Текст книги "Оптинки. Записки экскурсовода"

Ольга Леонидовна Рожнёва
Оптинки. Записки экскурсовода

От автора

Милая моя Оптина! Друзья мои, любезные сердцу друзья мои! Вы хотите ощутить это умиление, это странное размягчение сердца? Эту податливость на блаженные слёзы? Это чувство детского восторга? Любовь ко всем и всему тебя окружающему? Забудьте о модных морских пляжах и дорогих курортах! В Оптину, скорее в Оптину! То, что испытываешь здесь, вы не забудете никогда, и эти чувства заставят вас возвращаться сюда снова и снова.

Что это, отчего это? Милые мои, это и есть благодать Божия, которая касается нашего очерствевшего сердца и вызывает вот эти любовь и нежность, которыми так полон мой рассказ.

Ольга Рожнёва

Истории монастырского киоска

Про пирожки

Люблю проводить свой отпуск в паломнических поездках. Не просто побыть пару дней в святом месте второпях, наскоком, а пожить там, потрудиться во славу Божию, почувствовать себя почти своим в Святой обители, увидеть её жизнь изнутри.

И вот я в Оптиной. Любимая моя Оптина!

В каждом святом месте своя благодать. Приехав, услышала такой диалог двух паломниц. «Я только что от святого Александра Свирского». ― «Да что Вы?! И в Оптину? Ну и как Вам Оптина?» ― «Знаете, в обители Александра Свирского более строгая атмосфера. А здесь как-то мягко, как дома.

Что-то тёплое, родное. Может, это из-за природы?»

Я живу в Оптиной уже месяц. На этот раз моё послушание ― в хлебном киоске. Хлеб монастырский, бездрожжевой, на хмелю. Вкусный! А уж про пирожки и говорить нечего ― объедение. С творогом, с рыбой, с грибами, с картошкой, с изюмом, с повидлом, с курагой. Глаза разбегаются ― какой пирожок попробовать? Плюшки с сахаром и маком! Только успеваю подавать покупателям пакетики с пирожками. И наливать чай.

Сначала послушание кажется игрой. Вспоминаю детство. Во дворе под кустами сирени строим магазин. Игра захватывает всех. Рыжий Вовка приносит кирпич и доску. Это весы. Собираем листья лопуха ― это овощи в нашем магазине. Когда магазин полностью обустраивается и совершается пара покупок, игра заканчивается. Весь интерес заключался в создании магазина. А процесс покупки лопухов, разноцветных стёклышек и другого «товара» уже не так привлекателен.

Теперь я могу поработать в настоящем монастырском киоске. Справа ― стены и блестящие золотые купола Оптиной. Виден ангел с трубой на одной из башенок, собирающий верных под крылья обители. А если встать на крылечко киоска, то видны луг, жёлтая дорога, убегающая вдаль, сочная июньская зелёнь. Густой и тёплый воздух, солнце любовно и мягко согревает Оптинскую землю. Голубое лёгкое небо с белыми невесомыми тучками. Несколько домиков с огородами, прилепившихся рядом с монастырём. Щебечут птицы, петух важно кукарекает. Смотришь вдаль, и сердце замедляет своё биение, мир и покой царят в душе.

Рядом с киоском ― важные галки, шумные голуби, шустрые воробьи, ждущие от меня вкусных крошек. Самый крохотный и смелый воробышек дважды влетает через окошко ко мне в киоск и расхаживает по прилавку. Приходит важный рыжий кот и требует внимания. Кормлю его, и он, насытившись, укладывается на пороге, там, куда падают солнечные лучи. Греется на солнышке и мурлычет.

Уходя на обед в трапезную, забываю кота в киоске, не заметив, что он в тенёчек перешёл, за табуретку. Возвращаюсь назад, Миша ― о нём речь ещё впереди ― кричит: «Иди скорей, у тебя там кот торгует пирожками!» Я пугаюсь: «Батюшки, кошмар-то какой! Неужели проказник залез в пирожки? Ну всё, конец моему послушанию!»

Нет, рыжий и близко к ящикам с пирожками не подошёл, не обманул доверия. Видно сквозь окошко палатки, как он важно сидит на моём табурете, голова на уровне стола рядом с калькулятором. На подошедших паломников-покупателей смотрит важно и спокойно: дескать, всё в порядке, ждите, сейчас вы получите свои пирожки.

