Текст книги "Фокиниада"

– Я спокоен. – Мужик выпил воду прямо из графина, а остатки вылил себе на голову, намочив волосы, пиджак, расхлябанный галстук и брюки. – Я спокоен как танк.

– Скажите, откуда вы обо мне узнали?

Клиент нервно порылся в кармане брюк, словно снова отыскивая там пачку денег, но вместо евро вынул визитку и показал её Фокину.

– Вот, – сказал он. – Тут написано «Всеволод Фокин, частный детектив». Это ваша визитка?

– Моя. – Сева с удивлением покрутил картонный прямоугольник в руке. – А откуда она у вас?

– Девчонки дали, которые живут по соседству от того места, где убили мою жену. Узнали о моём горе и дали эту визитку, сказав, что вы хороший специалист.

– Постойте! – подскочил Сева. – Так вы Говорухин? Банкир?!

– Меня зовут Александр Петрович, – поморщился Говорухин, словно собственное имя внушало ему отвращение. – Да, я банкир. Раз вам известна моя фамилия, значит, обстоятельства дела вам тоже известны. Моя жена Жанна вчера зачем-то приехала в квартиру своей бабки, которая на тот момент находилась в больнице, а около полуночи Жанну с проломленной головой обнаружила соседка. Кто-то зарубил мою жену кухонным топориком. В квартире не нашли следов присутствия постороннего человека и поэтому, слышите вы, – именно поэтому! – парни из уголовного розыска сделали вывод, что жену убил я! Типа следов борьбы нет, убитая сама открыла преступнику дверь, не испугалась его, не запаниковала, спокойно повернулась к убийце спиной, а значит, это был её муж! Бред!!! – Говорухин вскочил и пробежался по комнате как хомяк по стеклянной банке – не видя стен и натыкаясь на них то и дело. – Бред! – Он сел снова на стул. – Бред, бред, бред! Разве можно так тупо мыслить?

– Нельзя, – согласился с ним Фокин. – И поэтому нам придётся начать сначала. Возьмите себя в руки и чётко отвечайте на мои вопросы.

– Хорошо, – кивнул Александр Петрович и поспешно добавил: – Я постараюсь.

– У вас есть алиби? – задал главный вопрос Сева.

– Если бы у меня было алиби, я бы сюда не пришёл! – завопил Говорухин. – Вы что, тупой?! – постучал он себя по лбу.

– Вы обещали успокоиться и отвечать на мои вопросы. Иначе я не буду работать. – Севка демонстративно отодвинул от себя гору розовых денег.

– Простите, – мигом успокоился Говорухин. – Нет, алиби у меня нет. Вчера вечером, когда моя жена неизвестно зачем потащилась в квартиру своей долбанной бабки, у меня было отвратительное настроение. Я долго просидел на работе, а когда вышел из банка, решил поехать не домой, а куда глаза глядят. Я часто так делаю, когда на сердце тоска, в душе смятение, а дома ждёт жена с вечным вопросом «Где был?» Я ездил часа два, – просто так, чтобы развеяться, – и вдруг обнаружил, что нахожусь возле Северного кладбища, где похоронен мой армейский друг Денис Полыханов. Он погиб в Чечне, остался после срочной службы служить там по контракту. Я решил навестить Дениса. Взял с собой коньяк, сигареты, и просидел возле могилы час… или два, или три, я точно не знаю, потому что не смотрел на часы. Уже стемнело, а я всё сидел. Выпил немного, стопочку, или две… Поговорил с другом, всё ему рассказал, вспомнил как классно мы жили в армии, как всё было просто и честно – никаких тебе закидонов, тонкостей и полутонов. Потом я поехал домой, поставил машину в гараж и через кухню, чтобы не встречаться с Жанной, поднялся к себе в кабинет. Разделся, лёг на диван и уснул. А ночью ввалились менты и заявили, что я убил Жанну. Прежде чем на меня надели наручники, я позвонил своему адвокату. Подключив все свои связи, он с трудом уговорил оперов и следователя не прятать меня в изолятор, а отпустить под подписку о невыезде. Меня потащили на место происшествия, показали кухню, залитую кровью, труп… Но это не я! Я пил коньяк на могиле, но подтвердить это может только Денис! Утром я ещё раз поехал на место происшествия, чтобы поговорить с соседями и, может, денег им сунуть, чтобы подтвердили, что меня никогда в жизни в этом дворе не видели, но встретил милых девчонок, которые дали мне вашу визитку. Вот, собственно, всё.

