Текст книги "Быть бардом непросто"

Глава 7

 
В глазах его пламя победы!
Себя он не станет беречь!
И, выйдя из дома с рассветом,
Он скинет халат с щуплых плеч!
 
 
Улыбка его покоряя-яет
Кикимор девичьи сердца!
И солнце в волосьях сверкает,
Облив своим светом бойца.
 
 
Он крикнул: оставьте, уйдите!
Здесь будет царить беспредел!
Внутри меня стонет убийца!
Плоть нелюди он захотел!
 
 
Он жаждет вонзить свои ко-огти
В дрожащие монстра бока!
Он хочет сожрать его уши!
Да-да, он опасен, друзья.
 
 
И кинулся эльф в злые воды,
Сверкнув белизной ягодиц…
С тех пор над проклятым боло-отом
Прошел не один косяк птиц.
 

Пою медленно, с чувством, с выражением, сидя у стены выделенного нам домика. Вокруг столпилась куча жителей деревни. Бабы вытирают слезы, прочувствовав трагизм момента. Мужики внапряге, ибо плакать не солидно, а ржать над песней – бабы прибьют. Мой спутник застыл на пороге и внимательно смотрит на меня. Петь я начал, когда он изящно скинул с плеч одеяло и остался в одних панталонах. Теперь Аид стоит, гордо выпрямив спину, с красным носом и довольно злым выражением лица.

Мужики все же похихикивают. Их пихают бабы, пытаются пристыдить, объясняют, что мальчонке осталось жить-то от силы минут пять-десять, а над умирающими смеяться большой грех.

Светлый нервно косится на болтушек и в душе в корне с ними не соглашается.

– Ну иди, – улыбаюсь я и откладываю инструмент.

– Я так понял, именно эту балладу ты будешь потом исполнять во всех тавернах, деревнях и на всех перекрестках?

– Да. – Моя улыбка уже не умещается на лице. Он явно оскорблен. Светлые вообще довольно щепетильны во всем, что касается чести и достоинства. Не так посмотришь, не туда плюнешь, и все – ты труп. А светлый идет дальше, аккуратно стряхивая капли крови с изящной шпаги.

– Моя последняя воля, записывай.

– Что?

– Волю. По преданию не исполнить волю идущего на смерть – преступление, которое способно опозорить весь род нечестивца.

Вокруг шумят, соглашаясь. Недовольно киваю.

– Итак. Завещаю тебе никогда и ни при каких условиях больше это не петь!

– Зараза ты.

– Уж какой есть.

И эльф шлепает к краю помоста. Внизу плещется вода, на ее поверхности колеблется ряска, и… все. Кикиморы давно уплыли, а рыбу съели, если она, конечно, здесь когда-нибудь была.

Тоже подхожу, встаю за его плечом и изучаю болото.

– Тебе помочь? – спрашиваю участливо.

– Не надо. Я сам, – отвечает светлый, внимательно вглядываясь в серую муть.

– Мне нетрудно. Зато ты избавишься от сожалений, внутренней борьбы и мыслей о так и не состоявшемся будущем. Кстати, чем ты нежить бить будешь? Силой воли?

Эльф опоминается, хлопает себя по лбу и убегает обратно в дом. Все разочарованно вздыхают.

О! Возвращается. Э, а какого лешего с моими мечами?! Они фамильные! Не дам!

Полчаса сражаемся за мечи. Эльф уверяет, что они ему до зареза нужны, а я ору, что прирежу, если не отдаст. В итоге отбираю. Я крут.

Слегка побитому эльфу сердобольные крестьяне выдают огромный молот с шипами, который тащат аж пятеро человек. С интересом изучаем реликвию.

– Неплохо, – заявляет светлый, поглаживая рукоять. – Если монстр вынырнет и откроет пасть, а мы вот это в нее кинем… утонет как минимум.

Согласно киваю. Такое переварить нереально, равно как и выплюнуть – шипы помешают.

– Он не вынырнет, – открывает тайну стоящий неподалеку паренек с чумазой мордашкой, в длинной папкиной куртке. – Мы чем только не приманивали. Не идет. Только если ты в воде.

