Текст книги "Югославия в огне"

Панина поднялась навстречу Диане, и они расцеловались.

– Сколько лет, сколько зим! – Лицо Паниной сияло. – Ну, рассказывай! Как тебя угораздило пойти в стоматологию? Никогда не думала, что тебя привлекает медицина.

Диана пожала плечами.

– В общем-то, выбирать было особенно не из чего. Просто хотелось приобрести такую специальность, чтобы она кормила меня.

– Могу сказать, что я тебе даже завидую. Потому что меня содержит муж. Удобно, конечно, но иногда чувствуешь себя, как птица в клетке.

«Только в очень дорогой клетке, – подумала Бестужева, еще раз вбирая взглядом золотые украшения Паниной, ее массивные кольца, дорогое платье и кожаную сумочку ему под стать. – Как говорится, грех жаловаться».

Наталья тряхнула головой:

– Если честно, я даже не думала выходить замуж. Я же еще совсем молодая… Все произошло спонтанно – мы отдыхали с родителями в Опатии, на пляже я и познакомилась с юношей по имени Давор. Вечером он пригласил меня в клуб потанцевать, потом мы поужинали в ресторане… и вот, – она взмахнула в воздухе рукой с обручальным кольцом на пальце, – я замужем!

Им уже принесли закуску – популярный твердый сыр с острова Паг, и Диана рассеянно отщипывала кусочки.

– Поначалу все выглядело так здорово. Ведь мой Давор – племянник самого Юрая Крневича, депутата и бывшего министра, генерального секретаря Хорватской крестьянской партии. – Девушка покачала головой. – Ты бы видела дом Крневича неподалеку от кладбища Мирогой – закачаешься! А какая там мебель… некоторым и в Вене такая не снилась. Но после того, как прямо в парламенте сербский депутат от Черногории застрелил лидера Крестьянской партии Степана Радича и король Александр Карагеоргиевич распустил парламент, все покатилось под откос. – Наталья стиснула ладонями голову. – Крестьянскую партию по сути дела объявили вне закона, и ее руководители решили послать Крневича в Женеву, чтобы он отстаивал там ее дело и пропагандировал то, к чему стремился Степан Радич.

– А к чему он стремился? Я, честно говоря, не совсем в курсе.

– Ну ты даешь, подруга! – удивилась Наталья. – Вся Хорватия сейчас разделилась на два лагеря. Точнее, на три. Первый – это сторонники убитого Степана Радича и его Хорватской крестьянской партии. Они выступают за то, чтобы в Югославии уважали национальную самобытность и культурные особенности Хорватии и чтобы она была более самостоятельной в решении своих проблем. Чтобы нам не диктовали все из Белграда, а чтобы Белград и Загреб сотрудничали в решении насущных вопросов. Но поскольку Радича убили, а его партию фактически разогнали, возникли те, кто считает, что надо действовать гораздо жестче. И добиваться не большей самостоятельности Хорватии от Белграда, а вообще выйти из состава Югославии и жить отдельно. Причем сделать это вооруженным путем. – Она понизила голос. – Это – «революционные усташи» во главе с Анте Павеличем. «Усташи» происходят от слова «устати», то есть «восстать». Так называли участников восстания в Боснии в 1875 году, когда все, кто там жили, восстали против турецкого ига. Когда Павелич заявил о необходимости свержения белградского режима, его обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни. А он взял и сбежал в Италию и живет там под покровительством Муссолини. Вот эти два лагеря и спорят между собой у нас в Хорватии. А третий лагерь – самый многочисленный – расположился посередине. Это те, кто ни за Радича, ни за Павелича – те, кто хочет жить обычной жизнью. – Она глубоко вздохнула. – Самые мудрые, между прочим, люди. Только не выходит что-то пройти посередине, между струйками, и отсидеться в стороне. Иногда мне вообще кажется, что мы как щепки, которые несет куда-то бурным потоком.

