Текст книги "Холоп. Официальная новеллизация"

Ольга Погодина-Кузмина
Холоп
Официальная новеллизация

© Погодина-Кузмина О., текст, 2024

© Грацевич Д., Морозенко А., Пермяков Д., сценарий, 2024

© ООО «Фильмы навсегда», 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава I
Гриша

Спорткар в цвет геенны огненной он бросил на стоянке возле клуба. Легким шагом поднялся по чугунным ступеням, махнул рукой, приветствуя начальника службы охраны, и очутился внутри шумящей толпы и огненных вспышек.

На стойках плясали танцовщицы в пляжных нарядах, бармен в центре зала разливал шампанское в бокалы, составленные пирамидой. Гремела «Ламбада» в электронной переделке, и Гриша досадливо скривился. Он не любил ретро-вечеринок.

Вокруг слонялись парни и нарядные девицы. Ни одного знакомого лица. «Зря приехал, скука смертная, – подумал, хлопнув рюмку кальвадоса у барной стойки. – До чего же тупая эта ремикс-„Ламбада“! Прямо как эта девка рядом, в блестящем коротком платье и серьгами до плеч, хлопает приделанными ресницами. Правда, ноги у нее отличные – загорелые, гладкие, как у молодой кобылки».

Гриша кивнул ей.

– Уверен, у тебя какое-нибудь тупое имя.

Девушка оживленно отозвалась, придвинувшись.

– Что?

Гриша повторил, не повышая голоса.

– Я спрашиваю, как тебя зовут?

Девушка не расслышала, но поняла и назвалась:

– Анфиса.

Гриша удовлетворенно кивнул – имя тупое, ноги отличные. Повысил голос, перекрикивая музыку.

– Может, по бокальчику шампанского?

Анфиса скорчила ироничную гримаску, кивнула на пирамиду из бокалов.

– Ничего оригинальнее не придумал? Сейчас весь клуб будет шампанское пить на халяву.

Гриша немного разозлился. Эта Анфиса считает его идиотом? Или жалким нищебродом?

Бросив через плечо: «Не факт», он направился к пирамиде и не глядя вытащил два бокала с самого низа.

Сооруженный барменом стеклянный шедевр обрушился, обдавая окружающих осколками и сверкающими брызгами шампанского.

Послышались крики девиц, возмущенный ропот парней, изумленные возгласы персонала – и всё это под надоевший бит электронной «Ламбады».

Отпив из своего бокала, Гриша протянул перепуганной Анфисе другой.

– Шампанское будем только мы. Так оригинальней.

Анфиса схватила бокал обеими руками, ошарашенно улыбаясь.

Бармен устало качнул головой. Администратор с охранником подошли сзади. Гриша не глядя протянул бармену банковскую карту.

– На. Спиши сколько надо. И возьми на чай.

После маневра с картой девушка Анфиса, как и положено, не отводила от Гриши восхищенного взгляда.

Бармен, блестя глазами, вернулся с картой и двойной порцией кальвадоса «за счёт заведения». Но пить больше не хотелось.

Гриша обнял девушку и повел к выходу. На парковке, под светом фонаря, внимательно разглядел ее лицо: пухлые ботоксные губы, высокие скулы, нарисованные брови.

Увидав пламенный спорткар с номером 666, девушка взвизгнула, как взвизгивала каждая девушка, с которой Гриша выходил из очередного клуба.

– Ой, какая тачка классная! Я на таких никогда не ездила! А как тебя зовут-то?

– «Адская машинка» ее зовут, – усмехнулся Гриша, садясь за руль.

Девушка Анфиса самостоятельно уселась на пассажирское сиденье, картинно расположила красивые ноги, деловито пристегнулась и направила на него длинный взгляд из-под тяжелых ресниц.