Смотрим на светлого. Тот о чем-то глубоко задумывается.

– Аид, народ ждет, – говорю шепотом. – Давай не будем разочаровывать массы? А то там уже стол поминальный накрыли. Остынет же все.

Голубые глаза обжигают меня презрительным взглядом. Но он все же кивает и вновь подходит к краю помоста. Селяне стоят, затаив дыхание.

Смотрим на эльфа, ждем.

Пробует воду пальцем ноги. Говорит, что холодная. Он издевается?

Начинает приседать, чтобы размяться. Сто пятьдесят приседаний длятся целую вечность.

Пристает к старосте, спрашивает, есть ли у монстра аллергия на серебро, есть ли в деревне серебро и как он должен работать в таких условиях.

Бегает вокруг дома, выискивая признаки монстра.

Еще раз трогает воду. Вода кажется ему еще холоднее.

Четыре раза разбегается, но так и не прыгает, передумывает в последний момент.

Щупает воду. Подкравшись сзади, отвешиваю ему мощного пинка, едва не ломаю собственную ногу о его костлявый зад. Шумная поддержка аудитории успокаивает. Пузыри на поверхности радуют. Чувствую себя героем.

Ждем.

– О, снова пузыри пошли.

– Он, кажется, когда летел, о вон ту доску головой приложился, – говорит кто-то. Смотрим на проплывающую мимо доску. – Как бы не погиб… монстр мертвечину не жреть. Опять жребий бросать будем.

– Тьфу на тебя! Да эльфы знаешь какие живучие?! Да он бы лбом эту деревяшку переломил и даже не почуйствовал!

– Она штальная.

– Деревяшка?

Присматриваемся. У меня, как у пацифиста, начинает просыпаться совесть. Она бегает по пустому черепу и орет: «Как же так?!» Я вспоминаю, что барды – существа мирные: поют песни, нюхают… коноплю…

Подхожу к краю помоста.

– О. Пузыри…

– Усе, помер. Пошли, ребята! Помянем, что ли.

– А как же монстр? – говорю обиженно и с ноткой недовольства.

– Монстра спит. Или за кикиморами увязался. Голодный же был. Пошли, говорю. Остынет все.

…Тихий всплеск, вода идет волнами. Все удивленно переглядываются.

– Шо это было?

– Кажись, второй прыгнул.

– За первым?

– Ага. – Паренек вытирает рукавом нос и широко улыбается, демонстрируя три кривых зуба. – Снял рубашку, сапоги – и прыгнул.

– А че сказал?

– Сказал… «скотина», кажется.

– Видать, о монстре.

– Дык, второй-то точно живой должон быть. Парнишка-то. Только прыгнул ведь. Может, подождем чуток?

Шум, гам, спор. В итоге все собираются у края помоста, наваливаются на перила и вглядываются в медленно затихающую рябь на воде.

Через минуту, когда некоторые уже начинают отходить, решив, что горячее лягушачье мясо всяко лучше наблюдения за ряской, вода вспенивается, идет волнами, и из нее с шумом выныривает темный эльф, держа на руках светлого. Аид кашляет, барахтается, но особо себя спасать не мешает. Оглядевшись, Фтор мощными гребками подплывает к помосту и рывком перекидывает эльфа через край, а потом вновь скрывается под водой. Вынырнув, он выплевывает воду и смотрит на народ:

– Ну. И где ваш монстр?

Кто-то показывает пальцем ему за спину, еще один кидает с помоста два парных клинка, которые эльф ловит, не глядя. Обернувшись, Фтор заглядывает в горящие глаза быстро приближающейся твари и резко ныряет, отталкиваясь ногами от помоста. Нежить довольно облизывается и шустро ныряет следом. Добыча ей явно по душе.

Глава 8

Выныриваю и оглядываюсь по сторонам. Где эта зараза? В воде ничего не разобрать – слишком мутная. Набираю воздуха и снова ныряю, закрываю глаза и ожидаю скорого нападения.

А вообще, если выживу – убью светлого. А потом снова стану пацифистом.