Официант принес «Загребачки одрезак» из телятины, фаршированный сыром и ветчиной. От него исходил божественный аромат, и Диана не устояла. Она и впрямь проголодалась.

– И сейчас Юрай Крневич проповедует идеи большей самостоятельности Хорватии в Женеве, встречается с представителями разных стран в Лиге Наций, издает даже свою газету «Хорватия», постоянно мотается во Францию и встречается там с министром иностранных дел Поль-Бонкуром и порой с самим премьер-министром Рейно, ездит также и в Лондон, и в Стокгольм, а у меня сердце разрывается. – Наталья Панина отложила в сторону вилку и точно показала в область сердца. – Вдруг эта его деятельность вызовет недовольство короля Александра, и он прикажет арестовать его. Или вообще… поступит с ним, как с Павеличем! Тогда все, пиши пропало…

– Не надо пугать себя раньше времени, – рассудительно заметила Диана. – Наш король – очень умный и образованный человек. Он умеет слушать – и слышать. Может, он прислушается к Крневичу, и они снова подружатся? В конце концов, все они хотят одного – благополучия своей родной стране.

– Только в борьбе за это люди могут перебить друг друга, – вздохнула Наталья. – Да и благополучия особого я здесь тоже не вижу… Не зря же люди уезжают отсюда – одна семья за другой. Знаешь, сколько сербов и хорватов перебралось уже в США? А в Австралию? А в Канаду? И еще в Аргентину. Там целые города образовались из бывших югославов. Там и платят больше, и возможностей больше. И у людей почему-то лучше получается там, чем здесь. – Она вздохнула. – Наши, русские, тоже уезжают отсюда. Особенно девушки. Ты даже не представляешь, сколько уже девчонок из нашей школы уехали.

– Ну и как, хорошо они устраиваются в новых местах?

Красивое лицо Натальи перекосила гримаса.

– Я бы не сказала. Надька Новосильцева работает в варьете в Дублине. Но, по-моему, за звучным названием «варьете» скрывается обыкновенный бордель, пусть и дорогой. Ирина Голицына вроде бы хорошо устроилась в ресторане в Париже, заведовала там музыкальной частью, оркестром, но потом что-то пошло не так, от ее услуг отказались, и она сейчас бедствует. А уже ребенка родила от француза, который играл в этом оркестре на трубе, и оба не знают, что делать. Настя Бутурлина уехала в Осло, думала найти себе какого-то богатого норвежца, все-таки столько языков знает, играет на скрипке, и манеры… самая, может, была великосветская девочка из нашего класса – но в результате смогла найти себе лишь какого-то рыбака и живет с ним в рыбацкой деревне, чинит сети и перебирает рыбу, можешь себе представить? Хорошо устраиваются только еврейки. Вот Аня Меерович – укатила в Америку, нашла работу в Бостоне, переделала имя на американский лад – стала Энн Гудвилл, и тут же нашла себе однолетка, из Одессы, и вместе они уже состряпали двоих детей и живут неплохо. Не высший класс, конечно, но, в общем, ни в чем себе не отказывают: холодильная установка, меха, автомобили, все у них там есть. Влезли в американскую жизнь, их теперь уже и не отличить от коренных жителей Бостона. А остальные… – она сделала выразительный жест, – как-то так…

Наталья Панина не поскупилась и на шоколадный торт, и на мороженое, которым они завершили свою трапезу. А в завершение сказала: «Нам надо чаще встречаться! Обещаешь?» Диана кивнула и пошла домой. Завтра надо было рано выходить на работу.

Когда Диана вышла из клиники доктора Марулича, на улице ее ждал Томислав Благоевич с большим букетом алых роз.

– Эти цветы – вам. – Он неловко переминался с ноги на ногу, был тих, а его обычная бесцеремонность куда-то улетучилась.

От удивления Диана несколько растерялась, взяла букет и поднесла к лицу, вдыхая изумительный аромат цветов.

– Вы согласны стать моей женой? – Голос Благоевича дрогнул.

Диана сделала шаг назад:

– Нет!

