вдруг Алеша.

Леня, довольный тем, что брат наконец-то не проигнорировал его слова, пошел на контакт, принялся горячо убеждать:

– Ну как что? Как будто сам не знаешь! Не успеешь как следует подготовиться, провалишь выступление…

– И что? – все так же, не глядя, переспросил Алеша.

– Медаль не получишь, из сборной вылетишь, – развел руками Леонид.

– А если мне на это наплевать? – Алеша облокотился спиной о дверной косяк, скрестил на груди руки.

– Но ты же всегда мечтал… Старался, работал…

– Это ты всегда мечтал, – покачал головой Алеша, пристально глядя на брата. – Это ты мечтал, чтобы я сделал то, что не получилось у тебя. Это ты заставлял меня работать, стараться, отбрасывать все, что могло бы помешать спорту… А я больше этого не хочу!

Каменно-спокойное, невозмутимое лицо брата словно расплывалось перед ним. Он почти с ненавистью вглядывался в эти правильные черты лица, в эти мальчишеские сурово сжатые губы, в сделавшиеся вдруг чужими голубые глаза. Хотелось одновременно избить его, и в то же время прижать к груди, обнять крепко, до боли. Господи, а мальчишка ведь даже не представляет, что сейчас творится в душе у старшего брата, как трещит и рушится любовно выстроенный мирок.

Алеша уперся рукой в плечо брата, надавил, заставляя Макеева отступить.

– Леня, с тобой очень тяжело, – все так же невозмутимо объяснил он. – Ты давишь, ты дышать не даешь. Я только теперь это понял. Извини, но это все. В спорт я не вернусь.

Алеша произнес это отрывисто, решительно и быстро вышел из кухни.

Теперь все кончено, раз и навсегда. Леонид продолжал как-то жить – вставать по утрам, заниматься с другими учениками, встречаться с Марианной. Но забыть о предательстве брата – внутри себя он именно так определил его поступок – не мог.

С Алешей он не общался и понятия не имел, чем брат живет, что делает. Случайно, из телефонного трепа матери с подругой узнал, что тот, оказывается, устроился в кино, в каскадерскую группу Олега. Вот, значит, как, удружил ему старый приятель. А, ладно, пошли все! Пусть катятся! Как бы самому устроиться, чтобы никогда никого из них не видеть, свалить от этих надоевших физиономий?

В начале зимы неожиданно позвонил Валерий Павлович и предложил Лене работу в Америке. Макеев поначалу даже не поверил, слишком уж сказочными казались обрисованные бывшим тренером перспективы.

Макеев согласился, почти не раздумывая. Еще бы! Дома его больше ничто не держит. Только Марианна не унималась:

– Алеша, Алеша, Алеша!.. А как же я? Как буду тут я? Мне иногда кажется, что ты попросту влюблен в своего драгоценного братца!

В голове словно лопнуло что-то, глаза заволокло красным. Зверея, не соображая, что делает, Леня размахнулся и наотмашь ударил Марианну по лицу. Что-то взорвалось, что-то сломалось в нем навсегда. Он знал, что никогда не сможет смотреть ей в лицо и не вспоминать о том, ужасном, постыдном, что произнесли ее губы.

* * *

Честно признаться, Леня никогда не любил аэропорты. Вся эта дорожная суета, толкотня, нервы: не опоздать на рейс, не забыть дома документы – выбивали его из колеи. В отличие от брата Алешки, у которого в предвкушении долгой дороги аж глаза загорались.

Сонный голос из динамиков объявил начало регистрации на рейс. Леонид отошел от окна, приблизился к стоявшим в стороне матери и бабке. Брательник, значит, так и не явился его проводить.

– Ну, бывайте! – попрощался Леня и заспешил к проходу на регистрацию.

У поворота в длинный, узкий, освещенный бесцветными лампами коридор он в последний раз обернулся. Мать и бабка стояли обнявшись, как две сиротки.

Впереди новая жизнь, без каких-либо родственных сантиментов. Да это и к лучшему. Мало, что ли, крови ему попортила драгоценная родня? К черту, к черту! Он быстро махнул рукой провожавшим его женщинам и, не оглядываясь, пошел по коридору аэропорта.

