Текст книги "Ничья"

Дождавшись команды, помощник жреца молчаливо принес холщовый мешок. В нем оказались ошейники с большими камнями, напоминавшими кошачий глаз. Солдаты по очереди выталкивали вперед девушек и придерживали, пока метка храма не защелкивалась. Ошейник сидел удивительно плотно, но, странное дело, не сдавливал кожу. Попробовала, даже ноготь под ним не пролезал. Магия! Закончив, так же бесшумно, как подошел, помощник жреца отступил в тень. Свершилось. Если прежде оставалась какая-то надежда, ошейник убил ее. На глазах навернулись слезы, но я мужественно подавила их. Вот еще, разрыдаться перед фрегийцами! Они только этого и ждут, чтобы упиваться чужим горем. Ничего, придет день, фрегийским девушкам тоже придется плакать! Я мысленно повторяла это снова и снова, пока нас вели в храм. Внутри он оказался таким же необычным, как снаружи. Я ожидала увидеть большой зал, но попала в подобие прихожей, где за столом с умным видом сидела пожилая женщина. Немного щурясь, она водила пальцем по строкам толстой книги и ненадолго отвлекалась, чтобы щелкнуть костяшками палисандровых счетов.

– Распорядительница, – представил ее жрец. – Она ведает доходами храма и раздает мужчин. Дружите с ней и всегда останетесь довольны.

Он мог бы еще сотню раз повторить «довольны», «наслаждение», слаще не станет, ни капельки не перепадет.

– А, новенькие!

Женщина оторвалась от подсчетов и подняла голову. Распорядительница не носила ошейника, а ее одежда не походила на одеяния сборщиц. Другого фасона, чуть более свободная и открытая, нежели принято в Рьяне, она кроилась, а не наматывалась на тело. Интересно, работала ли распорядительница прежде в храме или пришла сюда добровольно, на конкретную должность.

– Как тебе новенькие, Альцеста? Хватит на ремонт восточной галереи?

Распорядительница ненадолго задержала на нас близорукий взгляд и покачала головой.

– Тебе решать, Экон, но я бы лучше продала парочку низших в бордель. Толку от них никакого, зря кормим. Уже после пяти мужчин пластом валяются.

– Пяти сразу? – нахмурился жрец. Выходит, его звали Экон. – Помнится, я запретил…

– Да богиня с тобой! – замахала руками женщина. – Какое сразу, они же дохлые! Да и не бордель у нас, а храм, место святое. Я и двоим-то редко позволяю, только если девочка умелая. И то отказаться может. Пятерых за ночь они ублажить не могут, болит, видите ли, устали. А чего устали-то, если все лежат? А если и заберутся сверху, мужик под ними спит. Хорошо, что новых привез. Часть уже на дефлорацию увели, вечерком заменю лентяек. Заодно заработаем больше. Мужчины – странные создания, во всем норовят стать первыми.

Жрец не ответил, пошел дальше. Словно пушинки, распахнулись перед ним тяжелые двери. На каждой – застывшее движение, танец сладострастной богини. Извиваясь, бесстыжая, влекла за собой к небесам.

Огромный полутемный главный храмовый зал пах благовониями. Центральный проход, устланный ковровой дорожкой, оставался свободным, а справа и слева за рядами резных столбов, поддерживавших высокие своды, стояли жесткие кушетки. Возле каждой столик, на нем свеча и две баночки, вроде тех, в которых держали помаду. А еще копилка с прорезью. Тогда-то я и поняла, где все совершалось, и, покраснев, отвернулась, чтобы уткнуться взором в торец зала. Там, освещенная несколькими узкими окнами и светом с верхних открытых галерей, нависавших над залом, застыла хозяйка храма. Прозрачный алый шелк оттенял мраморную белизну идеального тела, колыхаясь от естественного ветерка, обнажал то бедро, то упругую грудь, то преддверие лона. Скульптор постарался, его работа напоминала живую женщину, даже во мне вызвала восхищение. Представляю, каково мужчинам! Богиня приподняла согнутую в колене ногу, словно указывая вниз, туда, куда одну за другой подводили девушек, обреченных стать низшими.