С утра послушание кажется лёгким и весёлым. Но к концу дня ноги болят, в голове гудит, соображаю плохо. И считаю уже медленно. Скоро нужно уносить столы и стулья, а послушника, который этим занимается, не видно. И тут на помощь приходит Миша.

Про Мишу, который не знает о кризисе

Миша достался мне по наследству от предыдущей послушницы монастырского киоска. Начинаю работу и вижу, что неподалёку подолгу сидит мужчина лет сорока пяти. Одет он худо, небрит, на голове лыжная шапочка. На ногах тапочки. А глаза добрые и ясные, как у ребёнка.

Миша помогал тем, кто нёс послушание в монастырском киоске. Нужны мужские руки: воды в бочку натаскать для чая, расставить столы и стулья утром и убрать их вечером или в случае дождя. Протереть столы и убрать одноразовую посуду, забытую покупателями-паломниками.

Вообще-то принести воды и расставить столы и стулья ― это послушание брата, который привозит хлеб и пирожки на тележке и увозит пустые ящики. Но он очень загружен работой, и не всегда его можно дождаться. А Миша тут как тут.

В выходные, когда народу в обители много, желающих попить чая с монастырскими пирожками так много, что я порой остаюсь без обеда. Выйти на улицу и прибраться некогда. А тут Миша:

– Водички принести, а?

– Давай тряпку, там детишки чай пролили, надо стол вытереть, во!

– Щас дождяра ливанёт, давай мебель твою начну убирать.

Миша сейчас нигде не работает. Решил отдохнуть летом. А осенью собирается опять устраиваться на работу. У Миши летние каникулы.

Знающие Мишу люди говорят, что он всю прожитую жизнь работал грузчиком. А этой зимой работал на мойке автобусов. Говорят, что он не пьёт. Очень добрый и кроткий человек. Но умственное развитие у Миши как у ребёнка.

Он говорит про себя:

– Я, это, не очень умный. Живу, во!

– Миша, как ты учился?

Смущённо улыбаясь, показывает один палец, а затем два пальца:

– Колы да двойки! Во! Восемь классов закончил!

– Миша, ты почему с работы ушёл?

– Автобусы мыл! Зимой! Во! А ты попробуй зимой холодной водой автобусы мыть!

У Оптиной иногда стоят нищие, просят милостыню. Миша денег не просит.

– Миша, ты на что живёшь? Ты не просишь милостыню?

– Не! Я машины мою. Мне за это дают денежку. А иногда ничего не дают. Смеются.

Сегодня Мише за работу дали сто рублей. Миша счастлив. Он гордо показывает мне сторублёвую бумажку: «Деньги!» Сидит за столом. Время от времени достаёт сто рублей, разглаживает, рассматривает, снова бережно кладёт в карман.

К киоску подходит блаженненькая Мария, она уже пожилая, но улыбка у неё как у ребёнка. На плакате, висящем на груди, написано: «Помогите сироте Марии на лекарства».

Миша суетится, подбегает ко мне:

– Во! Марии дай чаю! И пирожков! Это… С картошкой и булочку с маком! Во! Я заплачу! У меня есть деньги!

И Миша радостно протягивает свою драгоценность ― сторублёвую бумажку. Миша покупает Марии то, что любит сам, ведёт старушку, усаживает и радостно угощает.

Он счастлив. У него есть деньги, и он может потратить их на более нуждающегося человека. Миша радуется простым вещам ― солнцу и дождю. Чаю и булочке.

Воробьишке, клюющему крошки с его ладони. Рыжему коту за калькулятором. Возможности помочь людям. У Миши нет кризиса. Он не читает газет и не знает о нём.

– Миша, у тебя родители живы?

– Не! ― Миша отвечает коротко и отходит.

Сидит за столом, думает, видимо, о грустном, затем подходит:

– Алёнушка! А я свою мамочку знаешь где похоронил? На новом кладбище! У меня мамочка очень хорошая была. Она меня строго держала ― во! И любила! А теперь я один совсем. Плохо, Алёнушка, одному.

– Ну, ничего, Мишенька! Да и не один ты! Ты же со мной!

– Да, я с тобой! Я тебе помогаю, да?!

Мишу угостили конфетами. Он приносит их мне:

– Алёнушка, сестрёнка, конфеты, во!

Ему приятно поделиться своей радостью.

