Текст книги "Загадать желание"

Часть третья. Чужие игры

Сколько он себя помнил, разговоры о колдунах велись всегда. Только раньше это были редкие случаи – мол, явился где-то чужак, наворотил делов таких, что и за год не расхлебаешь, да и скрылся. Или к крестьянам на вилы попал. Все же народ не робкого десятка был, могли собраться всей деревней от мала до велика – и гурьбой на супостата. Позже, когда кто-то из пришлых так две деревни сжег, люди опасливей стали и осторожней. Но все равно колдуны встречались редко, и воспринимались эти рассказы как страшные и удивительные сказки.

Иное дело с лешими, водяными, русалками всякими да кикиморами – этот народец жил бок о бок с человеком испокон века. Когда мирно, а когда вредительством промышлял. Последнее чаще. Водяной мог сети порвать – рыбы для людей ему жалко было, леший на поля грызунов напускал, чтобы крестьяне землю у леса не отнимали. Кикиморы детишек крали, и не всегда удавалось отыскать ребеночка да родителям вернуть. То ли люди разучились мирно ладить с жителями вод и лесов, то ли тем самим людское соседство уж вовсе не по нраву было.

Священники приходские о нуждах и невзгодах паствы своей знали и помочь пытались: колокольным звоном да крестным знамением нечисть распугивали. И как будто честного христианина с нательным крестиком под рубашкой ни леший, ни водяной, ни кикимора болотная не трогали. Стороной обходили. Не всегда, правда, но в силу церкви люди поверили. И народ лесной поверил, видимо, потому что знали священники, как бороться с нечистью: где болото осушить, где горку сровнять, где речку запрудить. И все бы шло гладко, если б не стали все чаще и чаще на княжеских землях появляться чужаки. Люди из иномирья. Попросту – колдуны.

Теперь они встречались не один-два за целый год, а по нескольку. И попадались среди них такие, что могли прикосновением рук любую хворь вылечить. Если о таком чужаке узнавали – вручали ему охранную грамоту, подписанную воеводой этих земель, а реже – и самим князем. Умелые врачеватели завсегда ценились, и хотя их частенько подозревали и в чародействе, и в деяниях богопротивных, и в дружбе с силой нечистой – лекарей не трогали. Потому как к кому ты пойдешь, если вдруг ребенок заболеет или родитель старый? Сперва, как повелось, шли в церковь, просили молиться об исцелении, свечку ставили. А после – к местной знахарке. Или к колдуну с охранной грамотой лекаря. Были, конечно, и ученые доктора во многих городах, но частенько просили они за свой труд много, да и боялись их люди, может, побольше, чем тех колдунов.

Очень скоро чужаки появились и в Раславе. Горожане сперва опасливо на них косились, а после воевода взял пришельцев под свою защиту.

– Это самые обычные люди, – сказал он как-то сыну. – Люди, которые попали в беду. А что до их чародейства – так можно его повернуть на пользу городу.

С тех пор и стали колдуны искать убежища в Раславе. За пару лет их было уже больше дюжины. И, уж конечно, не могло случиться, чтобы князь о том не узнал. Однажды в начале лета он пригласил к себе воеводу с семьей – в гости.

В столице их приняли хорошо – с уважением и почтением отнеслись к воеводской чете, с князем за один стол сажали. Сына на те застолья Алексей Леопольдович с собой не брал – четырнадцатилетний Леон в это время ходил с дядькой Яковом по столичным улицам, с интересом впитывая подробности иной жизни – шумной, суетливой, так не похожей на размеренное и спокойное бытье в Раславе.

В столице прогостили три дня, а на обратном пути случилось несчастье – заболела мама. Она лежала – слабая и горячая – на узкой кровати в комнате постоялого двора, почти не могла говорить – только улыбалась через силу, подбадривая сына и мужа.

Люди отца отправились за лекарем и нашли в соседнем селении парнишку-колдуна с охранной грамотой, но когда вернулись – было уже поздно. Мама все так же спокойно улыбалась – едва теплая и неподвижная, с разметанными по подушке черными волосами. А молодой лекарь тронул ее за руку и, трясясь то ли от холода, то ли от страха, сказал, что не сможет помочь. Колдуна не обидели и даже заплатили за беспокойство – знали, что никому не под силу вернуть человека с того света.

