Текст книги "Аромат рябины"

– Супер! – обрадовалась она, оставив его замечание без ответа. – Будут «Беры»! Одна из моих любимых команд! Обязательно пойду. Спасибо, Динарчик. Ты просто прелесть!

И она поцеловала его в щеку.

– Не за что, – засмущался он. – Почему б не сделать подруге приятное!

Вероника глянула на него внимательно.

И в первый раз оценила спортивную фигуру, густые русые волосы, подстриженные в довольно длинное каре, раскосые зеленые глаза и крупный рот. Дин смотрел на нее с удивлением и вдруг начал краснеть. И Вероника тут же отогнала мысли вполне определенной направленности и мило улыбнулась.

– В общем, я пошел! Удачи тебе, Никусь! – быстро сказал Дин и направился по коридору к аудитории.

– Пока! – пробормотала она вслед.

Вероника опоздала на начало и когда вошла в зал, концерт уже шел полным ходом. Она хотела пробиться ближе к сцене, но это ей не удалось, так как зал был полон. Она остановилась, отошла ближе к левой стене и начала подпевать.

Боковым зрением заметила, что возле нее остановился какой-то парень, но головы не повернула. Но услышала, что он тоже подпевает в унисон с ней. Когда группа закончила песню, Вероника искоса глянула на своего соседа. Он тоже в этот момент посмотрел на нее. Его открытая белозубая улыбка сразу понравилась Веронике, и она, уже не скрываясь, посмотрела ему в глаза. Они были большими, серо-синими, красивой формы. Густые темные ресницы оттеняли их глубину, брови тоже были темными и красиво изогнутыми. Правда, их почти скрывала длинная русая челка. Она была на тон светлее бровей и ресниц, и это выглядело необычно и стильно. Вероника в первый момент решила, что она искусственно высветлена, как и волосы, потому что они тоже казались светлыми. Но потом поняла, что это натуральный тон. Волосы падали почти до плеч. Она скользнула взглядом по безупречно правильным чертам лица, гладкой чистой коже и вновь завороженно посмотрела на яркие красивые губы парня. Под нижней поблескивал шарик пирсинга. Парень смущенно улыбнулся. Потом сказал:

– Обожаю эту группу. Жаль, что они из Питера и не так часто к нам приезжают, как хотелось бы.

– Да, – кивнула Вероника и начала лихорадочно соображать, когда сегодня родители вернутся с работы.

Она хотела сейчас лишь одного – поехать домой и заняться сексом с этим обаятельным красавчиком. Вероника даже почувствовала прилив привычной нежности, за которым, как правило, приходила ее странная однодневная влюбленность.

– Как тебя зовут? – спросила она, пододвигаясь ближе.

– Ваня, – ответил он. – А тебя?

– Ника.

Когда они вышли из клуба, было почти девять. Вероника изнывала от вполне определенного желания, но не представляла, что тут можно предпринять. Родители были уже давно дома.

– Давай, я провожу тебя, – предложил Ваня. – Ты где живешь?

– На Автозаводской, – ответила она.

– Так тут и пешком можно пройтись, – обрадовался он. – Если ты, конечно, не торопишься.

– Можно, но далековато, – заметила она и спросила: – А ты где живешь? И с кем?

«Может, он один в квартире и тогда поедем к нему», – подумала она, искоса изучая точеный профиль Вани, его длинные ресницы и развевающиеся пушистые волосы. Он был в белой толстовке с капюшоном, под ней виднелась белая в синюю тонкую полоску тенниска. Ника задержала взгляд на металлической головке лабреты под его нижней губой. Она матово поблескивала в свете фонарей. Вероника ощутила, как пересыхают губы от желания. Ей безумно захотелось попробовать на вкус этот металлический шарик, полизать его языком. Но улыбка Вани была безмятежной, и она отчего-то устыдилась этого желания. Он повернул к ней голову и сказал:

– Ты так пристально рассматриваешь меня, что я даже немного смущаюсь.

– Просто смотрю на лабрету, – ответила Вероника.

Ваня засмеялся и показал ей кончик языка. Там тоже блестел металлический шарик.

– Класс! – восхитилась она и почувствовала новый прилив желания.

