Текст книги "Архимандрит Павел (Груздев)"

АРХИМАНДРИТ ПАВЕЛ (ГРУЗДЕВ)

НАСТАВЛЕНИЯ, СОВЕТЫ, ВОСПОМИНАНИЯ

Старец архимандрит Павел (Груздев) говорил: «Ищите прежде Царствия Божия, а остальное все приложится вам! Потихоньку да помаленьку».

Часто повторял: «Унывать грешно, а скорбеть должно».

Говорил также: «Родные мои… У совести нет зубов, а она загрызет до смерти… Не теряйте совесть! Совесть потерять – самое страшное».

Он же говорил: «Если кто от тебя заплачет – ух!»; «Не бойся сильного грозы, а бойся слабого слезы…»

Отец Павел некоторым благотворителям советовал: «Не строй церковь, пристрой сироту, из-за сирот и церковь сияет».

Старец наставлял: «Что легко приобретается, то легко и теряется. Таков естественный порядок, кто мало потрудился, тот мало и приобрел».

Еще наставлял: «Употреби труд, имей мерность – богат будешь! Не объедайся, не опивайся – здоров будешь! Твори благо, избегай злаго – спасен будешь!»

Архимандрит Павел (Груздев)

Отец Павел часто повторял: «Лучше свой сноп, чем чужая копна».

Еще повторял: «Доброму человеку и чужая болезнь к сердцу».

Он еще говорил: «Бедный-то ох, а за бедным-то Бог».

Наставлял также: «Не ищи красоты, а ищи доброты».

Старец нередко помогал семейным людям в разрешении конфликтов и проблем, утешал: «И горшки в печи лбами стукаются».

Когда отца Павла спрашивали, как надо молиться, он отвечал: «Как умеешь, так и молись».

Еще говорил: «День трудись, а ночь молись».

О посте говорил: «Поститься да молиться, когда люди не видят… Ты молоко-то пей, а из людей кровь не пей».

Одной слишком разговорчивой женщине советовал: «Дай пост устам твоим!»

Говорил также: «Где родился, там и пригодился, а умру, от вас не уйду».

Архимандрит Павел (Груздев) – великий старец Русской Православной Церкви. С детских лет он жил в монастыре, служил Богу и Церкви, много лет провел в ссылках и лагерях как исповедник православной веры. Стяжал множество даров Святого Духа: прозорливость, духовное рассуждение, пламенную веру, горячую молитву и любовь Христову.

Старец утешал, вразумлял, советовал, поддерживал, помогал своей молитвой огромному количеству страждущих, скорбящих, нуждающихся в духовной поддержке, совете, ободрении.

Свои дары, свою духовную высоту он скрывал, иногда юродствуя.

Отец Павел не был выдающимся богословом, не оставил после себя толстых томов книг и многословных поучений, но сама его жизнь назидательна и поучительна.

Он родился в Мологском уезде Ярославской губернии в бедной крестьянской семье Груздевых, у супругов Александра и Александры. Благочестивые родители воспитывали детей в любви к Богу и ближним, приучали помнить и чтить предков.

Павел Груздев в детстве

Когда началась Первая мировая война, отца семейства Груздевых забрали на фронт. Матери было не по силам кормить большую семью, и она послала Павёлку просить милостыню.

Голодный, измученный, он пришел как-то в мологский Афанасьевский женский монастырь. Вспоминал: «В детстве пришел я к своим теткам в монастырь, они все три были монахини. Евстолия – коровница, Ольга – иконописка, Елена – просфорница. Отцовы сестры». Жалкий вид ребенка тронул сердца монахинь, и сестры решили просить разрешения оставить его в обители.

Мать Евстолия повела крестника к игуменье. Отец Павел вспоминал: «Пришли. В ноги бух! Игуменья и говорит: “Так что делать, Павлёнко! Цыплят много, куриц, пусть смотрит, чтобы воронье не растащило”… Цыплят пас, потом коров, лошадей. Потом… стал к алтарю ходить, кадила подавать, кадила раздувать…»

Еще вспоминал: «В день святителей Афанасия Великого и Кирилла, архиепископов Александрийских, в нашу обитель приезжали отовсюду, в том числе и священство: отец Григорий, иеромонах с Толги, архимандрит Иероним из Юги, настоятель Адрианова монастыря, иеромонах Сильвестр, пять-шесть батюшек еще. Да на литию-то как выходили, Господи! Радость, красота и умиление».