Грише стало совсем скучно. Вот уже месяц прошел, как он шумно отметил свое 27-летие в кругу приятелей и подружек, наведя шороху по округе. Окончательно поругался с Ленкой – молодая, но дерзкая провинциальная журналистка считалась его почти официальной подругой. Пообещав отцу вести себя смирно, терпел, почти не пил и не гонял по ночной Москве.

Но всему же есть предел, братцы! Адреналин совсем исчез из жизни Гриши. Перед ним сидела тупая дура в блестящем платье с серьгами до плеч. Было от чего затосковать. Он спросил:

– Зачем ты пристегиваешься? Так у тебя не получится.

Она встрепенулась.

– В смысле?

Гриша, смеясь, взялся расстегивать ремень на брюках.

– Или как, дотянешься? Ну-ка, удиви меня.

Девушка Анфиса встревожилась, хотя не сильно. Наморщила носик.

– Э, ты чего, я… я не собираюсь… я не такая!

– Упс, не признал. Думал, такая. Ну тогда пока, девушка Анфиса.

Анфиса изобразила возмущение, изумление, затем наигранное спокойствие.

– В каком смысле «пока»? Мы же договаривались, что ты меня домой отвезешь.

Гриша рассмеялся ей в лицо, хотя ему было по-прежнему скучно. Смахнул, как смахивают пылинку с воротника.

– А ты кто такая, чтобы я с тобой договаривался? Давай, вали! Кыш, кыш отсюда!

Девушка Анфиса презрительно взглянула на Гришу, вылезла из машины, бросив напоследок: «Козел!», и мстительно хлопнула дверцей. Парень рассмеялся ей вслед.

Резко тронувшись с места, Гриша помчался по ночным московским улицам. Держа руль одной рукой, другой набрал телефон Елены. Старался слова выговаривать четко, звучать властно и уверенно.

– Але, ты дома? Я сейчас приеду. Да. С кем? С парнем? Выгони его. Да. Я тебе на айфон звоню, который – кто подарил? Я или он? Вот и придумай что-нибудь, ты же мастерица всякую хрень придумывать. Дрянь! Ты – дрянь!

Ленка обругала его в ответ, отключилась. Гриша чувствовал угрюмую злость и пустоту внутри. Обещал же себе больше т у д а никогда не звонить. Слабак… нет, он не слабак! Гриша надавил на газ.

Машина Гриши пролетела мимо кустов, посаженных вдоль обочины. Там, за кустами, виднелись усталые физиономии в серых фуражках.

Полицейская машина включила маячок, вырулила на трассу. Пустилась в погоню вслед за Гришей, вольным молодцом.

Гриша только ахнул.

– Ну ты-то откуда, дятел?

Сто бед (и худшая из них – скука) – один ответ. Красный автомобиль стоит на обочине. В окне нарисовалась бульдожья физиономия сотрудника дэ-пэ-эс.

– Доброе утро. Капитан Семёнов. Ваши документы.

Опустив стекло, Гриша протянул купюру.

– На. Всё, отвали.

Бульдог посмотрел на купюру, на Гришу и вдруг раздельно и спокойно произнес:

– Повторяю: капитан Семёнов. Предъявите документы и выйдите из машины.

Гриша начал злиться. Обычно всё решалось проще. Ну что же, раз уж их аппетиты растут, пусть этот бульдог Семёнов подавится. Бросив еще три пятитысячных под ноги мента, Гриша процедил сквозь зубы:

– Так ты еще и целый капитан? Вот… Ни в чем себе не отказывай!

Гриша, изобразив смех, крутанул руль на разворот. Упрямый и злой капитан Семёнов денег не взял и уперся. Начал грубить и голос повысил, плебей, да еще и загородил путь.

– А ну, мотор заглушил и вышел из машины! Сейчас на освидетельствование поедем!

И тогда Гриша, славный и веселый рыцарь зеленого света, взял да и поехал на злого капитана Семёнова. Тот повалился на капот, схватившись за щётки.

Гриша повысил голос.

– Кэп, ты дебил?! Задавлю же нахрен!

