Текст книги "Неподходящие люди"

А после мы лежим молча некоторое время, обнимаясь, вдыхая развратный запах секса, перебиваемый свежим воздухом из приоткрытого окна. Задние стекла у машины тонированные, двери замкнуты, и я точно знаю, что никто не постучится. А если постучится, то с Ваней не страшно. Спокойно, хорошо.

– Мне хочется их найти и убить, – ошарашивает он меня несколькими минутами позже. Застегнул штаны, неспешно водит пальцами по моей груди. И тут эти слова… Я ведь сразу понимаю, о ком он, поэтому ощутимо вздрагиваю, забыла ведь, и вообще та ночь из головы вылетела. У него, наверное, нет. Вновь чувствую отчаяние, а он обнимает меня крепче. – Отловить по одному и бить, пока кровью не захлебнутся. Знаешь, мне это снится. Как убиваю. Это плохо? Документы я ведь видел, наизусть запомнил и ФИО, и паспортные данные, кручу их в голове, то слева направо, то справа налево. Почему бы не поискать самому хотя бы одного.

– Не вздумай ничего подобного делать. Пусть полиция с ними разбирается.

– Они даже не нашли их пока, хм. Что-то подсказывает, и не найдут, пропали бесследно твари. Мистика.

– Вань, Ванечка, пожалуйста, только без глупостей. Они того не стоят. Самосуд тут не поможет.

– Тогда поехали со мной? Я первого сентября уезжаю в Край. Что тебе тут делать?

– У меня работа, семья…

– Это семья твоих родителей, а не твоя. Поехали. Устроишься в школу в городе. Как-то будет. Я помогу, обещаю. Тут воспоминания и эти уроды, которых еще х*р найдут. Надо было все же дождаться полиции, просто сил не было бездействовать даже недолго. Что ж они так долго ехали? Ни пробок ведь, ни дел других важных.

Он слишком молод и импульсивен, но его слова приятны. Может, завтра он будет думать иначе и пожалеет о своем предложении, но сейчас говорит искренне, действительно готов забрать меня с собой. Я прекрасно понимаю наши перспективы, в сказки не верю, но даже если через пару часов мы разойдемся в разные стороны навсегда, я не пожалею об этой ночи. Эта ночь для меня, она полна удовольствия и доверия, насыщена страстью и вкусом. Ваня физически не способен обидеть меня, а уж тем, что не полюбит – тем более. Сегодня рядом с ним мне хорошо, я влюблена и счастлива.

Почему-то мне казалось, что у нас очень мало времени, и что если я хочу его, то мне нужно сделать это быстрее – переспать с ним. Я думала, из-за того, что он вот-вот уедет в большой город и оборвет тем самым нашу связь. В чем-то я оказалась права, в чем-то заблуждалась. Но я сдержала слово и ни разу не пожалела об этой ночи в его объятиях. Он стал моим подарком. Моей верой.

Весь следующий день Ваня забрасывает меня сообщениями, давая понять, что не намерен делать вид, что ничего не было. Еще как было, и он хочет большего. У него грандиозные планы. На работе занята, какие сомнения, но украдкой читаю его смс-ки, иногда даже пару слов шлю в ответ, он возвращает смайлики.

«Ты уже сообщила директору, что увольняешься?»

Смешной.

«Давай купим тебе большой чемодан? Я тут, пока мать ждал с работы, заглянул в один магазин и присмотрел клевый. Мне удобно его таскать будет».

