Текст книги "Исчадие ада"

***

Возле дверей кабинета терапевта, где в отсутствие врача вела приём та самая коварная фельдшерица, потенциальная разрушительница семьи Кораблёвых,  сидели три старушки.

***

Возле дверей кабинета терапевта, где в отсутствие врача вела приём та самая коварная фельдшерица, потенциальная разрушительница семьи Кораблёвых,  сидели три старушки.

– Бабулечки, вы меня не пропустите без очереди? Мне только выяснить тут кой-чего надо, это недолго, – обратилась к ним Лена.

Старушки согласно закивали головами.

Лена вошла в кабинет, вежливо поздоровалась и присела на стул. Фельдшерица оторвалась от бумаг, посмотрела на вошедшую, ответила на приветствие и произнесла привычное:

– Карточка есть?

– Конечно, есть, но она не понадобится. Мне нужно только мозги вправить.

Лена пристально рассматривала молоденькую медичку. Так, голос тусклый, глаза тоскливые. Ага! Значит, Серёги вчера у неё не было. Факт!

Фельдшерица с удивлением посмотрела на странную пациентку.

– Вправить мозги? А что у вас с мозгами?

– У меня? – удивилась в свою очередь Лена. – У меня всё в порядке. Это у тебя, милая, с ними проблема.

– Не у «тебя», а у «вас».

– Правильно, – согласилась Лена, – у вас. У тебя и у Серёги. Но его проблема, судя по твоему не очень-то счастливому виду, уже решена.

– По какому праву вы лезёте в мою личную жизнь? – возмутилась фельдшерица и повысила голос. – Немедленно покиньте кабинет!

– Да не вопи ты так, я же тебя не бью, – поморщилась Лена и уточнила: – Пока не бью.

Уточнить было просто необходимо – должен же человек знать, чем может закончиться их встреча, если он займёт неправильную позицию.

– Что вам от меня нужно? – сбавила тон фельдшерица.

– Вот с этого и начинала бы, а то развизжалась, как свинья, неделю не кормленная. В коридоре, между прочим, бабушки сидят, мигом разнесут по всей деревне, как я гулящую медичку пи…, извиняюсь, воспитывала. Оно нам надо?

Лена взяла со стола жгут и, помахивая им, со всей присущей ей деликатностью изложила цель своего визита, но хозяйка кабинета не поняла её благих намерений, поправила белую шапочку, едва держащуюся на пышных кудрях, и с вызовом уставилась на Лену

– А если у нас любовь?

– Я тебе ещё раз говорю, Серёга женат! – Лена продолжала терпеливо увещевать фельдшерицу, изо всех сил стараясь оставаться вежливой и говорить только приличные слова.

– Жена не стена…

Но закончить избитую фразу девушка не успела. Поправ абсолютно все нормы приличия, Лена почти вплотную приблизила к её лицу своё, вмиг покрывшееся багровыми пятнами нешуточного гнева, и, потрясая жгутом, прошипела:

– Слышь, ты, курва в колпаке! Я тебе сейчас такую стену покажу, что ты не только забудешь Серёгино имя, но и как родную мать величать не сразу вспомнишь!

От неожиданности девушка резко отшатнулась и её шапочка слетела с пышных кудрей прямо Лене под ноги. Та её подняла, встряхнула и напялила фельдшерице на голову по самые уши.

Девушка с неподдельным страхом взирала на Лену, но женщина уже успокоилась и села на стул.

– Ладно, жену ты отодвинешь. А дитё куда денешь?

Гнева в её голосе уже не было, только укоризна.

– Какое дитё? У него нет детей…

– Пока нет. Но Лида скоро родит.

– Сергей мне ничего об этом не говорил, – растерялась фельдшерица.

– Вот видишь, значит, нет в его планах пункта на тебе жениться, иначе сказал бы. Такое не утаишь. Да и от алиментов куда бы он делся?

– А это правда? – недоверчиво покосилась на Лену фельдшерица.

– Что, правда? Планы Серёги или его ребёнок?

– И то, и другое.

– Про беременность Лиды ты у Николаевны, нашего гинеколога, можешь полюбопытствовать, только не советую – себя выдашь. Про вас в посёлке пока ещё толком никто не знает, только догадываются. А про планы тебе и так должно быть понятно – Серёга-то вчера не пришёл.