У Миши есть мечта.

– Алёнушка, а знаешь, хочу я свой домишко! У меня там банька будет, во! Хочу завести два поросёнка, барашка, гусей. Хорошо!

К киоску подходит милиционер:

– Миша! Мишка! Ты чо не бреешься? Ты у нас, этот, как ево, комильфо! Дон Жуан!

И обращаясь ко мне:

– Он вам не мешает?

Миша смущён словом «комильфо». Я вижу, что он очень деликатен. При всей простоте Миша своей скромностью и тонкостью чувств мог бы соперничать с самым образованным человеком. Миша краснеет и пытается улыбаться милиционеру, и я чувствую, как ему неудобно за грубые шутки. Душа у него детская и чистая.

Сегодня у Миши сплошные искушения. После милиционера к киоску приехал холёный мужчина на дорогой иномарке. Купил, долго выбирая, пирожок с рыбой и кофе. А потом подошёл к сидящему за столом Мише и, присаживаясь, бросил ему:

– Пшёл вон отсюда! Развелись тут, бомжи несчастные!

Миша покраснел и встал. Бросил взгляд в мою сторону и кротко отошёл от киоска.

Сел на бордюр рядом с колонкой. Сидит. Голову опустил.

Мужчина из иномарки подходит ко мне второй раз:

– Налейте, пожалуйста, ещё кофе.

Я глубоко вздыхаю. Мысленно прощаюсь с полюбившимся мне послушанием и отвечаю:

– Простите, но я не могу налить вам кофе, пока вы не извинитесь перед моим братом, которого вы только что обидели.

Мужчина поражён:

– Перед вашим братом?!

– Да, Миша ― мой брат. И ваш брат. Он очень расстроен. Утешьте его.

Я смотрю в глаза мужчине. Добавляю мягкости в голосе:

– Пожалуйста!

Выражение лица мужчины меняется. Как будто, встретившись взглядом со мной, он понимает меня и чувствует мою нежность к Мише.

Мужчина идёт к Мише, что-то говорит ему, хлопает по плечу. Они возвращаются вместе, и Мишу даже угощают кофе, хотя он деликатно отказывается. Мир восстановлен.

Мужчина садится в иномарку, вид у него весёлый. Он машет нам рукой и кричит:

– Привет Оптиной!

Мишин день кончается благополучно.

Кому-то Бог даёт ум, кому-то богатство, кому-то красоту. А Мише ― кроткий нрав и доброе сердце.

У киоска снуют Божьи пташки. Те самые, которые не сеют и не пашут. А Господь их кормит. Всем посылает милосердный Господь на потребу. По словам псалмопевца Давида, Господи, «насытишася сынов, и оставиша останки младенцем своим»! И крох этих хватит рабу Божьему Мише…

Почти детективная история о щенках и конце света

Многое можно увидеть и услышать у монастырского киоска. Трогательное и комичное, грустное и весёлое…

Вот ребятишки ― дети кого-то из паломников ― принимают трогательное участие в судьбе собаки и её щенков. С утра в большой коробке щенков выносят и предлагают желающим. «Подарок из Оптиной!»

Мамаша сидит рядом. Это большая беспородная белая собака. Взгляд умный, заботливый и грустный. От коробки не отходит, даже будучи голодной: переживает о своих детишках. Когда её кормят, еду берёт очень деликатно, внимательно смотрит на благодетеля.

Щенки толстые и забавные, многие останавливаются и любуются ими. Но брать домой не решаются: кто знает, какой величины и вида вырастут собаки из этих забавных щенков.

Один паломник веселит всех байкой про то, как мужик с медведем на ошейнике по рынку ходил. А когда у него спрашивали, кого он ищет, мужик сурово отвечал: «Да вот, ищу продавца, который мне год назад хомячка всучил недорого. Хочу познакомить его с подросшим хомячком!»

Все смеются и с опаской смотрят на пузатых щенков.

Мне тоже приходится принять участие в их судьбе. Ребятишки прибегают за большой коробкой. Приходится перекладывать товар и жертвовать коробкой.

Немного погодя:

– Налейте нам в миску тёплой воды!

Недоумеваю: рядом колонка, из неё воды можно набрать сколько угодно.

– Но там вода холодная! Щенки могут простудиться! Налейте нам, пожалуйста, тёплой кипячёной воды для наших щенков!