Но тут же постаралась взять себя в руки. Что-то в этом парне заставляло ее быть сдержанной.

– У меня раньше в ушах тоннели были, – сказал Ваня, – большие черные кольца.

– Видела, такие растяжки круглые, – кивнула она. – А сейчас?

– Одна сережка, – засмеялся он.

– Дай глянуть?

Ваня остановился и откинул волосы. В мочке левого уха темнел довольно крупный шарик. Вероника не удержалась и потрогала его. Но Ваня покраснел и отодвинулся. Она окончательно растерялась. Обычно парни сами на нее набрасывались, особенно последнее время. Они словно чувствовали, что она переполнена энергией секса.

Вероника внимательно посмотрела на него. Желтоватый свет фонаря падал на волосы, и они золотистым ореолом обрамляли его лицо. Тени от ресниц темными длинными черточками ложились на щеки, глаза выглядели глубокими и синими, и смотрели напряженно. Губы казались нарисованы кистью гениального художника, настолько они были яркими, в меру пухлыми, правильных очертаний и необычайно красивой формы. Шарик лабреты отчего-то увиделся Веронике крохотной мерцающей планетой в углублении под нижней губой, и ей вновь неудержимо захотелось приблизиться и коснуться ее языком. Видимо, это отразилось на ее лице, потому что Ваня улыбнулся растерянно, отвернулся и пошел по улице. Вероника, судорожно вздохнув, двинулась рядом.

– Ты не ответил, где живешь и с кем, – заметила она после длительной паузы, во время которой они молча шли по опавшим кленовым листьям, казавшимся в свете фонарей тусклыми разноцветными неровными звездами, распластанными на влажном асфальте.

– На Домодедовской, – сказал Ваня. – Живу с семьей, мама, два брата и сестра.

– А папа? – бестактно поинтересовалась Вероника.

– Он погиб, когда мне было двенадцать, – тихо ответил он.

– Ужас какой! – пробормотала она. – Извини, я не знала.

– Он был строителем, и в ночную смену упал с лесов на высоте, – пояснил Ваня. – Знаешь, я ведь что-то почувствовал в ту ночь, я даже проснулся именно в это время.

Вероника взяла его за руку, и ощутила, как он сжал ее пальцы. Она тут же странно успокоилась, желание ушло, осталась лишь мягкая нежность.

– Мне нравится у «Беров» их лучший хит «Моя любовь на пятом этаже», – сказала она, чтобы сменить тему. – А тебе?

– И мне!

Ваня засмеялся, обнял ее за плечи, но тут же отпустил.

Когда они оказались возле ее дома, Веронике очень не хотелось, чтобы он уходил. Она чувствовала себя с ним так спокойно и комфортно, как ни с кем.

– Чего завтра делать будешь? – спросила она.

– Так завтра понедельник, мне на работу с утра, – ответил Ваня.

– А, понятно, – разочарованно протянула Вероника. – И до скольки?

– В шесть заканчиваю, потом свободен. Я диспетчером работаю в одной интернет-компании.

– А я думала, что учишься, – сказала она и открыла дверь своего подъезда.

– И учусь, но заочно. Можно было раз в субботу, но я решил, что удобнее два раза в будни. У меня занятия по вторникам и пятницам с семи вечера. А ты на кого учишься?

– На экономиста, на втором курсе, факультет мировой экономики. А ты?

– На менеджера организаций, я тоже на втором курсе, – ответил Ваня. – А тебе лет сколько?

– Девятнадцать, а тебе?

– Двадцать в июне было, – сказал он и улыбнулся.

«Никогда и ни у кого не видела такой обаятельной лучезарной улыбки! Она похожа на солнечный лучик», – подумала Вероника и остановилась у открытой двери, не сводя глаз с его лица.

– Можем завтра увидеться, – сказал он после паузы. – Я в шесть закончу. Хочешь?

Она кивнула и достала мобильный. Ваня продиктовал свой номер, потом попрощался и пошел вдоль дома. Вероника, понаблюдав за его быстрой легкой походкой, вздохнула, улыбнулась и зашла в подъезд.