Лена подошла к девушке, поправила шапочку, выпустила из-под неё на лоб светлый завиток, полюбовалась своей работой и её миловидным личиком.

– Ты посмотри на себя, ведь такая симпатичная деваха! Зачем тебе конь под уздой, когда вокруг столько необузданных жеребцов гарцевать будет, только свистни?! А на чужом горе ты себе счастья всё равно не построишь.

Взглянула на часы.

– Ладно, пойду я. А ты, милая, подумай над тем, что я тебе сказала. Крепенько подумай! Но если надумаешь что-то неправильное, тогда я ещё наведаюсь.

Лена взялась за дверную ручку.

– Подождите, – окликнула её фельдшерица. – Вы, наверное, и есть Лена Чума?

– Она самая! – гордо произнесла Лена. – И ношу это звание, как орден Красного Знамени.

– Ой, простите, я думала это ваша фамилия, – смутилась девушка, – а прозвище – Змея подколодная.

– Ну, уж нет, – возмутилась Лена, – змеёй подколодной сроду не была, не в моём характере исподтишка кого-то жалить! Всегда в открытую… А на самом деле я Лена Ильиных.

– А я Люда.

– Вот и познакомились, – улыбнулась Лена, но тут же построжала. – Только ты всё же помни: семья – это святое, и рушить её никому не дозволено!

Вскоре Любовь Яковлевна, не использовав и половины дарованного государством отдыха, вышла на работу и фельдшерица уехала. Про то, что была такая история в Радужном, знают только те, кто к ней причастен был.

А через два месяца в посёлок приедет молодой терапевт, и начнётся новая история, в которой переплетутся и любовь, и подлость, и простые человеческие радости.

Глава 3

Ирина окончила медицинский институт, имела право на свободный диплом, но пользоваться этим не стала, а по распределению приехала в Радужный. Ей было всё равно, куда ехать. Леспромхоз, так леспромхоз. Сельская местность женщину с маленьким ребёнком устраивала даже больше: здесь дали временное жильё, пообещав со временем отдельную квартиру, и выделили вне очереди место в детском саду для Кирюши. Кто бы в городе предоставил всё это простому интерну?

Посёлок Ирине понравился, устроилась она довольно сносно, только вот никак не складывались отношения с Любовью Яковлевной, к которой её, молодого специалиста, прикрепили набираться опыта.

Любовь Яковлевна слыла среди населения очень знающим терапевтом, но человеком весьма сурового нрава и, вдобавок ко всему, была страшной грубиянкой. Однако первое по списку настолько перевешивало два остальных, что те казались блёклыми и почти ничего не значили.

С Ириной Любовь Яковлевна обходилась без церемоний, каждое неверное действие молодого врача вызывало в ней бурю эмоций. «И чему только вас нынче в институте обучают? Хотя дураков учи – не учи…» – это было самым деликатным комментарием на малейшую оплошность молодого специалиста.

От своей наставницы Ирина узнала, что интерны не только в Африке водятся, но и в их больнице; что, сколько волка ни корми, он всё равно давление быстро мерить не научится; что, оказывается, поставить такой диагноз, какой поставила стажёрка (кстати, совершенно правильный), даже их санитарка Верка сможет, и пусть Ирина Павловна за это не ждёт аплодисментов. Когда же Ирина нечаянно уронила градусник, то Любовь Яковлевна не только сразу определила, откуда у той растут руки, но и своим криком оповестила об этом всю больницу, присовокупив к оповещению три этажа ненормативной лексики. Градусник, к счастью, остался цел, но если бы он разбился…!

Присутствие Любови Яковлевны, казалось, сковывало не только все движения молодого специалиста, но и мыслительную деятельность, она всё больше и больше робела перед своей наставницей, теряла уверенность в себе и в своих знаниях. А когда Ирина совсем уж собралась поставить крест на врачебной практике и уехать, куда глаза глядят, в кабинет вошёл главврач Иван Степанович и сообщил, что три дня Ирина Павловна будет самостоятельно вести приём, поскольку Любовь Яковлевна отлучилась по неотложным делам.

– А я справлюсь? – растерялась Ирина.

– Любовь Яковлевна сказала, да.

