Текст книги "Фамильный крест"

Крючкова Ольга
Фамильный крест

Глава 1

Новый 1850 год семья Еленских встретила весьма скромно, даже в понимании такого небольшого городка, как Жиздра. Жалованья Иннокентия Петровича, преподавателя словесности в местной мужской гимназии, хватало лишь на то, чтобы оплатить казенную квартиру, купить дров для печки и скромно питаться.

Женился он сравнительно поздно, почти в тридцать пять лет, до этого слыл в гимназических кругах филоматом[1]1
  Филомат – человек, увлеченный науками.


[Закрыть] и закоренелым холостяком. Этих двадцати рублей хватало на скромную жизнь, а более Иннокентию и не требовалось. Он с увлечением много лет подряд писал труд о легендарном вожде гуннов, Атилле, мечтая, что когда-нибудь его издадут. Но годы шли «Атилла» распухал от новых глав и замечаний, но был далек еще от того момента, когда рукопись можно отправить посылкой в «Московский альманах».

Хозяйством Иннокентий Петрович в то время не занимался: то лекции в гимназии, то написание рукописи, и поэтому жилище его приобрело запущенный вид. Постоянное питание в ближайшем трактире, было накладно, и, скажем, весьма сомнительного качества. В последнее время у Еленского начала пошаливать печень, а посему, он нанял прислугу, молодую девицу Наталью, абсолютную сироту, из жиздренских мещан.

Жалованье Еленский положил Наталье небольшое, пять рублей в месяц, с условием, что она может питаться вместе с ним. Вскоре закоренелый холостяк привык к обществу молодой прислуги, что и говорить, она была чистоплотна и готовила отменно, – не чета, дешевому трактиру, да и долгими зимними вечерами было с кем переброситься словцом. Наталья не могла оплачивать свое убогое жилище из расчета столь скромного заработка, как пять рублей в месяц. И с позволения Еленского перебралась к нему на квартиру, поселившись в маленькой комнатке подле кухни, по всей видимости, некогда предназначенной для кладовки или другого хозяйственного помещения.

Наталья вела себя сдержанно, перенеся свой незатейливый скарб, поместившийся в одном узле, завязанным большим клетчатым платком, устроилась в «кладовке» и ничем не выказывала своего интереса к хозяину. Хотя ее начали посещать мысли, весьма опасные для девушки ее возраста, недавно ей исполнилось двадцать, а женихом она так и не обзавелась – бесприданница не нужна никому, даже простому мещанину. Воображение Натальи рисовало, как она и Иннокентий Петрович сидят за столом, накрытым белой накрахмаленной скатертью «ришелье», и пьют чай из больших цветных чашек. Иннокентий Петрович довольно поглядывает на нее, на столе стоит новый медный самовар, а она, одетая по последней мещанской моде, в бежевое сатиновое платье с кружевной отделкой и в такого же цвета чепец, ухаживает за хозяином, как за мужем.

Однажды по весне, когда все живое на земле жаждет любви и распускает листву, молодая, кровь с молоком девица, расплела косу, надела самую лучшую ситцевую ночную сорочку, и решительно направилась в комнату хозяина.

Когда она отворила дверь, Иннокентий Петрович уже лежал в кровати и читал книгу при свете свечи.

– Наташа, что случилось? – удивился он.

– Ничего… – растерялась девица, ее решительность мгновенно улетучилась, а щеки залил густой румянец.

– Голубушка, но как же ничего! Ведь вы пришли ко мне в столь поздний час, значит, на то была причина?! – не унимался Еленский. – Говорите, не стесняйтесь, вон вы уже и покраснели – и напрасно: разве я обижал вас?

– Нет, что вы, Иннокентий Петрович, вы так добры ко мне… – пролепетала девушка. – Просто я… Я подумала, что вам одиноко также, как и мне… И вот я решилась…Простите меня!

Наталья разрыдалась и убежала в свои скромные апартаменты.

– Боже! – догадка осенила Иннокентия.

Он вскочил, накинул на плечи видавший виды халат, и босиком направился к Наталье. Она же лежала, уткнувшись в подушку, на кровати, и плакала навзрыд.