– Подходите ближе, что застыли! А вы – вон! – обратился жрец к страже. – Для вас зрелище только за деньги.

Солдаты уходили неохотно. Им хотелось понаблюдать за стройными обнаженными телами, но со жрецом не поспоришь.

Хоть в чем-то слухи оказались правдивы – под изящной ножкой богини установили каменный фаллос. Его тоже выполнили максимально натурально, соразмерили с тем, который я видела у капитана. Отполированный, натертый маслом абсолютно черный член вздымался с небольшого постамента. Служители, ухватив под руки, по очереди усаживали на него брыкающихся девушек, надавливали на бедра, заставляя принять каменную плоть. Бедняжек приподнимали и насаживали снова, по два-три раза. Затем плачущих девушек снимали с члена и, наклонив, что-то вставляли между ягодиц. Непонятный предмет вводили-выводили несколько минут и вторично усаживали несчастных на каменный фаллос, теперь медленно и не так глубоко.

Притихшие, мы круглыми от ужаса глазами наблюдали за дефлорацией низших. Оказавшись совсем близко, я поняла, что с ними проделывали, и мечтала умереть во время пытки.

– С вами поступят иначе, – заверил жрец, удовлетворенно наблюдая за слаженными действиями подчиненных. – Работа тех девушек начинается сегодня вечером, приходится поступать грубо. Вас дефлорируют другим способом, если только вдруг я не отправлю кого-нибудь в низшие. Для каждой поберем индивидуальный инструмент, кому-то деревянный, кому-то костяной, кому-то набитый конским волосом. Кем-то и вовсе займусь я и мои помощники. Все постепенно, без боли. Но я привел вас сюда не ради стонов бракованных спутниц, а ради лика пресветлой богини.

Мужчина почтительно склонил голову перед статуей. Понукаемые его помощниками, мы сделали то же самое.

– Она милостиво разрешила называть себя Эрон и повелела, чтобы имена всех служащих ей жрецов содержали хотя бы одну букву ее имени.

– А нам оставят обидные прозвища?

Кто это спросил, я точно не знала, да и девушка постаралась затеряться в толпе: вдруг накажут? Однако расплаты не последовало. Ответа, впрочем, тоже.

Я не сводила взгляда с лика чужеземной богини, такого прекрасного и безмятежного, будто не замечавшей творимого у ее ног насилия. А девушки продолжали кричать и плакать. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза и проснуться.

– Это не так больно, как кажется. Ритуальный фаллос не наносит повреждений.

Вздрогнула и отшатнулась, когда меня коснулась рука жреца. Как он мог улыбаться, когда там, за его спиной… И откуда ему знать, что больно, если он мужчина?

Несчастные, прошедшие посвящение, скрючились у стены. Они растеряли былую силу духа и тщетно пытались прикрыться от взоров прислужников. Вопреки ожиданиям, те не вожделели своих жертв. Я полагала, в храме устроят оргию, но мужчины не воспринимали девушек как женщин. С тем же успехом они насаживали бы на камень, а затем отгоняли в сторону животных, а то и вовсе мешки из-под муки.

– Имя вы можете получить только от хозяина, – ответил-таки на вопрос жрец. – Пока ваш статус не определен, носите клички. Я говорил о низших и высших наложницах, но большинство из вас станут средними. Им полагается дежурить в храме дважды в неделю, а остальное время принимать гостей в купальне или на мягком ложе в комнате. В отличие от низших, им полагается процент от заработка храма. Его можно потратить на одежду и украшения. Все выплаты осуществляет Альцеста, она же делает покупки. Так же средних наложниц раз в две недели осматривает врач.

Крики и слезные мольбы стихли. Осторожно взглянув, убедилась, что каменный фаллос опустел. Служители тщательно отмывали его, полировали воском. Прошедших дефлорацию девушек увели. Куда, я не знала.

– Но вот, когда вы немного освоились, удовлетворили первое любопытство, пришло время выбора. Вас проводят в купальню, где вы смоете дорожную грязь. После, не одеваясь, поднимитесь по винтовой лесенке на второй этаж.