Забегаю в келью после обеда, взять старый шарф для щенков ― на улице похолодало.

В общей келье новая паломница. Одета в чёрное. Требует называть себя матушкой. Вид строгий, устрашающий, речи такие же.

Матушка вещает замогильным голосом о знамениях конца света. Вокруг ― испуганные паломницы. Слушают молча, с почтением. Подзывают меня, матушка «вербует» группу поддержки.

– Смотрите! Везде признаки антихриста! Крест попирают!

Мне в нос тычут тапки, на подошве которых узоры в виде ромбиков.

– Но это не кресты, это просто ромбики, сёстры! – говорю я успокаивающим голосом.

Взрыв негодования. Матушка возвышает голос:

– Наивная! Вот таких антихрист и обольстит в первую очередь! Нужна бдительность! Покажите, покажите ей, как крест попирается!

Где-то я это уже слышала ― а, да, у Гоголя в «Вие»: «Откройте, откройте мне веки!» Мне становится жутковато. Что же они мне покажут?

Мне торжественно подносят под нос женское гигиеническое средство, материал на котором в целях лучшей гигроскопичности сделан в виде ромбиков.

– Вот, смотри, смотри, как оскверняют распятие!

– Сёстры, здесь нет распятия. Это геометрический узор из ромбиков!

Теперь отношение ко мне меняется. Матушка в чёрном смотрит подозрительно:

– А ты кто такая вообще? Да ты православная ли?

Маленькая старушка выскакивает и ехидно докладывает:

– А я видела, как она щенков кормит!

Матушка в гневе:

– Соба-аки! Во свято-ом месте! Оскверняют обитель! Вот из-за таких, как ты, и приближается конец света!

Но народ уже потихоньку расходится, испуганный её напором.

Скорее беру шарф и ухожу.

Вечером заступаюсь за молоденькую паломницу. Она за столом газету читала, «Аргументы и факты». Эту газету я тоже читала. Купила её из-за речи Святейшего Патриарха Кирилла, напечатанной во всю третью страницу.

Матушка в чёрном неистовствует:

– Вы своими газетами мирскими, мерзкими, стол осквернили! Как мы теперь трапезничать будем?

Когда я заступаюсь за испуганную этим криком девушку, матушка окончательно теряет ко мне доверие. Взгляд убийственный. Я понимаю, что теперь я её враг.

На следующий день, как обычно, несу послушание в киоске.

День будний, в обители пустынно. Выхожу протереть столы, пока покупателей нет.

Вдруг дружный рёв. Ко мне знакомые ребятишки подбегают, лица перепуганные, взгляд дикий. Заикаются. Кое-как добиваюсь от них: пришла тётка в чёрном с дядькой в телогрейке, собаку на верёвке дядька утащил, а щенков эта тётка в лес понесла. Во-о-н она пошла! Ребята показывают в сторону реки.

Неужели топить? Мне становится страшно. Оглядываюсь вокруг. Никого из взрослых не видно.

– Ничего не бойтесь. Ничего страшного со щенками не случится. Найдите кого-нибудь из взрослых, какого-нибудь доброго мужчину. И идите за нами. Только одни не ходите! Всё поняли?!

Закрываю киоск на ключ и бросаюсь за скрывающейся из виду матушкой в чёрном. Мне жутко. Матушка явно не в себе. Конечно, она уже в годах, старушка, можно сказать. Но, с другой стороны, она меня ростом выше и тяжелее килограммов на двадцать. Догоняю её в роще.

В голову приходят ужасные картины: вот я разделяю участь щенков и тону в стремительной Жиздре. Смешно становится.

Матушка, конечно, не в себе, но ведь не станет же она меня топить!

Матушка действительно не стала меня топить. Она просто врезала мне как профессиональный боксёр – тяжеловес. И я впечаталась в ближайшее дерево.

Вот это удар! Кличко отдыхает! Тихонько сползаю вниз и оказываюсь сидящей на траве.

Во взрослом возрасте вроде бы я ни с кем в рукопашную не вступала. От шока не пытаюсь встать. Молча сижу и наблюдаю, как матушка кричит и размахивает руками перед моим носом.

Вот эта страсть матушки в чёрном к публичным выступлениям и помешала её блестяще задуманной операции по утоплению щенков и отодвиганию конца света.