– Голубушка, ну что вы право?! – Иннокентий присел рядом с девушкой и, поглаживая ее по спине, попытался успокоить.

Наталья заголосила еще сильнее:

– Простите меня, дуру! Вы такой образованный, в гимназии учите… А я, едва писать умею… Конечно, зачем я вам, да еще бесприданница?

– Ну, причем, здесь это… Деньги для меня не значат ровным счетом ничего! Хотя без них не прожить… – вздохнул Иннокентий. – Вы, мне очень симпатичны, но просто молоды и я не решался…

Наталья подняла с подушки зареванное лицо:

– Так вы не брезгуете, мной, сиротой? – удивилась она.

– Упаси Боже, Наталья, ну, что вы говорите! Вы – милая, хозяйственная девушка. Да я, честно говоря, привык к вам.

– То-то и оно, хозяин… – зарыдала опять девушка. – И я к вам привыкла…

Иннокентий обнял ее, так они просидели довольно долго. Наталья обильно орошала халат хозяина слезами, тот же, в свою очередь, боролся с естеством, пребывавшим в полном смятении от чувственных излияний прислуги. Наконец, мужское начало взяло верх над филоматом, и он стал осыпать заплаканное лицо девушки страстными поцелуями. Она тут же прильнула к нему, ничуть не смущаясь, своего полного отсутствии опыта. Упругая грудь Натальи вздымалась от волнения и возбуждения, Иннокентий же окончательно распалился: целовал ее в губы, шею, а затем в грудь. Наконец, он завалил девушку на кровать, его руки скользнули под ее ночную сорочку…

Наталья, повинуясь природному женскому инстинкту, обвила Иннокентия полными ногами, тот же более не в силах справиться с искушением, вошел в нее, девушка вскрикнула. Иннокентий, понимая, что он – первый мужчина в ее жизни, старался быть не торопливым и нежным, но это ему удавалось с трудом, ведь столько лет он прожил без женщины! Едва войдя в Наталью, его мужское достоинство извергло семя, оросив плоть Натальи, она, почувствовав это, разрыдалась от счастья, подумав, что, наконец, и у нее будет ребенок.

Через девять месяцев родилась девочка, весьма хорошенькая, как две капли воды похожая на мать. Нарекли девочку при крещении Ариной. Иннокентий был счастлив, и как порядочный человек обвенчался с Натальей в ближайшей церкви. Торжество прошло очень скромно, почти без гостей, присутствовали лишь свидетели – коллега Иннокентия с супругой.

Увы, но Наталья ничего не могла подарить своему жениху в столь торжественный день, кроме своей любви и верности, тот же преподнес ей поистине великолепный подарок, если взять во внимание скромное материальное положение новоиспеченной четы – небольшой серебряный крест, осыпанный мелкими рубинами. Крест некогда принадлежал матери Иннокентия и передавался по женской линии в роду Еленский. Наталья, обомлев от такой красоты, надела цепочку с крестиком на шею, и не сводила взгляда полного обожания со своего Кешеньки, теперь уже законного супруга.

Глава 2

Время неумолимо летело вперед: Арина росла, начала сидеть, затем ходить и, наконец, говорить. Девчушка болтала без умолку на каком-то птичьем языке, понятном лишь Наталье. Наталья, привыкшая жить небогато, во всем себе отказывать, перешивала Аринушке свои старые вещи, но и таковых было немного, так как изнашивалось все почти до дыр.

Молодая хозяйка, в первую очередь, старалась для мужа – на службу в гимназию с залатанными рукавами не пойдешь. Финансовое положение семьи не менялось, о прибавке к жалованью Иннокентий и не мечтал, да что и говорить, был он человеком на службе робким, не умеющим за себя постоять.

Наталья, понимая проблемы Кешеньки, и словом никогда не обмолвилась как ей тяжело. Еленский же, каким бы эгоистом он ни был, не мог не замечать, как жена выгадывает и выкраивает из его скудного жалованья, дабы содержать дом впорядке. Жиздра был городком небольшим, десять тысяч жителей, не более, – с двумя мужскими гимназиями и одним пансионом для благородных девиц, где в строгости воспитывались дочери окрестных помещиков и местных полуразорившихся дворян. А посему поменять место службы представлялось делом практически невозможным, если отсутствует протекция.