– Вашу машину вчера вечером не останавливали гайцы?

– Нет.

– Кто-нибудь из охраны или прислуги видел как вы вернулись домой?

– Прислуга уходит в восемь вечера и приходит в восемь утра, а охрану я не держу, мне достаточно тревожной кнопки.

– Да-а, – побарабанил пальцами по столу Севка. – Первый раз сталкиваюсь с ситуацией, когда алиби может подтвердить только покойник.

– Так вы возьмётесь за моё дело? – шёпотом спросил Говорухин.

– Я за него уже взялся, неужели вы не заметили? Только одно обстоятельство меня очень смущает…

– Какое?

– По-моему, вы совсем не горюете по поводу смерти своей жены. Просто убиваетесь, что вас посадят, но не более того.

– Я никогда не любил Жанну. – Говорухин закрыл глаза и откинулся на спинку стула. – Об этом все знали, и это только усугубляет подозрения в мой адрес.

– Зачем же вы женились на ней?

– Как бы вам объяснить… – Говорухин похлопал себя по карманам, достал пачку каких-то диковинных сигарет с золотым фильтром и закурил. – Когда в жизни добиваешься определённого успеха, то женитьба по любви – непозволительная роскошь. Начинаешь думать о пользе дела, а не о чувствах.

– И какую пользу приносила вам Жанна?

– Её отец – известный депутат, член комитета Госдумы по финансовому рынку Владимир Назаров. Женитьба на Жанне во многом развязала мне руки. В то время, когда многие банки загнулись, я не только выжил, но и открыл несколько филиалов по всей стране.

– Но разве это не гарантирует вас от подозрений в убийстве жены? Если вы женились по расчёту, и этот брак приносил выгоду, зачем вам убивать супругу? – удивился Фокин. – Странно рубить сук, на котором сидишь.

– Не знаю… Ничего не знаю и не понимаю… Сейчас модно выводить на чистую воду таких зажравшихся уродов как я… – Говорухин в отчаянии закрыл руками лицо. Сигарета тлела в его дрожащих пальцах. – А самое главное, – продолжил он, – что Жанкин отец мне не верит. Почему-то он уверен, что его дочь убил именно я. Если вы не поможете мне, я погиб…

Ни один банкир не говорил Фокину «я погиб». Ни один банкир не платил розовой наличкой только за то, чтобы он, Севка Фокин, согласился помочь ему.

Да…

Это тебе не трусы искать…

Получается, Лаврухин обеспечил его работой, да такой, за которую передрались бы все частные детективы страны.

Севка покосился на кучу денег, с трудом веря, что в случае успеха сможет распоряжаться ей по своему усмотрению: забрать из ремонта машину, заплатить всем и вся, нанять наконец секретаршу и уехать в какую-нибудь экзотическую страну, Индию, например. Или Вьетнам. Там он сможет проветрить мозги чужим воздухом, чужими традициями, чужой культурой и чужими женщинами. Может быть, он даже женится на индийской или вьетнамской девушке и привезёт её сюда, чтобы щи варила и пироги пекла…

Севка вздохнул.

– Мне нужно три дня, – сказал он. – Если за это время я докажу, что Жанну убили не вы, то заберу всю сумму, – кивнул он на деньги. – Если нет, то… – Севка вытянул одну увесистую пачку денег и сунул её в карман. – То это мне на расходы. Оставьте мне все свои координаты, номер и марку машины, а сами езжайте домой. Теперь убийство вашей жены – моя забота. Когда будет нужно, я свяжусь с вами.

Говорухин быстро записал на бумаге адреса, телефоны и встал.

Отчаяние на его лице погасло, уступив место усталости.

– Не переживайте, – Севка тоже встал и похлопал банкира по плечу. – В Помпеях тоже все жили долго и счастливо. И умерли в один день!

– Это вы к чему? – нахмурился Говорухин.

– Это анекдот. Вам не смешно?

– Ха-ха-ха! – громогласно провозгласил Александр Петрович и смерчем вылетел из кабинета, оставив после себя запах сигарет и сандала, который, очевидно, присутствовал в его парфюме.