…Есть! Он слева. Вода у плеча колышется, температура снижается на полградуса. Движется нежить с поразительной скоростью, о которой приходится только мечтать. Сжимаю мечи крепче и поворачиваюсь к ней лицом. Ноги тонут в вязкой грязи придонного ила. К счастью, трясины здесь нет и можно почувствовать хотя бы относительную опору. Это плюс.

…А он шустрый. Но кровь у него красная, как и у меня. Я успел нанести пару порезов. Монстр при этом так орал, что вода на поверхности наверняка пошла розовыми бурунами. Первый раз зацепил слабо: просто меч слегка вспорол чешую на боку. Зато при втором ударе удалось достать глаз. Между прочим, единственный. Так что тварь теперь слепо мечется вокруг меня и сходит с ума от боли и ярости. Ее даже жаль… будет. Если выживу. Пытаюсь вправить плечо, выбитое при втором столкновении. Больно. Но терпимо.

А вот и он, наш красавец. Наконец-то понял, где я. Скалюсь в улыбке, чувствую, как нежить подплывает все ближе и ближе, стараясь двигаться незаметно. Боль притупила ее рефлексы, заставила ненавидеть существо, которое лишило зрения и надежд на бесплатный обед. Кровь густо окрасила воду и пригласила к трапезе небольших, но довольно наглых хищников помельче. И если я не добью монстра прямо сейчас, придется выбираться на берег. А иначе сам рискую оказаться обедом для вновь прибывших.

Что ж. Поехали.

Аид стоит у перил и напряженно всматривается в порозовевшую воду. Уши нервно прижаты к голове, ресницы опущены, а с длинных золотистых локонов медленно стекают капли болотной воды. Фтора на поверхности нет уже давно. Минут десять, не меньше. Вода то вспучивается, выпуская огромные, вскипающие алой пеной пузыри, то вновь успокаивается, подергивается сбившейся в небольшие островки ряской. Народ заинтересованно косится, обсуждая шансы парня на победу. Выходит, что шансов мало и с каждой минутой они тают прямо на глазах.

Когда монстр выныривает из болота, разорвав пласты воды, и едва не рушится на деревянный помост, все с визгом отбегают назад, не зная, за что хвататься и куда бежать. Но помост остается в стороне. Чудовище же снова падает в болото, окатывает селян фонтаном воды и горестно, надсадно воет от боли. В единственной глазнице торчит рукоять знакомого меча. Эльф, мокрый, как мышь после купания, хватается бледными пальцами за перила и старается не упасть от слабости. Его все еще лихорадит. Но важно не это. Куда больше его волнует тот факт, что Фтор сейчас умирает в трясине из-за него. Дурацкий, мальчишеский поступок больно режет по сердцу, не дает вернуться в дом и одеться. И больше всего ему сейчас хочется не столько сесть у камина и выпить горячего чая, сколько нырнуть в топь и вытащить этого идиота. Только вот… найти в этой мути даже собственную руку не представляется возможным, что уж говорить о темном эльфе.

Темные, кажется, умеют надолго задерживать дыхание, вспоминает светлый. Хотя не факт. И все же эта мысль его немного успокаивает. Если бы он только успел захватить при побеге из леса хоть какое-нибудь оружие… Но оружие спрятали, не оставив даже шанса к нему подобраться. А он самонадеянно решил, что справится и так…

Не вышло.

Когда вода успокаивается, а на поверхность медленно всплывает слабо подергивающееся чудовище, народ, столпившийся у перил, начинает тихо переговариваться, обсуждая перспективы будущей продажи органов. Бледный до синевы, каменно-спокойный Аид продолжает вглядываться в воду, не реагируя на гомон. Кто-то подходит и осторожно кладет руку ему на плечо.

– Хороший был парнишка. Жаль его.