Вот уже много лет как Еленский переписывался со своим другом детства Аристархом Матвеевым, успешно перебравшимся в Москву и получившим чин коллежского асессора при одном из московских меценатов.

Меценат сей опекал мужские городские гимназии и имел собственную частную школу. Аристарх много раз писал Еленскому, приглашая его в Москву, обещая всяческое содействие, но, увы, Иннокентий не желал покидать насиженное место, хотя и прекрасно понимал – в Жиздре приличной высокооплачиваемой службы ему не найти.

Получив очередное письмо, от своего друга, а тот уже знал о женитьбе Иннокентия, и вновь предлагал перебраться в Москву, дабы устроиться учителем словесности в частную школу мецената, Еленский задумался: а может и правда согласиться?

– Наташа, я получил очередное письмо от Аристарха – приглашает в Москву, обещает помочь с «хлебным местом».

Наталья встрепенулась, она долго ждала, когда же, наконец, муж затронет эту тему, сама же первой говорить не решалась. Ариша сидела за столом, ловко водила цветным карандашом по бумаге, получалось существо похожее на верблюда.

– Кешенька, конечно, это славно – Москва, хорошая служба… Да и Ариша подрастает… Что она увидит в Жиздре?

– Да, ты права, ничего не увидит, – согласился супруг.

– Ты поезжай, устройся, и нас потом выпишешь.

На том супруги и порешили: Иннокентий оправится в Москву, а Наталья будет ждать его письма.

Сказано – сделано. Еленский рассчитался из гимназии, собрал вещи и отправился в путешествие. Дожив почти до тридцати восьми лет, он ни разу не покидал родного города, теперь же ему предстояло проделать почти триста пятьдесят верст по российским дорогам, да еще и не всегда спокойным.

Шел 1853 год, крепостные крестьяне изнывали под гнетом помещиков, иные не выдержав барщины и самодурства хозяев, бежали в леса. Их то и дело ловили с солдатами, но всех переловить не удавалось. Те, кто поумнее, промышляли разбоем на дорогах и весьма успешно – Россия большая, дорог хватало на всех беглых крестьян. Поговаривали, что на соседней Брянщине завелась банда некоего Свистуна, что, мол, перед нападением на дорожные экипажи бандиты свистят, как соловьи-разбойники.

Но на дорогах Жиздры, а затем Сухиничей и, наконец, Козельска, что ближе к Калуге, их никто не видел.

Поэтому Наталья, собрав в дорогу все необходимое, перекрестила своего Кешеньку, всплакнула на прощанье, как и положено порядочной жене, и долго стоя на дороге, держа Аришу за руку, махала платочком удаляющемуся экипажу.

* * *

Спустя месяц Наталья получила письмо:

«Дорогие мои Наташенька и Ариша!

Наконец, пишу вам: устроился отлично – квартира казенная, весьма просторная, три комнаты и кухня, да и печка – просто великолепная, вся в изразцах. Жалованье положили, не поверишь – сорок рублей! О таком я даже не мечтал. Спасибо, моему другу Аристарху, замолвил за меня словечко перед меценатом – и на тебе все сразу!!!. Словом, жду вас с нетерпением, сами все увидите. Квартира наша располагается на Оленьем валу, что близ Стромынки, в доме мещанина Гвоздина. Нанимай экипаж, на расходы высылаю тебе пятнадцать рублей, что дали мне на подъемные, и жду с нетерпением – соскучился страшно, не привык я уже спать один, в холодной кровати, да и стряпня твоя настолько хороша, что я растрезвонил об этом Аристарху, так что новоселье будет непременно.

Поцелуй от меня Арину.

Ваш Иннокентий».