Следующая ночь напоминает предыдущую по ощущениям, но проходит в более комфортных условиях – Ваня привез меня к себе домой. Родители отдыхают на даче, и он решил – почему бы и нет. Неловко мне, что тут скрывать, все еще не представляю, в каком я статусе. Пытаюсь нащупать ту грань, чтобы и не оттолкнуть его, и не показаться всегда доступной. Хоть бы не решил, что я и вправду проститутка и работала в ту ночь…

Но он так не решил. Носится со мной, как с особенной. Вкуснятины накупил, ванну для меня набрал горячую с пеной, потом массаж делал, но короткий, скорее, чтобы был повод потискать. И опять очень нежно, чувственно трахал. Режет слух это слово, да? Заменить на «любил»? Я слишком прагматична, чтобы употреблять «любил», когда дело касается секса после недели знакомства, но… классно же было. Все ждала, покажет ли пренебрежение – не показывал. Издевательства в День Рождения, конечно, подпортили мою самооценку основательно, не без этого. Меня не насиловали, но втоптали в грязь, сравняли с землей, унизили и посмеялись. Использовали, как хотели, против моей воли. И он кое-что из этого видел, какие-то картинки должны были сохраниться в его памяти, но вместо этого он двигался на мне, во мне, как сумасшедший, сильными быстрыми или размеренными глубокими толчками выбивая крики. В этот раз я с ним кончила, причем за четыре секса дважды. Он очень хотел этого и добился, потом выглядел польщенным. Сообщил, что я румяная и очень милая, когда на пике. А я все мечтала добыть его документы, но он упорно их не показывал, заранее спрятал.

А еще он рассказывал о себе совсем личное. Что у его дяди и деда рак легких, поэтому он бросил курить в один день, хотя любил это дело. Они проработали по двадцать лет в угольных шахтах, много скопили, но сейчас еще больше спускают на лечение. Скорее всего, причина их недуга в профессии, но он рисковать не хочет, раз есть предрасположенность. Еще я узнала, что его мать печет сумасшедшие шарлотки с таким немыслимым количеством и сочетанием фруктов-меда-корицы, что умереть можно лишь от запаха. И что он любит свою будущую профессию и вообще любит жизнь. Рядом с ним хотелось меняться и мечтать. Вроде бы ничего особенного для парня его возраста, но я с такими никогда не общалась близко, и он просто покорил меня своими планами, амбициями и уверенностью в себе. Вроде бы живем на одной планете, смотрим на мир одинаковыми глазами, но он его видит ярким, с кучей возможностей, а я лишь стены да низкий потолок над головой. Вот почему так?

Засыпая, я представляла его в белом халате с пробирками в руках и тихонько посмеивалась. А он спрашивал: «Что-о, Юль?» – но отключился, не дождавшись ответа.

Быстро у нас все случилось, молниеносно. Вот мы не знаем о существовании друг друга, а вот уже через неделю спим в обнимку, и на двоих у нас столько секретов и воспоминаний – горьких и сладких, от ненависти до восторга, что, спорю, некоторые пары и за всю жизнь не соберут.

Следующим вечером он не приехал, предупредив, что важные дела. Казалось бы, мелочь, но наутро я проснулась подавленной и разбитой, подсознательно всё ждала, что бросит. Возможно… наконец, отвращение взяло верх?

Если он скажет, что я ему понравилась, и он пытался, честно, пытался забыть, как они… но не смог себя пересилить – наверное, я умру на месте.

Ждала от него удара, хотя не сомневалась, что выкрутится, врубит милосердие и сошлется на иную причину. Слишком добрый. Или и правда занят, как знать. День неспокойный выдался, он мне не писал и не звонил, первой я боялась. И вот я прихожу домой, а там склад яблочной техники и воодушевленные родители.

Выбегаю на улицу, сама судорожно его номер набираю – впервые, кстати, оттого волнуюсь особенно сильно. Набираю, а он недоступен. И слезы на глазах. Что делать? Куда бежать? Бред какой-то, быть такого не может.

Возле остановки меня догоняет черная машина размером со среднюю баржу, за рулем мужчина лет за пятьдесят. Седовласый, представительно одетый. На улице жара, он в белой рубашке, черном пиджаке и галстуке под горло, не задохнулся бы. Да и по выражению лица понятно, что шишка важная, привык командовать и смотреть сверху вниз. И до того, как он открыл свой мерзкий рот, я уже сообразила, кто он и что надо.

