Текст книги "Иван-Дурак"

Глава вторая

Ночь прошла спокойно. Петр Вениаминович не явился. Иван даже заскучал. Как-то свыкся он с ним за три совместно проведенных ночи. А что, вполне приятный собеседник. И взгляд на мир у него… свеженький такой, нетривиальненький. Словом, стоило Петру Вениаминовичу пропасть на одну ночь, как в глазах Ивана он из карательной фигуры превратился в комическую. В течение дня Иван ни разу даже не вспомнил о списке своих любовных побед и неудач. Да и времени не было, честно сказать. Совсем закрутился: дела, дела. Ни одной свободной минуты.

Домой он вернулся относительно рано, часов в девять вечера в крайне приподнятом настроении. С удовольствием съел приготовленный женой ужин и даже его похвалил. Жена безмерно удивилась.

– А чему удивляешься, мне всегда нравилось, как ты готовишь. – Сказал он добродушно. – Просто жизненный опыт подсказывает мне, что женщину хвалить нельзя.

– Почему?

– Понимаешь, она тогда начинает чувствовать свою власть над мужчиной. А если мужчина находится во власти женщины, значит, он слаб. Какому мужчине понравится быть слабым? Со мной уже было такое, больше не хочу.

– Глупости, – возразила жена, – если мужчина хвалит женщину, она будет чувствовать себя любимой, она будет знать, что мужчина ее ценит, а это значит, что она, в свою очередь, тоже будет его ценить и уважать. Никакой власти – партнерство двух любящих людей!

– Романтический бред! Ты еще слишком молода, ты еще ничего не понимаешь в жизни! Ты и не видела жизни-то! Думаешь, из литературы самого низкого пошиба, которую ты имеешь обыкновение читать, ты сможешь узнать что-то о реальной жизни? Так вот, никакого партнерства в любви не бывает! В паре всегда один главный, это тот, кто любит меньше или у кого денег больше, а другой зависимый. Да и сама любовь – это всего лишь выдумка! Нет никакой любви, понимаешь! Просто люди стремятся избавиться от одиночества, или удобно им вместе! Допустим, он дает ей какие-то материальные блага, весьма комфортное существование, а она встречает его, когда он возвращается домой с работы. Это ведь даже для циников средних лет важно, чтобы их кто-то ждал. Еще она не задает лишних вопросов, создает уют, хранит очаг, так сказать, и всегда на стороне своего мужчины. И все довольны. Удобно ведь.

– Это ты о нас? – голос ее дрогнул, по щеке покатилась слезинка, но супруг этого не заметил.

– Ну, да! Мы просто идеальная пара! – Иван посмотрел на жену. – Ты такая красивая у меня! Да, есть и еще одна приятность в этом нашем союзе. – Он с юношеской прытью набросился на нее с поцелуями. Жена так удивилась, что и плакать раздумала…

Петр Вениаминович колобком метался по спальне. Ни дать ни взять, растолстевший на казенных харчах тигр в клетке. Он даже порыкивал, как тигр.

– Иван Сергеевич! – наконец возопил он. – Иван Сергеевич! Как же вы меня разочаровали! Я был о вас лучшего мнения! – Петр Вениаминович плюхнулся в кресло, дрожащими от гнева руками достал из кармана сигару, закурил. – Вам хотя бы стыдно? – спросил он после долгой паузы.

Иван старался не смотреть на ночного гостя, но чувствовал его взгляд. Только сейчас он понял значение выражения «буравить взглядом». Это была не метафора. Нет. У Ивана было физическое ощущение, будто два зубных сверла впиваются ему в лоб. Было больно. Очень больно. Он нашел в себе силы и поднял на Петра Вениаминовича глаза. Тот уже выглядел спокойным. Только черный взгляд был зловещим.

– Стыдно. – Промямлил Иван и тут же вспомнил, как директор школы, в которой он учился, отчитывал его за какую-то провинность. Иван тогда тоже говорил, что ему стыдно и что он больше так не будет. Почему так происходит? Ты взрослеешь, даже стареть уже начинаешь, становишься солидным, богатым, уважаемым человеком, и вот опять находится кто-то, перед кем приходится оправдываться, снова чувствовать себя нашкодившим школьником. А с какой, собственно, стати? – Да, стыдно, – сказал он с вызовом, – если вам так угодно. Только вот хоть убейте, я не могу понять, за что мне должно быть стыдно?