«Оказывается, это так больно – взрослеть, становиться самостоятельным, учиться принимать решения и самому отвечать за свои поступки», – размышлял Алеша, устало прикрыв глаза. Он и сам до конца не понимал, почему все так разом переменилось. Как будто история с Верой расколотила вдребезги весь его уютный беспроблемный мирок, а его самого схватила за шиворот и изо всех сил шваркнула о бетонную стену. Он больше не мог спокойно разговаривать с Леонидом, общаться с приятелями из сборной как ни в чем не бывало. Требовалось переменить все: от начала и до конца. Должно быть, поэтому он так и ухватился за неожиданное предложение Олега попробовать свои силы в кино.

И теперь, когда существование постепенно вошло в колею, когда нашлось дело, не навязанное извне, а выбранное им самим, когда появились знакомства, в которых он не обязан был ни перед кем отчитываться, Леша неожиданно понял, что дорожит завоеванной свободой. Наверное, потому и не поехал провожать Леонида в аэропорт. Слишком тяжело далось ему взросление, слишком страшно было снова уступить и попасть под влияние брата. Наверное, это было жестоко. Ведь брат по-настоящему любил его, да что там, и у самого Алеши никого ближе в жизни не было. Но иногда приходится поступать жестоко, даже помимо собственного желания. Это парень понял только сейчас.

Он думал об этом, когда в дверь позвонила Марианна, закутанная в пушистую шубу.

– А я, знаешь ли, мимо проходила. На улице так метет, ужас просто. Дай, думаю, зайду, может, чаем меня напоят по старой дружбе.

Выпив пару глотков чая, Марианна ушла в комнату Леонида, долго не показываясь оттуда. Когда Леша вошел к ней, девушка лежала на диване, уткнувшись в жесткий, обитый дерматином подлокотник и плакала.

– Ну что ты! – он осторожно погладил Марианну по плечу.

Девушка повернула к нему покрасневшее от рыданий лицо. Щеки пошли пятнами, губы распухли, лишь глаза, казалось, стали еще ярче, живее, так и блестели сквозь набегавшие слезы.

– Я не могу, не могу… – бессвязно проговорила она.

Девушка уткнулась лицом в его плечо и еще сильнее затряслась от душивших рыданий. Алеша гладил ее по пушистым волосам, похлопывал по спине, говорил какую-то ласковую успокоительную чушь:

– Ты ведь такая красивая, такая умная. Надо терпеть, надо жить дальше. Все равно ничего не исправишь…

Он чувствовал ее прерывистое дыхание на шее, ощутил, как коснулись кожи мокрые ресницы. Марианна неожиданно крепче прижалась к нему, словно ища защиты, опоры в этом внезапно опустевшем мире, обхватила руками его плечи, подняла заплаканное лицо. И Алеша, не чувствуя почти ничего, кроме бередящей душу жалостливой нежности, поцеловал ее в соленые от слез губы.

* * *

Леонид отодвинул коробку с обедом на край откидного столика, пригубил бренди и откинулся на спинку кресла. Кто бы мог подумать, что поездка на родину заставит его так нервничать. Сердце судорожно сжималось от волнения, выстреливая электрическими разрядами в нервно подрагивающие пальцы. Двадцать лет назад он вот так же сидел в самолете, прихлебывал бренди и наслаждался прелестями капиталистической действительности. Тогда казалось, что он вырвался из тоскливой безысходности родного дома и впереди ждет удача, успех, деньги… Ну какие там еще глупости мерещатся каждому неопытному эмигранту?

Поначалу все действительно шло хорошо. В ученики достались несколько абсолютно одинаковых, пышущих здоровьем мальчишек с приклеенными, ничего не выражающими приветливыми улыбками. Вот только… Кто мог предположить, что его, решившего отныне и навсегда покончить с глупыми сантиментами, так будет скручивать тоска по родине.

Он не позволял себе думать о брате. Хотя удавалось это с трудом.