К нам подбегают ребятишки. А с ними… отец Н. Ну конечно, умные мои детишки! Самый добрый дяденька ― священник. Дальнейшее происходит как в тумане. Матушка в чёрном неистовствует, почти прыгает. А отец Н. спокойно осеняет её несколько раз крестом.

И она сдувается, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. И куда-то пропадает. Отец Н. подходит ко мне и помогает подняться.

– Как голова, не кружится? Стоять-то можешь?

– Батюшка, это просто какой-то иронический детектив. Бабулька отправила меня в полный нокаут. Но сила у неё какая-то нечеловеческая.

– Да, вот в этом ты права. Сила нечеловеческая. Ну ничего, не бойся, больше ты с ней не встретишься. Давай-ка пойдём потихоньку.

Ребятишки радостные убегают вперёд вместе с коробкой и щенками.

А я отчего-то начинаю плакать. И, почти заикаясь, сквозь слёзы, рассказываю отцу Н. про газету, и про ромбики, и про конец света. Отец Н. успокаивает меня:

– Ну, ничего, ничего. Конец света, говоришь? Ничего-о, Господь милостив, поживём ещё. Успокойся, тише, тише. Всё хорошо. Смотри ― солнышко выглянуло. Весь мир Божий осветило. И травку, и людей, и пёсиков. Все Божии создания. Блажен, кто милует скоты. Иди с Богом, трудись. День – то только начинается…

Когда вечером я вернулась в келью, даже вещей матушки в чёрном не было видно. А на её койке сидела розовощёкая улыбчивая паломница с Украины.

Про Сашу и его сокровища

У киоска сегодня пустынно: будний день, а паломники приезжают в основном в выходные. Одинокий гость – паломник Саша. Любит монастырские пирожки и часто приходит попить чайку с пирожками. Наливаю Саше полную кружку горячего чая, он пьёт небольшими глотками и рассказывает о себе.

Раньше Саша работал мотористом на корабле. Несмотря на свою молодость, успел побывать в 24 странах мира. Саша любил весёлые и шумные компании. Мог много «принять на грудь». С одним выпьет, тот уснёт, а Саша к другому другу отправится, ему хочется общаться. Много было у него приятелей, многих он угощал. Хорошо зарабатывал, но так же быстро и тратил.

И вот как-то перестал он видеть в этой весёлой жизни смысл. Чего-то Саше стало не хватать. Плачет душа, ищет чего-то, а чего, сама не знает.

Один раз Саша ушёл из пьяной компании, потому что на душе стало очень плохо. И так бессмысленно всё показалось, что он отправился в храм. Приходит пьяный Саша в пустой храм, подходит к свечной лавке и начинает требовать священника:

– А где у вас тут поп – толоконный лоб?

– Не поп, а батюшка.

– Хорошо, мать, батюшка так батюшка. Подай мне сюда батюшку! Плохо мне, мать, очень плохо. Помоги.

В свечной лавке оказалась по-настоящему верующая женщина. Она не вызвала милицию, а строго сказала Саше:

– Батюшки сейчас нет. Служба давно закончилась. Вот тебе молитва Ангелу Хранителю. Это он тебя от пьяной компании оторвал и сюда привёл. Вставай вот сюда к иконам и читай вслух молитву!

И Саша не стал спорить.

Он сам не знает, как и почему, но беспрекословно опустился перед иконами на колени. Стоит и пытается читать молитву. А буквы разбегаются. Никак прочитать не может.

– Матушка, почитай мне!

И сестра из свечной лавки опустилась рядом с ним на колени. Стала громко молиться. И заплакала. Так и молилась она сквозь слёзы. А Саша плакал вместе с ней. Слушал, плакал и шептал:

– Господи, ведь Ты же есть! Помоги мне! Ангел мой Хранитель, помоги мне!

Когда они встали с колен, Саша почувствовал себя почти трезвым. Он вернулся домой.

И с этого дня всё в его жизни пошло по-другому. Исчезли пьяные компании. Саша поступил учиться в институт и поменял работу. Женился на верующей девушке. У них родился сыночек, Ярослав. «Хорошее имя ― Ярослав, ― говорит Саша. ― Когда маленький, можно звать Ярик или Ясик».

У Ясика режутся первые зубки, и Саша каждый день звонит домой.

Он приехал в Оптину на девять дней. Приезжает сюда уже семь лет подряд. Исповедуется, причащается, ходит на все службы и акафисты.