– Не понимаете?! Вы и в правду не понимаете?! – Петр Вениаминович всем своим видом продемонстрировал крайнюю степень огорчения: его остроконечные брови поползли куда-то вниз, рот искривился в скорбной улыбке, на глаза навернулись слезы, тело размякло и еще больше расплылось в кресле. Одет он был сегодня в махровый халат, некогда бывший белым, явно украденный из какого-то отеля, серые от грязи, замызганные тапки, тоже гостиничного происхождения. Если бы не голубая бабочка, украшенная принтом в виде божьих коровок, ни дать ни взять отец семейства, который полтора месяца назад в первый раз в жизни побывал за границей и до сих пребывает в сладостных воспоминаниях об этом знаменательном событии. И отказывается снять украденный халат. – Составил, значит, списочек своих баб и на этом успокоился? Так и хочется, молодой человек, вас как-то наказать. В угол, например, поставить. Только вы ведь уж не ребенок, да и не добьешься от вас ничего унижениями-то. И угрозы на вас не действуют. Можно вас, разумеется, поучить уму-разуму: и в порошок стереть, и по миру пустить, и лишить всего, что вам дорого. Впрочем, «по миру пустить» и «лишить всего, что дорого», это ведь для вас одно и то же… Нет ведь для вас ничего дороже, чем ваши честно и нечестно заработанные деньги. Как это печально. Жаль мне вас, Иван Сергеевич. Искренне жаль. – Петр Вениаминович глянул на Ивана с таким искренним сожалением, что тому вдруг тоже стало себя невыносимо жаль. Чуть слезы из глаз не брызнули. – Я не угрожаю, боже упаси, – продолжил свою речь Петр Вениаминович, – тем более, не хочу вас запугать, но, все же, вы должны, как мне кажется, иметь четкое представление о том, что мы можем изменить ровное течение вашей жизни. И далеко не к лучшему. Это в наших силах, поверьте. Но этим делу не поможешь. А посему, я намерен воззвать к вашей совести! К вашему внутреннему мерилу добра и зла! Ибо я убежден, что совесть у вас все же есть! Да, да! Есть. Не сомневайтесь. Вам не удалось ее убить, вы всего лишь ее усыпили. Она впала в летаргию, но вот настал момент, когда она должна пробудиться и начать руководить вашими поступками!

– Утомили вы меня своими нравоучениями! – выкрикнул Иван. – Я знать не знаю, кто вы такой и зачем ко мне прицепились! Без вас проблем хватает. У меня завтра тяжелый день. Вы хоть представляете, сколько мне всего нужно сделать? Что вы мне голову морочите? Я взрослый человек и имею право жить так, как мне хочется! Так, как я умею жить! С какой такой радости я должен выполнять ваши дурацкие приказания, смысл которых мне не понятен? Ах, да! Если я вас ослушаюсь, на меня обрушится кара небесная! Вы меня в порошок сотрете! Вы меня призываете спасти какую-то женщину. Это ведь должен быть добрый поступок? – Петр Вениаминович кивнул. – А разве добрые дела делаются под принуждением? Практически с пистолетом у виска?

– Сынок, ты совершенно прав, – голос Петра Вениаминовича был наполнен неподдельной теплотой и участием. – Невозможно совершать благородные поступки вопреки своему желанию. Это должен быть душевный порыв, веление сердца, так сказать. Иначе ничего не получится. Ты совершенно прав, сынок. Ты не обязан ничего предпринимать. Уж кто-кто, а я-то уважаю свободу выбора. Что ж, ты выбираешь бездействие. Не смею больше вас переубеждать. Вам почти сорок, вы взрослый, самостоятельный человек, к тому же из тех, что сделали себя сами, как говорится, что, безусловно, достойно всяческих похвал. Ну что ж, теперь женщина, которую вы некогда очень любили, и которая сыграла важную роль в вашей жизни, погибнет, а вы, вероятно, даже не узнаете об этом. Таковы будут последствия вашего выбора, но как я уже говорил выше, я готов уважать любое ваше решение. Не смею вас больше отвлекать. Отдохновение после трудов праведных – дело важное, необходимое даже, я бы сказал. Действительно, завтра ведь вас ожидает очередной тур великой игры по зарабатыванию денег. Прощайте! – Петр Вениаминович по своему обыкновению поспешно испарился, оставив последнее слово за собой.

– Черт! Черт! Черт! – кричал Иван и молотил кулаком по деревянной спинке кровати.

Утром он пробудился в дурном расположении духа, усталый, изможденный, с головной болью, будто с похмелья, хотя и выпил накануне всего два бокала красного вина.

– Что с тобой? Вид у тебя какой-то неважный, – спросила жена.