– Она так сказала? Не может быть!

– Что, доняла вас своими придирками? Вы не первая и не последняя, – улыбнулся Иван Степанович. – Вам фамилия Язовицкая о чём-нибудь говорит?

– Конечно, Надежда Олеговна читала нам курс «Внутренних заболеваний».

Ирина не могла взять в толк, какое отношение имеет доцент Язовицкая к предмету разговора.

– Так вот, – объяснил Иван Степанович, – в своё время эта самая Надежда Олеговна каждый день горькими слезами умывалась в этом кабинете. Зато теперь к каждому празднику шлёт Любови Яковлевне поздравления. Лет двадцать шлёт, если не более. Так что если хотите стать настоящим врачом, то мой вам совет: терпите и учитесь.

Немного помолчал и завершил разговор:

После приёма загляните-ка ко мне на чашку чая, расскажете, как день прошёл, и меня, старика, послушаете.

***

За чашкой чая Ирина узнала, что Любовь Яковлевна, выпускница медицинского института сорок первого года, всю войну провела в прифронтовых госпиталях. Там они с Иваном Степановичем и встретились.

– Я ведь, Ирина Павловна, местный, – пододвигая тарелку с домашней выпечкой ближе к гостье, неторопливо вёл беседу старый врач. – Когда пришёл с фронта домой, здесь только полуразрушенный медпункт был, да и тот на замке. Сбил я старый замок, повесил новый, приступил к работе, но, чувствую, не справляюсь. Народу-то много: и местные, и эвакуированные, которым возвращаться некуда, и высланные из Прибалтики и с Украины «враги народа».

При этих словах горькая улыбка скривила губы Ивана Степановича, он тяжело вздохнул.

– А вокруг Радужного ещё четыре лесоучастка, там тоже люди живут. Народу много, да мало среди них здоровых, одному мне просто физически невозможно справиться. Разыскал Любу и Таню, Татьяну Марковну, нашего педиатра.

– И Татьяна Марковна тоже с вами на фронте была? – удивилась Ирина. – Вы тоже там познакомились?

– Нет, с ней мы ещё до войны друг друга знали, учились в одном институте, только на разных факультетах. Я с её сестрой Дашей дружил, к свадьбе дело шло, а тут – война. После войны разыскивал Дашу, а нашёл Таню. Даша погибла ещё в сорок втором, под Сталинградом.

Иван Степанович снял очки и долго протирал линзы.

– Простите, – прошептала Ирина.

Он кивнул головой, ничего, мол, и вернулся к прежней теме.

– Разыскал я их, значит, сюда сманил, и теперь мы уже втроём начали приём вести. Кого-то лечили амбулаторно, кого-то в район направляли. Тяжёлых сами везли на ГАЗике… правда, довезти не всех успевали – до него от нас восемьдесят километров. Стационар позарез был нужен! Начали мы обивать высокие пороги. Ох, и долгая же канитель тянулась, но всё-таки добились строительства больницы в Радужном. А всё она, Люба… Ураганом в любой кабинет могла ворваться и пообещать сидящему в высоком кресле кое-что с корнем вырвать, если он нужную ей бумагу не подпишет. Уж поверьте мне, старику, так и было.

А Ирина ничуть и не сомневалась в том, что именно так всё и было.

Иван Степанович светло улыбнулся своим воспоминаниям и продолжил:

– Вот с пятьдесят восьмого года и стоит наша больница. Вы обратили внимание, сколько пристроек прилеплено к основному зданию? Это мы так расширялись. Теперь и стационар свой имеем, и специалистов. Их мы тоже по крупицам собирали и продолжаем это делать. Сейчас нам стоматолог позарез нужен, но кто поедет, если нет оборудования? Вот Люба и пошла опять по кабинетам, опять будет грозить чиновникам ущербом невосполнимым в случае, если упрямиться станут. Но дня через три, думаю, вернётся.

Он посмотрел на часы и виновато произнёс:

– Совсем заболтал вас, простите, – На Любу не обижайтесь, характер такой. А о вас она очень хорошо отзывается, у этой девчонки, говорит, наша, лекарская, жилка есть! Поверьте, Ирина Павловна, это высшая похвала, считайте, что она вам пять с плюсом поставила.

