Текст книги "Митрополит Вениамин (Федченков)"

Митрополит Вениамин (Федченков)
Сост. О. Л. Рожнева

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви

ИС Р15-502-0102

Серия «Люди Божии»

© Сретенский монастырь, 2015

* * *

 Владыка Вениамин говорил: «Человека ничто не может удовлетворить, кроме любви к Богу».

 Еще отмечал: «Премудрость Божия – мудрее нас!»

 Говорил также: «Жизнь не шутка, а подвиг, борьба…»

 Митрополит Вениамин (в миру – Иван Афанасьевич Федченков; 1880–1961) – выдающийся иерарх Русской Православной Церкви – прожил долгую, трудную и интересную жизнь, всецело отданную служению Богу, Святой Церкви и народу Божию. Господь судил ему проходить жизненное поприще в годы суровых испытаний, выпавших на долю нашей Церкви и Отечества.

 Родители будущего владыки горячо верили в Бога, были молитвенниками. Мама его ревностно молилась за своих шестерых детей и несла за них дополнительный пост – «понедельничала», постилась по понедельникам, помимо среды и пятницы.

 В детстве будущий святитель был опасно болен воспалением легких. Его мать дала обет Богу: если ребенок поправится, пойти с ним на благодарственное богомолье к святителю Митрофану Воронежскому. И вот двухлетний мальчик выздоровел, и мать выполнила обет. Когда она стояла с Иваном в храме святителя Митрофана, какой-то сторож-монах прозорливо сказал о ребенке: «Он будет святитель!» И пророчество сбылось.

 О родителях также сохранились такие воспоминания владыки: «Моя мать в последний раз моего посещения семьи весною 1918 года, провожая меня из дома, между прочим, сказала со слезами: „Трудно нам жилось! Но одно лишь скажу: отец у вас был святой!“ – „Почему святой?“ – „Уж очень терпелив был: во всю жизнь свою никогда не роптал“».

 Навсегда Иван запомнил, как, будучи в нужде, его родители отказались от доходной торговли вином, дабы сохранить свою совесть чистой. И сделали они это по просьбе сына – будущего святителя.

 Владыка очень чтил своих родителей и часто говорил о том, как многим мы обязаны нашим родителям, и вообще нашим предкам: «Личный наш подвиг, особенно в христианстве, может иметь немалое значение, но тут потребуются большие усилия, напряжение духа и воли, чтобы в короткий срок одной жизни добиться каких-нибудь значительных результатов и изменить и природные, и прирожденные (наследственные) наши свойства. И то для этого требуется, помимо всего прочего, особая Божественная помощь или сила благодати. Но и последняя не уничтожает индивидуальности, полученной уже от рождения, а только исправляет ее, усиливая доброе и ослабляя недостатки. И лишь исключительные люди, святые, добиваются этими путями великих результатов. Но и они, так или иначе, хотя бы в силу наследственной энергии, решимости, многим обязаны предкам и родителям».

 Еще говорил: «Например, из житий святых мы ясно видим, что у большинства их родители были уже благочестивы или, по крайней мере, один из них. Исключения редки. И лишь был единственный период в жизни человечества, когда из недостойного прошлого выросло поразительное поколение миллионов обновленных людей: это христиане первых трех веков. Божия благодать влила в них новые колоссальные силы, и история была свидетельницей невероятного чуда: двенадцать рыбаков, учеников Христа Господа, перевернули весь мир!»

 Наставления и молитвы родителей будущего святителя не прошли даром: трое сыновей пошли по духовному пути: один стал священником, другой – митрополитом, третий окончил духовную академию. Все они стали ревностными молитвенниками.

 Владыка Вениамин много наставлял о молитве. Он говорил: «Ведь Бог только того и желает, чтобы давать, святить, спасать, избавлять нас! И притом Он все это делает Сам, нам же остается лишь просить Его, молиться!»

 Еще говорил: «И даже от грешника не требуется в молитве ни подвигов особых, ни усиленной собственной борьбы, а лишь просить: оставь, прости, покрой!!! Разве одно лишь ставится условие – „как и мы прощаем“. А в прочих прошениях не ставится уже никаких наших дел. Только молись, только проси! И Он все устроит…»

 Он же говорил: «Даже и о „хлебе“ позволено молиться, хотя и совсем не высоко это для верующего. Значит, и с нашими маленькими нуждами мы с надеждой можем прибегать к нашему Отцу. И потому, когда читаешь молитву Господню, пусть в твое сердце войдет мирный дух, дух надежды, что Он все слышит, что Он все может, что Он все хочет сделать нам благое».