Капитан просипел:

– Стой, негодяй!

Такого Гриша не ожидал. Полоумный капитан Семёнов держался, матерясь и мотаясь на капоте.

Гриша включил музыку громче.

– Спрыгивай, капитан! Капот помнешь – не расплатишься!

Капитан держался, впившись как клещ.

Потом пошло разное: Гриша крутил руль влево, вправо, выжимал тормоз, давил на газ, кричал злые обидные слова про ментов и освидетельствования, выражаясь всё короче и круче.

Вдруг Гришину «адскую машинку», красную спортивную красавицу, тряхнуло на выбоине, и тело капитана Семёнова упало на обочину с глухим звуком.

Гриша услышал вой полицейской сирены. Закрыл глаза.

Конец?

Глава II
Павел Григорьевич

В отделении полиции было душновато.

В кабинете майора на стене красовалась карта России с грамотной подсветкой. Кабинет в целом выглядел мрачновато-стильным, как и его хозяин.

Непростой разговор майор вел тоном официальным, переходя на неформально-дружеский лишь время от времени (и это был плохой знак).

– Еще весной, Пал Григорьич, его приняли на Арбате с неизвестным веществом растительного происхождения. На самом деле – с известным, – а там статья ох какая нехорошая. В конце апреля твой Гриша, свой или чей там не знаю, день рождения отметил громко – два ресторана разнесли, катер утопили, ограду моста снесли. Через месяц вылезла эта некрасивая история с красивыми моделями. На самом деле не моделями, как ты понимаешь, Паша, а с лядями.

Павел Григорьевич молча слушал майора. Его охватывала тоска.

Это было непривычно и неприятно ему, серьезному деловому человеку.

На пороге пятидесяти Павел был всё еще хорош собой, хотя лицо и фигура немного отяжелели – спорта он не любил, а вот отказаться от плотных ужинов по вечерам не получалось никак.

Жизнь устроилась и катилась по нужным рельсам с комфортом и азартом. Деньги он давно перестал считать – прибыль от бизнеса с лихвой окупала траты времени и здоровья.

Много лет – свободный вдовец, Павел Григорьевич и не помышлял о повторном браке. Прежняя жена Лидия, дочка крупного чиновника, погибла по нелепой случайности на горнолыжной трассе в Куршавеле. Занятый бизнесом по горло, он не ощущал одиночества, ведь в его жизни была Анастасия-Настя, надежная и любящая. И сын Гриша, похожий как две капли воды на него в молодости – красивый, высокий, глаза с поволокой. Ну, пускай балбес и даже немного хулиган, но ведь погуляет и образумится же – парень молодой. Будет кому оставить дело, что важно. Тем более после сегодняшнего разговора с врачом о поджелудочной… Крайне неприятного разговора, между прочим.

Майор меж тем продолжал сагу о Гришиных похождениях. Но в интонациях майора Бори явились новые, режущие ухо нотки.

– Но это всё ладно. Это хоть без жертв. А сейчас нет – сотрясение мозга, два ребра и перелом костей таза. То есть он сломал задницу офицеру полиции! Паша, это перебор.

Павел Григорьевич поморщился, согласился.

– Перебор, Боря.

– Ладно, сейчас мы всё это прикроем, замажем. Ты оплатишь лечение. Компенсируешь всё, естественно. Моральный, физический. А дальше-то что? Ты и так уже ремонт нам сделал, подсветку, компьютеры купил, пол-автопарка поменял…

– Что, не знаешь уже, что просить? – усмехнулся Павел Григорьевич. С майором он был накоротке – их связывало немало прошлых дел. Но сегодня Боря звучал по-новому и всё свести к шутке был явно не согласен. Даже за обычно немалые деньги.

– Да я-то, Паша, придумаю. Мне т е б я жалко. Выглядишь ты неважно. А может, пусть присядет твой Гриша? На хоть годочек? Всё устроим, местечко хорошее подберем – в Мордовии, например. И ты отдохнешь, и ему на пользу пойдет. Он-то даже не просто напрашивается, твой Гриша, а прям просится. Пойдем-ка, глянешь на него.