Павёлка научился трудиться и молиться по-монашески. Зимой он возил дрова, летом работал в огороде, пас монастырскую скотину. К восемнадцати годам юноша, помогая сестрам, исполнял всю тяжелую физическую работу в монастыре.

Патриарх Тихон, гостивший в Мологской обители, благословил послушника Павёлку носить подрясник, своими руками надел на него ремень и скуфейку, тем самым как бы дав ему свое святительское благословение на монашество. Эти подрясник, скуфейку и четки отец Павел хранил всю жизнь, сберег их, пройдя через все испытания.

Недолгое время Павел был судебным заседателем: «Первым вошел в зал заседания я, за мной Ольга. Батюшки! Родные мои, красным сукном стол покрыт, графин с водой… Я перекрестился. Ольга Самойловна толкает меня в бок и шепчет мне на ухо: “Ты, зараза, хоть не крестися, ведь заседатель!” – “Так ведь не бес”, – ответил я ей. Хорошо! Объявляют приговор, слушаю я, слушаю… Нет, не то! Погодите, погодите! Не помню, судили за что – украл он что-то, муки ли пуд или еще что? “Нет, – говорю, – слушай-ка, ты, парень – судья! Ведь пойми, его нужда заставила украсть-то. Может, дети у него голодные!” Да во всю-то мощь говорю, без оглядки. Смотрят все на меня и тихо так стало… Пишут отношение в монастырь: “Больше дураков в заседатели не присылайте”. В 1928 году Павла признали негодным и к службе в армии из-за “слабого умственного развития”».

Отец Павел писал о закрытии Афанасьевского монастыря: «3 (16) января 1930 года была последняя служба в храме. После окончания литургии всех верующих вытолкали из храма, а все колокола поскидали и перебили». Так Павлу пришлось покинуть обитель, приютившую его с детства.

Его отец обратился с письмом к бывшему своему боевому товарищу, отцу Ионе, иеродьякону Хутынского монастыря под Новгородом: «Я к тебе пришлю Павёлку». Монахов в Хутыни было в то время уже очень мало, наместником до последних дней оставался архимандрит Серафим. И хутынская братия с радостью приняла двадцатилетнего чтеца и звонаря Павлушу Груздева из разрушенной Мологской обители.

Хутынский монастырь

В Хутыни Павел пел и читал на клиросе с монастырской братией, звонил в колокола по мологской своей выучке, следил за порядком и чистотой у раки с мощами преподобного Варлаама. Одновременно приходилось трудиться на благо государства – работал на Деревяницкой судостроительной верфи.

В Хутынском монастыре, с благословения епископа Алексия (Симанского), будущего патриарха, Павла постригли в иноки.

Через четыре года обитель закрыли. Единственным, что разрешили отцу Павлу милицейские чины взять на память из обители, была икона преподобного Варлаама. С этой иконой, словно самой дорогой святыней, Павел (Груздев) покинул Новгород 6 мая 1932 года…

Позднее, в лагере, в трудных обстоятельствах взмолится отец Павел: «Преподобне отче Варлааме! Я у тебя четыре года жил, угодник Божий! Я твою раку, около мощей-то, всегда обтирал! Помоги мне, отче Варлааме, и мои грехи-те оботри, омой твоими молитвами к Господу нашему, Спасителю Иисусу Христу!»

После закрытия монастыря инок Павел несколько лет жил на родине, работал на скотном дворе государственной селекционной станции. Родная деревня попала в зону затопления Рыбинского водохранилища. В 1938 году с отцом они разобрали избу, сплавили ее по Волге до Тутаева и там, на левом берегу, собрали. Здесь и жил отец Павел с родными, работал на базе «Заготскот», ходил в церковь, пел на клиросе, пономарил.