Аид оборачивается. Мужик заглядывает ему в глаза, громко сглатывает и неуверенно хлопает еще разок по плечу, после чего быстро возвращается к своим односельчанам. Эльф сжимает зубы и что-то тихо сквозь них шипит. Народ переводит это как предложение свалить и не мешаться под ногами. Возражающих нет, и селяне довольно быстро перемещаются в дом старосты – помянуть павшего героя. Тем более что делать здесь все равно больше нечего. Тела монстра и парнишки они вытащат позже. А находиться рядом со злым перворожденным – удовольствие слишком дорогое и, как правило, травмоопасное.

Эльф провожает толпу взглядом и снова смотрит на воду. Лично он никуда уходить пока не собирается.

…Цепляюсь за одну из деревянных опор помоста, наблюдаю за происходящим через щели в досках. Гипнотизирую взглядом пятку светлого. Ну же, давай считай, что я утонул, одевайся, умывайся и вали домой, в свой ненаглядный лес. Пятка, как назло, гипнотизироваться отказывается. Гхыр, никогда не видел, чтобы кто-то из светлых так переживал за темного. Нет, я в курсе, конечно, что мой талант необычен и пением я сумел задеть даже его. Но все же. Тут холодновато. Я, конечно, могу просидеть в воде трое суток и не чихнуть. Но он-то вроде как недавно болел…

Час спустя отдираю пиявок с ноги, одной рукой цепляюсь за опору, второй выбрасываю эту склизкую гадость. Ненавижу пиявок. А тут они какие-то ненормально большие и голодные. Так, глядишь, и впрямь утону.

– Фтор!

Ему не надоело? Даже мне уже как-то грустно. Ну шел бы ты… блин. Ну пожалуйста. Вали домой, а?

– Фтор!!!

А может, у него крыша съехала? Говорят, при сильных потрясениях такое бывает даже у светлых. А тут его только что чуть не съели. Это ведь можно считать сильным потрясением? Гхыр, как нос-то чешется. Чихнуть охота.

– Не бойся, ты не будешь забыт. Я приду в твою деревню и спою им балладу о твоей смерти, – тихо говорит светлый.

Ну да. Папу удар хватит, когда светлый эльф со слезами на глазах заявит, что его сына утопила болотная жаба-переросток. Нет, ну он подозревал, конечно, что я не такой, как все. Но жаб у нас даже девчонки убивают без проблем и угрызений совести. Так что я, получается, и вовсе инвалид.

– Хочешь, я прямо сейчас ее и сочиню? Вот, например…

Его в детстве явно часто роняли. И били головой о стены. Вряд ли он сам по себе столь неординарная личность.

 
…Он пал на поле боя. Он был любвеобильным.
Он почестей достоин, объятий крепких, сильных.
Он дрался, как герои сражались в песнях бардов.
Ломал всю жизнь устои. И бил нещадно гадов.
 

– Мне трудно сочинять, но я придумаю продолжение, не сомневайся.

Бьюсь головой о деревянную опору. Я так больше не могу. Если папаше такое обо мне споет светлый эльф – весь клан будет искать мои бренные останки, чтобы убедится, что я действительно и качественно сдох. А то мало ли – позор нации воскреснет и еще кого-нибудь спасет. А этот кто-то потом точно так же будет носиться по деревням и воспевать мои заслуги.

– Ладно, прощай. Я пошел в темные горы. И… ты был хорошим другом.

– У-у-у-у, ненавижу-у его!

Светлый, поправив прядь своих уже почти высохших волос, направляется к дому. За его спиной над краем помоста появляется рука и цепляется в доски длинными алыми когтями.

– А ну стой! – шипит нечто и, подтянувшись, легко запрыгивает на помост. – Это кто тут любвеобильный?!

Эльф улыбается и, положив руку на дверь, не спеша оборачиваетсяя к «утопленнику».

– А, вылез наконец-то. Тогда пошли в дом. Я, между прочим, еще болею, а ты заставил меня просидеть мокрым на холоде целый час.

У меня дергается глаз.

– Так ты что, знал, что я жив?

– Нет. Сидел и скорбел по идиоту, наивно полагающему, что если он все видит в щель между досками, то я его увидеть не в состоянии. – Аид оборачивается и насмешливо смотрит на Фтора. – Кстати, награду за монстра делим пополам. Все же идея поохотиться на него – моя.