Вышли из кабинета. В «обезьяннике» Гриша, завидев отца, истошно завопил, кривляясь:

– Папа! Не верь им, ментам! Меня подставили! Попить дайте хотя бы! И пожрать! И телку какую-нибудь! Скучно ведь! Ироды!

Сын Гриша выглядел отвратительно нетрезвым. Павел Григорьевич со вздохом повернулся к майору.

– Нет, Боря. Он мне сын всё-таки. Я твой должник. Спасибо.

– Ну, забирай тогда свое золотце, – вздохнул майор, разводя руками, развернулся и ушел.

Гришу выпустили, и они оба вышли из отделения полиции на свежий воздух. Сын начал насвистывать «Ламбаду». На Павла Григорьевича накатило осознание непоправимости происходящего. Его Гриша вырос не просто безответственным негодяем, хуже – он вырос, но никак не желал взрослеть. Павел Григорьевич резко остановился.

– Сколько можно, Гриша, я тебя спрашиваю?! Я только и делаю, что за тобой подтираю! Меня уже менты жалеют!

– Мне тебя тоже жалко, папуля. Съезди куда-нибудь, отдохни, – осклабился Гриша.

– Смешно тебе? Ты сам только что чуть отдыхать не уехал. В Мордовию!

Но и Мордовия на Гришу никак не подействовала. Он продолжал гримасничать. В один момент Павлу Григорьевичу захотелось заехать ему по физиономии, но, будучи человеком принципов, сдержался. Одним из его принципов было не совершать заведомо бесполезных действий.

– Ну не уехал же. Что ты пузыришься? – продолжал валять дурака Гриша.

– В следующий раз поедешь!

– Кто? Я? Пап, да хорош. Найдем терпилу какого-нибудь, вместо меня отсидит.

«И это – мой наследник», – подумал Павел Григорьевич. Снова вспомнил врача и строжайший запрет нервничать и волноваться. Но не выдержал:

– Ты…, да ты… у тебя вообще, что ли, совести нет?! Всё! Я с тобой больше нянчиться не буду! Все карты тебе заблокирую, тачку заберу…

Негодяй Гриша встал у мусорной урны и начал мочиться (хоть спиной повернулся к отцу, и то спасибо), продолжая развязно болтать.

– Выражаю свое отношение к твоим с-с-санкциям, ой-ей-ей, как потекли…

Отец шагнул вперед и услышал только:

– Пап, пап, что ты, береги свои туфли, они ж от Армани!

Павел Григорьевич остановился и простонал, взявшись за лоб:

– Счастье, что мать твоя до этого не дожила…

Лицо обернувшегося Гриши в один миг стало протрезвевшим и злым. Но ответил он нарочито беспечно, даже развязно.

– Ты, папуля, что завелся-то? Приехал, вытащил – молодец. Езжай дальше, куда тебе там всё время надо. Беги скорее, а то вдруг без тебя все деньги заработают.

– Да пошел ты! – только и мог проговорить расстроенный отец, садясь в машину.

Он ехал, и думы его были невеселые.

Павел Григорьевич не любил прошлую жену Лидию, своей внезапной смертью оставившую малолетнего Гришу наполовину сиротой. Но сыном гордился и старался ни в чем тому не отказывать.

Гриша, хороший добрый мальчик, получил и нянь, и домашних учителей, и заграничный диплом, и открытый счет. И дорогую красную спортивную машину с номерами 666, как заказывал. Времени сыну Павел Григорьевич почти не уделял, ведь он не совершал заведомо бесполезных действий – дело мужчины не сопли детям подтирать, а самому являть пример действий эффективных.

Но сейчас Павлу Григорьевичу было так худо, что хоть в петлю лезь. Добрые приятели у него были, но обратиться со своею бедой ни к одному из них не позволяло самолюбие.