***

– Ну, Иван, ставь магарыч! – войдя без стука в кабинет главврача и едва поздоровавшись, потребовала Любовь Яковлевна.

– Неужели тебе удалось пробить броню и у нас появилась надежда иметь стоматолога? – боясь поверить в это, спросил он.

– А как ты думал? Не такие крепости брали! – явно гордясь собой, ответила она и устало опустилась на стул.

– Любонька, краса моя, да я тебе… да я для тебя…

– Чаю налей, – не дослушав его посулов, приказала Любовь Яковлевна. – Совсем, старый пень, разучился за женщинами ухаживать.

Услышав, что Любовь Яковлевна, оказывается, женщина, он остолбенел.

– Тебе что, сто раз про чай напоминать надо? – поинтересовалась Любовь Яковлевна.

– Сейчас, моя голубушка, сей минут, – пришёл в себя главврач и засуетился. – У меня и прянички есть, Тоня вчера стряпала. Тебе покрепче?

– А давай, как на фронте. Чифирнуть хочу и закурить.

– Ты с ума сошла? Тридцать лет ни чифирила, ни курила, а тут – на тебе! Разве так можно? – он удивлённо посмотрел на женщину, потом рассмеялся: – А, я понял, ты пошутила!

– Пошутила, Вань, конечно, пошутила. Наливай, как всегда. С молоком, – успокоила его фронтовая подруга и подумала: «Не знаешь ты, Ваня, что теперь мне всё можно». Она подошла к окну и задумчиво процитировала строчки из популярной песни.

 
Скоро осень, за окнами август,
От дождя потемнели кусты…
 

За окнами, действительно, был месяц август и шёл мелкий противный дождь.

Глава 4

На смену дождливому холодному августу пришёл на диво тёплый сентябрь. Установились погожие дни бабьего лета, когда ещё по-летнему тепло, но во всём чувствуется приближение осени. В зелёную листву деревьев то там, то тут уже начала вплетаться лёгкая позолота, побурела трава, всё чаще по утрам вместо росы всё покрывалось изморозью. Но всходило солнце, обогревало землю, и Ирине не хотелось думать, что скоро наступят холода, ей придётся носить в дом дрова, топить печку, ходить на обледеневший колодец за водой и расчищать от снега тропинку от крыльца и до калитки. Да и чего об этом думать, если дни стоят погожие и ещё по-летнему тепло?

Она вошла в здание больницы, поздоровалась с тремя женщинами, сидящими у дверей терапевтического кабинета, и открыла дверь – Любови Яковлевны, которая приходила раньше всех, в кабинете не было. Время приёма приближалось, оставалось всего пять минут. Надо у Ивана Степановича спросить, что ей предпринять: начать приём самостоятельно или дождаться Любовь Яковлевну?

А Любовь Яковлевна в это время сама входила в кабинет главврача.

– Ваня, дай мне отпуск без содержания, – поздоровавшись, она прошла к столу и положила заявление.

Тот удивился:

– Так у тебя же два или три месяца назад был очередной? Почему не использовала? Тогда тебя могла и Фаина подменить. Она хоть и фельдшер, но иному врачу сто очков наперёд даст. А сейчас кто за тебя останется? Не дам, и не проси!

– Слушай, друг любезный! – вспылила женщина. – Я у тебя за все эти годы хоть что-нибудь просила?

– Нет.

– Так чего ты тут выкаблучиваешься? Или власть надо мной решил продемонстрировать?

– Это ты зря, – обиделся Иван Степанович, – я власть никогда и ни перед кем не демонстрировал. Но ты не ответила на главный вопрос: кто за тебя останется?

– Ирина и останется. Она девка с головой. Вот сегодня ещё проверю её на Катьке Вершковой, та уже в коридоре ошивается. Если не ошибётся наша молодуха, то за себя и оставлю. А ошибётся – выпру её к такой матери и заберу заявление.

– Ты бы, Любовь Яковлевна, помягче с ней, совсем девчонку зашугала, ты хоть свой кнут-то чередуй с пряником.

– Без тебя знаю, не дура! – отрезала Любовь Яковлевна. – Сегодня всё и решится: пройдёт испытание – начну давать ей и пряники… по кусочку.