В 1938 году его арестовали. Обвинение гласило: «Обвиняемый Груздев, будучи участником антисоветской группы с 1938 по 1940 год размножал для группы антисоветские стихотворения, хранил у себя частицы мощей, несколько сот печатных изображений святых и при помощи этого проводил антисоветскую агитацию против существующего строя в нашей стране».

Выпущен за недостатком вины, снова арестован в 1941 году как социально опасный элемент. Отец Павел вспоминал, как в ярославской тюрьме, в ночном кабинете следователя, пятна крови от бесчисленных издевательств и побоев въелись в пол. Пятнадцати заключенным, среди которых был он сам, не хватало воздуха в тесной одноместной камере, поэтому они, чтобы подышать, по очереди припадали к дверной щели у пола.

На допросах отца Павла избивали, слепили глаза. Здесь он начал терять зрение. Следователь кричал на него: «Ты, Груздев, если не подохнешь здесь в тюрьме, то потом мою фамилию со страхом вспоминать будешь! Хорошо ее запомнишь – Спасский моя фамилия, следователь Спасский!» Отец Павел вспоминал о следователе без злобы, с шуткой: «Прозорливый был, зараза. Страха, правда, не имею, но фамилию его не забыл, до смерти помнить буду. Ведь все зубы мне повыбил, вот только один на развод оставил».

Следователь добивался, чтобы он сказал, что Бога нет. «Есть, дяденька». Ему зуб выбили. Опять – скажи «нет». – «Есть, дяденька, есть!» Опять выбили. «Ну где на вас зубов напасешься?» – «Я тебя сгною». – «Не сгноил, – вспоминал отец Павел. – Я-то до сих пор жив, а он, бедный… Через два года и его, и товарищей расстреляли… Ему надо было, чтоб я сказал, что Бога нет, а Он есть».

Отец Павел вспоминал, как везли его с другими заключенными в декабре 1941 года в лагерь. Заключенные ехали в вагонах стоя – так тесно было, им ничего не давали ни есть, ни пить. Привезли и отправили в баню: «Дали по ковшичку воды – горячей и холодной, так все ковшик горячей сразу же и выпили». Такая вот банька…

Шесть долгих лет лагерей под Вяткой: голод, холод, непосильный труд. В лагере отец Павел обслуживал железнодорожную ветку, по которой из тайги вывозился лес с лесоповала. Многих людей спас он от голодной смерти, имея пропуск на свободный выход и вход в зону: «Хочу в лес иду, а хочу и вдоль леса… Но чаще в лес – плетеный из веточек пестерь в руки беру и – за ягодами. Сперва землянику брал, потом морошку и бруснику, а грибов-то! Ладно. Ребята, лес-то рядом! Господи Милостивый, слава Тебе!» Охранники концлагеря называли отца Павла «святоша».

В первую суровую лагерную зиму 1941/1942 года уголовники как-то оставили отца Павла без обеда: «Только баланды получил, несу – подножку подставили, упал. А под веничком был у меня спрятан кусочек хлебца – маленький такой, с пол-ладони, столько давали хлебца в день. Украли его! А есть хочется! Что же делать? Пошел в лес – был у меня пропуск как у бесконвойного – а снегу по колено. Может, думаю, каких ягод в лесу найду, рябины или еще чего. И смотрю – поляна. Снега нет, ни одной снежинки. И стоят белые грибы рядами. Развел костер, грибы на палку сырую нанизал, обжаривал и ел, и наелся».

Из лагеря отец Павел писал домой: «Митя, сходи к моей маме, утешь ее, пусть обо мне не расстраивается. Если ж и не вернусь, то что уж, пусть не печалится, а я своей участью доволен и ни капли не обижаюсь. Не все пить сладкое, надо попробовать и горького, но горького пока что я не видел».

Отец Павел (Груздев)

После тюрем и ссылок отец Павел мог босиком ходить по снегу даже в тридцатиградусный мороз. Он поделился как-то: «Когда был в заключении, пилили дрова. Как все сядут отдохнуть или покурить, так я бегу за костер Богу молиться. Один раз меня увидели и за это привязали к березе, а сапоги сняли. Снега было по колено. Я стоял до тех пор, пока снег не растаял под ногами до земли. Думал все – заболею и умру. А я и не кашлянул. Вот с тех пор у меня ноги и не зябнут. Я бы мог ходить все время босиком, но не хочу народ смущать».