Оставалась Настя, его Настя. Его сильная, умная, независимая амазонка Анастасия – секс без обязательств и всегдашняя палочка-выручалочка. С серыми глазами, тонким станом и улыбкой Джоконды.

Глава III
Спорные методы

В телецентре было шумно. Павел Григорьевич, не дозвонившись, вошел в павильон, его пропустили без вопросов – знала в лицо вся охрана. Он остановился у стены, глядя, как за широким стеклом у плейбэка стоит Анастасия, выпрямив стройную спину. На сцене танцевали, шла репетиция телепередачи, продюсером которой она была. Продюсером успешным и опытным.

К ней подошли, она обернулась. Разглядела, кивнула и мигом оказалась рядом.

– Паш, ну я же сказала: не могу. Ты же видишь, съемки. Чего ты приехал вообще?

– Настя, у меня стресс. Мне надо срочно его снять. Настя, мы договаривались. – Павел Григорьевич крепко сжал ее дрогнувший локоть, улыбнулся, глядя в ее серые туманные глаза. – Снять надо срочно.

Анастасия моргнула:

– Сейчас ну реально неудобно. У нас эфир через три дня.

Павел Григорьевич не отпускал ее тонкую руку.

– Когда ты ко мне в прошлый раз приехала и сказала, что у тебя стресс, я встречу с японцами остановил. Они сорок минут думали, что у меня понос. Тоже было реально неудобно.

Анастасия вздохнула, достала рацию.

– Костя, объяви обед до четырнадцати двадцати. Нет, тридцати пяти.

Уже не по рации, а так – добавила, прищурясь и скользнув по нему оценивающим взглядом.

– Или всё-таки до двадцати, а, Паш?

Павел Григорьевич и бровью не повел, а, сохраняя самый серьезный из всех возможных видов, поднялся за Настей в ее личный «гримваген», или просто – в комнату отдыха. Внутри были столик, бар, зеркало, душ и небольшая уютная коечка, Павлу Григорьевичу хорошо знакомая.

Анастасия заперла дверь и начала неспешно расстегивать светлую блузку, механически раздеваться, не сводя с него серых блестящих глаз:

– Паш, а что случилось-то?

Павел Григорьевич, снимая штаны, посетовал.

– Ерунда. Сын Гришка в тюрьму садится по уголовке. И врач мне сказал, надо жизнь менять, не то умру. Вот так-то, Настя.

Анастасия подскочила, взяла в ладони его лицо, ахнула. Обняла. Прижалась к любимому.

После они, уже одетые, пили любимый Пашин коньяк из чайных чашек.

Глаза Анастасии сверкали, как алмазы в огранке «роза».

– Фу, блин, Паш, ну кто так пугает-то? Врач же тебе сказал: не онкология. И Гриша в тюрьму не сядет… Ты же его отмазал.

Павел кивал в ответ, но хмурился.

– Да. Отмазал. Но я смотрю в будущее. И в этом будущем наш красавец Григорий Палыч валит лес и пьет очень крепкий чай где-нибудь в Мордовии. И пьет тот чай он вовсе не из таких, как у тебя, чашек. – Хмелея, он немного повысил голос. – Настя, я, кажется, понял намёк Борьки-майора. В следующий раз Гришку посадят. Уже ничто не поможет. Всё! Касса перестала принимать деньги!

– Ну, может, следующего раза и не будет? Может, он одумается? – не отставала Анастасия, радуясь про себя этому «наш» про беспутного Гришу, осторожно и ласково гладя Пашин разгоряченный лоб тонкими прохладными пальцами.