Наталья начала собираться сразу же на следующий день. Еще раз, перечитав письмо и оросив его слезами радости: неужели и у нее будет в доме достаток! Она напекла пирожков, запекла в печке курицу, собрала вещи, завязав их по-простому – в узел, и отправилась на станцию экипажей, следующих до Москвы. Там она узнала, что очередной экипаж уходит завтра, в девять утра, билет стоит семь рублей. Сему обстоятельству рачительная хозяйка обрадовалась – экономия в восемь рублей, позволит купить что-нибудь в Москве для Арины или Иннокентия. Ариша, как маленький ребенок, должна будет ехать на руках у матери, и переполненная мечтами, о том, как броситься она в объятия мужа, Наталья провела последнюю ночь в Жиздре.

Глава 3

Ровно в девять часов утра следующего дня Наталья и Арина садились в экипаж. Их попутчиками оказались двое мужчин, по виду отец и сын, Наталья обрадовалась: дорога длинная, с мужчинами безопаснее. Попутчики никак не прореагировали на женщину с ребенком, казалось, они были очень напряжены и чем-то обеспокоены.

Экипаж тронулся, Наталья выглянула в окно, в последний раз взглянув на родной город, подумав: «Дай Бог, чтобы сюда больше не возвращаться!»

Экипаж мирно катил по дороге, поскрипывая рессорами. Ариша прижалась к матери, и задремала, обняв тряпичную куклу. День близился к вечеру: за это время попутчики Натальи не проронили ни слова. Но ее это обстоятельство не особо беспокоило: о чем говорить с посторонними людьми?

Экипаж остановился, кучер открыл дверцу и громогласно объявил:

– Остановка, господа хорошие. Мы добрались до Людиново. Ночевка на постоялом дворе – пятьдесят копеек.

Наталья взяла сонную дочь на руки и проследовала на постоялый двор. Он оказался грязен, по полу бегали тараканы. Женщина расплатилась за ночлег и поднялась в маленькую, убогую комнатку на втором этаже. Уложив Арину на кровать и накрыв ее своим платком, она спустилась вниз, попросить чаю.

За столом, почерневшим от бесконечных посетителей, видимо, скатерти в здешнем заведении были роскошью, сидел незнакомый кучер, ловко опрокидывая одну стопку водки за другой. Он внимательно рассматривал попутчиков Натальи, которые ужинами за соседним столом кислыми щами местного приготовления. Запах кислой капусты наполнял помещение, Наталья подумала: «Отвратительный запах. Ничего хуже в жизни не нюхала».

– Барышня, – обратился он к ней. – И не боитесь вы одна путешествовать?

– Отчего же, я одна? Я с дочерью. Она спит наверху в комнате. Да и господа, – она махнула в сторону мужчин, – мои попутчики.

– А разбойников вы не боитесь? – поинтересовался настырный кучер.

При этом вопросе попутчики Натальи насторожились и замерли, ложки с отвратительным кислым варевом зависли в воздухе.

– Нет, отчего мне их бояться? У меня нет ничего – ребенок, да моя жизнь – вот все мое богатство.

Незнакомый кучер ухмыльнулся. В это время хозяйка принесла чай, Наталья, поблагодарив ее, удалилась в свою комнату. Разложив на столе пирожки, она поужинала и покормила сонную Арину.

В путь отправились рано утром следующего дня, едва забрезжил рассвет. Кучер постучал в комнатку Натальи:

– Барышня, собирайся! Пора!

Она встала, накинула душегрейку, одела спящую дочь, и спустилась вниз. Тут же не замедлили появиться попутчики Натальи, ей показалось, что они стали более нервными, чем накануне, и все озирались по сторонам.

Женщина решила: «Бог бы с ними, своих забот хватает… Хотя кто знает, что у них на уме? А вдруг беглые? Говорят на Брянщине бандиты пешком по дорогам ходят…»

С такими мыслями Наталья села в экипаж, Арина спала у нее на коленях. Утро было прохладным, стоял густой туман, Она поежилась от холода и прижала дочь к груди, Арина сладко посапывала во сне.

Экипаж тронулся, снова заскрипели рессоры, на сей раз Наталья задремала. Снился Кешенька: красивый, родной любимый, одетый в новый мундир. Он стоял посредине большой светлой комнаты и улыбался: «Я жду тебя, я всегда буду ждать тебя…»

Наталья очнулась оттого, что впереди, судя всего на дороге, что-то заскрипело, послышался странный шум, затем раскатисто ухнуло… И все стихло. Попутчики встрепенулись.