– Испытание-то в чём заключается? – осторожно поинтересовался Иван Степанович. – Что за авантюру ты замыслила?

А, пустяк, – она беспечно махнула рукой. – Какая авантюра? Больным Ирина диагнозы уже почти безошибочно ставить может. А удастся ли ей отличить мнимого больного от настоящего? Катька-то чего к нам пожаловала? Она же здоровая кобылица, на ней пахать можно! Не так уж трудно догадаться, что за освобождением от сельхозработ припылила – сентябрь на дворе, студентов скоро в колхозы на картошку погонят. Вот эта девица и…

Стук в дверь прервал обвинительную речь Любови Яковлевны по делу недостойного поведения Катьки-кобылицы, позорящей честь советской студентки и комсомолки.

– Войдите!

Ирина смутилась, увидев Любовь Яковлевну, но та поняла, почему стажёрка пришла к главврачу и махнула рукой:

– Идите в кабинет, Ирина Павловна. Я сейчас буду. Приём начнём вместе и ровно в девять.

Катерина вошла в кабинет первой, поздоровалась и тут же выдала в адрес Любови Яковлевны кучу комплиментов: какая она умница, какая она пробивная, это же надо – зубного врача для их больницы выбила, весь посёлок только и говорит…

– Ты, голубушка, песни петь сюда явилась? – не совсем деликатно перебила её адресат дифирамбов. – Я от твоего пения сегодня до трёх утра заснуть не могла – живу-то возле клуба, а голосиной тебя бог не обидел. И так всегда, как только ты в Радужном нарисуешься. Давай по делу, больные в коридоре ждут.

Слово «больные» Людмила Яковлевна выделила особо. «Странно, с пациентами она всегда ведёт себя корректно и сдержанно». Ирина с недоумением посмотрела на Людмилу Яковлевну и занялась Катериной.

– Что беспокоит?

Девушка присела на стул и пожаловалась на давление. Оно, действительно, было высоким, но на лице признаков гипертонии обнаружено не было: ни багровости, ни бледности. Да и активность пациентки вызывала сомнение.

– И часто у вас бывает такое давление?

– Ой, по-всякому. То низкое, то высокое. Иногда так поднимется, что прямо голова раскалывается.

Катерина подняла на Ирину свои честные-пречестные глаза, и ту, как молнией, ударило: зрачки! Как же она сразу не обратила на это внимания? Опять оплошала! А ведь сколько раз ей Любовь Яковлевна в мозги вбивала, что осматривать пациента следует с языка, радужки и зрачка! Правильно она говорит, что интерны не только в Африке водятся и сколько волка ни корми… Эх…

– Я сейчас выпишу направление на анализы, обследуем вас. А пока вот вам назначение в процедурный кабинет, там вам укол поставят, чтобы снизить давление.

Катерина взяла бумажку, но уходить не спешила.

– Мне бы справку…

В прищуренных глазах Любови Яковлевны затаилась насмешка. Она повертела в руках авторучку, положила её стол.

– А как у тебя с почками? Год назад, помнится, имелось подозрение на пиелонефрит? Подлечила их, или как?

Девушка что-то хотела сказать, но Любовь Яковлевна жестом руки остановила её объяснения.

– Слышь, Пугачёва, ты пока в коридоре побудь, а мы тут с Ириной Павловной обсудим твой, гм, диагноз.

«Вот старая ведьма! Придётся, видно, как и в прошлый раз, на картошку ехать. Хоть бы на пенсию скорее ушла! Вообще-то, эта чокнутая ветеранка и так, кажется, давно на пенсии», – подумала Катерина, закрывая за собой дверь.

– Пишите ей справку об освобождении от сельхозработ, – приказала Любовь Яковлевна.

– Да вы что, Людмила Яковлевна! Она же, по-моему, крепкого кофе наглоталась, чтобы давление поднять! Посмотрите на её зрачки! – и рассеянно добавила: – Одного не пойму, где она такой дефицит достала?

– Спасибо, просветили, – фыркнула наставница и откинулась на спинку стула. – Я это ещё в коридоре заметила. Где кофе достала, удивляетесь? Так тут как раз всё просто: Людмила, тётка её московская, им присылает всякий дефицит.