Одарив напоследок отеческой улыбкой, столь не вязавшейся с его словами, жрец удалился с большей частью помощников. Оставшиеся бегло рассказали о храме, упирая на его древние традиции и важность сладострастного культа для процветания страны. Я слушала в пол-уха. Взгляд раз за разом возвращался к фаллосу. Тело пронзала фантомная боль, заставлявшая крепко сжимать бедра. Жрец намекал на некие приспособления… Я не желала, чтобы любое из них оказалось во мне, и молилась чужеземной богине о том, что еще неделю назад сочла бы кошмаром: я мечтала попасть на рынок. Но вот рассказ закончился, и нас гуртом погнали к купальне. Попасть в нее можно было через боковой придел храма.

Глава 6

Ни теплота воды, ни непривычная мягкость полотенца не могли избавить от липкого холодного страха и кислого привкуса во рту. Переминаясь с ноги на ногу, низко опустив голову, я стояла в ряду таких же обнаженных девушек на опоясывавшей нижний зал галерее. Полотенца у нас быстро отобрали, приходилось прикрываться руками и волосами. От кожи приятно пахло фиалковым мылом, но лучше бы навозом. Может, тогда я не попала бы сюда.

По деревянному полу галереи разбросали подушки разных размеров. Курительницы источали чуть сладковатые благовонья, столь удушливые, что прошибал пот. Раздвижные двери скрывали внутренние помещения. Показалось, или за ними слышался женский смех? Наверняка старшие наложницы наблюдали за новенькими, обсуждали их. Но вот двери распахнулись, явив жреца и еще пять-шесть помощников. Все босиком, в одинаковых шелковых черных халатах. Завершала шествие женщина, с ног до головы закутанная в белое. Она несла поднос с большой лаковой шкатулкой, несколькими парами тончайших перчаток и двумя баночками. С поклоном водрузив все на пол подле курительницы, женщина удалилась и плотно задвинула двери. Что за ними, разглядеть толком не успела, мелькнул лишь край мягкого дивана.

– Итак, – удовлетворенно кивнул жрец, – давайте начнем отбор. Может, кто-то хочет стать первой?

Желающих не нашлось, и Экон ткнул пальцем в ближнюю девушку. Боясь показать лишнее, она засеменила к нему и покорно остановилась в ожидании приговора. Да что там, мы все замерли, прекратили дышать. Жрец задумчиво отвел ее руки, осмотрел примерно так же, как делала прежде сборщица. Покачав головой, он велел девушке наклониться и надел перчатку. Помощник проворно подал жрецу одну из баночек. Внутри оказалась странная полужидкая субстанция. Экон смазал пальцы и, аккуратно раздвинув нежную кожу, ввел их в девушку. Та дернулась, но жрец придерживал свободной рукой, не позволял выпрямиться. Усилив напор, он орудовал уже двумя пальцами. Девушка закусила губу, едва сдерживаясь.

– Так, с этим все, – кивнул жрец и убрал руку. – Теперь давай малый. Капни хорошенько.

В руках помощника очутилось нечто вроде затычки для бутылки. С назначением я угадала, а вот с остальным нет.

– Умница! – Жрец поцеловал дрожащую от унижения и стыда девушку и легонько шлепнул по попе. – Вытащишь ночью и пойдешь к Джейму. Он преподаст тебе первый урок. А пока ступай к девочкам. Скажешь, тебя сделали средней наложницей храма. Получишь новую одежду, отдохнешь.

Джеймом звали одного из помощников. Откуда я знала? Он сам себя выдал, приложив руку к груди, заверил, для него большая честь обучать новенькую. Догадываюсь, чем именно Джейм собрался с ней заниматься.