О своей работе в лагере на железной дороге отец Павел рассказывал такой случай: «…Прошел я свой участок пути до конца, все тщательно проверил и доложил начальнику об исправности пути… Мчится наш паровоз сквозь ночную мглу, и вдруг – толчок! Но ничего, понеслись дальше, только начальник мой рассердился… И вдруг – вторичный толчок! Начальник рассвирепел: “В карцер посажу!!!” А как приехали, я обратно по путям побежал: надо ж разузнать, что за толчки были, ведь поезд пойдет, храни Бог, что случится. Гляжу – на путях лошадь лежит без головы. Бог дал мне силы, еле-еле стащил я труп с рельсов в сторону, дальше пошел… И что же: еще одна лошадь с отрезанными ногами лежит на рельсах… Стащил я и эту тушу в сторону и пошел к сараю, где должен был быть пастух… И слышу я какие-то хрипы. Вхожу в сарай, а там пастух висит. Я скорее вскарабкался, перерезал своим инструментом веревку. Тело грохнулось на землю. Я давай его трясти, ворочать, по пяткам бить. Нет пульса! Но я не унимаюсь, молюсь: “Помоги, Господи, коль Ты послал меня сюда в последний его момент”… Стал снова пульс щупать. Слышу – сердце бьется у пастуха… Прибежал я в санчасть, доложил».

Протоиерей Сергий Цветков, духовное чадо старца, говорил об этом случае: «Особенно меня всегда умиляло, как отец Павел спас немца-заключенного, у которого коней задавило дрезиной. Сначала из петли его вынул, а потом на суде защищал. Ему самому расстрелом грозят за то, что он фашистскую морду защищает, а он им в ответ: “Можете меня расстрелять, только он не виноват”. И суд этого немца оправдал. И немец этот каждое утро приходил к постели отца Павла и клал ему кусок от своей хлебной пайки, – так он был ему благодарен».

Отец Сергий вспоминал: «О лагере батюшка вообще рассказывал немало. Рассказывал как бы между прочим, даже и не о себе. Но из этих рассказов я узнал, например, что он весь свой срок вставал за час до подъема и вымывал весь барак. И конечно, за такие поступки его не могли не любить. А Господь давал ему, как труженику, здоровья. Потому что отец Павел был великим тружеником. Стоило только посмотреть на его руки, чтобы понять, что эти руки могут делать все».

Заключенные Вятлага служили литургию прямо в тайге. По воспоминаниям отца Павла, среди них были два епископа, несколько архимандритов, игумены, иеромонахи и просто монахи: «Была там целая епархия!» Когда удавалось договориться с начальником, ведавшим пропусками, «лагерная епархия» выходила в лес и начинала богослужение на таежной поляне. При последнем богослужении молния ударила в пень, служивший престолом, дабы не подвергся он впоследствии осквернению. Пень исчез, а на его месте появилась воронка, полная чистой прозрачной воды. Охранник, видевший все своими глазами, побелел от страха и воскликнул: «Ну, вы все здесь святые!»

Группа священников в лагере

Отец Павел вспоминал: «В самый канун Рождества обращаюсь к начальнику и говорю: “Гражданин начальник, благословите в самый день Рождества Христова мне не работать, за то я в другой день три нормы дам. Ведь человек я верующий, христианин”. – “Ладно, – отвечает, – благословлю”. Позвал еще одного охранника, такого как сам, а может и больше себя. Уж били они меня, родные мои, так, не знаю, сколько и за бараком на земле лежал. Пришел в себя, как-то, как-то ползком добрался до двери, а там уж мне свои помогли и уложили на нары. После того неделю или две лежал в бараке и кровью кашлял. Приходит начальник на следующий день в барак: “Не подох еще?” С трудом рот-то открыл: “Нет, – говорю, – еще живой, гражданин начальник”. – “Погоди, – отвечает. – Подохнешь”».