– Ах, вашу душу, их мать! – ругался кучер.

Арина проснулась:

– Мамочка, что случилось? – спросила она спросонья.

– Ничего, мое золотко, спи, – попыталась успокоить ее Наталья, но необъяснимое волнение и страх охватили ее.

Экипаж остановился.

– Пру, пру-уу! – кучер натянул поводья, лошади встали.

В тумане виднелось дерево, лежащее поперек дороги. Кучер перекрестился, слез с козел.

– Господа, хорошие! – обратился он к «отцу и сыну». – Надо бы дерево с дороги убрать. Черт его знает, что такое! Откуда оно взялось – ума не приложу!

Отец с сыном переглянулись и на глазах удивленной Натальи и кучера, ловким движением извлекли пистолеты из внутренних карманов пальто. Кучер обомлел, тут же, послышался пронзительный свист. Кучер вскочил на козлы и, хлеща лошадей кнутом, что есть силы, попытался развернуть карету, но ни тут-то было – дорога оказалась слишком узкой.

* * *

Банда Свистуна, разбойничающая на дорогах Брянщины, была небольшой – всего шесть человек, но отличалась необычайной дерзостью и неуловимостью. Поговаривали, что их вожак Свистун не любил лишних жертв и всегда предлагал добровольно отдать все ценное, но ежели господа артачились, уж не взыщите – в дело шли ружья, пистолеты и топоры, – вооружены соловьи-разбойники были отменно.

Власти Брянского уезда ловили Свистуна почти пять лет, но безуспешно, даже отправляли подсадные экипажи с переодетыми агентами. Но бандиты, словно знали об этом и на дорогах не появлялись.

Да и грабили «свистуны» молниеносно, потерпевшие, оставшиеся в живых давали различные описание внешности разбойников. Полиция пребывала в недоумении, и, увы, была бессильна. Оставалась одна надежда: бандиты не поделят награбленное и перестреляют друг друга, но пока дележка проходила тихо, и соловьи-разбойники с завидной частотой появлялись на разных дорогах Брянского уезда.

В один прекрасный день предводитель банды, здоровенный черноволосый мужик с всклокоченной бородой, решил: пора менять место пребывания, ибо на Брянщине становится небезопасно – экипажи, что побогаче сопровождали теперь наемные агенты полиции, в любой момент готовые дать профессиональный отпор налетчикам. Так Свистун потерял двух своих лучших людей и решил: «Баста! Перебираемся в Калужский уезд!»

* * *

Наталья, прижав Арину к груди, широко раскрытыми глазами смотрела на своих попутчиков, те взвели курки пистолетов и приготовились дать решительный отпор нападавшим. Послышался выстрел, экипаж застыл, так и не развернувшись: кучер замертво упал на землю, скатившись с козел прямо под копыта лошадей.

Грубый хриплый голос вывел Наталью из оцепенения и разбудил Арину:

– Отдайте все ценное! И мы вас не тронем!

В ответ «отец и сын» открыли огонь, выставив пистолеты в небольшие оконца экипажа.

– Сопротивляться бесполезно! – продолжал голос. – Вы окружены!

Никто не знал, сколько бандитов и где они укрылись, но мужчины упорно продолжали стрелять наугад. Наталья не выдержала:

– Умоляю, перестаньте! Нас всех убьют!

– Замолчи! – рявкнул на нее «отец» и пригрозил пистолетом.

Наталья от страха вжалась в сиденье, еще сильнее, прижав дочь к груди. Девочка плакала, не понимая, что происходит.

– Выпустите меня и ребенка! – взмолилась она.

Но попутчики не обратили не малейшего внимания на просьбу женщины, продолжая отстреливаться. Через мгновенье на экипаж обрушился шквальный огонь, пули разрывали обшивку. Наталья схватила Арину и, прикрыв своим телом дочь, легла на пол экипажа.