Воевода заперся в комнате с умершей и просидел с ней всю ночь. Прощался. Леону же прощаться с матерью довелось утром, слепяще-ярким после бессонной ночи, – под чужими взглядами, слушая размеренную речь священника. Незнакомые бабы плакали в голос, и хотелось закричать, чтобы все замолчали, чтобы убрались прочь…

Из своих не плакал никто.

На следующий день после похорон воевода отдал сыну тонкую серебряную цепочку, которую его жена носила, не снимая.

– Пусть теперь у тебя будет, – сказал.

Позже, месяц спустя, воевода вспомнил о парнишке-лекаре, велел съездить за ним да пригласить в Раславу, но когда Леон с дядькой Яковом прибыли в поселок, колдуна уже не было на этом свете.

Немало требовалось сил, чтобы поддерживать порядок в приграничном воеводстве: то из столицы указ придет о новых налогах, то разбойники на восточном тракте купцов ограбят, то иштранские головорезы, нарушив южный кордон, устроят набег да село сожгут. А вскоре появилась в Раславских землях новая беда – колдовские ловушки. Чужаки ставили их на дорогах и тропах, а то и просто посреди леса. Как – никто не знал, но стоило попасть человеку в заколдованный круг – и падал он замертво. С этой напастью церковники бороться не смогли, обратились к властям за помощью. Воевода раславских колдунов собрал да порасспрашивал, и стало известно, что убирать эти ловушки могут только сами же колдуны. Но дело это даже для них нелегкое, опасное. И соглашались не все – тот, кто ловушки ставил, наверняка успел силой чужой напитаться, и как узнает, кто его работу портит – жди беды. Но смельчаки нашлись, и, стоило воеводе передать известие о новой ловушке – ехали помогать. Да возвращались не всегда. Поговаривали, что так хозяева ловушек мстят.

В окрестности Раславы колдунов было не так уж мало, и люди, чтобы не ждать помощи из города, обращались к чужакам, предлагая щедрую плату – со всего поселка гроши собирали. Но, бывало, жадность брала верх и над здравомыслием, и над благодарностью. Заметил народ, что после того, как чужую ловушку одолеют, колдуны слабеют и чародейством своим не всегда могут воспользоваться. И стали отказывать в плате. А несколько раз доходили до воеводы слухи, что в таком-то селе колдуна попросту камнями забили. Отговаривались, что он, мол, сперва помог, а потом угрожать стал, да только ясно было: денег на оплату пожалели. А церковники местные такое поведение оправдывали: мол, пускай зло само себя уничтожает, а мы подсобим. И звали чужаков не только на ловушки, а и с нечистью бороться, водяных да лесовиков изводить. Скоро лесного и водного народа осталось совсем мало. Как и колдунов.

Шли годы, Леон взрослел. После смерти матери он все чаще занимался делами отца, все больше помогал. И воевода нередко брал его с собой, когда ездил по окрестностям. Однажды зимой случилось им заехать в Лучистое – большое богатое село, уютно расположенное в долине на живописном берегу Лесты. Прибыли вечером. Укрытые снегом домики с золотыми квадратами окон казались нарядными и гостеприимными. Староста сам принимал дорогих гостей, накрыл богатый стол в своей светлице, наказав дочери за столом прислуживать, кушанья подавать да сына воеводского вниманием не обделять. Раньше Леон не знал бы, куда деться от смущения, теперь же привык. Не один из отцовских друзей и просто знакомых желал заполучить его в зятья, да и девушки красивого парня не обходили лаской.

У старосты дочка была пригожая – есть, куда взгляд положить. Только вот душу, сердце не зацепила, а потому Леон сосредоточился на разговоре. Он видел, как дядька Яков что-то сказал отцу тихонько и усмехнулся, явно предвкушая нечто интересное. Воевода же словно и не услышал, продолжал беседовать о делах, и лишь после, когда все было обговорено, и староста, расслабившись, велел жене сладкое на стол поставить, сказал вдруг:

– Говорят, вы колдуна поймали.