Фокин быстро убрал деньги в сейф и достал оттуда пистолет.

Не успел он пристроить оружие, как в кабинет без стука ввалился Лаврухин.

– Я всё знаю, – задыхаясь, сообщил участковый. – Говорухину грохнули! Господи, слава богу, что я успел уйти в отпуск! – Вася упал на стул и размашисто утёр пот со лба. – Слушай, а что это ейный мужик у тебя делал? Его же в изоляторе должны держать, он первый подозреваемый!

Сева проверил обойму, дунул, как полагается, в ствол, сунул пистолет в кобуру, а кобуру уже пристроил со смыслом – под пиджак, на пояс, – чтобы и не видно было, но угадывалось.

– «Ейный» мужик тут музыку заказывал, – пояснил Сева. – Слышь, Вася, ты мне что вчера обещал? Что всегда в моём распоряжении будешь, если я трусы и лифчик найду?! Так вот, бельишко находится у твоих свидетельниц в целости и сохранности, они его от дождя спасли. Можешь закрывать дело. А мне твоя помощь нужна.

– Я в отпуске! – заартачился Вася.

– Это ты для начальства в отпуске, – доверительно наклонился к Лаврухину Сева. – А для меня ты ценный кадр с доступом к оперативной информации.

– Ясно, – сник Вася. – Значит, Говорухин заказал тебе поиск убийцы своей жены. Он типа не при чём. Да врёт он! Сам жену грохнул! Это даже дебилу понятно!

– Вася, мне не нравится в этой версии три момента. Первое, что человек с банкирскими мозгами убивает жену тем, что попадается под руку – в данном случае, кухонным топором.

– Аффект, – буркнул Вася.

– Второе, что он делает это не где-нибудь, а в квартире её бабки. Зачем?! Его куча соседей могли заметить, когда он входил в подъезд!

– Аффект! – крикнул Вася. – Узнал, где жена с любовником встречается, вломился в квартиру и грохнул её первым, что под руку подвернулось!

– Он не любил жену. Ему по большому счёту плевать было, где и с кем она встречается. И потом, где любовник? Почему он его не убил?!

– Любовник сбежал, – выдвинул очередную версию Вася. – Это был очень проворный любовник!

– И третье, – продолжил Сева. – Какого чёрта Говорухин после убийства попёрся домой и, как ни в чём ни бывало, лёг спать?! Его же сонного дома повязали!

– Аффект! – заорал Вася. – Аффект и чувство вседозволенности! Если бы у тебя было столько денег, сколько у него, ты бы тоже пошёл домой спать после того как кого-нибудь грохнул.

– Если бы у меня было столько денег, сколько у него, я бы никогда не испытывал чувство аффекта, – вздохнул Сева. – Ты вот что, Василий, собери-ка мне всю информацию, которая есть по этому делу у следствия. А в два часа ночи я жду тебя по адресу, где произошло убийство. Будем вскрывать опечатанную хату и осматривать место происшествия.

– Ва-а! – схватился за голову Лаврухин. – Это называется должностное преступление.

– Это называется взаимовыгодное сотрудничество, Лаврухин. Давай, Вася, шевели ластами. А то я в одностороннем порядке чеснок жру, внешность свою порчу, имидж перед красавицами теряю, а ты всё только обещаешь.

Лаврухин встал и поплёлся к двери. Взявшись за ручку, он вдруг замер.

– Слышь, Севка, а сколько тебе этот хмырь обещал заплатить, если ты докажешь, что не он жену грохнул?

– «А вот вам к торту изюминка», – сказала ворона, пролетая над пикником, – широко улыбнулся Фокин.

– Понял, – кивнул Лаврухин. – Тебе торт, мне – изюминка. Победила дружба.

Лаврухин ушёл, а Севка высоко подпрыгнул, издав вопль счастливого орангутанга.

У него наконец-то появилась работа, а значит – конец безделью, безденежью и ощущению, что ты мартышка, которая орёт «Кризис!».

* * *

Ровно в два часа ночи Фокин зашёл в подъезд дома, где убили жену банкира.

В подъезде было темно – глаз выколи, и сильно воняло кошками.

Не успел Сева сделать и двух шагов, как со стороны подвала к нему кинулась длинная тень.

Не раздумывая, Фокин зарядил «тени» под дых. Она хрюкнула и осела на два колена.