Перед сном она вдруг испугалась, что завтра потеряет всякий интерес к новому знакомому, как с ней это случалось последнее время. Конечно, у них не было секса, но ей казалось, что в данной ситуации это только поспособствует ее охлаждению. И она позвонила. Ваня явно обрадовался, и они проболтали около часа. Он оказался милым и чутким собеседником. Ей очень нравился тембр его голоса, он был низким с бархатистыми интонациями. И скоро она окончательно расслабилась и, сама не зная зачем, рассказала ему о Толе. Ваня слушал внимательно, не перебивая. А Вероника никак не могла остановиться и выложила ему все, но умолчала о последующих своих одноразовых контактах. Причем умолчала не умышленно, а потому, что ей казалось, будто после Толи у нее так никого и не было. И пока она говорила, в душе ее словно таял кусок льда, который давил на нее все это время и от которого так стыла душа.

Когда она замолчала, Ваня мягко посочувствовал ей, потом сказал, что так поступают только подонки и расстраиваться ей совсем не стоит. И Вероника расплакалась, чувствуя необычайное облегчение от его слов. Когда они попрощались, нежно пожелав друг другу спокойной ночи и сладких снов, она заснула мгновенно, и наутро чувствовала себя счастливой. Она не пыталась анализировать, откуда появилось это ощущение, а просто бездумно наслаждалась им.

Между сдвинутых штор скользнул луч мягкого осеннего солнца и защекотал ей веки. И Вероника, зажмурившись, тихо рассмеялась. Сегодня ей нужно было к третьей паре, поэтому вставать не спешила. Она лежала, закрыв глаза, и вспоминала лицо Вани, его милую улыбку, его необычайно чистую красоту. Ей казалось, что наконец-то в ее темную в последнее время жизнь ворвался лучик солнца и вернул ей радость. Она понимала, что практически не знает этого парня, но внутреннее ощущение освобождения от застарелой боли не могло обмануть ее.

Когда они встретились вечером, и Вероника вновь увидела сияющее, немного смущенное лицо Вани, его яркие серо-синие глаза и открытую улыбку, ощущение солнца, пришедшего в ее жизнь, усилилось. Они погуляли по улицам, много разговаривали и смеялись, посидели в каком-то маленьком полутемном кафе. Ваня общался необычайно легко, к тому же умел слушать. Вначале они немного смущались, но помогло то, что они оба любили ска-панк. И эта тема мгновенно уничтожила последние барьеры. Когда они около одиннадцати подошли к ее подъезду, то еще простояли полчаса, не в силах расстаться. Потом Ваня нежно поцеловал ее в щеку и ушел. Через час она получила сообщение: «Сладких снов, Ника! Целую и обнимаю» и заснула влюбленная.

Они продолжали встречаться весь октябрь, и ни разу даже малейшее облачко не омрачило их отношений. Ваня обладал поистине удивительным жизнерадостным и добродушным характером. И он легко избегал конфликтов. Вероника заметила, как люди реагируют на его появление. Все невольно начинали улыбаться, даже лица светлели, словно в пасмурный день из-за туч появлялось солнце. Ваня нравился всем без исключения, благодаря своей чистой одухотворенной красоте, солнечной улыбке и мягкости манер. Про себя Вероника называла его «Лучик» и влюблялась все сильнее. Он отвечал взаимностью, но речь о сексе даже не заходила. Вероника очень хотела этого, но странная мысль засела в ее голове. Ей казалось, что кошмар ее однодневных влюбленностей повторится, и она наутро охладеет к Ване. А он не проявлял никакой инициативы.

Они много гуляли, ходили в кино и на концерты, болтали допоздна по телефону, общались в Сети, когда он был на работе, целовались, писали нежные сообщения. Вероника чувствовала себя счастливой, но секса ей хотелось все больше. Она считала, что без него любовь не может быть полноценной, и в то же время думала, что секс это проверка чувств и, прежде всего, у парней. Но по-прежнему опасалась, чем это закончится для нее.

В начале ноября у Туси был день рождения. И Вероника решила пойти с Ваней. Он не возражал. Собрались, как всегда, друзья-сокурсники. Ваня легко, по своему обыкновению, влился в компанию, быстро со всеми перезнакомился и мгновенно всем понравился, особенно девушкам.