– Ничего! Отстань! – огрызнулся он. Потом взглянул на жену, она вся сжалась и, кажется, готова была разреветься. Иван обнял ее, погладил по голове. – Извини, мне кошмар приснился. Ужасный сон. Извини. – Он опасливо покосился на то место на спинке кровати, куда во сне молотил кулаком. Там появилась небольшая вмятина.

Когда Иван ехал в отремонтированной машине на службу, он смотрел в тонированное окно на дома, улицы, людей, на дождь, который снова поливал город, на лужи на асфальте. Еще несколько дней назад мир был таким простым и понятным. Есть настоящее, прошлое и будущее. Все на своем месте: прошлое – прошло, будущее – еще не наступило, настоящее – вот оно, вершится в это самое мгновение. А сейчас настоящее было зыбким, будущее – туманным, а призраки прошлого готовы были ворваться в доселе спокойную Иванову жизнь. Раньше был сон, была явь, и эти явления никак не пересекались. Для каждой ипостаси бытия – свое время. Все четко. А сейчас что? Неряшливый философ-психопат Петр Вениаминович из сновидений более реален, чем водитель, который везет сейчас Ивана на работу, чем это кожаное сиденье, на котором Иван сидит. Чертовщина какая-то. И выбор, который был предложен Ивану во сне, почему-то казался более реальным и осязаемым, чем совещание, которое ему предстояло провести через несколько минут. И эта вмятина… как из сна она переместилась в явь? Чертовщина!

Глава третья

После совещания Иван заперся в своем кабинете, попросил секретаршу никого к нему не пускать, достал из ящика стола листок бумаги, на котором гелевой ручкой были написаны имена некогда любимых женщин. Господи, сколько терзаний, радости, сомнений, ревности, удовольствий, счастья, разочарований связано с каждым из этих имен! Ивана захлестнули воспоминания. Некоторые из них до сих пор отдавались тупой болью. Он встал, достал из шкафа початую бутылку коньяка, плеснул в бокал, подошел к окну, отпил большой глоток, глядя на разномастные московские дома и бесконечно-серое небо. С кого же начать?

После пятнадцати минут размышлений и ста пятидесяти грамм коньяка Иван пришел к выводу, что логичнее всего начать со своей нынешней любовницы Лизочки Потаповой.

Раньше Иван запросто ей звонил, назначал свидания, а сейчас, когда на него была возложена миссия по спасению некой дамы, как-то разволновался. А вдруг это она и есть? Минуты две собирался с мыслями, прежде чем набрать знакомый номер. С Лизочкой Иван встречался раз или два в неделю и не замечал, чтобы она нуждалась в какой-то помощи, вроде у нее все было в порядке. Точнее, когда она нуждалась в помощи, он помогал ей незамедлительно. Впрочем, Лизочку Иван не видел уже недели две – был слишком занят, да и на ее звонки толком не отвечал: днем – непрерывная череда совещаний и переговоров, а по вечерам она не звонила – уважала семейную жизнь Ивана. Может, за это время у нее что-нибудь и произошло. Иван набрал номер Лизочки.

– Извини, не могу говорить. Я тебе перезвоню, – прошептала она скороговоркой.

Иван разозлился: она ему так нужна сейчас, а у нее, видите ли, какие-то дела. Что может быть важнее любимого мужчины? У Ивана было много работы, а он не мог на ней сосредоточиться, поскольку ждал звонка от Лизочки. С каждой минутой ожидания он злился все больше. Она перезвонила через час, когда был занят уже он. Он тоже прошептал скороговоркой, что перезвонит позднее. В итоге поговорить удалось только ближе к вечеру.

– Давай сегодня встретимся. – Предложил Иван. – Я соскучился, да и обсудить нужно кое-что.

– Да уж, нам есть что обсудить, – ответила Лизочка с неожиданной агрессией, – нам давно пора кое-что обсудить! Где и когда?

Иван назвал ресторан и время. У него, правда, возникло сильное желание от свидания отказаться, поскольку Лизочкин тон явно сулил выяснение отношений, чего Иван не любил и всячески старался избегать. Но он не отказался. Он здраво рассудил, что лучше уж с Лизочкой отношения выяснить, чем с Петром Вениаминовичем. С Лизочкой-то оно безопаснее как-то, к тому же предстоящий разговор находился в рамках спасательной операции. Так что пришлось пойти.