Староста аж поперхнулся:

– Кто говорит?

– Да люди говорят, – воевода задумчиво покрутил левый ус, – и что этот колдун сейчас у тебя на заднем дворе в сарае сидит.

– Сидит, – обреченно подтвердил староста. – Душегуб проклятый. Надо было его на месте прикончить, так нет – решили разобраться, что к чему. Пожалели. А он ведь детишек малых не пожалел. Вон, у Куличенковых сынок утонул, и у Ивашевых. Других еле вытащить успели.

– Жалко детишек, да если утонули – какое тут колдовство? Это уж родителей спросить надобно, что недоглядели.

– Не скажи, воевода, – покачал головой хозяин. – На речке лед твердый был. Мой брат вчера через реку к кумовьям в Онисимовку ходил, да и рыбаки с утра сидели. А после колдун этот на берегу появился. Детишек к себе подманил, о чем говорил – неведомо, а только они после как зачарованные на реку выбрались да провалились все. Наши-то скоро на помощь бросились – ребят вытаскивать, жаль, не всех вовремя успели…

– А ты уверен, что это действительно колдовство было?

– А иначе как? И с чего б тогда колдун убежать пытался? Мы к нему сперва по-хорошему, за разъяснением, что да как случилось, рядом де был, всё видел, а он от нас – драпать. И в лес. Едва догнали.

Отец с дядькой Яковом переглянулись, словно советуясь.

– Говоришь, вы хотели разобраться, что к чему? – воевода хмыкнул. – Вот и разберемся. Вели-ка его привести.

Пленник оказался не намного Леона старше – невысокий, плечистый, темноволосый. На скуле багровеет след от удара, бровь разбита. Руки связаны за спиной. Стал, широко поставив ноги, оглядел без особого интереса всех, собравшихся в просторной передней. Глаза его в теплом свечном свете казались черными.

– Это ты, значит, колдун? – Алексей Леопольдович вышел вперед, скрестив руки на груди.

Незнакомец ответил ему наглым взглядом в глаза.

– А ты, значит, раславский воевода?

– Верно, – тот кивнул, ничуть не рассердившись. – Что же ты, колдун, чародейством своим не защитился, не сбежал?

Чужак промолчал.

– Может, он и не колдун вовсе? – предположил Яков. – Так, путник чужеземный…

– Колдун он! Точно, колдун! – заверил староста. – Узнали его. Этим летом в Онисимовке ловушка была. Так вот этого самого колдуна они звали ее прибирать.

– И что? Прибрал?

– Прибрал как будто, – староста пожал плечами и, словно оправдываясь, добавил: – Хорошие деньги за это получил.

– Понятно… – басовито протянул дядька Яков. И к пленнику: – Был в Онисимовке?

А тот:

– Был.

– Ловушку прибрал?

– Прибрал.

– Оплату получил?

– Получил, – взгляд чужака с каждым вопросом становился все тяжелее, все темнее.

– А сюда зачем пришел?

– Ни за чем. Мимо проходил.

– Как же, мимо! – возмущенно воскликнул староста. – А зачем ребятишкам голову заморочил? Зачем на верную гибель отправил?

– Ты погоди, погоди, – прервал его воевода. – Пускай лучше сам расскажет. Знаешь, почему ты здесь?

– Знаю, – теперь во взгляде пленника светилась откровенная ненависть.

– Виновным себя признаешь?

– В чем?

– А говорил – знаешь, – усмехнулся Алексей Леопольдович.

– Я здесь потому, что бегаю не слишком быстро, – чужак облизнул пересохшие губы. – И еще потому, что кому-то охота валить с больной головы на здоровую.

– Это у тебя-то здоровая? – с сомнением сказал кто-то.

– Ты хоть понимаешь, с кем говоришь? – встрепенулся младший сын старосты.

На это чужак отвечать не стал – уставился себе в окно. Леону подумалось, что пленник словно нарочно всех злит, но при всем при том на преступника не похож. Ни капли.

– Лет тебе сколько? – продолжал допрос воевода.

– Двадцать.

– Зовут как?