– А Ванька классный, – одобрила Туся, когда они уединились в ванной, чтобы поправить косметику. – Хорошо, что ты Тольку выкинула из головы и особо не мучилась. Он еще пожалеет!

– Ну да, – согласилась Вероника. – Как он поживает? – впервые поинтересовалась она.

Туся все еще встречалась с его братом Виталиком.

– Нормально вроде, – ответила Туся. – Я его недавно видела на даче их предков. Он с какой-то девахой был, толстой и крашеной. Не понравилась она мне. Да и старушка на вид! Наверно, его ровесница. А ему-то ведь уже двадцать шесть стукнуло. Так ему и надо! – злорадно добавила она и начала красить губы, глядя в зеркало, висящее над раковиной.

– Я уже все забыла, – после паузы произнесла Вероника. – И я люблю Ваню. Он самый милый парень на свете!

– Вот здорово! – обрадовалась Туся. – А то ты последнее время грустная была, все о чем-то своем думала. Я даже спрашивать боялась. Зато сейчас снова веселая! А с сексом у него как? – напрямую спросила она и повернулась к подруге.

– А я и не знаю, – тихо ответила Вероника и покраснела.

– Ну и правильно! – неожиданно поддержала ее Туся. – Куда спешить-то? Я прямо зауважала твоего парня. Другие готовы тут же наброситься!

– Он не такой, – улыбнулась Вероника.

– Повезло тебе! – вздохнула Туся. – Пошли к гостям что ли? Сейчас мой Виталик уже должен появиться. Звонил, предупредил, что задержится.

Когда они вернулись в гостиную, веселье было в самом разгаре. Музыка грохотала, ребята танцевали. Вероника начала искать взглядом Ваню и столкнулась с внимательными глазами Толи. От неожиданности она вздрогнула так сильно, что из ее бокала выплеснулось вино. Туся уже целовалась с Виталиком. Вероника отступила на шаг, потом бросилась в кухню. Там обнимались Дин и его подружка. И Вероника отпрянула назад, в дверях столкнувшись с Толей. Она повернулась к нему и замерла.

– Привет, малышка! – сказал он и улыбнулся.

– Здравствуй, – ответила она, с трудом сдерживая дыхание.

– Отлично выглядишь, – заметил Толя. – Как жизнь?

– Лучше всех! – после паузы задорно произнесла она и внимательно посмотрела в его лицо.

Она столько раз представляла эту встречу, столько всего хотела сказать ему, но сейчас неожиданно поняла, что перед ней совершенно чужой человек, к которому не осталось никаких чувств. И ей уже было неинтересно, почему он тогда бросил ее.

– Послушай, малышка, – торопливо заговорил Толя, словно что-то увидел в ее взгляде, – у тебя есть все основания сердиться на меня. Но пойми, тогда мне все так надоело, я боялся, что ты будешь устраивать мне истерики, цепляться за меня, умолять вернуться.

– Но ты хотя бы мог объяснить мне, почему уходишь, – холодно заметила Вероника.

– А я и сам не знал, – ответил он. – Просто понял, что больше не хочу тебя видеть, вот и все. Мне все надоело, понимаешь? Я ведь мужчина, а мы были целый год вместе. И я тебе не изменял. Я, правда, вначале был сильно тобой увлечен, а потом все как-то само собой прошло и стало скучно.

– А сейчас? – поинтересовалась Вероника, одолеваемая каким-то злым мстительным чувством.

Она вдруг поймала себя на мысли, что самой лучшей местью этому самодовольному эгоистичному парню будет одноразовый секс. Вероника вдруг вспомнила один разговор, кажется, его звали Олег. Он сказал, что никогда не чувствовал себя таким униженным, она использовала его, а потом выбросила, как ненужный одноразовый стаканчик. И именно это унижение выводит его из себя и не дает забыть о ней.

Вероника начала улыбаться, представляя, как она сейчас предложит Толе все начать сначала, уверит, что по-прежнему любит его, потом встретится с ним, устроит настоящую оргию страсти, а наутро без сожаления бросит, сказав, что он для нее теперь все равно что использованный одноразовый стаканчик. Толя внимательно посмотрел в ее улыбающееся лицо, потом глотнул, покраснел и тихо произнес:

– Ты прелестно выглядишь. Может, начнем все сначала?