Севка подсветил себе фонарём и увидел мужика с чёрным казацким чубом и такими же залихватскими усами.

– Сволочь, – сказал гуцул голосом Васи. – За что?!

– Лаврухин, ты, что ли?! – Фокин подёргал Васю за чуб. – А парик с усами зачем?

– Так меня же здесь знают все, – держась за живот, Лаврухин поднялся с колен. – Если кто увидит, греха не оберёшься… Поди потом, докажи, что ты не верблюд, если в опечатанную квартиру полез! Я все лампочки выкрутил и загримировался.

– Уж делал бы что-то одно – или гримировался, или лампочки выкручивал. А то перебрал с конспирацией, за что и получил, – засмеялся Севка.

– Фонарь выключи! – зашипел на него Вася.

Они поднялись на второй этаж и остановились возле двери, опечатанной бумажной лентой.

– Васька, тут всего-то второй этаж, давай через балкон заберёмся, – предложил Сева, долго занимавшийся скалолазанием и покоривший не одну вершину.

– Ага, счас! – шёпотом завопил Лаврухин. – Чтобы я себе в отпуске ноги переломал?! Сам ползи, паук, а я… – Вася достал из кармана камуфляжной куртки связку отмычек и незаметным, ловким движением вскрыл замок.

– Да ты классный взломщик! – искренне восхитился Фокин.

– Я классный мент, – огрызнулся Лаврухин.

В квартире пахло затхлостью, старостью и каким-то лекарством – валерьянкой, что ли, – Сева не понял.

– Где её убили? – шёпотом спросил он.

– На кухне, – ответил Лаврухин и, точно определив направление, двинул на кухню.

Фокин включил фонарик и, светя себе под ноги, пошёл за ним.

Возле стола корявый меловой контур обозначал месторасположение тела. Судя по контуру, Жанна лежала головой к окну, ногами к двери. На полосатом коврике темнело большое пятно крови. В остальном, кухня была как кухня. Ни депутатскими, ни банкирскими доходами тут и не пахло. Бабка у Говорухиной жила нарочито скромно, оставив в обстановке советскую мебель, домотканые половики, герани в горшочках и допотопный радиоприёмник на стене.

– А где топор? – спросив Севка, садясь на корточки и шаря по полу лучом фонаря.

– У криминалистов, – чрезвычайно язвительно ответил Лаврухин. – А ты думал, орудие убийства тебе оставят?

– Я думал, ты раздобудешь для меня оперативную информацию.

– Я и раздобыл! За бутылку водки и банку солёных огурцов! Меня тёща угробит теперь на хозяйственном фронте…

– Меня тёща твоя не волнует. Я с утра честно чесноком вонял и в штанах тренировочных перед девчонками позорился, так что огурцы и водка – не самая большая жертва. Давай, Василий, выкладывай, что нарыл.

– На топоре нет отпечатков пальцев, – монотонно забубнил Лаврухин, словно отбывая тяжёлую повинность. – Следов пребывания в квартире посторонних людей тоже не обнаружено. Жанна открыла дверь убийце сама, а, уходя, тот просто захлопнул за собой дверь. Соседи ничего подозрительного не видели. Часов в десять в квартиру на третьем этаже приезжала «Скорая». Врач сказала, что когда проходила мимо этой квартиры, слышала женский голос, который громко сказал: «Я никого не держу! Пусть уходит, если захочет!» Врач подумала, что женщина разговаривает по телефону, но проверка показала, что ни с квартирного, ни с мобильного Жанны никто не звонил. Значит, Говорухина разговаривала с кем-то в квартире.

Водитель «Скорой» рассказал, что пока врач была на вызове, из подъезда вышел высокий парень и попросил у него прикурить. Парень нервничал и пальцы, которыми он держал сигарету, сильно дрожали. Прикурив, парень быстро ушёл в сторону остановки. На опознании водитель указал на Александра Говорухина и сказал: «Вроде бы на него сильно похож». Вот, собственно и всё. Да, удар нанесён сзади, по всей видимости, неожиданно. В руке у Говорухиной была зажата зажигалка для газовой плиты, по всей видимости, она собиралась напоить гостя чаем. – Лаврухин кивнул на стоящий рядом с печкой металлический чайник. – Скажи, Фокин, какого убийцу собираются поить чаем? Правильно, только хорошо знакомого.