– По-разному зовут.

– Горынычем его зовут, – подал голос старший старостин сын, ровесник Леона, стоявший поодаль. – Говорят, будто он в змея превращаться умеет и девиц сманивает.

Младший отпрыск хихикнул, не сдержавшись: да уж, такому медведю только девиц и сманивать. Не столько для развлечения, сколько, вероятно, на закуску.

– Горыныч, значит, – хмыкнул воевода. – Ну что ж, имя после скажешь. Если захочешь. Лучше расскажи, что ты сегодня утром на берегу делал?

– Ничего не делал. Мимо шел, – стоял на своем чужак.

– С ребятами говорил?

– Говорил.

– О чем?

– Ни о чем. Узнал меня один. Подошли, спросили. Я припугнул, они и отстали.

– А потом что было?

– Потом они на лед полезли.

– А ты что делал?

– Ничего. Я далеко был.

– Помочь не пытался?

– Нет, – пленник насупился. – Там и без меня народу хватало. Всех бы и вытащили, если б те двое под лед не ушли.

– А чего ж тогда он бежал, если невиноватый? – снова вмешался староста.

Незнакомец скривился, давая понять, что вопрос считает глупым. И Леон мысленно согласился с ним: ясное дело, когда беда случилась, а рядом – колдун, так виноватого долго искать не будут. Тем более что по какой-то причине постоять за себя этот самый колдун не сумел. То ли силы растерял, то ли способности у него мирные. Вроде лекаря. Те часто совсем беззащитные, лишь на грамоту княжескую и надеются.

Алексей Леопольдович еще немного порасспрашавал чужака, а потом к старосте обратился.

– Стал бы он детишек губить, если от вас после уйти не смог. Думаю, не виноватый он.

– Так колдун ведь, – покачал головой староста, хотел еще что-то возразить, но понял: воевода уже все решил, и не отступится. Пробормотал только: – Что же я родителям скажу? Тех, кто утоп?

– А с родителями я сам поговорю.

Воевода распорядился, чтобы чужака развязали и вещи отобранные вернули. На дворе стояла глубокая ночь, а потому уезжать никто не торопился. Староста от своего приглашения не отказался, и семья воеводы – сын да брат двоюродный Яков – остались в его доме. Дружину воеводскую в гостевом разместили, и освобожденного пленника определили туда же.

Леон думал, что колдун сбежит потемну, но ошибся. Утром они с отцом, выйдя к седлающим коней дружинникам, заметили у невысокой оградки одинокую темную фигуру. Воевода довольно усмехнулся, но не сказал ничего.

Чужак подошел первым.

– Доброго утра.

– И тебе – доброго, – ответил Алексей Леопольдович. – Горыныч?

– Меня еще Арисом зовут, – неохотно признался тот.

– Арис?.. Хорошо, Арис, ты не останешься в обиде на здешних поселян?

Колдун неопределенно пожал плечами и ответил вопросом:

– Скажи, воевода, ты заплатил за меня?

– За тебя – нет. Но родителям утопших денег дал.

Назвавшийся Арисом снял кошель с пояса, взвесил его, нахмурился. И пообещал:

– К лету верну.

– Зачем? Или вину свою чувствуешь?

Он покачал головой.

– Нет. Не люблю ходить в должниках.

На том и попрощались. Чужак неторопливо пошел себе вдоль реки к лесу, а воевода с дружиной направился сперва тоже по берегу, после свернул к Ручейному. Леон пару раз оборачивался, находил взглядом темный силуэт на фоне яркого, слепяще-белого снега. Человек, бредущий сейчас неизвестно куда по своим чародейским делам, оказался всего-то на три года старше, и Леон поймал себя на том, что хотелось бы ему пригласить чужака в дом да в тепле, у растопленной печи, порасспросить о разном. Много ли колдун захочет рассказать – это уже другой вопрос.

Дорога повернула, долина скрылась, заслоненная обсыпанными снегом деревьями. Леон перестал оглядываться, вздохнул.

– Надо было с собой позвать.

На что воевода, задумчиво подкрутив ус, ответил:

– Думается мне, мы его еще увидим.