– Что ж…, – медленно начала Вероника, предвкушая месть и заранее злорадствуя.

И тут увидела, как к ним по коридору идет Ваня.

Толя стоял спиной к нему. Вероника вначале инстинктивно спряталась за его плечо. Но заметив, что Ваня остановился и замер, глядя на них, выпрямилась и почувствовала, как ее обжигает невыносимый стыд. Ваня смотрел на нее широко раскрытыми глазами, его тонкое прекрасное лицо сильно побледнело. Обычно улыбающиеся губы сжались. Вероника увидела, как его ясные глаза темнит печаль, и это было так страшно, словно сияющий солнечный день внезапно превратился в мрачную ночь. Она очнулась, вздрогнула, пробормотала: «Это невозможно, я люблю другого», обошла удивленного Толю и быстро шагнула к Ване. Его глаза засияли вернувшейся радостью, губы начали улыбаться.

Вероника схватила его за руку и, не говоря ни слова, потащила к выходу. Молча они надели куртки и вышли из квартиры. Когда пересекли двор и оказались у подъезда Вероники, она повернулась к Ване, прижалась к нему и с трудом удержала слезы. Ей все еще было стыдно и казалось, что она чуть не упала в помойную яму.

– Все хорошо, Ника, – шептал на ухо Ваня, – все хорошо. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – словно эхо повторила она и заглянула в его глубокие сияющие нежностью глаза.

И когда он начал целовать ее требовательно и страстно, Вероника загорелась его огнем и поняла, что может не бояться, все ее однодневные влюбленности остались в прошлом. А еще она точно знала, что никогда не сможет лгать такому чистому солнечному парню, и именно эта неспособность лгать близкому человеку и есть настоящая любовь…

Вишневая метель

 
…Они лежали в облаках.
Тела их были невесомы.
И смерть баюкала в руках.
И ангелов и бесов сонмы
Над ними пели о любви,
Союз им вечный обещая.
Их вечность приняла, прощая.
И упокоились они…
 

Из баллады неизвестного поэта XVII века.

Впервые я увидел его во время самой настоящей вишневой метели. Был ясный, но очень ветреный день. Я гулял по парку, лениво думая о всевозможных мелочах, и забрел в заросли цветущей вишни. Неожиданно заметил под одним из кустов маленькую скамейку. Кому-то пришла фантазия покрасить ее в белый цвет, и она почти сливалась с густо цветущими и низко висящими ветвями вишни. Юношу, сидящего на ней, я даже не сразу заметил, так как его одежда была белого цвета.

Я шагнул в сторону скамейки, и в этот момент сильнейший порыв ветра взлохматил мои довольно длинные волосы и, пробежав по вишневым кустам, сорвал с веток множество лепестков. Они закружились в воздухе беспорядочными белыми вихрями. Юноша поднял голову от книги, наши взгляды встретились. Я, не задумываясь, подошел и сел рядом.

– Простите…, – начал я, понятия не имея, что скажу дальше.

И посмотрел в тут же повернувшееся ко мне и зарозовевшее лицо.

– Меня зовут Антон, – тихо произнес он и закрыл книгу.

Опустив глаза, я прочел на обложке: «Михаил Кузьмин. Лирика». И это только подтвердило мое первое впечатление. Даже не нужно было и спрашивать. Что-то неуловимое в его красивых глазах светло-зеленого цвета, в капризном изгибе рта говорило мне: «Да».

– Сергей, – ответил я.

– Очень приятно, – сказал он неожиданно равнодушно, но глянул на меня с нескрываемым любопытством.

И сразу опустил глаза.

Ресницы у него были длинные и намного темнее светлых волос, с искусственно выбеленными прядями. Я внимательно вгляделся в эти опущенные ресницы, подумав, что он их, по всей видимости, красит в салоне. Его волосы густо засыпали вишневые лепестки, и я быстро провел пальцами по ним. Лепестки посыпались вниз, а один зацепился за его длинные ресницы. Антон смешно сморщился и моргнул. Я повернул его лицо к себе и кончиком языка снял лепесток. Почувствовав, как он вздрогнул, я удивился мгновенной реакции своего организма. Он запрокинул голову и закрыл глаза. Я коснулся его губ легким поцелуем и ощутил тихий вздох. Антон улыбнулся. И я, найдя его узкую прохладную ладонь, встал и потянул его за собой.