– Пожалуйста, соглашайтесь, я вас не обижу, – пролепетал Благоевич. Он умоляюще смотрел на нее.

«У меня никого нет, я совсем одна. И я уже устала от этой жизни, от этого мерзкого Марулича. Сколько можно терпеть?! А вдруг с Благоевичем мне повезет, и он будет мне хорошим мужем? А я, я постараюсь стать ему верной женой, хотя и не люблю его!» – пронеслось у нее в голове.

– Да. Я согласна, – наконец ответила Диана.

Глава 2
Защитить Балканы

Король Югославии Александр I Карагеоргиевич сидел в своем кабинете в Старом дворце и слушал доклад министра иностранных дел Боголюба Евтича. Правая щека короля нервно подергивалась, и он ничего не мог с этим сделать. Александр точно знал, когда его щека впервые стала дергаться, – это случилось в тот день, когда его камергер Светан Павлич прибежал из парламента с криком: «Застрелили Степана Радича и двоих хорватских депутатов! А еще нескольких ранили!»

– Министр иностранных дел Франции Луи Барту направил вам официальное приглашение посетить Францию с государственным визитом в удобное для вас время, – говорил Евтич. – Гарантирует самый радушный прием. И надеется, что это позволит значительно продвинуться по пути улучшения французско-югославских отношений для блага всей Европы.

Министр Евтич со значением помолчал и продолжил:

– Как вы знаете, весь последний год Луи Барту занят выстраиванием системы гарантий безопасности в Европе, которую уже успели неофициально окрестить Восточным пактом. Он мечтает связать растущие военные амбиции Германии и Италии коллективным давлением на них целого блока европейских государств – Польши, Чехословакии, балтийских стран, возможно, Румынии и, конечно же, Советского Союза. Блока, который возглавит и поведет за собой Франция. По всей видимости, он уже почти сплел свою сеть и как нельзя близок к цели. А участие в этой системе гарантий Югославии должно стать краеугольным камнем системы безопасности у нас на Балканах.

Король Александр I вскочил со своего стула и быстро зашагал по просторному кабинету.

– С тех пор, как в Германии пришел к власти Адольф Гитлер и она вышла в прошлом году из Лиги Наций, я места себе не нахожу. Ведь Лига была создана по окончании Первой мировой войны по итогам разгрома Германии и Австро-Венгрии – создана для того, чтобы больше никогда не допустить новой мировой войны! Вся система Версальских соглашений, составной частью которых является и устав Лиги, направлена на это. А теперь Германия лихорадочно перевооружается и специально вышла из Лиги Наций, чтобы развязать себе руки и идет прямым курсом к новой войне. И не видно ничего, что могло бы ее остановить!

– Я так не думаю, – покачал головой министр иностранных дел. – Германия вышла из Лиги Наций, но сама Лига-то осталась! Более того: сейчас Барту как раз занят тем, чтобы включить в нее Советский Союз – крупнейшее государство Европы. Так что Германии будет противостоять весь цивилизованный мир, объединенный в Лигу Наций и прекрасно знающий, что можно от нее ожидать. К тому же если в 1914 году Германия вступила в войну в союзе с Австро-Венгрией, то теперь, после того как австрийские нацисты по наущению Берлина расправились с австрийским канцлером Дольфусом, австрийцы не то что не поддерживают их – они их ненавидят. Вы ведь знаете, что новый канцлер Шушниг обрушил на нацистов всю мощь полицейского аппарата. Те, кто не успел бежать в Германию, получили чуть ли не пожизненные сроки. И теперь Австрия не то что не пойдет вместе с Германией – она при первом же удобном случае подставит ей ножку!

Александр остановился перед портретом своего отца, короля Петра I Карагеоргиевича и посмотрел ему в глаза. Они были как живые – короля даже пробрала невольная дрожь.