 Владыка приводил такое впечатление о молитве из своей юности: «Когда, бывало, я читал молитву Господню, то мне непонятно было: зачем нужно просить Бога о таком предмете, как насущный хлеб, ведь хлеб-то был в изобилии даже у любого нищего! В молодости я видел такого в моем округе: у него всегда были довольно полны два мешка, один для муки, другой для „кусков“, то есть для ломтей хлеба. И мне казалось, что чего-чего, а хлеба-то уже всегда всем хватит. Зачем же просить его у Бога: „даждь нам“? Прошло после этого много лет. Я жил тогда в Москве, будучи членом Церковного Собора. Началась революция. И нам не хватало простого хлеба! Тогда я был в Москве, и нам давали всего лишь по одной восьмой фунта в день, да и тот был с кострикой. Однажды я шел по улице и увидел голодную, шатающуюся небольшую собаку: она беспомощно пошаталась-пошаталась и околела. Вот тогда я понял: да, и о хлебе насущном нужно молить и просить Бога! Иначе можно от голода погибнуть!»

 Владыка учил во время молитвы изгонять всякие посторонние помыслы: «Помыслы постоянно владеют нами. Одни – устраивают в нашей душе куплю-продажу, вносят в нее шум и смятение, как на рынке; другие – устраивают собрания и совещания, вносят те или другие рассеяния. Третий разряд мыслей – вбежавшие случайно, незаметно. Все эти мысли нужно изгнать. Проверить себя нужно, верны ли мы Христу, не оскорбили ли Его, не ушли ли от Него».

 Еще владыка наставлял о значении мира душевного: «Ничто так благотворно не действует на душу, как мирное состояние. Врагу спасения оно особенно досадительно, ему всячески хочется нарушить его, вывести человека из мирного устроения, ввести ссоры, злобу, досаду, ропот. Оттого, молясь о ниспослании мира на душу, чувствуй себя, как дощечка среди бушующих волн, почувствуй свою беспомощность и проси помощи у Господа».

 Митрополит Вениамин вспоминал о спасительной силе молитвы: «Как-то, выходя на литургию, мы забыли взять ключ и захлопнули за собою дверь; она механически заперлась, и чтобы ее отворить, нужен был особый винтовой ключ. После литургии рассказали эконому отцу Макарию о нашей оплошности. Ничего не сказав, он взял связку ключей и пошел к нашему жилищу, поднял с полу тоненькую хворостинку, отломил от нее кусок, приложил к сердечку ключа и стал вертеть… Но сколько мы ни трудились, было напрасно, ключ беспомощно кружился, не вытягивая запора. „Батюшка, – говорю я ему, – вы, видно, слишком тоненькую вложили хворостинку! Возьмите потолще, тогда туже будет!“ Он чуточку помолчал, а потом ответил: „Нет, это не от этого… А оттого, что я без молитвы начал“. И тут же истово перекрестился, произнося молитву Иисусову: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго“. Начал снова крутить с тою же хворостинкою, и замок сразу отперся. После я и на своем, и на чужом опыте много раз проверял, что употребление имени Божия творит чудеса даже в мелочах».

 Вспоминал владыка еще такой случай: «В устройстве храма мне помогал друг – студент А. А. У-в. На алтарной стороне нужно было повесить несколько икон. Юноша начал вбивать в стенку гвозди, но они попадали на камни и гнулись. Увидев это и вспомнив отца Макария, я сказал: „А вы сначала перекреститесь и молитву сотворите, а потом уж выбирайте место гвоздю“. Тот послушно исполнил это. Помолился и наставил гвоздь в иное место, ударил молотком, и он попал в паз, между камнями. То же самое случилось и со вторым гвоздем и с прочими».

 Владыка рассказывал еще: «Был подобный случай и с отцом Иоанном Кронштадтским. Встав рано утром, около трех часов, он, по обычаю, должен был читать утреннее правило ко причащению. Но никак не мог найти этой книжки. Безуспешно пересмотрев все, он вдруг остановился и подумал: „Прости меня, Господи, что я сейчас из-за поисков твари (книги) забыл Тебя, Творца всяческих!“ – и немедленно вспомнил место, куда он вчера положил книгу. Потом в жизни я многим рассказывал об этих случаях. И сам нередко на опыте проверял истинность слов „сурового“ отца Макария: „Без молитвы начал“».