– Пошли, пройдемся, – предложил я, улыбаясь в ответ. – Зачем сидеть на таком ветру? Ты можешь простудиться, – заботливо добавил я.

Антон послушно встал, стряхнул с белых джинс лепестки и пошел рядом. Мне невыносимо захотелось обнять его за талию, но я не осмелился. Мы шли рядом, иногда поглядывая друг на друга, и молчали, периодически улыбаясь. В таком молчании мы гуляли около часа, но никогда я не испытывал такой долгой и все нарастающей нежности. И я совсем по-другому увидел светлое небо, испещренный летящими лепестками воздух, чистую, еще короткую траву под ногами, зеленоватые глаза Антона, которые изредка глубоко заглядывали в мои. Мне уже хотелось говорить, чтобы стало легче переносить эту необычайную молчаливую нежность. Но я боялся разрушить то, что возникало между нами. От резких порывов ветра холодок пробегал по коже, и остро хотелось тепла и близости.

Но вот вокруг что-то начало неуловимо меняться. Ветер, нагнав высокие и тонкие облака и словно выполнив свою задачу, утих. Мир как-то странно потух, очертания окружающих предметов стали неясными, будто их окутала светло-серая дымка. Я обратил внимание, что в этом новом мире мягких полутонов белые джинсы и куртка Антона кажутся неожиданно яркими. Тут только я отметил, что он не очень высокого роста. Он был чуть выше моего плеча, его фигура казалась хрупкой и изящной. Антон шел рядом, словно плыл, мягко и бесшумно. И я вновь почувствовал сильнейший прилив нежности. Не в силах справиться с ним, я остановился, взял его за руки и развернул лицом к себе. Он улыбался, но молчал.

– К чему нам слова? – сказал я и наклонился к нему.

Поцелуй был долгим. Когда я оторвался от его мягких губ, то увидел, как он побледнел. Антон медленно открыл затуманенные глаза, глянул на меня с затаенной улыбкой, и я мгновенно понял, что люблю его.

Антон жил с родителями и младшей сестрой. Вначале я решил, что ему не больше семнадцати, но оказалось – двадцать пять. Он работал в частной типографии печатником и содержал всю семью. Мне показалось смешным, что его фамилия была Сергеев. Он же усмотрел в этом мистический знак и сказал, что с рождения принадлежит мне, и как только я шагнул к нему из вишневой метели, он мгновенно это осознал. После более близкого знакомства Антон показался мне довольно странным парнем. Он был равнодушен ко всему на свете, даже к своей работе, но буквально помешан на поэзии Серебряного века. Удивляюсь, почему он не сделал эту страсть своей специальностью. Знания его были колоссальны. Причем он не просто отлично знал биографии и тексты, а чувствовал это время душой. Иногда казалось, что он жил именно тогда, и, родившись заново, сохранил память о том периоде. А сколько он собрал литературы по теме! В его комнате две стены от пола до потолка занимали стеллажи, туго уставленные книгами. И маршруты для прогулок Антон выбирал весьма специфические. Мы часто гуляли без всякой цели, но через какое-то время, непостижимым для меня образом, оказывались в каком-нибудь очередном, любимом Антоном переулке. Он внезапно останавливался и говорил немного торжественно:

– А знаешь, Сергей, здесь, вот на этом самом месте, вернее на месте этой безобразной кирпичной многоэтажки, стоял двухэтажный деревянный дом семьи Цветаевых. И именно в нем в 1892 году родилась Марина…

Или:

– А ты знаешь, милый, в этой типографии семнадцатилетний Есенин работал простым наборщиком…

Начав, Антон остановиться уже не мог. Но рассказывал всегда так живо и красочно, что слушать его было одно удовольствие.