Саша оглядывается вокруг и бережно достаёт свои святыньки. Он показывает их мне ― это молитва-книжечка Ангелу Хранителю, старенькая, любовно обёрнутая в пакетик. Та самая, первая, молитва, которую дала Саше сестра из свечной лавки.

Затем Саша показывает бумажную иконочку святого Амвросия Оптинского, которую он приобрёл в свой первый приезд в Оптину. Иконочка потёрта на сгибах, но так же любовно обёрнута в полиэтиленовый пакетик. Эти иконочки Саша каждый раз прикладывает к мощам. Он хранит их в особом отделе бумажника.

Он бережно кладёт их обратно, при этом небрежно отодвигая крупные денежные купюры.

– Я эти иконочки всегда ношу с собой. Вот видишь ― по карману, будто невзначай, похлопаю ― здесь, со мной мои святыньки. Знаешь, деньги не боюсь потерять. Деньги ― что, их можно снова заработать. А вот иконочки ― это да! Это мои сокровища!

Да, Саша! Где сокровища ваши, там и сердце ваше будет. Помоги тебе Господи!

Про неслучайные случайности

Эта история паломницы Ольги. Ольга давно ездит в Оптину, окормляется у духовного отца – игумена А.

Вот о чём она рассказала:

«Перед приездом в Оптину были у меня заботы многотрудные. И вот во время этих забот-испытаний ещё раз убедилась я, что все случайности, происходящие в нашей жизни – не случайны.

Началась эта история холодным апрельским вечером нынешнего года, когда я спешила домой после работы. Устала, замёрзла. Погода холодная, сырая, слякотная. Сейчас, думаю, под горячий душ, а потом чайку ароматного, книгу, тёплый плед ― и в любимое мягкое кресло.

И вдруг вижу: у соседнего дома мужчина на костылях стоит. Вид у него совсем больной. Одет как бомж. Запах от него на версту дурной. Покачивается. Еле стоит на самом ветру.

Ну, думаю, стоишь и стой себе. Мало мне своих забот! Пошла к подъезду – оглядываюсь: стоит, покачивается, того и гляди упадёт. Стыдно мне стало.

Понимаешь, когда в храме проповедь слушаешь о том, кто мой ближний, – помнишь такую из Евангелия? Как мимо избитого и израненного разбойниками человека люди проходили и никто не останавливался? Все шли дальше по своим делам, как будто это их не касалось. И только один самарянин сжалился, перевязал ему раны и позаботился о нём. Вспомнила?

Так вот, когда читаешь Евангелие или проповедь слушаешь, возмущаешься: ну какие бесчувственные люди, как они могли мимо пройти? Не помочь в беде человеку?

Вот, думаешь: я бы ни за что мимо не прошёл! А потом проходишь и даже не замечаешь этого! Потому что израненный человек из Евангелия никак не связывается у тебя с бомжем, от которого дурно пахнет. Понимаешь?

– Понимаю, Олечка! Ну а дальше что?

– Ну что дальше? Вздохнула я тяжело, простилась в мечтах с пледом и чаем. Ну, думаю, похоже, горячий душ отодвигается на неопределённое время. Повернула назад. Подхожу и спрашиваю:

– Что с вами? Может, вам помощь нужна? А он посмотрел на меня и вдруг всхлипнул как ребёнок:

– Вы первая, кто остановился. Все мимо проходят. А я больше не могу стоять. Думаю, ну и ладно, упаду, значит, лежать буду. Замёрзну, значит, отмучаюсь. Не могу больше так жить, жизнь моя хуже собачьей.

Поняла я, что это надолго. Но делать нечего. Назвался груздем – полезай в кузов. Первым делом усадила я его на скамейку и спросила, где он живёт.

А он уже так замёрз, что губы не шевелятся. Показывает пальцем вверх. Ну, пошли мы с ним кое-как по подъезду, вверх по лестнице. Опирается он на меня полностью почти, а я только нос отворачиваю.

Думаю, вот «везёт-то» тебе, Оля, точно, пятый этаж! Оказалось, не этаж, а чердак! Так, думаю: в нашей жизни всегда есть место приключениям! Их даже искать не надо. Они находят нас сами. Привет самарянину!

Теперь меня надо будет подвергнуть полной санобработке. Иначе с работы завтра выгонят.