 Владыка вспоминал, как они с братом по молодой горячности решили переплыть реку, а один крестьянин пытался их отговорить. Не сумев отговорить, он сказал только: «Спаси вас Христос!» В середине реки отец Вениамин почувствовал усталость, стал тонуть, и чуть было не погиб. Спасение подоспело чудесным образом. Спустя много лет владыка вспоминал: «После я не раз вспоминал об этом спасении. И всякий раз мне припоминался мужичок с лошадью и его благословение нас именем Божиим: „Спаси вас Христос!“ Я верую доселе: это оно, имя Господне, спасло нас от явной смерти. Чудно имя Господне!»

 Когда Иван был студентом второго курса Петроградской духовной академии, он с группой студентов паломниками поехали в Валаамский монастырь. Там юноша встретился с насельником Иоанно-Предтеченского скита прозорливым старцем схимонахом Никитой, который пророчески назвал его «владыкой» и отнесся к нему почтительно, как к архиерею. Через четырнадцать лет после беседы со старцем-схимонахом Никитой отец Вениамин был хиротонисан во епископа в Симферополе.

 Другой подвижник – старец Гефсиманского скита при Троице-Сергиевой лавре иеромонах Исидор (Козин; †1908) – также предсказал будущему митрополиту его жизненную дорогу. Старец Исидор учил юношу жить по заповедям Божиим, заботясь в первую очередь о духе, а потом о форме.

 Владыка вспоминал, как в юности обратился к отцу Исидору за советом о выборе монашеского пути. А старец вместо разговоров о монашестве благословил юношу принять участие в судьбе несчастного безрукого калеки Ивана Федоровича, человека с крайне тяжелым характером, сделав на письме этого калеки приписку – цитату из Псалтири: «Заповедь Господня светла, просвещающая очи» (Пс. 18, 9). Иван стал помогать калеке и впоследствии вспоминал: «Так мало-помалу раскрывается ответ отца Исидора о моем монашестве. Я думал преимущественно о форме, а он – о духе. Я полагал, что вот примешь постриг, наденешь иноческие одеяния, и будто главное уже сделано. А батюшка обращал и мою душу и мои мысли к исполнению заповедей Божиих, к следованию закона Господня».

 Владыка вспоминал о своей помощи безрукому калеке в течение одиннадцати лет и о том, как ему самому полезно было узнать собственную немощь, собственное несмирение и неумение поладить с другим человеком, пусть и вздорным: «И теперь, поработав не в мечтании о „святости“, а в действительном опыте осуществления самых начальных букв алфавита добра, то есть исполнения заповедей Божиих на Иване Ф-че, я сразу увидел себя: кто же я такой? „Какой он трудный!“ – вырвалось у меня признание… Но не один он был трудный, а я прежде всех был „трудный“ для добра. А мечтал о монашеской „святости“. О, далеко еще до цели… Да я тогда и не понял еще себя. Я все винил другого, а не себя».

 И владыка делал вывод: «…Мы, молодые студенты, увлекались другим, – не скажу карьерой. Нет, но мечтаниями о горячей любви к Богу, о подвигах святости, о высокой молитве. А до этого-то нужно было еще долго исполнять заповеди Божии. И только исполняя их на деле, научишься всему; и, в частности, прежде чем возноситься еще в заоблачные сферы созерцания, молитвы, святости, человек, пробующий исполнять заповеди Божии, увидит сначала самого себя, свои немощи, свое несовершенство, грехи свои, развращенность воли своей, до самых тайников души».

 Владыка Вениамин говорил: «Мы, современные люди, так стали эгоистичны, самолюбивы, что и не задаемся даже такой мыслью, чтобы молиться за всех. Каждый живет сам по себе и для себя. Эта „самость“ наша есть главное зло в мире».