Но Паша, поблаженствовав недолго, уверенно высвободился из ее осторожных объятий и продолжил:

– Чтобы одуматься, нужен мозг. А Гриша его, к сожалению, не унаследовал. В армию надо было его отдать! Так ведь нет, тоже отмазал. Жалел, ведь паренек без матери рос с восьми лет. Что вот теперь делать? В дурку его закрыть? Лоботомию сделать? Но для нее ведь тоже нужен мозг! – неуклюже попытался пошутить Павел Григорьевич. Нахмурился еще больше, изогнув соболиные брови, придвинул опустевшую чашку тонкого фарфора.

Анастасия со вздохом подлила еще, но после решительно убрала бутылку.

Дополнительно обидевшись, Павел Григорьевич грузно поднялся, поцеловал ее в висок, пытаясь звучать деловито-равнодушно.

– Ладно, извини, что загрузил. Я поеду. Всё равно у меня сегодня уже ничего не получится. Насть, ну ты звони, если что.

Анастасия вдруг плавно поднялась, беззвучно хлопнула тонкими ладонями (она, как и Павел Григорьевич, не любила бессмысленного шума) и сказала негромко, но так, что возражать не хотелось.

– Паш, подожди. Есть у меня один человек. Он странный. Но он решает вопросы и возвращает счастье. Методы у него… спорные. Но если тебе кто-то и может помочь в этой ситуации, то это он. Давай попробуем помочь твоему сыну.

Павел кивнул. Решено.

Ехали недолго, но после от парковки шли по темным дворам к какому-то подвальному помещению. Павел Григорьевич приготовился любые сюрпризы встретить по-самурайски спокойно, ведь Насте с ее дымчатыми глазами и улыбкою Джоконды он доверял почти всецело.

Они давно, еще с институтских лет были знакомы. Потом пути разошлись, затем встретились вновь. Анастасии, почти его ровеснице, никак было не дать ее лет. Стройная, легкая, успешная и независимая, она его заинтересовала, а затем и увлекла. Эта связь длилась долго и переросла в настоящую близость, к удивлению самого Павла Григорьевича. Не будь у Анастасии, успешного продюсера и эффектной женщины, такого же отвращения к законному браку, как у него, они бы вряд ли выдержали долго вместе. Два умных взрослых свободных человека, секс без обязательств и дружба – чего же лучше и желать? Потом, Настя так его знает и понимает с полуслова. Здесь Павел Григорьевич свои размышления прервал, выходя из машины.

– Настя, откуда ты его знаешь? Этого твоего «странного человека»?

– Долгая история. Он психолог, художник, технолог. Снимали один фильм ужасов, он нас консультировал. Про маньяков, – ответила она беззаботно, глядя в сторону. – Вот адрес, здесь вход. Я наберу код, Паш, заходи и будь внимателен, там много ступеней и перил.

Павел кивнул ей в ответ, придержав дверь, но затем пошел вперед и, ошарашенный, отпрянул.

В помещении было действительно много ступеней и лестниц, по стенам были развешаны самые странные предметы – колбы, картины, веники и шкуры, фонари.

Но всё это было пустяком! В центре, при выходе у главной лестницы на крюке висел мертвец.

Павел Григорьевич был врагом бессмысленных действий и лишнего шума. Молча и быстро он взял за плечи Анастасию, развернулся к двери, полой пиджака протирая дверную ручку, стирая отпечатки, открывая в телефоне номер своего юриста.

– Валим отсюда, – решительно шепнул он Насте, но та лишь по-джокондовски ему улыбнулась.

Улыбнулся и повешенный, подмигнул и воскликнул сиплым голоском:

– О! Настя! Какие люди и почти без охраны!

Павел Григорьевич и Анастасия обернулись на него, внешне спокойные – жесткую науку жизни ничему не удивляться изучили оба, – но Павел был растерян больше и схватился за сердце, вспомнив про врача и поджелудочную.

Странный человек, разговаривавший сиплым фальцетом, потребовал подать ему пульт.

– Ну слава богу, хоть кто-то пришел! А я думал, так и провишу до вторника, до семнадцати ноль-ноль. У меня только там назначено. Я извиняюсь, там – на столе – пультик лежит, вы не подадите?