С этими словами он разворачивается, входит в дом и захлопывает за собой дверь.

А на помосте остается невысокий худой паренек с острыми ушами и крайне злым выражением глаз.

Глава 9

Из деревни мы выезжаем на следующее же утро. Аид чувствует себя прекрасно, постоянно улыбается и шутит по поводу и без. Я молча еду впереди, не реагируя на его подколки и искренне надеясь на то, что мы в самом скором времени расстанемся навсегда.

Представляю, что будет, если меня сородичи увидят с ним… Один мой внешний вид чего стоит, а тут еще и светлый рядом… Меня убьют из одной только жалости!

– Чего молчишь? Дуешься?

– Да пошел ты!

– Ладно тебе. Барды не должны хмуриться. Они должны творить! Давай, спой что-нибудь, и на душе сразу полегчает. А то такое ощущение, что у тебя зверский понос и ты не знаешь, как мне об этом сказать.

– Отвали.

– Хм. Сегодня ты что-то не в духе. Но все равно выглядишь… мило. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что иметь настолько длинные ресницы – преступление? – Слышится отчетливый скрип зубов темного эльфа. – А то, что в платье тебя нельзя было бы отличить от эльфы? И эти печальные серебристые глаза…

– Они фиолетовые!

– Ты столько подводки нанес, что цвет радужек уже не особо важен.

– Гад. Ну вот какого гхыра ты ко мне привязался? Что я тебе плохого сделал?

– Ты не понимаешь. – Аид потягивается и вежливо скалит клыки в улыбке. – Ты без меня пропадешь.

– Да?

– Да. С такой милой внешностью, пацифизмом и тонкой внутренней организацией…

– Чем?

– Душой. Так вот, если меня вовремя не окажется рядом, страшно представить, как быстро тебя развратят. Поверь, вокруг полно извращенцев.

У меня дергается глаз. А он тогда кто?

– Так, спокойно. Напоминаю: я – темный эльф. И я могу вырубить тебя в любой момент. Да так, что, очнувшись, ты даже имени своего не вспомнишь.

– Ну и почему же ты этого до сих пор не сделал?

– Я пацифист.

– Скажи об этом монстру, убитому тобой.

– Это была акция самозащиты. Между прочим, я тебя спасал!

– Я бы справился! – Аид убирает со лба прядь волос и красиво откидывает ее назад.

– Все. У меня кончились аргументы. Нравится – езжай. Все равно, после того как я стал бардом и выкрасил волосы в розовый цвет, я умер для своих. Так что ты на моем фоне просто затеряешься.

– Вот и прекрасно. Ну а теперь, если ты закончил страдать по пустякам, предлагаю ускорить наше продвижение. А то до города мы и за неделю не доберемся.

– Да, пожалуйста.

Молния встает на дыбы и рвет вперед так, что меня едва не убивает первой попавшейся веткой. К счастью, рефлексы не подводят. Позади затихает стук копыт. Я довольно усмехаюсь. Да, конечно, переводить лошадь в галоп посреди леса – полный идиотизм. Но мне до боли хочется хоть ненадолго отделаться от его компании. Достал.

Привал.

Развожу огонь, набираю воды, готовлю ужин. Светлый лежит неподалеку и смотрит на небо. Для себя я уже решил, что похлебку он не получит.

Пока бегал в лес по нужде, эта зараза съела все, что я сварил! Пустой котелок со скрипом покачивается над углями. Стою над довольно улыбающимся Аидом, который усиленно притворяется, что спит. Беру в руки корягу, зама-ахиваюсь.

– Помни. Ты – пацифист! – не открываю глаз, не перестаю улыбаться.

Скрип моих зубов слышен в радиусе ста метров. Бросаю корягу и снова иду за водой. Как же я его ненавижу!!!

Возвращаюсь и окатываю эту заразу ледяной водой из котелка. Вид мокрого, кашляющего эльфа, вскочившего на ноги и злобно ругающегося на наречии Вечного леса, меня немного успокаивает. Снова иду за водой, пытаюсь выйти из стресса.