В 1947 году отец Павел вышел из заключения – полностью «отбыл срок наказания». Но вольным воздухом дышал недолго – в 1949 году «за старые преступления, – как писал батюшка в автобиографии, – был сослан на неопределенный срок в город Петропавловск Северо-Казахстанской области».

Про 1947 год отец Павел рассказывал такую историю: «Тутаев, 47-й год. Ночь. Очередь за хлебом. Под утро открывается окошечко и объявляют, что хлеба на всех не хватит: “Не стойте”. А в очереди женщина с двумя детьми, такие исхудалые, в чем душа держится, и ясно, что хлеба им не достанется. Выходит мужчина, он по очереди шестой или седьмой, прилично одетый – не нам чета. Берет женщину за руку и ведет с детьми на свое место: “Стойте здесь”. – “А как же вы?” Махнул в ответ рукой»… «Вот ему, – говорил отец Павел, – Господь и скажет: “Проходи”. – “Да как же, Господи? Я ведь Тебя не знаю!” – “Как же не знаешь, когда та женщина с детьми Я и был”».

Перед ссылкой, в самарской тюрьме, отец Павел вместе с другими заключенными встретил Пасху. В этот день заключенных выгнали на прогулку в тюремный двор, выстроили и водили по кругу. Кому-то из тюремного начальства взбрело в голову: «Эй, попы, спойте чего-нибудь!» «А владыка – помяни его Господи! – рассказывал батюшка, – говорит нам: “Отцы и братие! Сегодня Христос воскресе!” И запел: “Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав…” Да помяни, Господи, того праведного стрелка – ни в кого не выстрелил. Идем, поем: “Воскресения день, просветимся людие! Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас приведе…”»

Затем ссылка в Казахстан, страшный двухмесячный путь в вагоне-душегубке до Павловска среди уголовников, в грязи, смраде, брани, то в холоде, то в жаре.

О том, как приехав в Павловск, отец Павел с двумя стариками-монахами искал пристанища, умирая от истощения, он вспоминал так: «В город-то боимся идти, по загороду, не помню, куда шли, напрямик. Река шумит какая-то. Водички попить бы, да сил уж нет от голода. Нашел какую-то яму, бурьян – бух в бурьян. Тут и упал, тут и уснул. Утром просыпаюсь. Один старик молится, а второй рубашку стирает в реке. “Ой, сынок, жив!” – “Жив, отцы, жив”. Прочитали молитвы те, слышим: бом!.. бом!.. бом!.. Церковь где-то! “Пойдемте в церковь!” А уж мы не то чтобы нищие были, а какая есть последняя ступенька нищих – вот мы были на этой ступеньке. А что делать – только бы нам причаститься! Какой-то старик увидал нас, дает три рубля: “Поди разменяй!” Всем по полтиннику, а на остальное свечки поставили Спасителю и Царице Небесной. Исповедались, причастились – да хоть куда веди нас, хоть расстреляй, никто не страшен! Слава Тебе Господи!»

Вернувшись на родину в 1954 году, отец Павел обосновался в окрестностях Толгского монастыря. В те годы трудно было найти человека, который хорошо знал бы церковную службу, мог пономарить, читать, петь. И Ярославский владыка, преосвященный Исайя, решил рукоположить отца Павла в священники.

Три года потребовалось на то, чтобы решить все необходимые формальности для рукоположения. Сохранившаяся переписка свидетельствует, как непросто было получить священный сан человеку с клеймом заключенного. И только после снятия судимости и реабилитации он был рукоположен.

Во второе воскресенье Великого поста, 9 марта 1958 года, отца Павла (Груздева) рукоположили в диакона, а через неделю, 16 марта, – в иереи. Феодоровский кафедральный собор Ярославля, где рукополагали отца Павла, был полон народу. Пришли многие, кто знал его еще по Мологе, до ареста в Тутаеве и после… «Вся церковь плакала, – вспоминал батюшка. – Из нищеты… ой! Арестант ведь! Не мог и я удержаться – плакал…» В августе 1961 года архиепископом Ярославским и Ростовским Никодимом отец Павел был пострижен в монашество и стал иеромонахом.