– Юлия Сергеевна, садитесь в машину, пожалуйста, поговорить нужно. Обещаю, вы не пожалеете.

Я рванула с места.

Бегу изо всех сил, напрягаю ноги, руки, хватаю ртом воздух. Я бегу, будто стометровку на время, будто на Олимпийских играх, к которым целую жизнь готовилась, несусь в сторону остановки и запрыгиваю в первый попавшийся автобус, а затем, вцепившись в сиденье, еду до конечной, изредка поглядывая из окон – преследователь так и тащится позади, не думает сдаваться. Не готова я сейчас к подобным разговорам, мне нужно время подумать и настроиться. Если совсем честно, то от одной мысли хочется забраться под душ и драить себя мочалками и мылом, а тут целое противостояние намечается! Вон какой упорный, все едет и едет, будто дел других нет.

Мне необходимо связаться с Ванькой и всё-всё рассказать ему. Но его сотовый по-прежнему недоступен, а я не знаю о нем ничего: ни фамилии, ни адреса. Район, где живет, помню, примерный путь себе представляю, но ни улица, ни номер дома в голове не отложились. Глянула мельком и тут же забыла. Как чумная с ним, говорю же, детали мимо летят, в том числе важные. Все равно поехать поискать? Может, ноги сами приведут? Или выждать? Там ведь родители будут его, а я пока понятия не имею, намерен ли он со мной их знакомить.

Сутки не звонит, и пожалуйста – я на пороге нарисовалась. Причина веская, но вдруг, на его взгляд, недостаточная для визита?

Как же поступить правильно?

Мне везет, автобус не ставят в отстойник, и, высадив последних пассажиров на конечной остановке, водитель вновь возвращается к маршруту. Видимо, преследователю за рулем баржи надоедает кататься по городу, вскоре он отстает и пропадает из виду.

Наверное, все же дождусь, пока Ваня позвонит первым. Ну пожалуйста, приди смс о том, что он доступен. Гипнотизирую сотовый.

Вечером дома разразился грандиозный скандал, родители давили, прессовали, будто я не дочь им родная, а взятая в плен шпионка вражеского государства. Им нужно было добиться моей подписи, они были замотивированы и способны на все, чтобы заполучить ее. Приводили аргументы, от которых мое сердце кровоточило, как раненое. А уйти, переночевать-переждать-то и негде мне. В итоге я закрылась в туалете и рыдала навзрыд, обняв унитаз. Снаружи открыть дверь нашего туалета нельзя, шпингалет стоит внутри, и чтобы добраться до меня, нужно либо его выломать с «мясом», либо снимать дверь с петель. Папе было лень и первое, и второе, они решили взять измором.

– Юлька, я писать хочу, открывай! – долбилась ко мне разъяренная Люся. А я не открывала, свернулась калачиком и тихонько выла от ситуации, от условий, в которые меня поставила жизнь. От предательства родных, их нежелания понять. Меня трясло и дважды стошнило.

Один из ублюдков, издевавшихся надо мной, оказался сынком влиятельных родителей, и пока мы с Ванькой катались на машине и кайфовали, в другом доме совсем другие люди переживали свой собственный жутчайший кошмар. Планируя будущее, мы и не подозревали, что в этот момент решаются наши судьбы. Нам в голову не приходило, что против нас разворачивается целая кампания с огромными затратами.

Они спрятали сына и его друзей, а сами подняли целую бурю, подключили связи, адвокатов и отыскали выход. Чтобы спасти свои задницы, им не хватает самой малости: моих показаний. Свидетельствования, что мы с парнями весело проводили время, баловались и отрывались, пока вдруг не появился из ниоткуда психопат Ваня и не избил их до потери пульса. Внезапно. Я должна поехать в полицию и переписать свое заявление. Исправить, забрать, написать еще одно новое или как это правильно делается? Родители поначалу говорили об этом, как о деле решенном, они изумились, услышав мое категоричное «нет».