Уже за три недели до начала войны и за месяц до нападения Австро-Венгрии на Сербию отец назначил его принцем-регентом Сербского королевства и верховным главнокомандующим сербской армии, так что всю тяжесть войны тогда еще совсем молодому Александру I пришлось вынести на себе. И это было ужасно. Сербы все проиграли, крупнейшие города – Белград и Ниш – были захвачены вместе со всей территорией страны, а основная масса сербского войска, эвакуированная на греческий остров Корфу, погибла там от болезней и голода, даже не вступив в бой. Лишь какое-то чудо – а скорее всего, Бог, который всегда хранил Сербию – позволили стране и народу воспрять в самом конце войны и победить. И не только возвратить себе свое государство, но и значительно увеличить его пределы, превратив в нынешнюю огромную Югославию, включавшую в себя и Сербию, и Боснию с Герцеговиной, и Хорватию, и Словению, и Македонию, и Черногорию, и населенное албанцами Косово. И даже Воеводину – несмотря на все сопротивление венгров.

Но это было действительно чудом, которое могло и не повториться.

– Вы все правильно рассказываете про Первую мировую войну, мой дорогой министр, сравнивая тогдашнее положение с нынешним. Австрия действительно не играет на стороне немцев, как прежде. Однако Гитлер получил такого союзника, о каком в годы Первой мировой войны ни германские, ни австрийские политики не могли и мечтать. Вы прекрасно помните, что в той войне Италия была на стороне Антанты и яростно сражалась с германцами при Асиаго, на реке Изонцо и на Пьяве. А как они дрались с ними на море! Потопили новейший австрийский линкор «Сент-Иштван» – на котором плавал, кстати, адмирал Хорти, и второй линкор «Вирибус Унитис». И в результате оторвали от Австрии весь южный Тироль, Триест и часть Каринтии. Но сейчас именно Италия стала главной союзницей и опорой Германии! Словно и не было тысячелетий распрей и раздора между ними, когда каждый германский император считал своим долгом покорить Италию, сжигая и грабя при этом ее древние города… – Король глубоко вздохнул. – Союз Германии и Италии – это самое опасное, что могло случиться. Особенно учитывая то, сколько наших земель успела захватить Италия под занавес войны, в награду за участие в битвах на стороне Антанты.

Боголюб Евтич проницательно улыбнулся:

– Но разве это не делает сейчас все территориальные приобретения Италии в Югославии уязвимыми с точки зрения европейского права? Теперь, когда Италия переметнулась к злейшему врагу Антанты, она сама поставила себя в двусмысленное положение. Париж и Лондон вряд ли будут теперь склонны считать легитимным присоединение к Италии Задара, Фиуме, да и всей Истрии. – Он погладил свои густые усы. – Вам не кажется, Ваше Величество, что, связавшись с германским волком, итальянская лиса в каком-то смысле перехитрила саму себя?

– Только последующая история покажет это. Главное, чтобы наша страна не стала жертвой клыков этой кровожадной парочки! – Король с силой сжал виски.

– Именно ради этого Барту и приглашает вас во Францию. Чтобы защитить Югославию и сохранить спокойствие и мир на Балканах – а значит, и в Европе в целом. Ведь именно это является высшей целью французской дипломатии.

Король снял пенсне и устало потер переносицу.

– Вопрос состоит в том – можно ли нам полагаться на Францию?

– Это вам и предстоит выяснить во время вашего визита в эту страну, Ваше Величество.

Король Александр и королева Югославии Мария – дочь короля Румынии Фердинанда и герцогини Эдинбургской Марии – вместе с детьми обедали в большой столовой на первом этаже королевского дворца на холме Дединье, которая неуловимо напоминала своими очертаниями, высокими полукруглыми окнами и роскошной лепниной на потолке парадную столовую Ливадийского дворца в Крыму. Меньше всех удивлялся этому сходству король Александр, который специально пригласил проектировать свой дворец Николая Краснова – бывшего главного архитектора Ялты, автора Ливадийского дворца и дворца Дюльбер, где до своего отъезда из России жила мать последнего российского императора Мария Федоровна.