Будущие служительницы богини сладострастия одна за другой подходили к жрецу. С частью он проделывал то же, что из первой девушкой, часть уводили помощники и, раздевшись, с помощью собственных тел и предметов из шкатулки – искусственных фаллосов всевозможных размеров и материалов – делали женщинами. Те, в кого входил настоящий член, становились высшими. Девушку укладывали на спину, под поясницу клали подушку и раздвигали ей ноги. Ненасытное мужское достоинство врывалось в лоно вместе с приглушенным стоном. Быстрый выпад, еще и еще, затем передышка и снова. Закончив, помощники жреца запахивали халаты и уводили девушек, всех в разные двери – оказалось, на галерее их много. Затем мужчины возвращались и занимались следующими, если требовалось.

Но вот очередь дошла до меня. Из всей партии сохранили девственность только двое: Куколка и Подарок. Попке не повезло – ее определили в средние наложницы. И ведь существовал крохотный шанс, жрец задумался, но в итоге указал на набитый конским волосом фаллос.

– Даже не знаю… – Экон почесал подбородок. – Мне нравятся такие девушки, но гарем полон…

Я стояла к нему спиной, но уловила, как зашелестел пояс халата. Вместе с ним скользнуло в пятки сердце. Задержала дыхание, осознав, что сейчас касалось моих ягодиц. Жрец придвинулся ближе и теперь водил возбужденным членом у меня между ног.

– Ты явно для рынка, но я тебя хочу.

Пальцы стиснули мою грудь, мужское достоинство оказалось в опасной близости от лона.

– Но ведь можно удовлетворить меня и остаться девственницей. Наоборот, еще хвастаться близостью с самим жрецом Эрон. Ты ведь не откажешь мне, малышка? – жарко шептал он, продолжая тискать меня.

– У вас слишком большой член, учитель, если вы хотите всего лишь отметить ее благословением, – отважился возразить один из помощников.

Мы оба: я и жрец, – взглянули на него. Я с удивлением, Экон – насупив брови. Совсем юный, помощник не отвел взгляда, не стал извиняться.

– О, да, – усмехнулся Экон и, к моему облегчению, отступил, однако халата не запахнул, – твой подходит больше. Развяжи пояс, покажи ей.

Я не желала смотреть, но пришлось. Две вздыбленные мужские плоти, обе неприятные, но действительно разные. Одна – словно могучий дуб, вторая – молоденькая поросль.

– Выбирай, – неожиданно предложил жрец. – Один возьмет тебя, второй обучит оральным ласкам. Поверь, умелая наложница стоит в десять раз дороже.

– Я предпочту остаться неумелой.

Экон покачал головой.

– Этому учатся все, только кто-то с манекеном, а кто-то с мужчиной. Ложись, мы подбросим монетку. Да не на спину! – прикрикнул жрец, когда я опустилась на колени. – На живот и подушек под него подложи.

Осознание, что со мной хотят сотворить, опалило удушливой волной. Так не поступали с другим «элитным товаром», почему со мной?! Однако противиться я не могла, пришлось лечь и приготовиться к боли. Только ее не последовало. Вообще ничего не последовало. Отважившись приподняться, убедилась, что жрец жарко спорил с помощником и, странное дело, последний выигрывал! Плоть его столь же неуклонно стремилась к потолку, но юноша ради благополучия храма собирался утолить голод с другой девушкой, из средних или низших, и призывал учителя поступить так же. И ведь уговорил! Крайне неохотно, бросая гневные взгляды на помощника, жрец уступил, разрешил мне встать и присоединиться к другим счастливицам. Оставалось надеяться, что за ночь в его гареме никто «случайно» не умрет.

После жреца не покидало ощущение мерзости, гадливости, и я порадовалась возможности снова сходить в купальню, благо никто не запрещал. Избранных, вроде меня, сопровождала одна из опытных низших девушек. Они передвигались по храму практически обнаженными, прикрытые лишь двумя кусками прозрачной синей ткани. Один опоясывал грудь, частично выставив напоказ живот, второй узлом повязан на бедрах, позволяя оценить стройность ног. Моя рубашка и то целомудреннее. Тонкая и непривычно мягкая, она безжалостно очерчивала тело, но все же скрывала детали. Тут же можно разглядеть практически все.