Иеромонах Павел (Груздев)

В Ярославской области ревностный пастырь прослужил сорок лет. Из многих городов России потянулись к нему люди за советом и утешением, стали почитать как старца. Батюшка плохо видел, а потом и совсем ослеп, но продолжал служить, причем у него никогда не было ни дьякона, ни знающего помощника. Духовное же зрение старца с годами только обострялось.

Протоиерей Владимир Воробьев вспоминал: «И вот в первый раз я попал в Верхне-Никульское. Совсем небольшое село, достаточно глухое… Подходим к церковной ограде, как вдруг навстречу выходит пожилой батюшка, небольшого росточка, с очень простым русским лицом, быстро и как-то радостно подходит ко мне, протягивает руки, громко и совсем просто говорит мне: “Володька!” Потом обнимает меня, целует – словно мы знакомы с ним уже лет двадцать. А дальше я вижу, что точно так же он приветствует и всех остальных священников, которых тоже встречает впервые».

Отец Павел учил христианской любви просто: притчами, жизненными рассказами, некоторые из которых были записаны и позднее изданы. Учил всей своей жизнью, собственным примером.

Был образцом христианского нестяжания: несмотря на широкую известность, он очень просто питался и одевался, за всю свою жизнь не накопил никаких материальных ценностей.

Все, что привозили отцу Павлу, он раздавал. Грачам по два ведра картошки варил.

Старец жил просто, бедно, но у него была огромная библиотека. Соседи вспоминали, что отец Павел привозил много книг из Москвы, Ленинграда. Покупал их в «Букинисте», мог привезти за один раз тридцать_-сорок книг.

Имея образование два класса церковно-приходской школы, старец был так начитан, что мог поддержать разговор на любую тему. Рядом с селом батюшки находился Академгородок – элитный научный центр. Ученые из центра – физики-ядерщики, биологи, лингвисты – наезжали к старцу и всегда находили общие темы для разговора, поражаясь уму и мудрости отца Павла, его познаниям в разных сферах человеческой деятельности.

Отец Владимир Воробьев вспоминал: «Жизнь его была настоящим исповедничеством, ведь за свою веру он претерпел и гонение, и ссылки. Но я не могу припомнить, чтобы батюшка хотя бы раз сказал о каких-то своих заслугах. Наоборот! О себе он говорил настолько уничижительно, пренебрежительно даже, так подчеркивал свою худость, бедность, убогость, так безжалостно говорил о своей необразованности, – что рядом с ним никому, ни одному человеку невозможно было возноситься, выставлять свои достоинства и что-то из себя представлять».

Он делился еще: «К батюшке приезжало священство… занимавшее определенное, довольно видное положение в церковных кругах. Известные столичные иереи, игумены и архимандриты, даже архиереи. Но обращался батюшка ко всем в высшей степени просто: “Колька!.. Сережка!.. Володька!”… И это действовало на людей замечательно, я бы сказал – отрезвляюще. Все эти сановитые лица, которые у себя, на своих постах постоянно окружены почтением и, хоть в малой степени, но избалованы, от слов отца Павла приходили в то обычное, нормальное, забытое уже состояние души, когда человек прекрасно понимает, что он прежде всего – прах и тлен, а уж если и есть в нем что-то хорошее, – то это от Бога! Сам отец Павел, имея высокий сан архимандрита, был прост в высшей степени, потому что всю свою жизнь посвятил Богу».

Духовные чада старца делились: «Едешь к нему – такие глыбы в душе везешь. А обратно уезжаешь – как на крылышках! А он встречал нас веселый, а потом влежку лежал. После исповеди приходил – рубашку с себя снимал мокрую и выкручивал».