Мотоцикл он купил давно, накопил с первых же нескольких зарплат. Врезался как-то на полной скорости в столб. Как жив остался, непонятно. Очнулся в больнице, весь переломанный. Да еще старая травма дала о себе знать. Начальство ждать его выздоровления не стало. Выписали из разваливающегося Союза нового тренера, желающих-то по тем временам хватало, а его списали.

В конце концов удалось-таки встать на ноги, хотя один бог знает, чего ему это стоило. Все было: и от эмигрантской службы, жаждавшей депортировать теперь уже нелегала обратно в Союз, бегал, и случайными заработками перебивался, и в хостелах ночевал в течение нескольких лет, ушедших на оформление статуса беженца и получения Грин кард. А из дома, как назло, доходили сведения, что братец в полном шоколаде – в кино снимается, свою команду трюкачей сколотил, деньги хорошие зашибает. Вот всегда ему везло, вечно все само с неба падало, раздолбай чертов! Да, еще ведь женился. И на ком? На Марианне! Это ж надо такое выдумать? Чтобы досадить ему, Леониду, не иначе.

А теперь перед ним стояла непростая задача – уговорить брата принять участие в проекте. «Впрочем, – усмехнулся Леонид. – Алешка должен уделаться от счастья». Как обычно, ему на голову ни за что, ни про что свалился шанс, о котором многие мечтают годами. Что такое для российского каскадеришки попасть в крупный американский проект, объяснять не надо. Леонид знал, что для него самого годы не прошли бесследно. Двадцать лет превратили его из стройного симпатичного юноши в зрелого, не лишенного привлекательности мужчину. Конечно, в весе он немного прибавил, но это только придало солидности. И седина, просыпавшаяся в темных, ниспадавших на плечи, волнистых волосах, добавляла шарма.

Что же стало за эти годы с Алешей? Сейчас ему должно быть около тридцати семи. Вряд ли стоит ожидать, что он остался тем же юношей с телом греческого бога и взглядом мальчишки-мечтателя. И все-таки…

Укрепившись в принятом решении, Макеев отпил еще бренди, натянул на глаза трикотажную повязку для сна и постарался задремать. Оставалось три часа до пугающей, нервирующей, заставляющей сердце болезненно ухать в груди встречи с прошлым.

* * *

Самолет остановился, проводница открыла двери, и толпа пассажиров двинулась к выходу. Леня не спешил, не толкался у дверей, не обгонял других по дороге к паспортному контролю. За воротцами столпились встречающие, и Леня не смог сдержать удивления – так изменился вид его бывших соотечественников за прошедшее время. Когда-то розовая дутая куртка его модной матери выглядела в серой унылой толпе совков чуть ли не вызовом общественному строю. Теперь же явно никого нельзя было удивить не то что розовой, а серо-буро-малиновой в крапинку курткой. Леонид все еще удивленно озирался по сторонам, когда откуда-то сбоку прозвучал знакомый голос:

– Леня!

Он дернулся от неожиданности и резко обернулся. Алексей стоял у ряда оранжевых пластиковых кресел и махал ему рукой. Брат, конечно, изменился за время, что они не виделись. Возмужал, стал чуть выше и шире в плечах, но, кажется, не утратил юношеской подвижности, гибкости и легкости. Движения его казались точны, ловки и исполнены природной животной грации. Золотистые волосы не потускнели от седины, лишь острижены были чуть короче, открывая сзади высокую крепкую шею. Он махал Лене рукой и улыбался открытой радостной улыбкой, и было во всем его облике – молодого, сильного и здорового мужчины – что-то от того озорного и смешливого мальчишки. Только подойдя совсем близко, Леня разглядел тонкие лучики едва заметных морщинок у глаз Алеши. «Вылитый Джереми! – осознал Макеев. – Даже лучше, фактурнее. Черты лица тоньше, интереснее. В общем, очень похож».

– Ну, привет, брат!

Он раскинул руки, чтобы обнять брата, и за секунду до того, как брат коснулся его, испытал мгновенный испуг. Сердце пропустило удар, затем подскочило в груди и с силой бухнулось о ребра.