Не-е-е-т!

Всего несколько слов в подтверждение легенды уродов, и у нас куча денег. Так много, что для поездки на море можно взять отпуск без содержания. И маме, и папе, и мне.

Но ведь я не могу. Как так? Предать Ваню? Предать человека, который рисковал из-за меня? Которого я успела полюбить всей душой? Ни одни деньги не могут оправдать подобный поступок.

Еще одна страшная ночь в моей жизни. Помните, я выше рассказывала про слои, каждый новый чернее предыдущего? Может, они и одинакового цвета – серые, но, накладываясь друг на друга, делают мое существование с каждым днем невыносимее.

Мне выключили свет, чтобы скорее выкурить из туалета. Родные говорили вслух и громко, не таясь и не стесняясь, чтобы я слышала, какая я неблагодарная тварина. Что я должна им за еду и кров, что другие дети радуются, когда получается облегчить жизнь престарелым больным родителям. Вырастили доченьку, а она нож в спину всадила!

Нож всадила в спину, отказываясь свидетельствовать против своего Вани.

Я молилась, чтобы этот день скорее закончился, чтобы Бог дал мне силы выстоять и мудрости донести до близких свою точку зрения. Родители ошибаются, они просто не представляют, о чем просят. Сейчас ими руководит алчность, но они обязательно поймут и устыдятся. Только бы мне почерпнуть сил для тяжелых разговоров.

– Юль, ну пожурят твоего Ваню, а-я-я-й скажут. Ну, максимум… дадут условный срок за драку, и что? – слышу маму.

– Это тьфу, ерунда, – поддерживает отец.

– На нем это никак не отразится. Будет жить, как прежде. Уедет в свой Красноярск или откуда он? Там никто и знать не знает, регион другой. А через десять лет, попомнишь мое слово, еще и спасибо тебе скажет за важный жизненный урок. А нас эти деньги выручат.

Время шло, а нападки не прекращались. Меня не слушали, меня оскорбляли. Говорили, что если что-то случится с их здоровьем, это будет на моей совести. Что я загоняю их в могилу. Родили доченьку, а она их живьем хоронит!

– Он уедет и не вспомнит о такой нищенке, как ты. Вон на какой машине ездит, ясно же, что родители его влияние имеют. Они твой поступок не оценят, еще и у виска покрутят. Отряхнутся после инцидента и дальше заживут счастливо и сыто, ни разу о тебе не вспомнят. А тебе пристраиваться нужно давно! Третий десяток прет, замуж так и не взяли. Все на шее висишь отцовской.

– И не возьмут! – взревел тот, на чьей шее вишу. И понимаю я вроде, что неправда это, что отдаю им почти всю зарплату ежемесячно, но так обидно и горько, что плачу все сильнее. – И не возьмут! Если продолжишь на белый свет трубить, что тебя насиловали. Кому такая нужна тасканная? Еще не поздно забрать заявление, Василий Васильевич сказал, что успеет замять и никто не узнает. Еще и поможет на первое время, потому что неудобно ему за сына. Сочувствует нам. Хороший человек.

– Вот вообще не понимаю твоего упорства, Юля!

Я сидела в туалете в темноте, и от отчаяния меня накрывало такой жгучей жалостью к себе, что уже не рыдала, а хватала ртом воздух. Колотило меня так, что задохнуться боялась, зубы стучали, чечетку отбивая. Серое. Мне казалось, что все мое существование – никчемное и серое, никому не нужное. Всегда таким было, одно светлое пятно в нем – мой Ванька. Который закутал меня в свою ветровку, которую потом даже надевать побрезговал – выбросил. Откуда знаю? Я ж в ней домой пришла утром после дня рождения, постирала тщательно, вычистила. Вынесла ему, как высохла через день, а он затолкал в урну у подъезда. Потом, правда, сосед ее достал и носит теперь, но я про это Ване не сказала. Ветровку, в которую меня кутал – выбросил, а меня – нет, меня любил. Забрать с собой хотел.