Ем свежесваренную похлебку. Над костром исходят паром рубашка и штаны Аида. Сам светлый ушел купаться, предварительно все постирав. Раздумываю на тему: стоит ли завершить этот вечер красиво и свалить одежду светлого в костер. Решаю, что стоит. Авось он озвереет и оставит меня на произвол судьбы.

Мрачно улыбаюсь, швыряю штаны и рубашку в огонь. Как говорится, знай наших! Так, а где тут у него смена одежды? Нашел.

Обнаженный (правда, труселя типа женских панталон все же на нем!), но прекрасный, он стоит у костра с отвисшей челюстью и сжатыми кулаками. Довольно наблюдаю за произведенным эффектом. В душе играет музыка.

– Это… что?

– Ветер. Лежу на охапке еловых веток, закутавшись в свой плащ. Мои вещи – рядом. Дабы в случае чего дать достойный отпор.

– А в чем же мне ходить?

– Не знаю. Надо было закреплять лучше. Видишь, как получилось.

– Мешок со сменой одежды тоже ветром в костер сдуло?

– Не знаю. Я за твоим мешком не слежу. Вполне возможно, мимо пробегала мартиака и позабавилась с твоими вещами.

– Я даже знаю, как эту мартиаку зовут.

Скриплю зубами, закрываю глаза. Давай уже, обижайся и вали отсюда. До леса недалеко. Там сделаешь себе наряд из листьев лопуха, красиво въедешь в Вечный лес и потрясешь всех и вся.

– А где твоя одежда?

– А?

Открываю глаза, удивленно слежу за тем, как он роется в моем мешке.

– Хм, штаны маловаты, но налезут. Закатаю их до колен. Рубашка тоже вроде бы ничего, треснуть не должна.

– Эй, эй. А ну положи на место!

Но Аид уже натягивает найденные вещи, не обращая на мои вопли ровным счетом никакого внимания.

Встаю, сжимаю кулаки и иду к нему с твердым намерением забрать хотя бы рубашку.

– Я так и знал, что ты извращенец… – улыбается мне. – Эй-эй, не надо меня там трога-а… ах! Сильнее-э!!!

Молча иду обратно и падаю на хворост. Как же я его ненавижу.

…Ночь накрывает лес пушистым одеялом, заставляя птиц затихнуть на ветвях, а хищников выбраться на охоту за поздним ужином. Ветер треплет кроны деревьев, пригибает тонкие ветви и скользит от одной вершины к другой. А луна, выкатившаяся на небосклон, освещает поля, реки и маленькую поляну с небольшим костерком и двумя такими разными эльфами, лежащими на одной охапке еловых веток.

Почему на одной? Потому что я пацифист. А его, Аида, проще убить, чем вытолкать. Он сказал, что замерзнет на голой земле до смерти, а я буду виноват. Ну и кто тут дитя леса? Точно не он…

– Не споешь что-нибудь перед сном? Тоже ведь не спишь.

– Нет.

– Жаль. Ладно, ты прости, что я немного назойлив.

– Немного?!

– Обещаю, что в городе я от тебя отстану. Но давай мы до него доедем спокойно?

– Еще неделю рядом с тобой я просто не выдержу.

– А мы быстро поедем.

– Не издевайся, ты меня понял.

– Ладно. Тогда объясню попроще. Я влюблен.

Медленно отодвигаюсь, гляжу на звезды и мысленно перерезаю ему горло. Даже у пацифизма есть границы.

– В твою музыку, если быть точным.

С трудом выдыхаю сквозь сжатые зубы.

– Ты когда поешь, то выглядишь так… это не передать словами. И при этом умудряешься погружать слушателя именно в тот мир и ту реальность, которую видишь сам. Редкий и уникальный дар, который я не хочу терять. Считай, что я твой первый настоящий поклонник.

Странно, еще минуту назад я мечтал его убить, а теперь поворачиваю к нему левое ухо и стараюсь не упустить ни единого слова. Может, это потому, что он – первый, кто меня похвалил? Нет, не так. Он, как ни странно, первый, кто по достоинству оценил мое творчество! Мнение простых селян тоже ценно, но эльфы издревле славились очень тонким слухом. И я, кажется, действительно рад тому, что ему нравятся мои голос и песни.