Через несколько минут они уже неслись по улицам Москвы в новеньком Алешином «Ниссане». Брат скупо рассказывал о своей жизни – продолжает работать в кино, руководит профессиональной командой каскадеров, ребята способные, талантливые, в общем, с группой повезло, грех жаловаться. Маришка – юрист, у нее своя адвокатская контора. Но она сама лучше расскажет.

Леонид невнимательно слушал повествование брата, все это в общих чертах было известно от матери. Он с изумлением подмечал, что Алешка, кажется, был вполне искренен в своей доброжелательности, не прикидывался. Что ж, может, это и правильно? Минуло двадцать лет, прошлое давно забыто, у каждого из них другая жизнь…

– Ты зачем прилетел-то? В гости или дело есть? – не отставал Алексей.

– Давай потом, – устало сказал Леня. – Я что-то туплю с дороги. Отоспаться бы надо…

– Тьфу, вот я дебил! – хлопнул себя по лбу Алеша. – Все, молчу как рыба об лед. Отдыхай, расслабляйся!

Старый лифт, натужно взвыв, поднял их на этаж, и Алеша уверенно надавил на дверной звонок. Леонид чувствовал, как бешено стучит в груди сердце. Пожалуй, он переоценил себя – все эти свидания с прошлым тяжеловаты оказались для немолодого продюсера.

Дверь распахнулась, и голос Марианны пропел:

– Привеееет!

Алеша отступил в сторону, и на Леню глянули знакомые веселые кругло-карие глаза.

По коридору уже спешила мать. Подлетела, повисла на шее, причитая в своей вечной восторженной манере. Затем едва успевшего раздеться Леонида повели на обязательную церемонию представления бабке. Та сморщенная, почти слепая, с достоинством возлежала в своей спальне, словно вдовствующая королева, принимая посетителей. Она немного потеряла рассудок, но внука видеть была рада.

После всех этих встреч, Леня заперся в ванной и с облегчением перевел дыхание. Проклятье, словно в кунсткамеру попал! Как будто и не было этих двадцати лет. Оказывается, пока он бился там, в Америке, боролся за право есть, пить, дышать, существовать, у них тут все шло своим чередом. Простились со старшим братом и зажили долго и счастливо.

Дрожащими пальцами Леонид нашарил в кармане пиджака пластинку обезболивающих таблеток, бросил в рот две штуки и запил виски из фляжки.

Торжественный семейный обед прошел довольно непринужденно. После приема таблеток Леонид слегка успокоился и больше не дергался от всплывающих в голове непрошеных воспоминаний. Марианна не слишком умело изображала радушную хозяйку, по всем движениям заметно было, что ей привычнее командовать в офисе, чем за столом. Алексей с аппетитом поглощал предлагаемые женой кушанья, рассказывал о новостях на работе, шутил, балагурил. Лариса пребывала в растрепанных чувствах, поминутно смахивала слезу и прикладывалась к рюмке с домашней наливкой из бабушкиных запасов. К концу обеда она окончательно размякла, уселась на диван между братьями, притянула к своей груди обе головы – светлую и темную – и принялась причитать:

– Мальчики, кровиночки мои родные. Наконец-то мы дома, все вместе…

Марианна и Леонид остались в гостиной вдвоем. Макеев, расположившись на диване, искоса наблюдал за бывшей любовницей. Женщина явно чувствовала себя не в своей тарелке, нервно постукивая ложечкой по тонкостенной кофейной чашке. Из небольшого разговора стало ясно, что детей у супругов нет, Марианна много работает и, в общем то, не очень-то счастливо живут супруги Лазаревы. Что ж, это может сыграть ему на руку.

Устроили Леонида в его бывшей комнате. Здесь когда-то висели его грамоты, наградные листы, а тут, на тумбочке, высились завоеванные кубки. В этой комнате прошло его детство. Леонид лег на диван и прикрыл глаза, стараясь хоть на миг пробудить в памяти те звуки, запахи, ощущения, на мгновение вернуться в юность.

В дверь постучали. Леонид быстро сел на диване, поморгал, постарался придать лицу отстраненное выражение. Не дождется от него святое семейство проявления ностальгических чувств. Вычеркнули из своей жизни, так и от него нечего ждать сантиментов.