Король улыбнулся старшему сыну Петру и двум младшим сыновьям Томиславу и Андрею. Появившаяся в 1918 году на карте Европы страна, которой он правил, называлась Королевством сербов, хорватов и словенцев, и он был обязан во всем соблюдать хрупкий баланс интересов населявших ее народов. Даже в выборе имен собственных детей, которым он дал сербское имя Петр, хорватское Томислав и словенское Андрей.

Александр Карагеоргиевич поднял бокал красного вина винодельни «Александрович» из Тополы, которое ни в чем не уступало лучшим французским винам, и задумчиво посмотрел на жену:

– Ты не помнишь, когда в последний раз была в Париже?

– Три года назад, когда я возвращалась домой после двухнедельного пребывания у своих английских родственников. Но что это была за поездка! – Королева с ужасом вздохнула. – Все мое купе и еще пара соседних были битком забиты вещами, которые я везла домой. Но в Париже мне пришлось опять пройтись по магазинам, выполняя срочные просьбы моей мамы и дражайшей сестрицы Илеаны. И жены нашего премьер-министра Живковича, которая готовила свадьбу дочери и в последний момент изменила всю концепцию наряда новобрачной.

– Я помню, – вздохнул король. – Сам бравый генерал Живкович, прошедший немало сражений, жаловался мне, что не может справиться с собственной женой и дочерью, которые помыкают им, как новобранцем.

– Так что мой последний визит в Париж – не в счет. Он не идет ни в какое сравнение с моей первой поездкой в Париж, когда я с мамой и отцом приехала туда сразу после окончания войны и провела почти год во Франции, участвуя в работе Парижской мирной конференции. – Глаза Марии заволокла мечтательная дымка. – Незабываемое время… Страшная война закончилась победой, и перед отъездом в Париж мы успели побывать в королевском дворце в Бухаресте, из которого спешно вычищали следы пребывания там немецких и австрийских офицеров. А Париж встретил нас невероятной погодой – вместо зимы там в декабре наступила настоящая весна, все лужайки и парки стояли зеленые, в ночных клубах танцевали фокстрот и танго, а парижанки принарядились и выглядели так, словно сошли со страниц журналов «La Vie Parisienne» или «Vogue», которые мы с матерью и сестрами украдкой проглядывали, когда возвращались домой после изнурительных дежурств в госпиталях для раненых румынских солдат… На бульварах можно было услышать знаменитые парижские аккордеоны, и уличные музыканты пели о великой победе Франции над Германией – и о том, как счастливо заживет мирная Европа. – Мария с укоризненным видом повернулась к сыну Петру. – Ты совсем ничего не ешь!

– Я слушаю тебя, мама! – улыбнулся Петр Карагеоргиевич. – Твой рассказ гораздо интереснее баранины!

Королева Мария покачала головой:

– Ты в любом случае должен с уважением относиться к труду крестьян. Знаешь, сколько труда надо вложить, чтобы вырастить хотя бы одного барана или овцу? Летом, во время школьных каникул, мы поедем с тобой в горы. Одна из этих гор так и называется – Овчара, и ты увидишь, как работают сербские крестьяне. Те, благодаря кому живет вся остальная страна… – Она откинулась на спинку стула. – В том послевоенном Париже голода, конечно, не было, но определенный недостаток еды все же ощущался. Из ресторанов, например, почти исчезли морепродукты – отведать рыбу, креветки или устрицы было почти невозможно, либо требовалось заказывать их за неделю. А в стройных рядах каштанов на парижских бульварах зияли огромные прорехи – во время войны исчезли дрова и уголь, и часть деревьев пустили на растопку. – Королева покачала головой. – Но, как я говорила, зимы в тот год не было вообще, и о дровах уже никто не думал. Везде зеленела трава, люди улыбались друг другу и думали о своем счастливом будущем. С раннего утра моя мать и отец работали на конференции – встречались с главами иностранных правительств, делегатами и экспертами и убеждали их, демонстрируя старые географические карты и исторические трактаты, что Румынии должны по праву отойти Трансильвания, занятая венграми, и Буковина, до этого принадлежавшая Австрии. А также Бессарабия и Банат, который в итоге мы поделили с вами, сербами. А вечером нас ждали балы или блестящие приемы, которые собирали весь цвет тогдашнего общества, всех ведущих политиков и артистов. На одном из таких балов моя мать танцевала с Жоржем Клемансо, которого из-за тяжелого характера и жесткого поведения на конференции прозвали «тигром». А там он непринужденно и не без изящества кружился в вальсе. На приеме у американцев в отеле «Крийон» я сама танцевала с помощником президента Вильсона Эдвардом Хаузом, который рассказывал мне, как безопасно и счастливо заживет человечество, когда начнет работать их любимое детище – Лига Наций. А в это время в углу огромного зала Пикассо рисовал абстрактную картину прямо на обнаженной спине английской актрисы Лиллиан Холл-Дэвис. Когда она поднялась со стула и прошлась по залу, все замерли – на спине у нее красовалась скрипка, нарисованная в кубистической манере. Она была как живая, и, казалось, мы все слышали музыку, которую играла эта нарисованная скрипка.