Протоиерей Владимир Воробьев свидетельствовал о прозорливости отца Павла: «Очень часто сбывалось то, что батюшка предрекал. Например, однажды он гостил в Москве в моем доме, и как раз в это время была у нас в гостях очень чтимая нами подвижница, можно сказать, старица, – Агриппина Николаевна. И батюшка в разговоре с ней сказал: “Ты, матушка, умрешь, когда на дворе белые мухи летать начнут”. И хотя Агриппина Николаевна прожила еще несколько лет после того разговора, но умерла она, действительно, на второй день после Покрова, в первый снег, когда по двору летали снежинки какой-то небывалой величины, похожие на сказочных мух…»

Рассказывают, как приехал отец Павел в Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь. После службы старца окружил народ. А в стороне стоял в нерешительности послушник, который в мирской жизни был дважды женат, но мечтал о священстве, надеясь на снисхождение вопреки канонам. И вдруг старец обратился к нему и на его невысказанный вопрос ответил: «Дьяконом будешь, священником – никогда!» Прошли годы. Послушник давно стал дьяконом и подал документы на рукоположение в иеромонахи. Но когда подписанные документы пришли, он скоропостижно скончался от запущенного онкологического заболевания, о котором сам не подозревал. Так и сбылись слова отца Павла.

Настоятель Казанского храма города Иваново протоиерей Василий Львов рассказывал, как приехали они к отцу Павлу с важным для их многодетной семьи вопросом: менять небольшую квартиру на дом ради расширения жилплощади или не менять? Не успели задать вопрос, а отец Павел уже сказал твердо: «Квартиру не менять! Квартиру вам еще одну дадут! А частный дом отберут». И слова старца сбылись: неожиданно для семьи священника освободилась квартира рядом с ними, и без всякого заявления им, как многодетным, да еще после рождения близнецов, дали эту вторую квартиру. А дом, который они мечтали купить, сгорел, причем была большая вероятность поджога – «А частный дом отберут».

Архимандрит Павел у входа в храм

Отец Владимир Воробьев свидетельствовал: «В батюшке более всего поражали простота, смирение, любовь и кротость, с которой он переносил все свои жизненные трудности и невзгоды. А невзгод у него было немало Во-первых, слепота, которая к старости прогрессировала буквально с каждым годом и делала его совсем беспомощным в обыденной жизни. Потом – бедность, на грани нищеты. Когда он жил в Верхне-Никульском, у него иногда не было денег, чтобы купить на зиму дров. А еда? А другие жизненные нужды?»

Отец Владимир также рассказывал: «А тут еще, ко всему прочему, обрушился свод в главном приделе Троицкого храма!.. Но и в том, как рухнули эти своды, тоже видна милость Божия и забота о Своем избраннике. Батюшка сам мыл полы в главном приделе. Неожиданно в руку его вонзилась большая заноза. Боль была такая, что батюшка бросил тряпку и вышел из храма. И в эту самую секунду рухнул свод купола. Многотонные каменные глыбы проломили пол, причем в том самом месте, где несколько секунд назад стоял отец Павел!»

Протоиерей Сергий Цветков вспоминал: «Когда, вследствие поднятия уровня почвенных вод, в его храме в Никульском произошла усадка фундамента, то в результате рухнул один из куполов и сокрушил алтарь. Даже в этом случае он не показал вида, что страдает. И когда он лежал слепой, с трубкой в боку, до последнего вздоха продолжал шутить и не терял своей веселости».

Протоиерей Сергий еще свидетельствовал об отце Павле: «Помню, мама моя после соборования упала с крылечка и сломала себе какую-то кость в плече. Перелом был очень болезненный, причем боль не отступала ни на минуту. И врачи толком помочь не могли. И мы с мамой поехали к отцу Павлу. А он постучал по ее плечу кулаком – и все… И боль прошла. Я не скажу, что сразу кость срослась или еще что-то. Нет, заживление шло своим чередом. Но боль отступила, ушла, – а для нее тогда именно боль была самой большой тяжестью. И таких случаев было немало».

Валентина М. рассказала, как отец Павел исцелил ее и дочку. У Валентины был нарыв на пальце. В больнице хирург прооперировал палец и задел нерв, в результате ладонь перестала сгибаться. Хоть плачь! Ведь работа в колхозе, и дома за скотиной ходить надо. Поехала с этой бедой в Верхне-Никульское к батюшке. Он взял ее за руку и долго держал в своей руке. В этот же день рука стала здоровой. А у ее дочери Веры после гриппа случилось осложнение на глаза: образовалась пленка, и она перестала видеть. Они вдвоем поехали к старцу. Там в храме отстояли литургию и заказали молебен Божией Матери в честь Ее Казанской иконы. После молебна батюшка позвал их к себе в дом и накормил. Как только они после обеда вышли от отца Павла на улицу, дочка радостно воскликнула: «Мама, я вижу!»