Поднялись кое-как. На чердаке у него куча тряпок – постель не постель, гнездо не гнездо. В общем, ужас тихий! И говорит он:

– Я третий день не ел ничего.

Сбегала я в магазин, принесла еды, домой забежала, чаю горячего в термос налила. Поднялась на чердак, покормила его, чаем напоила. Смотрю: порозовел немного. А то бледный был, краше в гроб кладут! И рассказал он мне, как на чердаке очутился.

Боря когда-то бросил жену с маленьким сыночком. Ушёл от них к другой женщине, с которой и прожил 20 лет. Про бывшую жену и сына и не вспоминал никогда. Ничем не помогал. С новой сожительницей отношения не оформлял, прописка у него была старая, у жены с сыном.

И вот пришло время, когда прошлое властно вторглось в жизнь Бори. Видимо, настал черёд платить по счетам. Сожительница умерла, а Борю из квартиры выгнали родственники этой женщины, заявившие о своих правах на наследство.

Куда деваться Боре? Жить-то где-то надо.

Отправился он по месту прописки. А там взрослый сын ему отвечает: «Я маленький тебе был не нужен. А теперь мне ты не нужен. Иди себе туда, где ты двадцать лет был». И Боря вернулся в дом, где прожил он двадцать лет, устроил себе постель на чердаке. И стал там жить. Скоро он потерял нормальный облик, от него стало дурно пахнуть. Соседи начали выгонять Борю с чердака. Потом он отморозил себе ноги. Увезли его в больницу. А потом он снова на чердак вернулся.

Начал сильно болеть. Несколько раз вызывали соседи ему «скорую», но потом и «скорая» перестала приезжать, потому что у Бори не было прописки.

Вот и сегодня вызвали «скорую», но она даже не приехала.

Я позвонила своему духовному отцу, и батюшка благословил меня привезти Борю в приют, который он построил рядом с Оптиной. Но сначала нужно было подлечить Боре ноги в больнице.

Ну, думаю, вот уж проблемы так проблемы! В такси его не посадят, может, и в больнице без прописки откажут.

А получилось всё так, как будто ангел нас охранял, все двери перед нами открывал и все препятствия устранял.

Вывела я Борю на улицу, подняла руку, голосую. Первая попавшаяся машина останавливается. И водитель соглашается отвезти нас в больницу.

Едем мы, я смотрю, а у него на панели – иконочка дорожная. Обычно на таких иконочках – Спаситель, Божия Матерь и Николай Чудотворец. А у этого водителя – ещё Амвросий Оптинский.

Я и спрашиваю: «Почему у вас иконочка Амвросия Оптинского?» Он даже немного обиделся: «А почему бы и нет, ― говорит: я в Оптину часто езжу, Оптинских старцев почитаю. Окормляюсь там у игумена А. Очень духовный батюшка!» А я обрадовалась и говорю: «Да это же мой духовный отец! Вот по его благословению Борю в больницу везу».

Смеётся водитель: «Ну, мы с тобой как в индийских фильмах: брат сестру нашёл! А и правда, мы с тобой ― духовные брат и сестра!»

Так что довёз он нас с Борей до больницы и денег не взял. Телефон оставил. Обещал помочь Борю в приют отвезти.

В больнице говорят: «Только с согласия главного врача можно вашего Борю в больницу положить. А к главному врачу на приём записываться нужно заранее!»

Только проговорили, смотрю – шепчут: «Вон главврач пошёл!» Подбегаю к строгому высокому мужчине в белоснежном халате и быстро выпаливаю: «Нужно в приют Борю отправить, а перед этим в больнице подлечить!»

А врач смотрит на меня внимательно и спрашивает: «Это какой такой приют?»

– Приют, ― отвечаю, ― рядом с Оптиной.

– Ну-ка, пойдёмте ко мне в кабинет. Вы не от отца А. будете?

В общем, сплошные «неслучайные» случайности. Главврач, как ты, наверное, уже догадалась, бывал в Оптиной, и не раз. И приходилось ему дело иметь и с игуменом А., и с его приютом.

Так что подлечили Борю и в приют отправили.

Видишь, наш мир и вправду тесен. И как же все мы тесно связаны между собой особой духовной связью!»

Так заканчивает Ольга свой рассказ. Я слушаю эту историю и думаю: «А я бы остановилась или прошла мимо?» И понимаю, что нет у меня уверенности в ответе…