Королева порывисто поднесла к губам бокал красного вина, так что несколько капель пролились на стол, но она этого, кажется, даже не заметила.

– На грандиозный прием в английском посольстве премьер Ллойд Джордж пришел окруженный солдатами из всех частей Британской империи, которые приплыли в Европу, чтобы драться с немцами и австрийцами. Мы увидели там загорелых австралийцев и южноафриканцев, бравых новозеландцев и канадцев, индийских сикхов и непальских гуркхов, мальтийцев и ньюфаундлендцев. И только тогда мы поняли, ценой каких невероятных усилий удалось достичь победы. Но, – королева улыбнулась, – в тот вечер шампанское лилось рекой, гениальный Эрик Сати играл на фортепьяно, Жан Кокто громовым голосом читал свои стихи, в то время как десятки других не могли оторвать глаз от Коко Шанель, которая пришла на прием, чтобы продемонстрировать шляпки из своей последней коллекции. Даже моя сдержанная мать не удержалась и заказала у Коко шляпку, за которой на следующий день приехала в ее магазин напротив отеля «Ритц». От избытка шампанского Сати, всегда испытывавший непреодолимую слабость к алкоголю, в какой-то момент просто свалился на пол, и охранявшие посольство британские пехотинцы унесли его на свежий воздух. Его место за фортепьяно тут же занял Морис Равель, который вдруг заиграл такой веселый канкан, что в пляс пустились и Коко Шанель, и ее ближайшая подруга – хозяйка самого известного интеллектуального салона в Париже Мися Серт, и молодой композитор Франсис Пуленк. Но самым заводным танцором оказался – кто бы мог подумать! – наш известный драматург Бранислав Нушич. – Королева снова улыбнулась. – Однако Коко задирала ногу еще выше, и в какой-то момент черная туфелька с ее ноги сорвалась и, описав немыслимый пируэт, рухнула прямо на руку Ллойд Джорджа, заставив его уронить бокал коньяка. Но надо отдать должное тому почтенному джентльмену, победившему Вильгельма II – он просто попросил снова налить ему коньяк и продолжал смаковать его. А вся разогретая шампанским и слегка сконфуженная происшедшим компания быстро выкатилась на улицу… Потом мы оказались на пароходе, плывшем по ночной Сене, и Поль Элюар играл на гитаре и пел песни собственного сочинения, а я, хотя и не знала тогда в совершенстве французский, была поражена магией его слов и звуков. А на верхней палубе исполняла балетные па близкая подруга Пикассо – русская балерина Ольга Хохлова, вскоре ставшая его женой, и каждый раз, когда она оказывалась слишком близко к бортику, все ахали, что она сорвется и упадет в воду. Но нет – она словно застывала в воздухе, и потом с обворожительной улыбкой продолжала танцевать.