– Да! – отозвался он.

В комнату вошел Алексей.

– Не спишь? Я поговорить хотел.

– Отлично! Присаживайся!

Кажется, наступил благоприятный момент для разговора. Макеев искоса посмотрел на Алексея и понял, что брат ждет объяснений этого неожиданного визита. Что ж, нужно начинать.

– Слушай, ты ведь знаешь, чем я в Америке занимаюсь? – осторожно начал Леонид.

– Угу, – подтвердил Алексей.

– Продюсированием фильмов, – на всякий случай уточнил Макеев. – Боевиков, детективов… Экшн, в общем. Хочу предложить тебе главную роль в одном проекте, – небрежно бросил он, глядя куда-то поверх головы Алексея.

– Ничего себе, – присвистнул брат. – Погоди, я не понял, там дублировать кого-то надо? Трюки выполнить?

– Да нет, – покачал головой Макеев. – Именно что главная роль в крупном детективном сериале. Как тебе такое предложение?

– Да, честно говоря, странно как-то. Я ведь не актер.

– Дело в том, что на эту роль уже был выбран актер. Вот он, видишь? – Леонид вытащил из дорожной сумки сделанную на кинопробах фотографию Джереми. – Скажи, похож на тебя?

– Н-да, что-то есть, – неуверенно протянул Лазарев, рассматривая ухмыляющегося Форкса. – Только этот помоложе будет.

– Это неважно, всегда можно загримировать, – быстро ответил Леня. Вышло так, что Форкс… в общем, не сможет он сыграть. Отказался от съемок в последний момент, понимаешь? Тут я твою кандидатуру и предложил. С документами нужно поторопиться. Билет уже можно заказать, пока визу будем оформлять. Съемки надолго откладывать нельзя, сам понимаешь. Люди серьезные, ждать не любят…

– Погоди, погоди, – Алеша помотал головой, словно не в силах сразу справиться со всей свалившейся информацией. – А ехать-то когда, прямо сейчас, что ли?

– Естественно!

– Э, нет, сейчас не могу, – покачал головой Лазарев. Не могу, ребята на меня рассчитывают. У меня работа. И потом… Зачем мне эта главная роль?

– Как это? – опешил Леонид. – Да это же… Это огромные деньги, тебе такие и не снились. И потом – известность все-таки.

– Ну, денег мне и так хватает, не жалуюсь, – заметил Алеша. – А насчет славы… Так мне это никогда не было нужно. Я дело свое люблю, понимаешь?

– Какое дело? – неприязненно скривился Макеев. – Прыгать, бегать, на руках стоять?

– Именно! – радостно подтвердил Алеша. – Прыгать, бегать, на руках стоять, преодолевать себя. Мне это нравится. Да я мог бы тем же самым в пустом спортзале заниматься, все равно. Так что придется твоим воротилам американским кого-нибудь другого искать на роль, уж извини.

Леня прямо-таки задохнулся от неожиданного ответа. А Алеша поднялся с дивана и двинулся к выходу, желая показать, что вопрос исчерпан. Леонид не мог до конца поверить, что его единственная надежда, последний шанс исправить свое положение, рухнула. Неужели это все, он может разворачиваться и сию минуту лететь обратно? А это значит, что все пропало! Акула-Гарднер вышибет его под зад коленом, если он не предоставит замену разбившемуся Форксу, да еще и выставит астрономический счет. Это утопит его, а ведь Леня только недавно зажил как человек, так надеялся сделать себе на этом проекте имя.

– Вот что, – остановил Макеев брата в дверях. – Все-таки подумай еще.

– Договорились. Но вряд ли я передумаю.

Ночью Макеев спал плохо. Сказывалась двенадцатичасовая разница во времени с Америкой. Да и вечерний разговор с братом не добавил спокойствия. Леонид ворочался на диване, снова и снова придумывая, как вынудить Алешу согласиться на его предложение. Дурак! Сам же отталкивает удачу. Нет, нужно во что бы то ни стало уговорить, обмануть, заставить брата. Сам же потом спасибо скажет.