Севка присел возле стола, где стояли две чайные чашки и сахарница.

– А ты мне вот что скажи, Лаврухин, – задумчиво произнёс он, – в твоей практике когда-нибудь случались убийцы, которые, убегая с места преступления, просили прикурить у первого встречного?

– Аффект! – Вася с такой силой подёргал себя за чуб, что парик съехал набок. – Я который раз говорю тебе – аф-фект!!

– Ага, а отпечатков нигде нет, даже на топоре, – хмыкнул Фокин. – Разве в состоянии помутнения рассудка перчатки надевают?

– Перчатки, может, и не надевают, – выпучив глаза, зашипел Вася, – а вот полотенцем… – Он сорвал с гвоздя полотенце и потряс им перед носом у Фокина. – Полотенцем любой дурак догадается отпечатки стереть. Даже в состоянии аффекта! – Вася отбросил полотенце на подоконник. – И, кстати, попросить закурить у первого встречного, убегая с места преступления, можно тоже только в состоянии аффекта! Ты, Фокин, за деньги работаешь, тебе во что бы то ни стало надо доказать, что банкир не убийца, а я… я в отпуске. Поэтому я объективнее.

– Вот потому, что ты в отпуске, ни фига ты не объективнее! – Севка встал и, подсвечивая себе фонариком, пошёл осматривать квартиру.

Ох, и не любил он всю эту мутоту – осмотры, версии, основанные на догадках, сомнительные показания сомнительных свидетелей… Севка любил – вспышку, озарение, которые происходили в мозгу и которые никогда не подводили его. У Севки была потрясающая интуиция. А ещё он любил погони. Стрелял Севка снайперски, впрочем, снайпером он и был – в армии.

В общем, вся эта рутинная работа с поиском следов и свидетелей была ему не по вкусу, хотя именно она и составляла девяносто девять процентов всей деятельности любого частного детектива.

Лаврухин завис на кухне со своим гуцульским чубом и идеей аффекта, а Фокин, обшарив комнату, не обнаружил в ней ничего подозрительного и удивительного. Недовязанный носок на кровати, пузырёк корвалола на тумбочке и… портрет Сталина на стене.

В ванной всё обстояло столь же безлико и по-стариковски убого. Хозяйственное мыло в мыльнице, жестяной тазик, стиральная доска вместо машины и ковшик вместо сломанного душа.

– Вот жмоты, – возмутился Фокин, – не могут старухе быт обустроить. Богатеи хреновы!

Луч фонаря скользнул по стене, по унитазу, по раковине, и вдруг выхватил в узком фаянсовом пространстве возле крана что-то изящное, маленькое и блестящее. Севка нагнулся, настойчиво уперев луч фонарика в свою находку.

– Вась! – позвал он. – Иди сюда!

– Ну чего? – приплёлся Лаврухин. – Дохлого таракана нашёл?

– Глянь сюда, – кивнул Сева на раковину.

– Ну, колечко, – пригнувшись, Вася без интереса посмотрел на предмет, который освещал луч света. – И что?

– Вась, я, конечно, понимаю, что ты в отпуске, а я за деньги работаю и поэтому менее объективен, чем ты, но сам подумай, откуда у бабки золотое кольцо с топазом?

– Это кольцо Жанны. Она мыла руки, вот и сняла его. А надеть забыла!

– Не-ет, – улыбнулся Севка, чувствуя, что тот самый триумфальный момент настал: вот она – вспышка, мысль, озарение, которое может привести к разгадке. Двумя пальцами, осторожно, он взял кольцо. – Не-ет, Лаврухин! Это колечко тысяч двадцать рублей стоит, не больше. По банкирским меркам – дешёвка. Штамповка питерского или московского завода. Не стала бы Жанна Говорухина свой статус портить таким колечком. Она трусы, извините, дороже носила. Нет, это не её колечко.

– А чьё?! – вылупился на Севу Лаврухин.

– Женщины среднего достатка.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что это кольцо женщины среднего достатка.

– У меня отпуск! – заорал Лаврухин. – Я домой хочу! Спать!

– Тише, – взмолился Сева. – Тише, а то нас как грабителей заметут твои же коллеги. – Фокин сунул кольцо в карман и вдруг отчётливо услышал, что в замке поворачивается ключ.

– Ох, ё! – присел от страха Лаврухин.