А на следующее утро был новый рабочий день на Парижской конференции, где у моей мамы чуть ли не до драки дошло с венгерским делегатом, требовавшим вернуть мадьярам Трансильванию, встреча с президентом Вильсоном на Елисейских Полях, где его машину окружила восторженная толпа, собравшаяся качать великого американца, спектакль в Опере Гарнье, на котором блистали – уже на настоящей сцене – все та же Ольга Хохлова и Камилла Бос, и ужин в кафе «Ротонда» на Монпарнасе, где мои родители испытали настоящий шок, впервые увидев вблизи Амедео Модильяни, и Жоржа Брака, и Андре Дерена…

– И их жен? – невинно поинтересовался король Александр.

Нахмурившись, королева обвела тяжелым взглядом своих юных сыновей. Все они – особенно наследник Петр – слушали ее, открыв рот.

– Ты прекрасно знаешь, что никаких жен деятелей парижской богемы в ресторане на Монпарнасе не было и быть не могло, – отчеканила дочь герцогини Эдинбургской. – Они же приходили в ресторан для того, чтобы наслаждаться там жизнью и отдыхать – в том числе и от жен. Окружали же их… скажем так, обычные источники вдохновения французских художников и поэтов той эпохи. Те, кого они постоянно рисовали на своих картинах и воспевали в своих стихах. В общем, это были вылитые… авиньонские девицы. И мои родители были в шоке от того, что сидят совсем рядом с такими девицами, и от того, что те – такие же чуть некрасивые и при этом бесконечно прелестные, до безобразия развязные и невероятно чувственные, как и на знаменитой картине Пабло Пикассо. – Мария тонко улыбнулась. – Этот вечер на Монпарнасе навсегда остался в памяти моих родителей. Вернувшись в Румынию, они очень часто и охотно говорили о своем почти годичном пребывании в Париже и о том, как смогли увеличить территорию Румынии почти в два раза по сравнению с предвоенной – но никогда об этом вечере с художниками и поэтами и… их женщинами.

Александр Карагеоргиевич вздохнул:

– Но ты тоже никогда мне об этом не рассказывала – ни во время нашей первой встречи в вашем фамильном замке Пелеш, когда нас официально представили друг другу, ни потом.

Мария похлопала его по руке:

– Мне не было нужды рассказывать тебе об этом, ведь ты сам был на Парижской мирной конференции и представляешь себе послевоенный Париж не хуже меня. – Она откинулась на спинку стула. – Какой же это был замечательный город! И какое незабываемое время. Сейчас это вообще похоже на сон.

– У нас есть шанс сделать сон явью, – улыбнулся Александр. – И снова увидеть Париж. Министр иностранных дел Франции Барту приглашает меня на важные переговоры, которые должны увенчаться подписанием всеобъемлющих договоров с целью обеспечить безопасность Югославии и соседних стран на десятилетия вперед. Франция готова гарантировать нам мир и нерушимость наших границ всеми имеющимися у нее силами. Мои министры говорят, что это – исторический шанс для Югославии. А для нас это возможность вновь посетить Париж и вспомнить то очаровательное время, когда мы были молоды и полны самых лучших надежд.

Мария решительно встала на ноги.

– Я готова ехать хоть сейчас. И дети тоже. – Она ласково посмотрела на сыновей.

– Вы не сможете вместе с королевой поехать в Париж, – развел руками министр иностранных дел Евтич.

– К сожалению, – вздохнул недавний премьер, а ныне министр армии и флота генерал Живкович.

Александр Карагеоргиевич побагровел.

– Что это значит? – отрывисто проговорил он. – Югославскую делегацию во Франции ждет министр иностранных дел Барту и премьер Думерг!

– А в Венгрии – и далее на всем пути следования поезда из Белграда в Париж – вас ждут вооруженные хорватские усташи, – веско заявил генерал Живкович. – Но не только они одни! После того как лидер усташей Павелич подписал в 1929 году в Софии декларацию о совместной борьбе против Югославии с руководителем Внутренней македонской революционной организации Михайловым, усташи действуют рука об руку с боевиками ВМРО.