Макеев проснулся, сел на диване, передергиваясь от охватившего его гадкого чувства. Ему совсем плохо спалось из-за мыслей. За окном было еще темно. Он открыл глаза, глубоко вдохнул и тут же закашлялся от плавающего в воздухе едкого удушливого дыма. Из кухни доносились истерические вопли матери:

– Пожар! Пожар! Алеша, спасай! Она снова дом подожгла!

Ей вторили басовитые выкрики Валентины Васильевны:

– Сгинь отсюда, Ларка, не мешай! Я всех их порешу, ни один не уйдет, нечисть фашистская!

– Что это тут у вас происходит? – спросил Макеев.

– А, – отмахнулась она. – Бабушка опять партизанит. Не обращай внимания, у нас это часто бывает.

Алексей и Марианна тоже проснулись и кинулись тушить костер. Леня смотрел на свою бывшую в халате и тапках и в голове его звучали слова:

«У меня здесь семья, жена. Ей не понравится, если я свалю в Штаты». Гм, ну что ж, посмотрим. Может быть, ей это очень даже понравится. Жизнь у моего нежно любимого братца веселая конечно. Мыкается один с тремя истеричными бабами. Любой бы на его месте рвал когти отсюда при первой возможности. А этот пытается меня убедить, что доволен своей жизнью. Что-то, определенно, держит его здесь. Но что?»

Выйдя из комнаты вслед за братом, Леонид наткнулся в коридоре на Марианну. Женщина, уже облаченная в строгий офисный костюм, причесывалась перед зеркалом. Макеев подошел к ней сзади, ткнулся лицом в мягкие пышные волосы, хрипло прошептал:

– И запах все тот же.

В зеркале он видел, как дернулось лицо Марианны, как нервно закусила она губу.

– Оставь меня в покое, ради бога! – резко выдохнула она, оттолкнула Леню, схватила со столика сумку и выскочила за дверь.

– Постой! Мариша, постой! – крикнул Леня, перегнувшись в лестничный пролет.

– Отстань от меня! – выкрикнула Марианна, не останавливаясь.

Макеев поспешил за ней, нагнал внизу, в подъезде, перехватив за руку. От резкого рывка она подалась назад, резко натолкнулась на него, вскрикнула. Леонид прижал ее к стене, навалился всем телом, не давая вырваться. Женщина часто, прерывисто дышала, отворачивала голову, не желая видеть его лицо, изо всех сил упиралась кулаками в грудь.

– Оставь меня, оставь, – свистящим шепотом выдохнула она. – Зачем ты приехал?

– Я приехал за тобой! – настойчиво сказал Леня.

Ему удалось наконец повернуть к себе ее лицо. Он придвинулся ближе и поцеловал Марианну в приоткрытые губы. И неожиданно она перестала сопротивляться. Тело в мгновение ока стало мягким, обволакивающим, зовущим, руки сомкнулись на его затылке, пальцы скользнули в волосы, губы затрепетали под его губами.

Эту партию ему удастся выиграть, тут и сомневаться нечего.

* * *

Алексей гнал синий «Ниссан» по улицам Москвы. Лето в этом году было хмурым, нежарким. Он ехал и думал о жизни, о брате. Сейчас, по прошествии лет, Алексей не мог не испытывать легкого чувства вины за свое тогдашнее поведение. В конце концов, это было жестоко и несправедливо, ведь Леня ни в чем не был виноват перед ним. И все-таки… Все-таки зацикливаться на чувстве вины не в его правилах.

Алексей свернул в тихий переулок, припарковал машину у тротуара и вышел на улицу. Дождь хлестал изо всех сил. Мужчина натянул на голову ветровку и, пригибаясь, перебежал на другую сторону улицы, где за черными пиками решетки забора виднелся недавно отремонтированный старинный особняк, в котором располагалась частная психиатрическая клиника «Мед Информ».

– Моя фамилия Лазарев, я к доктору Богдановой, – представился Алексей.

Охранник кивнул:

– Второй этаж направо. Проходите, вас ждут.