С Лизочкой Иван познакомился два года назад – она брала у него интервью. Красивая, веселая, непосредственная девушка ему сразу понравилась. На ней была какая-то короткая юбчонка, из-под которой торчали худые, стройные ножки с острыми коленками. Может, она надеялась, что это выглядит сексуально, но это было скорее трогательно. Хотелось ее накормить – такая она была маленькая, тощенькая и бледненькая. У нее была какая-то удивительно светлая кожа. И вот на ее белом лице синели огромные глаза, обрамленные густо-накрашенными ресницами. Волосы тогда у нее были огненно-рыжие, длинные, буйные, непокорные. То ли фарфоровая куколка, то ли ведьма. Иван до сих пор помнил, какой шок он испытал, когда это хрупкое создание заговорило! Голос у нее был низкий, густой, немного хрипловатый. Если бы Иван услышал его по телефону, подумал бы, что с ним разговаривает парень или, по крайней мере, зрелая женщина. Это безумное противоречие между ее внешностью и голосом восхитило Ивана, завело и подтолкнуло к активным действиям. Молодая журналистка отдавала распоряжения своему оператору и самому Ивану указывала, куда и как нужно сесть, куда смотреть, а он слушал и фантазировал, как он затыкает этой басистой сирене рот поцелуем. Теперь ему уже не накормить ее хотелось, теперь у него были другие желания.

Лиза работала на одном из окружных телеканалов. В те времена она только училась быть москвичкой и еще не говорила: «Понаехало тут!». Тогда она сама еще совсем недавно перебралась в столицу из крупного провинциального города, где была довольно популярной телеведущей и руководителем проектов. Снимала квартиру еще с двумя девочками, а в свободное время предавалась мечтам о головокружительной карьере и огромных деньгах, которые она непременно заработает. Пока же зарплата у нее была скромная, но она оптимистично считала, что это только начало большого пути. Она, правда, уже была несколько разочарована тем, что ее не взяли на работу ни на один из центральных каналов, а на окружном, куда ее в конце концов приняли, ее кандидатуру даже и не рассматривали в качестве ведущей. Пришлось Лизе снова «опуститься» до уровня простой журналистки и начать снимать репортажи. Ей казалось, что это пройденный этап, но, увы, пришлось все начать сначала… Иногда ей даже казалось, что она совершила ошибку, переехав в Москву: в своем городе несмотря на юный возраст она была личностью известной, со связями, репутацией и признанными заслугами, а здесь она пока была всего лишь провинциалкой, приезжей, одной из сотен тысяч таких же охотников за лучшей жизнью. Иногда она задавала себе вопрос: «Зачем? Зачем мне нужно было уезжать?». Когда Лиза увольнялась с работы, покупала билет на поезд до Москвы, собирала чемоданы, ей все было понятно: она выросла из своего города, здесь она достигла своего потолка, и теперь ей хотелось большего – больших возможностей и более широкого спектра перспектив. А оказалось, что возможности и перспективы гипотетически-то существуют, однако не подберешься к ним и не ухватишь. Но Лиза не унывала. Она знала, что умна и талантлива и рано или поздно добьется успеха. Лучше, конечно, рано, чем поздно. Лизины подружки грезили об удачном замужестве. Мечтали окрутить какого-нибудь богатенького москвича и зажить настоящей столичной жизнью, какой она виделась им с экранов телевизоров, когда они еще обитали в своих небольших провинциальных городах. Дорогие наряды, драгоценности, машины, рестораны, бурная светская жизнь, салоны красоты, пластические операции, бесконечные путешествия… Большинство Лизиных подружек были одиноки, не удавалось им отхватить не то что богатенького мужика, а даже завалящего менеджера среднего звена из бывших провинциалов. А Лиза о мужчинах и не думала, она была занята карьерой и всего хотела добиться сама. Итак, Лизе мужчины были не нужны, зато она была нужна мужчинам. За ней постоянно кто-то пытался ухаживать, ее постоянно звали в кино, в театры, в кафе. Она иногда принимала приглашения, но отношения очень решительно переводила в дружеский формат. Не то чтобы она была недотрогой, мужененавистницей, не то чтобы она отрицала любовь, отношения и брак, просто не встречался ей пока такой, чтобы сердце ее затрепетало, чтобы впала она в любовную горячку, чтобы он смог отвлечь ее от честолюбивых планов. Словом, не встретился ей еще тот, кого она бы полюбила.