– Я переоделась к вечеру, – пояснила моя провожатая по имени Гибкая. – В храме обходятся без платьев и рубашек: их долго снимать. Вдобавок разгоряченный мужчина может их порвать, а это лишние траты. Тут же сверху приподнял, снизу дернул, и наслаждайся.

– И тебе нравится? – последнее слово я произнесла с особо брезгливой интонацией.

Купальня пустовала. Как пояснила Гибкая, средние и низшие наложницы пользовались после процедуры дефлорации особыми полотенцами.

– А с высшими сейчас занимаются жрец и его помощницы, их только к ужину отпустят с ложа. Вот тогда они сюда придут.

Попробовала кончиками пальцев воду и, скинув рубашку, погрузилась в ее нежные объятия. Они помогут не думать о том, что творилось сейчас наверху.

– Ты не думай, им хорошо. – Гибкая присела у бортика, обхватив колени руками. – Я сама жутко радуюсь, когда попадаю кому-то из наших. Пусть они более, – она ненадолго замолчала, подбирая нужное слово, – изобретательны, но не грубы. А насчет «нравится» низших не спрашивают. Какой мужчина придет, такой у меня и будет. Безо всяких ласк, сразу. Без масла я бы вообще давно умерла, – по секрету призналась она, покосившись на дверь: не подслушивает ли кто. – Альцеста ворчит, твердит, мы сами должны возбуждаться, преисполненные благостью богини. Сама бы попробовала, карга старая! Ведь ни разу в храме не работала. Я и на бордель согласна, оттуда хоть выбраться можно. Тут – беспросветно.

Женщина махнула рукой и отвернулась. Хотя, какая она женщина, немногим старше меня. Смуглая, с иссиня-черными волосами, Гибкая не походила на рьянку. Мои сомнения подтвердились, в храм ее привезли из другого завоеванного Фрегией государства.

– У нас бунт случился, – рассказывала Гибкая, смотря мимо меня в пространство. Тяжело давались ей воспоминания! – Фрегийцы свирепствовали, убивали, грабили, насиловали. И так три дня, пока император не запретил. Потом всех девственниц, где остались, забрали без разбора в низшие. Я еще подростком была…

– Скоты!

С силой ударила ладонью по воде, отчего по ней разбежались круги. Если бы могла, не оставила бы от Фрегии камня на камне.

– Встречаются, – грустно улыбнулась Гибкая. – Нынешний жрец, например. Экон готов трахать все, что движется, круглые сутки, его сдерживают только иные обязанности. Так бы лежали мы в ряд, а он нас по порядку пользовал. Силы мужской немерено! В гареме двадцать девчонок, ни одна не обижена. Говорят, прежний был иной. Я его еще застала, дряхлого совсем. Мужчин при нем пускали в храм по праздникам или в качестве награды. Нам подарки приносили, ноги омывали и только потом на лежанку укладывали. Сейчас сама видишь… Экон под себя культ богини переделал, оргию за оргией устраивает. Утверждает, будто такова воля Эрон, а на самом деле набивает свой карман и удовлетворяет болезненную похоть.

– И что будет?.. Что будет после того, как ты не сможешь?

Страшный вопрос, но его надо задать. Мне не безразличны судьбы девушек из моей партии, той же Попки.

– Ничего. Могут в бордель в рабство продать – низшие бесправные. Но обычно мы сами умираем: тяжело очень. Я, к примеру, с утра двух помощников жреца ублажила, а до восхода еще мужчин пять обслужу. Сейчас хоть продохнуть можно. Помню ночи, когда с лежанки не вставала, ноги не сводила, один за другим шли. Сама не понимаю, как выжила. Мстили тогда нам за бунт, за убитых солдат. Но ты не переживай, в гареме совсем другая жизнь.

Потрясенная, я не двигалась, позабыв о том, зачем попросилась в купальню. Из головы не шли слова Гибкой. Это же пытка! А она говорила так буднично, без всякой злобы к мерзавцам. Сомневаюсь, будто с продажными женщинами обращались столь жестоко. Радовало одно: в ближайшие пятнадцать лет храм не пополнится. А там, глядишь, император внезапно поперхнется рыбной костью, а от Фрегии не останется и следа.