Он поднялся по ступенькам на второй этаж и оказался в светлом просторном коридоре. В противоположном конце приемной располагался кабинет психиатра. Алексей неуверенно огляделся по сторонам, ища глазами, к кому бы обратиться. В этот момент дверь открылась, и на пороге появилась… Вера.

Алеша молчал, и она первая заговорила:

– Добрый день! Секретарь на обеде. Проходи… те, пожалуйста.

Он принялся неуклюже стаскивать ветровку, зацепил плечом вешалку, в последний момент поймал ее и установил на место. Вера наблюдала за ним, не меняя выражения лица, так же спокойно и отрешенно. Она помедлила немного, перебирая бумаги, помолчала, затем вежливо обратилась к нему:

– Я слушаю.

– Погоди, дай в себя-то прийти, – помотал головой Лазарев. – Это действительно ты?

– Так какая у тебя проблема? – перевела разговор Вера.

– А, проблема, да… Ты извини, я как-то немного растерялся. В общем, проблема с бабушкой, помнишь ее?

Вера коротко кивнула.

– В общем, у нее старческий маразм или что-то в этом роде. Она…

Алеша сбивчиво рассказывал о болезни старухи, не отводя глаз от Веры, любуясь нежным изгибом шеи, словно клонившейся набок под тяжестью бледно-золотого узла волос, разглядывая четкий излом бровей, родинку у губ. Подумать только, эти губы он когда-то целовал, и они отвечали ему. Эти волосы касались его лица. Сейчас эта женщина могла бы быть его женой… Могла бы, если бы все не повернулось по-другому.

– В общих чертах мне понятно, – кивнула Вера. – Но, конечно, нужно ее осмотреть. В нашу клинику, я думаю, она ехать не захочет…

– Исключено, – покачал головой Алексей.

– В принципе, иногда я выезжаю к пациентам на дом… – произнесла Вера, и в ее тоне Алеша впервые почувствовал неуверенность.

– Да, это то, что нужно. Дома она пойдет на контакт, – торопливо согласился он.

– Хорошо. До завтра.

Алеша направился к выходу из кабинета, с порога в последний раз оглянулся на Веру. Он вышел, затворил за собой дверь, попрощался с уже воцарившейся за столом шустрой секретаршей и направился вниз, к машине. Алексей так и не увидел, как Вера после его ухода медленно опустилась на пол, прислонилась спиной к стене и бессильно сжала руками голову.

Тогда, много лет назад, сначала было очень больно. Почему не звонит, не приходит? Почему не пытается ее вернуть? Правда, она сама прогнала его тогда, у больницы. Но ведь сказала сгоряча, от боли, от невыносимой пустоты внутри. А потом прошло время, боль притупилась, пустота затянулась, а Алеши больше не было.

Что, собственно, было-то потом? Несколько лет упорной, до потемнения в глазах, учебы. Блестяще окончила институт, осталась на кафедре писать кандидатскую. Через несколько лет была уже известным молодым специалистом с рядом публикаций в зарубежных журналах. А еще через какое-то время весь психиатрический мир говорил о инновационной методике лечения маниакального психоза доктора Богдановой. Да, к тому времени она уже носила эту фамилию. Странное, почти случайное замужество. Через несколько одинаковых безрадостных лет они разбежались.

Она поднялась с пола, одернула юбку, бросила на себя сердитый взгляд в зеркало: «Тоже мне, Наташа Ростова! Возьми себя в руки!» Алеша, судя по всему, остался тем же мальчишкой – безалаберным, безответственным, ненадежным. Все так же порхает, шутит, смеется. Вера же изменилась: она серьезная деловая женщина, и у нее нет времени на вполне заслуженный нервный срыв. Есть работа, пациенты, долг, и распускаться от случайной встречи с прошлым она себе не позволит.

* * *

Марианна арендовала офис для своей адвокатской конторы в высотном здании Бизнес-центра. Леонид поспешил войти внутрь. Марианна, вероятно, изумится такой настойчивости. Ей, бедняжке, и невдомек, что прийти сюда его попросил ее собственный законный муж. Сам просил заехать за его женой, погулять с ней, пока психиатр осмотрит бабушку. Чтобы Марианна снова не заводилась и не нервничала.