 Когда отца Вениамина хиротонисали во епископа, на другой день хиротонии он как новопоставленный архиерей обязан был служить первую свою епископскую литургию. Позднее владыка вспоминал: «Все шло обычно. И вот дошли уже до „Отче наш“. По прежней привычке я, вникая в слова молитвы, хотел молиться о себе лично: „Боже мой… Хлеб даждь мне… Оставь грехи мои…“ и так далее – все лишь о себе одном… И вдруг в начале же молитвы при слове „наш“ я почувствовал, что не имею права молиться только о себе самом, а должен молиться за всех. Нелегко это объяснить. Но помню, что мне блеснули такие мысли: „Ты теперь епископ: ты не себе уже принадлежишь, а всем, ты представитель Христа Спасителя и Его апостолов, а они были ходатаями не за себя, а за весь мир. И отныне и ты должен просить за всех, как за братьев и чад Божиих…“»

 Владыка в своих книгах неоднократно делился духовным опытом. Он рассказывал, как однажды Господь попустил ему искушение, для того чтобы он стал опытнее духовно и смог помочь страждущему: «По милости Божией, я отслужил в добром духе воскресную литургию и приехал в монастырь. После принятия пищи, через некоторое время, я вдруг, без каких бы то ни было особых причин, почувствовал тоску. Не зная, чем объяснить ее, я пробовал заняться церковной музыкой, но это не помогло. Тогда я стал молиться; однако и это не принесло мне мира. Стал размышлять: отчего бы это могло быть? Ответа не получилось. И осталось мне одно: терпеть без смущения, положившись на волю Божию. Что же случилось? Через два-три часа пришел ко мне знакомый близкий человек и спрашивал меня, что ему делать – на него напала необъяснимая тоска! Я, пережив ее на своем опыте, успокоил его. И тогда я понял, что Господь попустил мне это искушение, дабы я испытал его лично, чтобы потом со своего опыта мог утешить и помочь бедному брату своему».

 Владыка наставлял: «Большею же частью скорое обращение с молитвой к Богу – хотя бы с краткой, мгновенной просьбой, или – с одним словом „Господи“, тотчас возвращает мир. Если же он еще не водворяется в сердце, то – по какому-либо особому Божественному Промышлению; и тогда нам следует терпеть эту тугу, пока она не пройдет или же не вскроется какая-либо особая цель этого».

 Владыка Вениамин (Федченков) прожил долгую жизнь – восемьдесят один год – и был свидетелем многих переломных событий двадцатого века. Он хорошо знал жизнь народа: отец его происходил из крепостных крестьян, а мать была дочерью дьякона, но не менее хорошо знал деяния и помыслы сильных мира сего. Владыка встречался и имел беседы с императором Николаем II и его супругой Александрой Федоровной, митрополитом Сергием (Страгородским), впоследствии патриархом и митрополитом Антонием (Храповицким), епископом Феофаном (Быстровым), генералом П. Н. Врангелем и многими, многими другими выдающимися деятелями.

 Трижды встречался владыка со святым и праведным отцом Иоанном Кронштадтским, при этом один раз сослужил ему на Божественной литургии. Был близок духовно оптинскому старцу отцу Нектарию, к которому неоднократно обращался за разрешением трудных вопросов. Был близок по духу со святителем Лукой, архиепископом Симферопольским и Крымским (†1961), знаменитым святителем-хирургом, подвижником благочестия, ныне прославленным в лике святых.

 Владыка по приглашению генерала П. Н. Врангеля возглавлял военное и морское духовенство Русской армии Юга России, принимал участие в организации дней всенародного покаяния, в организации крестных ходов.

 Святитель прошел вместе с белыми до конца и вынужден был покинуть пределы России в ноябре 1920 года. Жизнь свою за рубежом называл беженством, оплакивая вынужденную разлуку с Родиной.

 Он жил в монастырях и преподавал в Православном богословском институте имени преподобного Сергия, подвизался в пустынном скиту святого Саввы Сербского.

 За свою верность и преданность Матери-Церкви владыке Вениамину много пришлось выстрадать. Ему предложили оставить Сергиево подворье в Париже, где располагался Свято-Сергиевский православный богословский институт. Долго скитался он по разным местам, находя приют у разных своих знакомых.

 В 1931 году вместе с небольшой группой эмигрантов, оставшихся верными Московскому Патриархату, епископ Вениамин провел епархиальное собрание, на котором было принято решение о создании прихода в честь трех Вселенских святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и святителя Тихона Задонского. На rue Pеtel, 5 был арендован гараж, в его подвале устроен храм. Храм получил статус патриаршего подворья и стал известен как Трехсвятительское подворье (Московского Патриархата). На верхнем этаже была устроена типография во имя отца Иоанна Кронштадтского. Священники храма существовали исключительно на скудные пожертвования прихожан.