– Единственный твой минус – ты постоянно нарываешься на неприятности. Ты еще очень юн и суешь свой нос куда не следует.

– Считаешь, что помру в расцвете лет по причине собственной глупости? – Все еще купаюсь в лучах удовольствия от похвалы.

– Что-то вроде того. А я этого себе потом не прощу. Так что моя миссия – довести тебя до Гномьих гор и…

На голову словно ведро ледяной воды выливают.

– Ты вроде бы говорил, что проводишь меня только до города.

– Это если ты согласишься.

– Я против.

Тяжелый вздох служит мне ответом.

Закрываю глаза и пытаюсь заснуть, повернувшись к нему спиной. Приятно, конечно, что ему нравится, как я пою. Но я скорее вернусь домой и стану образцовым наемным убийцей, чем соглашусь дойти с этим ужасом до Гномьих гор. Да ни за что! С чем я и усыпаю.

До города мы добираемся три дня. Лошади исходят пеной, Аид притихает и старается не вывалиться из седла от истощения. Я накачивал Молнию жизненной силой в надежде на то, что семидесятичасовой забег она переживет без последствий. Что там наколдовал эльф, чтобы и его конь смог выдержать заданный ритм, – не знаю. Но он выдержал! Что меня сильно расстроило. (А зачем я тогда так надрывался?) И теперь впереди возвышаются ворота города, лошадей шатает из стороны в сторону от усталости, а мы сидим на их спинах грязные и уставшие до чертиков.

– Вы кто? – Стражник подозрительно смотрит на меня.

Не понимаю, почему крайний всегда я? Посмотрел бы лучше на белобрысого и задал бы ему парочку вопросов. Посадил бы в тюрьму. Так, что-то я замечтался.

– Я темный эльф, – пытаюсь гордо выпрямиться в седле.

Зад, который семьдесят часов отбивало седло, судя по ощущениям, окаменел и отвалился. Короче, сесть красиво не выходит.

– А чего это у тебя с волосами?

Ирокез упал набок и выглядит уже далеко не так гордо, как в начале заезда.

– Я бард. Мы все такие.

Страж явно под впечатлением. Небось представляет группу темных эльфов, разъезжающих по стране с разноцветными ирокезами.

– Раньше барды просто грамоты таскали. Теперь еще и головы брить надо? Эх, бедолаги. Этак ни одного приличного сказителя не останется. Ногти тоже заставили выкрасить?

– Нет. Это натуральный цвет. – Стражник меня бесит.

– Красный?

– Да.

– Хм, ладно. С вас серебряная монета, и можете ехать.

Сколько? Да со всех берут не больше медяка!

– Почему так много? С крестьянина, который ехал до меня, вы взяли всего три медяка. Два за въезд и один за ввоз телеги.

– А с тебя серебрушка. Если что не нравится – проваливай, – зевает страж, теряя ко мне всякий интерес.

– Я заплачу, – улыбается Аид и подъезжает ко мне, умудряясь держаться в седле так же прямо, как и в начале заезда.

Хмуро на него смотрю.

– Не надо.

Деньги есть, просто жалко так переплачивать. Да и стражник обнаглел, ему всего лишь надо преподать маленький урок. Вот сейчас я грациозно слезу…

Падаю с лошади, лежу на земле, понимаю, что встать и сделать что-нибудь еще будет крайне проблематично. Слишком много жизненных сил перекачал в Молнию… это мне урок на будущее.

В итоге Аид платит за двоих и не дает мне проявить себя. С трудом, но я это терплю, въезжаю в город мрачнее тучи и мечтаю хоть на ком-то сорвать злость. Подходящих кандидатур не наблюдается, да и Аид, вовремя сообразивший, в каком взрывоопасном состоянии я нахожусь, шустро находит неплохой трактир, где меня и оставляет.

Там я прошу комнату, получаю ключ, молча добираюсь до кровати и отключаюсь через секунду после того, как моя голова касается подушки.