И почти всегда разговор заходил об однополой любви. Как поведал мне Антон, в начале двадцатого века это явление вошло в моду, так как поощрялась всяческая свобода от предрассудков. У Марины Цветаевой была лесбийская связь с известной в то время поэтессой Софьей Парнок. Михаил Кузьмин, Сергей Городецкий, Николай Клюев, популярные в то время поэты, были гомосексуалистами и не скрывали этого. И не только они. Клюев взял под свое покровительство юного Сергея Есенина, опекал его всячески и называл своим женихом. Но тут Антон был категоричен и уверял, что между ними никогда не было физической близости. В некоторых публикациях есениноведы пытались доказать обратное, но Антон, который чувствовал природу Есенина как свою собственную, утверждал, что несмотря на прижизненную славу, скандальную известность, внешний лоск, Есенин в глубине души не изменился и так и остался деревенским пареньком с цельной, чистой и мудрой душой. И к гомосексуализму он не испытывал ничего, кроме отвращения здоровой мужской натуры.

Возможно, Антон прав, спорить не берусь, тем более я не специалист в этой области.

Как-то я спросил, почему он сам не пишет стихи. Он глянул на меня удивленно и огорченно, словно не ожидал от меня такого вопроса, а потом поник и тихо ответил:

– Бог не дал.

Май был сказочным, деревья буйно цвели, небо сияло незамутненной чистотой, птицы заливались, и мы в выходные много гуляли.

Полгода назад в автокатастрофе погиб мой друг, и я носил одежду исключительно черного цвета и никак не мог избавиться от этой привычки. Это превратилось в какую-то манию и начинало угнетать, особенно после знакомства с Антоном. Но он, всегда видя меня в черном, решил, что это мой излюбленный стиль. Я не стал разубеждать его, не решаясь рассказывать о погибшем друге. Боль была еще слишком сильна.

Но однажды ранним субботним утром я, измученный бессонной ночью, не смог справиться с очередным приступом тоски и поехал на кладбище. Ночью прошел сильный дождь, и утро была сырым и туманным. Мир выглядел созданным искусственно, словно декорация для какого-нибудь мистического фильма. Кресты и ограды проступали сквозь туман искаженными размытыми очертаниями, влажные стволы деревьев казались черными зыбкими колоннами. Стояла абсолютная и какая-то ватная тишина, и я подумал, что смерть – это коробка, набитая белой ватой, в которую падаешь и неотвратимо погружаешься с головой. И эта вата постепенно забивает рот, нос, глаза, ты перестаешь видеть, слышать, дышать и успокаиваешься навеки в этом плотно окутывающем тебя ватном мире.

Я приблизился к могиле и остановился, тихо позвав умершего по имени. Тишина в ответ, хотя я и не ожидал ничего другого, почему-то уничтожила последние остатки самообладания. Я опустился на маленькую скамейку и начал говорить что-то страстное и бессвязное. Со дня смерти еще не прошло года, и памятник установлен не был. Я заказал лишь кованую ограду. Выкованные дубовые листья на ней были опущены вниз и блестели множеством мельчайших капелек влаги. Мне казалось, что это слезы, мои слезы, которыми я оплакивал смерть друга.

Не знаю, сколько я так просидел, но постепенно боль уменьшилась.

Открыв глаза, я заметил, что туман понемногу рассеивается и уходит вверх. И словно с этим туманом моя тоска истончалась, редела, становилась прозрачнее и легче. Я смотрел на холмик могилы и пытался закрепить и усилить ощущение легкости, которое появилось в душе. И вот я уже мог произносить имя умершего друга без неудержимого желания расплакаться.

В этот момент я заметил боковым зрением белое пятно, бесшумно приближающееся ко мне, словно сгусток тумана плыл в мою сторону. На мгновение я оцепенел, потеряв способность здраво мыслить. Но усилием воли отогнав от себя пугающие образы, повернул голову и вгляделся. Ко мне приближался Антон, одетый по своему обыкновению, во все белое. Подойдя, он улыбнулся немного неуверенно. Я встал, и, вздрагивая от холода и волнения, обнял его. Антон уткнулся носом в мою шею.

– Ты в этом расстегнутом черном плаще походил на черного ангела с опущенными крыльями, и я не сразу узнал тебя, милый. Что ты здесь делаешь? – проговорил он тихо, продолжая прижиматься ко мне.