А справочку вы, Ирина Павловна, ей всё же сделайте. Толку на сельхозработах от девицы всё равно не будет, она там только парней перессорит, да государство зря харчи потратит на эту лентяйку.

– А что у неё с почками? – поинтересовалась Ирина, выписывая справку.

Любовь Яковлевна засмеялась и пообещала рассказать, но только в минуту досуга. В коридоре ждали больные.

– Вы справку ей сами вынесите, не хочу её ещё раз в кабинете видеть, настроение себе портить в самом начале рабочего дня.

«Надо же! Любови Яковлевне и одного взгляда хватило, чтобы раскрыть секрет высокого давления у Катерины. Вот бы мне научиться так ставить диагнозы! – с завистью подумала Ирина. – А девица-то какова? Как же ошибочна внешность! Интересно, неужели она и в самом деле отважилась провести Любовь Яковлевну? И на чём? На кофе! Да на это только сумасшедший решится!»

Вот так состоялось знакомство Ирины и Катерины.

Когда закончился приём, узнала Ирина и про «больные» почки Катерины, история с пиелонефритом оказалась ещё банальнее, чем с давлением.

Ровно год назад обратилась Катерина к терапевту с жалобами на боль в пояснице и частое мочеиспускание. Любовь Яковлевна осмотрела девушку, резко ударила в область почек, но реакции болящей не последовало. Вернее, реакция была, но несколько запоздалой и совсем не похожей на ожидаемую. Как и положено, ушла Катерина с направлениями на общий анализ крови и мочи, назавтра принесла результаты. Вроде, и подтверждается диагноз, но засомневалась чего-то врач и велела Катерине сдать всё повторно, предупредив, что теперь кровь и мочу проанализируют она сама, то есть, терапевт Любовь Яковлевна.

Конечно, блефовала она, ничего бы она не анализировала – не её работа, но психологическое давление на лаборантку в любом случае оказать бы сумела. Однако даже этого делать не пришлось, то есть, психологически давить никого не потребовалось – не пришла назавтра Катерина. И после не пришла. Только сегодня появилась, через год. Хотели лаборантку уволить за то, что анализы под диагноз подогнала, но ограничились строгим выговором – специалист она отменный. Где такого найдёшь, когда и завалящего-то в глубинку калачом не заманишь?

– Ну, всё, пора по домам, – завершила повествование Любовь Яковлевна и, когда за Ириной закрылась дверь, тяжело поднялась со стула и направилась к главврачу.

– Ты, Вань, выбрось-ка моё заявление, повременю я с отпуском.

– Что, теперь Ирину Павловну, как и обещала, пошлёшь к такой матери? Она не прошла твоей проверки? – испугался Иван Степанович.

– Да прошла она, прошла. Только одну оставлять пока рановато: у неё ещё печень слабо пальпируется и лёгкие не всегда верно простукиваются. С фонендоскопом-то Ирина правильно диагностирует, а не будь его под рукой, что тогда? Помнишь, как у нас он один на троих был, тонометра же так и, вообще, не имелось? А ведь давление мы с тобой почти безошибочно определяли. По налёту на языке.

– Ну, вспомнила бабка, как девкой была, – улыбнулся Иван Степанович и посерьёзнел. – Теперь-то такого не будет… Быть не должно!

– Дай Бог, дай Бог, – задумчиво произнесла Любовь Яковлевна и вздохнула. – Но с отпуском мне всё же придётся погодить… хотя бы до весны.

– А почему именно до весны? Можно и после Нового года, – расщедрился на радостях Иван Степанович.

Любовь Павловна вздохнула и грустно улыбнулась.

– Зимой, Вань, реки льдом покрываются, «Сибирь» стоит на приколе, а я хочу родные места навестить, вдоволь Ангарой налюбоваться, детей в Братске попроведать. А пуще всего хочу на родину заглянуть, сестру повидать. Сколь уж годков-то я в родительском доме не была?! На обратном пути обязательно там побываю.

Ладно, пойду. Пока! Привет Антонине!

Обрадованный тем, что молодой врач блестяще прошла проверку и, значит, с сегодняшнего дня находится вне всякой опасности, и что, несмотря на это, отпуск Любови Яковлевны всё равно откладывается до весны, главврач совсем не обратил внимания на интонацию, с какой она сообщила ему о своих планах на будущую весну.