Погасив фонарь, Севка вытолкал Васю в коридор, а потом в комнату.

– На балкон, на балкон давай! – шёпотом завопил Фокин.

– Где?! Где балкон-то?! – заметался в темноте Лаврухин. – Нет балкона!

В коридоре уже открывалась дверь, искать балкон было некогда.

Фокин плюхнулся на пол и втиснулся под кровать.

Лаврухин сделал то же самое, с той только разницей, что оказался не на полу, а на Севе: места под узкой кроватью на двоих не было, поэтому получилась шаткая пирамида – Севка, сверху Лаврухин, а на нём деревянная узенькая лежанка, ножки которой оторвались от пола. Кровать чутко реагировала на любое движение, вибрируя при каждом вдохе и выдохе своей «живой подставки».

– Ноги подтяни! Торчат до середины комнаты, – шепнул Сева Лаврухину, чей затылок упирался ему в лицо.

Лаврухин согнул колени, отчего кровать ещё больше вздыбилась и приподнялась над полом.

В более бездарную ситуацию Севка в жизни не попадал.

В особенности его смущало положение снизу. Вернее – «под».

Парик Лаврухина пах табаком и синтетикой, отчего Фокину стало совсем тошно.

Тот, кто вошёл в квартиру, потоптался в коридоре и вошёл в ванную.

– Лучше бы я к тёще на дачу поехал, – еле слышно шепнул Лаврухин.

– Теперь ты обязан на мне жениться, сволочь, – крякнул в ответ Фокин.

– А, по-моему, ты на мне.

– Мысль интересная! Но я тебя не люблю.

– Я тебя тоже. Можешь не дёргаться подо мной, противный?

– Если только ты перестанешь ёрзать на мне, дорогой.

Они замолчали, потому что дверь ванной открылась, и кто-то, стараясь ступать бесшумно, зашёл в комнату. Вспыхнул слабый голубоватый свет, Севка подумал фонарик, но по коротким электронным «пикам» догадался, что это мобильный.

И тут Фокин увидел удивительные ботинки. Рыжие, огромные «казаки», размера сорок восьмого, длинные носы которых зрительно делали их ещё больше.

– Я ничего не нашёл, – сказал густой бас взволнованно. – Да, я очень хорошо посмотрел! Знаешь, у меня впечатление, что в квартире побывал кто-то, кроме оперативников и следователей. Печать сорвана и… чесноком очень сильно воняет.

Ботинки вплотную подошли к кровати, носками едва не коснувшись Севкиной щеки, развернулись пятками и…

Парень, болтавший по телефону, со всего маху сел на кровать. Килограммов в нём было, наверное, около ста, а, может, и больше.

Фокин почувствовал себя мухой, погибающей от удара тапком. Или кто там от этого погибает…

– Б… дь, – громко сказал Лаврухин. – Я в отпуске, или где?

В ответ раздался короткий выстрел. Пуля с мерзким визгом впилась в изголовье кровати, «казаки» метнулись к окну. Ещё три выстрела пробуравили стену и сшибли на пол горшок с геранью.

Пальба была, как принято говорить, «беспорядочной» и сильно отдавала дикой паникой.

Извернувшись, Фокин выкатился из-под Лаврухина, на ходу выдёргивая из кобуры пистолет.

В отличие от Лаврухина, непрошенный гость быстро нашёл балконную дверь. Вырвав шпингалет с мясом, он рывком распахнул её и молниеносно, без тени сомнений, сиганул со второго этажа вниз.

Севка бросился за ним на балкон, и даже прицелился, и даже «Стой, буду стрелять!» крикнул, и даже пальнул предупредительно в воздух, но большой силуэт в огромных ботинках, петляя, скрылся за углом соседнего дома.

– Ну, что? – подошёл сзади Вася. – Ушёл?

– Лаврухин, гад, ты мог промолчать, когда он на нас сел? – горестно спросил Севка.

– Нет, – покачал головой Вася и вдруг заорал, забыв о конспирации, о том, что они стоят на балконе: – Нет! Я не могу молчать, когда на меня садится какой-то… какой-то…

– Чудак, – подсказал Сева.

– Мудак! Я… я в этом…

– Отпуске!

– Да! А он меня чуть не…

– Раздавил.