Перестрелка продолжалась, бандиты подбирались к своей добыче все ближе. Отец и сын не успевали перезаряжать пистолеты.

Наталья сняла крест, подарок обожаемого Кешеньки в день свадьбы, и накинула его на шейку дочери. Ребенок всхлипывал, не в состоянии от страха даже плакать. Наконец, один из налетчиков подобрался к экипажу и метко выстрелил в «отца», пуля попала прямо в голову.

Обезумевший «сын» схватил Наталью и, прикрываясь ею, словно щитом, выскочил из экипажа. Нападавшие, не ожидая такого коварства, и не желая смерти женщины, растерялись.

– Брось бабу! – взревел вожак. – Все равно не уйдешь! Не бери грех на душу!

Но «сын» не слушал приказов, продолжая двигаться вперед, прикрываясь женщиной. Несчастная вырывалась и молила о пощаде:

– Господи! Помогите! Не стреляйте! Возьмите все мои деньги, – она достала из лифа завязанный платочек. – Вот восемь рублей…

Воспользовавшись моментом, «сын» прострелил плечо одному из бандитов и уже целился в вожака, вышедшего из укрытия. Вожак держал пистолет наготове:

– Последний раз говорю: оставь бабу!

Но «сын» не слушал и нажал на курок: тут же раздались выстрелы – душегрейка на женщине обагрилась кровью. Мужчина медленно оседал и, выпустив Наталью из рук, упал рядом с ней.

– Готовый! – подытожил один из разбойников.

– Да уж, отменная сволочь, бабу так и не пожалел! – заключил другой.

* * *

Бандиты тут же обшарили карманы убитого, но, увы, ничего не нашли, не побрезговали и платочком Натальи с восемью рублями.

– Обыщите второго! – приказал вожак. – Деньжата точно есть, главное – найти. Арсений не мог ошибиться, он весь вечер подслушивал их разговоры на постоялом дворе.

Подельники бросились к экипажу, вытащили убитого «отца», для начала обшарили его, затем принялись за одежду. Под подкладкой пальто явно что-то было зашито. Один из бандитов достал нож из голенища сапога и распорол ее, на землю вывалились ассигнации.

– А вот и улов! – сказал вожак и сгреб здоровенной ручищей все деньги.

Затем пересчитал их:

– Отлично, тыща рублей! Не подвел Арсений, свое дело крепко знает.

Неожиданно из экипажа послышался детский плач. Вожак оглянулся:

– Фу, ты черт! Баба-то с дитем была!

Он подошел к экипажу и заглянул в него. Арина с перепугу забилась в дальний угол под самые сидения и тихонько плакала.

– Иди сюда, не бойся! – вожак достал девочку из-под сиденья. – Не плачь, я не кусаюсь!

Подельники заржали, как сивые мерины.

– Чего осклабились! – рявкнул вожак. – Дитев я не граблю и не убиваю, – он внимательно посмотрел на Арину. – Складная барышня из нее вырастет… Ой, достанется мужицкому полу!

Разбойники опять заржали.

– Замолкните, дурни! Уходим! Девчонку возьму с собой – сгодится для моего плана.

План же у Свистуна был достаточно простым: после такого улова податься в Москву и обзавестись собственным делом. Награбленного могло вполне хватить на покупку торговой лавки на окраине города, да и чистые документы были припасены на имя мещанина Данилы Выжиги, что родом из Брянского уезда, местечка Сураж. Да и девчонка подвернулась во время – вполне можно сойти за вдовца с ребенком. Это вызовет меньше подозрений, мол, продал имущество в Суражах, после смерти жены и отправился в Москву на поиски лучшей доли. Словом, не подкопаешься, документы проверять, да списываться с полицмейстером Суража никто не станет – занятие длительное и весьма хлопотное.

Так Свистун, разбойник и убийца, стал мещанином Данилой Выжигой, честным гражданином Российской Империи, а Арина – его законной дочерью.

Вскоре, в Москве на Стромынке, появилась булочная мещанина Данилы Выжиги, а затем и кондитерская, что открывались теперь все чаще, на французский манер: с круассанами, горячим шоколадом, чаем и всевозможными сладостями.