– Прости, мне пора, – извинилась Гибкая. – Нужно красоту навести, поудобнее лежанку выбрать и у Альцесты записаться. Если ее умаслить, она мужчин получше дает и отдохнуть подольше. Когда средние девочки заняты, можно даже в отдельную комнату попасть, хотя мне больше в воде нравится. Ты тут не засиживайся, а то за наложницу примут. Как закончишь, поднимайся наверх и ступай до дверей с гербом Фрегии. Там покои для тех, кого готовят на продажу. Поешь, поспишь, а завтра кто-то из помощников жреца придет вас обучать. Я слышала, вы сразу с мужчиной станете. Повезло!

В последнем я сомневалась, но спорить не стала. У каждого свое понятие о счастье.

Гибкая упорхнула. В купальне сразу стало холодно и неуютно. Украшенная затейливыми изразцами, она наводила на мысли о неведомых восточных дворцах, в один из которых меня, возможно, продадут – кто сказал, что на рынок заходят только фрегийцы. Однако пора. Не хватало еще встретиться здесь со жрецом! Если он столь похотлив, как рассказывала Гибкая, то легко подкараулит и доделает начатое. Подобной сомнительной чести я не желала, поэтому, прикрывшись, торопливо вытерлась, накинула рубашку и поспешила наверх.

За раздвижной дверью с изображением фрегийского герба – перекрещенных меча и сабли на фоне императорского скипетра – оказалась большая светлая комната. По полу обильно разбросали подушки, но для комфорта к ним добавили диваны. Они, словно змеи, вились вдоль стены, образуя бесконечное ложе. На мягкой бархатной обивке устроились Подарок и Куколка. Наклонившись друг к другу, они о чем-то тихо говорили, но при звуке открываемой двери замолчали и как ошпаренные отскочили в разные стороны.

– Уфф, это ты! – с облегчением выдохнула Куколка и поправила обнажившую бедра сорочку. – Он тебя все-таки тронул, да? – сочувственно поинтересовалась она. – Очень больно?

Успокоила девушек, заверив, что никто ко мне не прикасался, и тоже залезла на диван. Пусть на полу ковры, но ногам прохладно – обуви наложницам любого ранга здесь не полагалось.

– Что тут и как? – решила прояснить местные порядки.

– Ужин обещали принести, – апатично отозвалась Подарок. – Никаких особых запретов, только из храма нельзя выходить. Завтра обещали занятия, станут учить правильно услаждать будущего хозяина. Через две недели увезут на продажу.

– А бедным девочкам прямо сегодня придется, – всхлипнула Куколка.

Все мы понимали, о чем шла речь.

– Некоторым уже пришлось, – поправила ее Подарок. – Или думаешь, за стеной птица кричала?

Рыженькая закрыла лицо руками и замотала головой.

– Это так страшно, Ничья! Они умоляли не делать, а те все равно делали. И на галерее… Я не смогу с мужчиной!

– Сможешь, – отрезала Подарок. Самая старшая из нас, она рубила с плеча горькую правду. – Умоешься слезами и отдашься во всех позах, хоть при свидетелях, хоть без. Пойми, дурочка, ты теперь не человек.

– То есть тебе нравится? – напустилась на нее Куколка.

Никогда не видела ее такой. Маленькая, хрупкая, она превратилась в тигрицу. На миг показалось – ударит, но, пару раз толкнув собеседницу кулаками в грудь, Куколка унялась.

– Нет, не нравится. – Оставалось только восхититься спокойствием Подарка. – Но что я могу? Убить жреца, Альцесту, сборщицу? О стране нужно думать. Жизни других дороже моей чести, если ради спасения моего города нужно прогнуться, я прогнусь, только никогда не забуду. И вам то же советую: ласкать, играть по местным правилам, но помнить.

Какие мудрые слова! Неприятные, противные, но Подарок права, моя минутная боль спасет мать, сестренку. Однако и растворяться в доле вещи нельзя, в душе нужно оставаться свободной и при удобной возможности нанести удар. Не раньше и не позже.