– Убил! – Лаврухин сорвал с головы парик, утёр им лицо и надел обратно, чуть набекрень.

– Если мы немедленно отсюда не уберёмся, нас поймают твои коллеги, – заметил Сева.

Лаврухина как ветром сдуло. Фокин едва успел выскочить за ним из квартиры, прыжками преодолеть лестницу и выбежать из подъезда.

Так быстро в последний раз он бегал только в туалет, когда отравился грибами.

* * *

– Это было пошло, Вася, – в третий раз повторил Фокин, когда они с Лаврухиным шли по ночному парку, сокращая путь к остановке. – Ну что это такое: «Б… дь, я в отпуске, или где?».

– Но я действительно в отпуске! Какого чёрта я должен лежать мало того, что на тебе, мало того, что под кроватью, так ещё и под чьей-то преступной задницей!

– Если бы ты под этой задницей промолчал, Вася, мы бы узнали много интересного.

Лаврухин промычал что-то невразумительное.

– Впрочем, мы и так многое выяснили, – оптимистично заявил Сева, нащупав в кармане колечко с топазом. – Во-первых, кто-то пришёл ночью на место преступления, и это был точно не Александр Петрович. Низкий голос и рыжие «казаки» Говорухину явно не принадлежат. Во-вторых, у этого типа был ключ от квартиры, и его не остановило, что она опечатана.

– Мы сорвали печать, – буркнул Лаврухин.

– Неважно. Его всё равно ничего не остановило! В-третьих, он искал что-то, и я, кажется, догадываюсь, что.

– Я тоже не дурак. Кольцо он искал, потому что кроме ванной, никуда не заходил.

– Правильно. А это значит, что у него есть сообщник.

– Сообщница, – поправил Вася, с тоской глядя на отъезжающее от остановки такси.

– Ты молодец, – хлопнул его по плечу Сева. – Конечно, сообщница! Её кольцо осталось в ванной, и очевидно это очень серьёзная улика, раз он за ним примчался. И, в-четвёртых, у него было с собой оружие, причем, боевое, а не какая-нибудь там пневматика.

– Так почему, – Лаврухин резко остановился и нервно полез в карман за сигаретами, – почему этот урод, если он и есть убийца, просто не пристрелил Говорухину? Почему он зарубил её топором?!!

– Потому что топором тюк – и готово! Никакого шума, – пояснил Севка.

– Господи, как мне всё это неинтересно, – Лаврухин закурил, глубоко затянувшись. – Я даже картошку готов тёще полоть, лишь бы отдохнуть от этого криминала.

– Эх, жалко бабка в реанимации, – вздохнул Фокин. – Допросить бы её с пристрастием! Я думаю, что мужик в «казаках» – это любовник Жанны. Но вот кому он звонил? Если у него не сообщник, а сообщница, значит… Смотри, какая интересная цепочка получается. У Говорухиной есть любовник, а у любовника есть любовница…

– У любовницы ещё один любовник, а у того любовника ещё любовница. И они друг друга мочат топориками. Не смешно.

Севка забрал у Лаврухина сигарету и затянулся. Он уже лет пять пытался бросить курить, поэтому своих сигарет не имел.

– Ты вот что, – сказал он Лаврухину, – разыщи-ка мне бабкиных подружек и расспроси их как следует. Если у Жанны был любовник, и она встречалась с ним в бабкиной квартире, то её бабулька как пить дать растрепала об этом своим приятельницам. Так что бабкины подружки должны быть в курсе и кто он, и чем занимается, и как выглядит. Когда узнаешь, как его зовут, пробей по компьютеру, что за ним числится: сидел, не сидел, привлекался, не привлекался. Ну, ты сам знаешь…

– Совсем оборзел? – опешил Лаврухин. – Ты чего, перележал под моим телом?! Я тебе мозг раздавил?!!

– Да, и узнай, пожалуйста, бабка эта со стороны депутата Владимира Назарова, или со стороны матери? Это может быть важно. А ещё самого депутата на всякий случай пробей, не числится ли за ним каких скандалов и махинаций.

– Нет, это как называется? – пробормотал Вася. – Как это называется, я спрашиваю?!

– Взаимовыручка.

– А пятки тебе не почесать в качестве взаимовыручки?! – завопил Лаврухин. Он вырвал у Фокина сигарету, докурил её одной длинной затяжкой и точным щелчком запулил в урну.