Духовные чада делились: похлопает отец Павел по спине, будто в шутку. «Давай похлопаю». И где что болело – проходит.

Отец Сергий также рассказывал: «У батюшки был дар исцелять любые кожные болезни. Иногда он при мне делал лечебную мазь. Надевал епитрахиль и смешивал компоненты. Я наблюдал. Раз он мне сказал: “Вот ты знаешь состав, но у тебя ничего не получится”. По свидетельству врачей из Борка, отец Павел вылечивал своей мазью любые кожные заболевания, даже те, от которых врачи отказывались. Еще старец говорил, что этот дар один человек получил от Божией Матери и передал ему. Хотя, я думаю, что, возможно, он и был тем человеком. Любовь отца Павла к Царице Небесной была безгранична».

Отец Сергий свидетельствовал о прозорливости старца и его даре утешать скорбящих через обычную беседу: «Все мы, кто общался с батюшкой, знаем, что Господь наделил его даром прозорливости. Хотя, как человек смиренный, он этот дар тщательно скрывал ото всех. В связи с этим вспоминаются такие случаи. Мы сидели со старцем одни в комнате – он что-то делал, а я размышлял. Я думал: “Почему после общения с отцом Павлом, за столом или в церкви, убитые горем люди и отчаявшиеся грешники становились веселыми и жизнерадостными и возвращались домой, как на крыльях?” В этот момент батюшка обернулся ко мне и сказал вслух: “А я их исцеляю”, и опять продолжил работу. Тогда я не сразу понял эти слова. Но когда умерла моя мама, ничто не могло успокоить меня, и только общение со старцем полностью исцелило боль. Теперь я понимаю, что Господь дал ему дар исцелять души людей через обычные беседы».

Одна из последних фотографий старца

Отец Сергий еще вспоминал: «Однажды батюшка мне говорит: “Забери монастырские иконы у Мани-Вани (это моя прихожанка, у которой эти иконы хранились после разорения Шелтометского монастыря), свези их в Толгу и Спасо-Яковлевский монастырь”. Я выполнил послушание старца. После этого в доме этой старушки трижды были воры. Отец Павел вовремя спас иконы».

Монахиня Мария из Воскресенского собора и послушник возили на лошади с полей поклажу. Отец Павел, совершенно уже ослепший, внезапно сказал им: «У вас там у сбруи развязалось». Посмотрели – точно развязалось. Если бы поехали так, где-нибудь с горки – могли бы перевернуться.

Рассказывал протоиерей Сергий и об особом даре совета и духовного рассуждения у старца: «Все советы, которые он давал, были не то что полезны, а спасительны. Очень глубоко он судил о жизненных случаях и ситуациях, которые происходили с его чадами. За этой глубиной понимания стоял огромный опыт, молитвенный труд, знание духовной жизни. Сколько раз, когда я спрашивал его о каком-нибудь человеке (которого он, кстати, в глаза никогда не видел!), он так метко и верно его оценивал, что я поражался».

Один человек приехал к отцу Павлу просить благословения на Иисусову молитву. Ехал долго, добирался издалека. Думал: «Возьму у батюшки благословение на четки, буду подвиг Иисусовой молитвы нести». И вот добрался. Но еще не успел и рта раскрыть, как батюшка ему: «Садися, садися, родной! Вот машина как раз довезет тебя до поезда!» Это значит, в обратный путь! «Батюшка, мне бы молитву Иисусову, благословите!» – «Садись, садись, а то сейчас уедут!» И человек уже смирился, идет к машине, садится, но все же успевает спросить: «Батюшка, а молитва-то?» А батюшка ему так строго: «Не пойдет!» И действительно, человек этот потом рассказывал, что с подвигом Иисусовой молитвы у него ничего не получилось. Позднее он понял, что для умного делания нужно соответствующий образ жизни вести. А отец Павел это увидел сразу.