– Но ты ведь замуж выйти могла, спаслась бы. – От фрегийцев перешли к обсуждению друг друга.

Подарок усмехнулась:

– Гордая очень. Не желала размениваться, теперь здесь. Но и ведь тебя давно просватали, – она кивнула на Куколку.

Та кивнула и украдкой смахнула слезу.

– Мне шестнадцать только, через два года бы…

Выходит, она самая младшая. Я хоты бы совершеннолетняя. Скоты, даже на детей зарятся!

– Успокойся! – На плечо легла рука Подарка. – Ты вся покраснела от злости, так нельзя. Так сразу убьют, и ты ничего не сделаешь.

Понимаю, но тяжело очень.

Вскоре принесли еду. Ее подали две укутанные с ног до головы служанки в сером. Интересно, их набирали со стороны, или ими становились бывшие наложницы? Спрашивать не стала, все равно бы не ответили. Женщины в сером явно получили приказ молчать, пока суетились, накрывали складной столик, не проронили ни слова. Ела и думала о том, что сейчас творилось в храме. Раз Гибкая торопилась, уже пять часов. Ужас боролся с любопытством. Я, наверное, неслучайно приглянулась сборщице, раз единственная из трех отважилась отодвинуть дверь и выйти на галерею. Порок издали привечал порок. В уши сразу ударили усиленные эхом хриплые стоны, мужские и женские. Первые перемежались с короткими фразами, вроде: «Еще!», «О да, детка!», изредка проклятиями. Женщины в разной тональности воспроизводили звук «а». Убедившись, что за мной никто не следит, быстро пересекла галерею и осторожно перегнулась через ограждение. Нижний зал храма предстал как на ладони. Все кушетки заняты девушками в синем и зеленом. Они лежат и ждут. Некоторые уже дождались. Обнаженные тела белыми пятнами выделялись на фоне пола. Работали, если такое можно назвать работой, четыре девушки. Одна широко раздвинула согнутые ноги, другая стояла, опершись о столб, активно помогая мужчине, который занимался, что угодно, только не любовью. Складывалось впечатлением, будто он пытался вколотить в девушку член и никак не мог. Третья наложница стояла на четвереньках и особенно громко стонала, отчаянно цепляясь пальцами за лежанку. Мужчина оседлал ее и… Приглядевшись, поняла, почему женщина кричала, и поспешила перевести взгляд на четвертую пару. Там лежал мужчина, а наложница скакала на нем, придерживая руками большую грудь.

– Интересно?

Вздрогнула и обернулась, нос к носу очутившись с помощником жреца, который спас меня от унизительной близости.

– Вовсе нет!

Кончики ушей покраснели. Зачем я вообще вышла?

– Хочешь взглянуть ближе? – не унимался юноша.

Сейчас он был уже не в халате, а во вполне целомудренном балахоне. На ногах – кожаные сандалии. Даже завидно стало. Мужчинам обувь полагалась, а нам нет.

– Наглядное обучение воспринимается лучше всего. – Вот ведь привязался! – На кое-что тебе смотреть рано, а, к примеру, супружеская поза и поза наездницы в самый раз. Именно ими нужно в совершенстве владеть всякой наложнице, остальное – на усмотрение хозяина. Пойдем!

Он ухватил меня за руку и потянул за собой. Я, разумеется, упиралась, но, несмотря на щуплую внешность, паренек оказался сильным, пришлось уступить.

– Меня зовут Тебо, – на ходу представился он. – Я обучу девушек для рынка всему необходимому. Старик сам хотел, но я тебя спас. Знаю, куда он свой член на самом деле засунет! – усмехнулся юноша. – Мне, конечно, влетело, но ничего.

– С чего вдруг такая забота? Сам хочешь?

В бескорыстие фрегийцев я не верила.

– Хочу, – не соврал Тебо, – но знаю, когда член впорхнет как перышко, а когда как ворвется тараном.

– Он всегда таран.