– Любовь моя…, – начал я и замолчал, ощущая необъяснимым чудом его неожиданное присутствие здесь.

– У нас тут тетя Наташа похоронена, старшая сестра моей мамы, – продолжил он, не дождавшись ответа, – только в другом конце кладбища. Мы всегда приезжаем сюда в день ее смерти. Мои все там, а я почему-то захотел пройтись, словно кто-то позвал меня. Странно…. И вдруг – ты! Кто тут у тебя?

Антон отстранился и глубоко заглянул в мои повлажневшие глаза. И я рассказал.

С кладбища мы ушли вместе и, побродив немного по улицам, поехали ко мне. Ночь была восхитительна. Страсть казалась легкой и не утомительной, потому что ее пропитывала нежность. Она была глубокой и длительной, но с легким оттенком грусти. Мы не расставались до понедельника. Темное и тяжелое облако прошлого, стоящее между нами, исчезло. Я поплыл по течению любви, погрузившись в нее с головой.

В понедельник я проснулся рано и, почувствовав на своем плече тяжесть головы прильнувшего ко мне Антона, улыбнулся. Он спал, посапывая совсем по-детски, ресницы его подрагивали, тело было мягким и горячим. Я обнял его, мягко прижавшись губами к макушке. Антон мгновенно проснулся и глянул светлыми со сна глазами. Потом прижался и, устроившись удобнее, вновь закрыл глаза.

– Эй, – еле слышно позвал я, – пора вставать. Нам обоим на работу, малыш.

– Да, – ответил он и не шелохнулся.

– Солнышко! – более настойчиво позвал я и приподнял его лицо за подбородок.

Потом начал медленно целовать его закрытые веки, лоб, щеки, улыбающиеся губы. Он повернулся ко мне спиной и мягко потерся о мое бедро.

На работу мы опоздали. Антон перед выходом позвонил в типографию и придумал правдоподобное объяснение. Я же, являясь директором фирмы, был сам себе хозяин. И появился со строгим видом в офисе на два часа позже обычного. Правда, потом ловил себя на том, что начинаю периодически глупо улыбаться. Сотрудникам, естественно, не было до этого никакого дела. Но секретарша и бухгалтер, обе незамужние молоденькие и симпатичные девушки, заметили мое странное настроение и, тут же воодушевившись, начали кокетничать более активно, чем обычно. Они все еще не могли успокоиться на мой счет, в их хорошеньких головках не укладывалось, почему успешный тридцатилетний мужчина все еще не женат, и мечтали исправить это. Но девушки не догадывались, что я нетрадиционной ориентации.

Вечером я позвонил Антону в типографию и сказал, что если он сегодня не приедет ко мне, то я умру от тоски. Он сразу согласился, но предупредил, что должен закончить срочный заказ, поэтому задержится допоздна. Ожидая его, я приготовил ужин. Антон появился около полуночи, уставший, но возбужденный. Его обычно бледные щеки выглядели, как румяные яблочки, глаза блестели. Я в коридоре начал целовать его и никак не мог оторваться. Антон, задыхаясь, отвечал мне, потом стянул с меня шорты.

Под утро, когда спальня начала медленно наполняться бледно-серым, постепенно разгорающимся светом, мы еще не спали. Лежали в постели, курили и болтали. Антон рассказал мне, как будучи совсем юным мальчиком пытался завязать отношения и как не находил в этом ничего привлекательного и возбуждающего. Его друзья хвастали друг перед другом всевозможными приключениями, а он слушал и удивлялся про себя, почему у него все не так. Потом Антон решил, что дело в приземленности девчонок, и поэтому они все далеки от его идеала. В то время он был помешан на творчестве Александра Блока и влюблен в образ его Прекрасной Незнакомки. Он представлял ее лицо, спрятанное «за темную вуаль» и видел ее туманные неземные глаза. И никак не мог найти в реальной жизни такое же лицо, такие же глаза и «девичий стан шелками схваченный». Решив, что причина в ненайденном идеале, Антон успокоился и больше не комплексовал по поводу своего абсолютного безразличия к противоположному полу.