Тогда после интервью Лизочка немного задержалась в кабинете Ивана. Оператор уже вышел, а она задержалась. Все медлила. Долго собирала свои блокноты, ручку, кассету. Они все не хотели помещаться в ее маленькую сумочку. Она видела, какое впечатление произвела на этого холеного, уверенного в себе мужчину. Она чего-то ждала от Ивана, почему-то ей хотелось, чтобы он сделал шаг ей навстречу. Почему-то ей хотелось, чтобы эта первая встреча не стала последней. Чем-то зацепил ее этот загорелый мужчина в неприлично дорогом костюме. И вот она медленно идет к дверям, оборачивается, встряхивает волосами, улыбается и говорит бодро:

– Да, забыла сказать, если захотите, можете посмотреть на себя: сегодня в 19.00, в это время у нас новости. Спасибо за помощь, всего доброго! – и она взглянула ему в глаза. На прощанье, в последний раз.

– Может быть, вместе посмотрим? – вдруг игриво предложил он.

– А что вы будете делать, если я соглашусь?

– Я буду безмерно счастлив.

– Хорошо, давайте посмотрим вместе. Я согласна. Где будем смотреть?

– Я бы с удовольствием пришел к вам в гости.

Она рассмеялась.

– Ну, если вас не смутит моя съемная, потрепанная хрущевка в Южном Бутово, бардак, маленький телевизор и две моих сожительницы, то добро пожаловать!

Он тоже засмеялся.

– Какой кошмар! Оказывается, красивые преуспевающие журналистки живут в таких ужасных условиях! А, может быть, бог с ним, с этим просмотром? Может, мы лучше отправимся в ресторан? Мне было бы гораздо интереснее поболтать с вами, чем смотреть на себя по телевизору. Я, в конце концов, и в зеркало на себя посмотреть могу. – Он очаровательно улыбнулся. – Ну, так как?

– Уговорили. – Лиза улыбнулась в ответ не менее очаровательно.

Они стали встречаться. Гуляли по улицам, сидели в кафе и ресторанах, целовались, держались за руки. Дальше их физические контакты не заходили. Иван чувствовал себя подростком рядом с этой смешной, наивной девочкой. Хотелось совершать подвиги ради этой хрупкой беззащитной малышки. Он снял для нее квартиру в центре, недалеко от дома, в котором он жил. Очень приличную квартиру. Она отказывалась, не хотела она жить на его деньги, но он ее убедил – им же нужно где-то встречаться. У него дома жена, у нее – две сожительницы. Некуда податься двум бедным влюбленным.

Опьянение любовью скоро закончилось, отношения стабилизировались, стали ровными и спокойными, появился график встреч. Иван старался, чтобы все было по расписанию, по плану. Он опасался неожиданностей и сюрпризов, хотя когда-то был не прочь поучаствовать в каком-нибудь безумстве. Склонность эта, впрочем, осталась в прошлом, в почти забытых временах нищей юности. Спонтанные поступки в его жизни, безусловно, случались и теперь, но не приветствовались.

Лизочка была очень удобной любовницей. Она была красива. Причем красота у нее была особенная, необычная, сотканная из противоречий. Она сразу привлекала к себе внимание. К тому же в свои двадцать шесть лет выглядела она на восемнадцать. Она была страстная и изобретательная в постели. Она была умная. С ней он мог обсуждать даже свои рабочие вопросы – она все понимала и совет могла дать. Она умела слушать. Она умела сочувствовать. Она не выманивала у Ивана деньги и дорогие подарки. Она не вмешивалась в его семейную жизнь. Он был уверен, что Лизочка не станет звонить ему по вечерам, а тем более по ночам, не потревожит она его в выходные и в праздники. Он знал, что она никак не выдаст своего присутствия в жизни Ивана. Она не заводила вечную песню всех любовниц на тему «разведись с ней и будь со мной». Она радовалась тому, что имела. Она не устраивала скандалов и истерик, она ничего не просила и тем более не требовала. Она не была зациклена на Иване: у нее была своя жизнь, карьера. Она давно ушла с того окружного телеканала и теперь руководила спецпроектами на одном развивающемся кабельном канале. Она неплохо зарабатывала. Ивану с любовницей несказанно повезло. Но он, конечно, не ценил. Он воспринимал этот дар судьбы как должное. Потому что достался ему этот дар даром. В последнее время он не звонил ей, чтобы просто узнать, как у нее дела. Набирал ее номер только когда хотел ее ласк, когда ему нужно было пожаловаться на начальство, проблемы, здоровье. Отказывал ей, когда она просила о встрече, безусловно, исключительно по уважительным причинам: жена приболела, задерживается на работе, срочная командировка, простуда. Он не всегда отвечал на ее звонки, тоже, разумеется, в силу разных вполне уважительных причин. Она не роптала. Из чего Иван делал вывод, что Лизочку такое положение дел вполне устраивает. Поэтому ее сегодняшний язвительный тон Ивана удивил, насторожил, испугал.