Севка поймал вынырнувшее из-за угла такси и похлопал Лаврухина по плечу.

– Анекдот знаешь? Приходит Илья Муромец к царю и говорит: «Вот тебе голова Змея Горыныча». А царь ему: «Ну, как обещал, вот тебе рука царевны!»

– Опять расчленёнка, – поморщился Вася, садясь в жёлтую «Волгу». – Слушай, дай денег на тачку, сволочь! Я что, за спасибо работаю?

– За большое спасибо, – захохотал Севка, захлопнув за ним дверь.

Такси рвануло с места, оставив в воздухе чёрный выхлоп и вонь сгоревшего масла.

* * *

Остаток ночи предстояло как-то убить, но уж точно не сном в каморке Маргариты Петровны.

Был у Севки один заветный адресок, где ему радовались и днём и ночью, где принимали и голодного, и больного, и без гроша в кармане, и злого, и даже пьяного.

Фокин достал из кармана мобильный, нашёл нужный номер и нажал «вызов».

– Привет, – сказал сонный голос. – Ты вспомнил, что у меня день рождения?

– Шуба! – заорал Севка, испытав лёгкий укол совести. – Поздравляю! Сколько тебе стукнуло?

– Семнадцать, – фыркнула Шуба.

– Семнадцать тебе было, когда мне восемнадцать шарахнуло, – засмеялся Севка.

– А чего тогда спрашиваешь?

– Чтобы услышать, что тебе снова семнадцать, – улыбнулся Сева. – Как смотришь на бутылку мартини, букет цветов и очередного плюшевого медведя?

– Хорошо смотрю. Только мне с утра на работу.

– Тем более грех не отметить в три часа ночи семнадцатый день рождения.

Шуба работала инструктором по вождению и работу свою очень любила. Больше работы она любила только Севку Фокина, и Фокин об этом прекрасно знал. Взаимностью Севка на это чувство не то, чтобы не отвечал, – нет, он любил Шурку Шубину, но как… боевую подругу, как давнего, надёжного друга и как «своего парня». Между ними случался иногда «дружеский секс», (для Севки, во всяком случае, «дружеский»), – но никогда, – никогда! – Фокин не рассматривал Шубу как свою любимую женщину. Для этого у неё была слишком невнятная грудь, совсем недлинные ноги, чересчур короткая стрижка и перебор крупных рыжих веснушек, которые оккупировали её нос, плечи, маленькие крепкие руки и даже уши.

Но главное – они слишком давно знали друг друга.

Так давно, что ходили на один горшок в детском саду.

Разве можно воспринимать женщину женщиной, если лепил с ней в одной песочнице куличи?

У Севки на этот вопрос был однозначный ответ – НЕТ. С ней можно разговаривать разговоры, доверять тайны тайные, пить недорогое вино, дарить ей цветы и плюшевых мишек, с ней даже можно иногда заниматься незатейливым сексом, но любить – ни за что.

Любить нужно длинноногую голубоглазую блондинку с проколотым пупком, с шоколадным загаром, с татуировочкой в интересном месте, улыбчивую и незлобливую, может быть, чуть глупенькую, чтобы самому казаться умнее. Он до сих пор не встретил такой блондинки, хотя их было вокруг пруд пруди, и в этом состоял парадокс его, Севкиного, до сих пор свободного сердца.

Он взял со стоянки машину, которую днём наконец-то забрал из ремонта, затарился в магазине провизией, там же купил розового медведя с бантом на шее и поехал к Шубе коротать до утра время.

* * *

Шуба встретила его в шортах и тельняшке навыпуск.

– Хорошо выглядишь, – похвалил её Сева, протягивая букет и медведя с бантом.

– Проходи, – Шуба взяла цветы, сунула медведя под мышку и прошла в комнату.

Поправив перед зеркалом взъерошенные волосы, Севка разулся.

– Иди поцелую! – раскинув руки, подошёл он к Шубе.

Пожалуй, сегодня был тот самый день, когда Фокин не отказался бы от порции того самого незатейливого «дружеского секса».

Шуба поставила цветы в вазу с водой и посадила медведя на спинку дивана, где сидели по меньшей мере штук пятнадцать таких же медведей – маленьких и больших, в зависимости от состояния Севкиного кошелька на момент её прошлых дней рождений.