Король так сильно сжал руки, что побелели костяшки пальцев.

– Это… достоверная информация?

Министры армии и флота и иностранных дел обменялись выразительными взглядами.

– Эта информация поступила из тренировочного лагеря усташей и македонских боевиков в венгерском местечке Янка-Пушта, расположенного в одном километре от реки Мура, по которой проходит наша граница с Венгрией, – произнес Живкович.

– Я знаю про этот лагерь! – нетерпеливо воскликнул король. – Отвратительное змеиное гнездо прямо у нашего порога. Сколько раз мы требовали его закрыть! Только Миклош Хорти делает вид, что не слышит… – Он повысил голос. – Но я хочу знать, насколько достоверна эта информация?

Министр Евтич неожиданно встал со стула и очень тихо, но быстро подошел к дверям рабочего кабинета короля и резко распахнул их. Если бы кто-то подслушивал за дверями, то он сразу бы себя выдал. Но в коридоре было совершенно пусто. Евтич затворил двери и вернулся к столу.

– Эту информацию мы получили от нашего тайного агента, внедренного в среду усташей. Это – женщина, которая находится непосредственно в лагере Янка-Пушта, – сказал Евтич.

– И что еще важнее, – мрачно добавил генерал Живкович, – она – любовница руководителя лагеря и правой руки Павелича Густава Перчеца. Еще в 1929 году приговоренного к смертной казни за государственную измену. И причастного к взрывам югославских дипломатических вагонов в экспрессах «Белград – Вена» и «Белград – София» в прошлом году. А сейчас, по данным агента, в лагере Янка-Пушта ежедневно тренируются сразу три группы боевиков, готовые выполнить любой приказ Перчеца.

– Кто входит в состав этих групп? – отрывистым голосом осведомился король. – Хорватские националисты, поклонники Павелича?

– Это было бы полбеды… – вздохнул Живкович. – Хорваты очень громко говорят – так же громко, как они поют во время своих любимых католических праздников Рождества и Дня Трех королей – однако, пока еще мало делают. Но сейчас по просьбе Павелича шефство над ними взяли опытные боевики из Македонии – те, что совершали набеги на нашу территорию из Болгарии, каждый раз убивая и раня по десятку полицейских и солдат. – Генерал глубоко вздохнул, точно опять переживая кровавые эпизоды этих жутких набегов. – А инструктором по боевой подготовке в Янка-Пушта стал самый страшный из них – некий Владо-Шофер. Никто не знает его настоящего имени, знают только, что он работал в Софии шофером и часовщиком, из-за чего и получил свое прозвище. Он не меньше двух десятков раз совершал набеги на югославскую территорию – и всякий раз на его личном счету оказывалась половина убитых при этом полицейских и жандармов. По нему стреляли, но он был словно заговоренный – пули не брали его. А если его и ранили, то все раны зарастали быстро, как на диком звере. В самой революционной македонской организации он работает личным ликвидатором Михайлова – убирает неугодных или ставших непослушными ему людей. Счет их идет уже на десятки. Он бежал из таких тюрем, из которых столетиями на удавалось бежать ни одному человеку. И сейчас именно он обучает хорватов и других македонцев в Янка-Пушта. В том числе искусству стрельбы по-македонски – сразу из двух пистолетов с двух рук по двум мишеням, в движении, которым сам овладел в совершенстве. – Голос генерала дрогнул. – И именно с ним вы можете столкнуться, если вздумаете ехать из Белграда в Париж на поезде.

– А Миклош Хорти и не подумает защищать вас от Владо-Шофера и ему подобных, – мрачно заметил министр Евтич. – Наоборот, этот бывший адъютант императора Франца Иосифа и последний в истории командующий австро-венгерским флотом будет только рад, если… – Он на мгновение запнулся и отвел взгляд от короля. – Если Югославии будет нанесен максимальный ущерб.