 Митрополит Антоний Сурожский рассказывал о владыке Вениамине: «Я помню, как-то на Трехсвятительском подворье – я пришел почему-то поздно и вижу: владыка Вениамин лежит на каменном полу, завернувшись в свою черную монашескую мантию, даже без подушки, – просто лежит. Я ему говорю: „Владыка, что вы здесь делаете?“. – „Ты знаешь, я здесь спать устроился“. – „Как, у вас разве комнаты нет?“ – „Знаешь что, сейчас на моей кровати спит один нищий, на матрасе другой, еще один спит на подушках, а еще другой – на моих одеялах. Так я здесь устроился, потому что в мантии моей мне тепло“».

 С 1933 года владыка был назначен архиепископом Алеутским и Северо-Американским Московской Патриархии. В первое время своего служения ему приходилось спать на полу, подметать улицы, он нуждался, но делился последним с бедствующими.

 Приходилось владыке терпеть оскорбления за верность Матери-Церкви. Как-то после одного собрания для безопасности ему предложили выйти через запасной выход. Владыка же решил идти, как и входил, через главный вход. Кто-то бросил в него окурок, послышались оскорбительные выкрики раскольников. Но архиепископ Вениамин невозмутимо и мужественно сохранил свое достоинство.

 При всех скорбях и лишениях, выпавших на долю его самого и его сотрудников, владыка неизменно благодарил Бога и молился за своих врагов и гонителей. Свидетельство тому – страницы его дневников и «сорокоустов». Они же свидетельствуют о том, как умел просить владыка прощение, как сносил с христианской кротостью и смирением поношения и гонения.

 Старец говорил: «И удивительное дело! Как только человек начнет молиться за кого-нибудь, тотчас же этот человек станет уже не „чужим“ ему. Опыт всякому из нас показывает это. Стоит лишь начать упоминать, хотя бы только упоминать умом и языком, имя человека, как он начинает нам быть уже близким. Больше того: если мы хотим выбросить из сердца своего яд злобы к „врагу“ нашему, то нужно молиться за него. И почти в то же самое время, и уже во всяком случае скоро, мы увидим, как вражда исчезает. А если больше молиться, то не только сам почувствуешь мир ко „врагу“, но и тот переменится к тебе. Господь сотворит чудо любви».

 Говорил также: «Полезны нам и обиды, особенно несправедливые; через них прощаются нам прежние грехи. И, во всяком случае, они обнаруживают скрытую в нас гордость».

 22 июня 1941 года, в день начала войны, митрополит Вениамин произнес вдохновенную проповедь в церкви Серафимовского подворья Русской Патриаршей Церкви в Нью-Йорке, в которой выразил свое твердое упование на то, что предстоящие тяжелые испытания попущены Промыслом Божиим «ко благу нашей Православной Церкви и Родины», а затем отслужил первый молебен всем святым земли Русской о даровании победы православному народу русскому.

 В первый же день Великой Отечественной войны владыка пророчески провозгласил: «Все кончится добром!»

 Владыка активно занимался сбором помощи для Красной армии, сражавшейся с фашизмом. Был избран почетным председателем Русско-американского комитета помощи России и получил право беспрепятственного доступа с докладом к президенту США.

 В 1948 году святитель вернулся на Родину. В Америке он оставлял епархию, объединяющую пятьдесят приходов Московской Патриархии (а до его служения не было ни одного!). На Родине он трудился митрополитом Рижским и Латвийским, управлял Ростовской епархией, затем был назначен на Саратовскую кафедру.

 Старец не приспосабливался к новой власти, не заискивал перед могущественными уполномоченными. О трудах святителя на Саратовской кафедре владыка Антоний, митрополит Сурожский, вспоминал так: «К нему пришел уполномоченный. Это было еще в сталинские времена. И вот, он сказал, что он – уполномоченный по делам Церкви и хочет с ним поговорить. Владыка Вениамин его спрашивает: „Ах да, вы коммунист и верующий?“ – „Нет, я безбожник“. – „Вон!“ – встал и сказал владыка Вениамин. Тот несчастный вылетел, и через два дня владыка Вениамин тоже вылетел».