Павел Григорьевич протянул «висельнику» пульт, поданный Анастасией.

– И как это понимать?

– Тестировал новую систему «принуждение к верности». С табуреточки спрыгнул, а пультик-то взять забыл. Вот, вишу – сколько уже? Пять часов. Задремал даже, – сипло, нараспев проговорил странный субъект Психолог.

Получив пульт, странный знакомый Анастасии спустился вниз и освободился от фальшивой петли.

Павел Григорьевич полюбопытствовал:

– А что такое принуждение к верности?

Возникший рядом человек – «психолог», со слов Насти, – сбросивший рухлядь и снявший петлю с шеи, оказался худощавым лысеющим шатеном неопределенных лет. Его подвижное лицо всё время меняло выражение, глаза были разного оттенка. Он мог бы показаться Павлу Григорьевичу совершенным бесом, если бы тот верил в ад.

– Да у меня клиент один, у него жена гуляет. Синдром Мидаса. Я разработал для него простую схему: она приходит домой, а он повесился. Типа из-за ее измен. Шок, переосмысление, отказ от порочной модели поведения – висельник тарахтел, в свою очередь внимательно разглядывая Павла Григорьевича.

Анастасия негромко вмешалась:

– А инфаркт у жены в этой схеме не предусмотрен?

– Она в свои сорок пять спит с тремя. Какой инфаркт? Большое здоровое сердце. Лев, – неожиданно просто и вежливо разноглазый висельник представился Павлу Григорьевичу.

– Павел, – пожимая руку, ответил Павел Григорьевич. Ему вдруг стало легко и почти спокойно.

Анастасия тихо проговорила:

– У Паши проблемы с сыном.

Разноглазый Лев моргнул, пробормотав:

– Извините, я в туалет. – И, зайдя за ширму, продолжил: – Я слушаю!

Анастасия поведала невеселую историю Гришиных подвигов. Павел Григорьевич молча, благодарно разглядывал Настин профиль, пока та вещала в сторону ширмы:

– И вот, сын, двадцать семь лет, совсем отбился от рук. Типичный мажор, со всеми вытекающими… Помочь надо хорошему человеку.

Лев вышел. Деловито спросил про сына:

– Курит?

– Да… Курит тоже, да, – выдохнул павший духом Павел Григорьевич.

Лев сверкнул глазами, вытащил пачку сигарет, протянул Павлу:

– Отучим. Простая схема. Я – это вы, вы – это он. Вот сигареты. (С пафосом.) Сын! Гришенька! Если еще раз увижу тебя с сигаретой, отрублю себе палец. Так и знай.

Павел Григорьевич поддержал игру. Вспомнив нетрезвое лицо Гриши в «обезьяннике», он достал из протянутой пачки сигарету, вставил в зубы и усмехнулся, как мог противнее. Разноглазый Лев взял со стола нож и отрубил себе палец.

Кровь хлынула фонтаном. Павел Григорьевич поперхнулся незажженной сигаретой:

– Вы… ты… ты…?! Настя, звони в скорую!

Анастасия ответила ему улыбкой Джоконды.

Павел схватил со стола какую-то тряпку, пытался зажать ею место отрубленного пальца. Лев, отжимая свой настоящий палец, объяснил фокус, смеясь:

– Детский сад, конечно. Примитивный механизм. Но работает идеально, Павел.

– Тьфу ты, Лев!

Когда мужчины снова пожали друг другу руки и стало понятно, что дело пойдет, Анастасия заметила:

– Там – посерьезнее ситуация.

– Это я понимаю, – важно отозвался Лев, – Вы на какой стадии отчаяния? На последней? Дошли до ручки?

Павел Григорьевич кивнул.

– Дошел. Только бы спасти сына.

– Прекрасно. Значит, вы готовы на всё. И горе тем, кто не с нами! – завершил разноглазый маг Лев своим сиплым, теперь казавшимся очень мелодичным, голосом.