Краснея, бледнея, я таки отважилась заговорить на пикантную тему. Что делать, других в Храме наслаждений нет.

– О, не скажи! – покачал головой Тебо и отворил потайную дверцу, скрывавшую утопленную в стене лестницу. – Ты не смотри на того волосатого с Птичкой, ты лучше старших наложниц спроси, они расскажут. И сладко, и приятно, и еще захочется. А теперь ш-ш-ш! – Он приложил палец к губам. – Водить вас сюда запрещено, если поймают, обоих строго накажут.

Кивнула и даже дышать стала реже.

Лестница вывела в заалтарное пространство. Тебо знаком велел пригнуться и указал на обходную галерею. От рядов лежанок ее отделяла деревянная решетка в виде плотно переплетавшихся цветов и листьев. Опустившись на колени, прячась за каменным бордюром алтаря, мы перебрались ближе к низшим наложницам и их клиентам. Альцеста как раз привела еще одного мужчину. Он раздевался, пока девушка в синем, в которой я признала Гибкую, терпеливо ждала указаний. Специально или нет, помощник жреца выбрал для наблюдения эту пару и жестами велел затаиться у столба возле лежанки. Отсюда хорошо просматривалась и другая девушка, та, которая, уже порядком утомившись, скакала на мужчине. Твердь его достоинства то полностью скрывалась в ее теле, то выскальзывала до самого кончика.

– Смотри, смотри! – шепнул Тебо и щипком заставил обернуться к Гибкой и ее партнеру, хотя больше всего на свете мне хотелось сбежать наверх, к девочкам.

Мужчина разделся ниже пояса, его достоинство возмутительно близко маячило перед моими глазами. Я могла разобрать все, даже чего не желала. Чувства, которые я испытывала? Что угодно, но не восхищение и желание. А мужчина, наоборот, гордился всем, что свисало и стояло, любовно поглаживал, пока Гибкая избавлялась от одежды. Скинув ткань на пол, она опустилась перед посетителем храма на колени и положила ладонь на основание его члена. Вторую расположила ближе к кончику и… сдвинула кожу. Так вот чего от меня хотел капитан! Нет, я не стану таким заниматься! Гибкая между тем с улыбкой наклонилась и взяла в рот жаждавшее знакомства с женщиной мужское достоинство. Она напоминала хомяка, набившего щеки орехами, но я-то знала, что там на самом деле. К счастью, ласка длилась недолго, иначе бы меня стошнило. И это только от вида! Утерев губы, Гибкая поднялась и, уловив кивок мужчины, легла на кушетку. Посетитель открыл одну из баночек на столе и ухватил низшую наложницу за лодыжки, понуждая высоко-высоко поднять ноги. Увлажненные мазью пальцы лишь для порядка потыкались в ее лоно. Когда член стремительно ворвался внутрь, Гибкая напряглась, вытянулась струной и не расслаблялась до самого конца. Она полулежала-полустояла на голове, а ее ноги служили помощниками безжалостному поршню. Я и не предполагала, что можно двигаться с такой скоростью. Вспотев от усердия, мужчина раз за разом насаживал на себя несчастную девушку. Прикрыв глаза, та полностью покорилась судьбе. Гибкая не кричала, не стонала, просто плотно сжала губы. Тело ее покрывали бисеринки пота. Приглядевшись, ужаснулась. Гибкая не безвольно отдавалась мужчине, она тоже двигалась. Но как, зачем? Однако сомнений нет, мышцы бедер и живота сокращались, стремясь сделать контакт максимально долгим и глубоким. Окаменев, наблюдала за происходящим. Эмоции умерли, звуки слились в непонятный гул. Но вот мужчина сделал несколько одиночных выпадов, словно закрепляя право победителя, и извлек из Гибкой поникшее достоинство. На ее кожу упала пара непонятных капель.

– Хватит пока! А то еще заметят.

Тебо увел меня наверх, пообещав зайти завтра в десять. А я… Перед глазами все еще стояло обмякшее тело Гибкой и ухмыляющаяся довольная физиономия мужчины, опускавшего деньги в прорезь копилки.