Я ведь знаю, что до его появления пытки не шли к завершению, уроды лишь сильнее раззадоривались. Они перебрасывались новыми идеями, от которых у меня по спине ужас ледяными иглами дорожку выколачивал вдоль позвоночника. Растягивали удовольствие, у них вся ночь была впереди. И одна беззащитная скулящая жертва.

О, у них было много блестящих идей. Я не знала, что люди способны делать такое с другими живыми и чувствующими.

Возможно, если бы они реализовали их все, я бы позавчера не смеялась так сильно, до икоты, над комедией в Ванькиной квартире. Возможно, я бы сейчас вообще жить не хотела…

Я защищаю Ваню не потому, что собираюсь за него замуж и хватаюсь за выгодную партию, я просто не могу его подвести, вне зависимости от его ко мне отношения.

Обессилев, я ненадолго отключаюсь. А когда просыпаюсь, в квартире тихо, все спят. Кости болят, когда поднимаюсь, руки онемели: что могла – отлежала за несколько часов неудобного сна. На цыпочках пробираюсь к спальне и падаю на кровать. На работу ухожу раньше всех, школа еще закрыта, а я уже у порога с ноги на ногу переминаюсь. На первом автобусе приехала, пустом. Конец августа, уроки еще не начались, поэтому около девяти отпрашиваюсь под предлогом посещения врача, и бегу домой. Там ожидаемо только бабушка: Люся в секции, родители на работе. Ба что-то варит на кухне, целую ее в щеку и в спешке делаю себе бутерброд с колбасой, утром не успела позавтракать. На мгновение замираю, ловя себя на мысли: я так сильно боялась встречи с родителями, что убежала из дома голодной.

– Ты что тут делаешь? – удивляется ба. – На работу же все ушли. Случилось что-то?

– Случилось, бабуль, еще как случилось. Ни разу на меня так сильно не кричали, как вчера. Вообще не кричали ведь раньше, повода не давала. А сейчас трясет до сих пор. Страшно мне.

– Самое главное скажи, ты здорова?

– Да. Кажется, здорова. Бабуль, ты прости. Но не могу я. Не могу так поступить с ним. Папа вопил об упущенной возможности, но это никакая не возможность. Эти деньги нам, конечно, нужны, но они не наши. Не принадлежат нам. Жили как-то раньше, и продолжим своими силами. Если я возьму их, я больше в зеркало на себя смотреть не смогу. Скажешь – дура, идеалистка?

– Юлечка, это только твое решение. Никто не смеет давить. Ты сама должна его принять.

– Я знаю, ба. Но легче от этого не становится. Мне очень нужна поддержка.

– Ты точно уверена, что этот парень, Ваня, не заслуживает обвинения? Он ведь троих зверски избил! Может, ты испугалась и перепутала?

Несколько минут копаюсь на балконе в поисках прочной вещевой сумки, и укладываю туда коробки с подарками-взятками. Куда и кому же их возвращать? В любом случае дома оставлять нельзя, поэтому волоку добро на работу и прячу в шкаф своего кабинета под плакаты с теоремами для девятого класса. У меня впереди полдня, чтобы придумать выход из ситуации. Придумать, кому возвращать взятку, которую брать не намерена ни при каких обстоятельствах.

Не могу я счастливая отдыхать под пальмой, листая пальчиком странички в новом телефоне, не думая о том, что предала парня. Возможно, последнего хорошего парня на этой планете. Предала столь страшным образом. Сможет ли он после этого еще когда-нибудь поверить женщине? Захочет ли помогать тем, кто попал в беду? Разочаруется? Очень страшно от мысли, что хороший человек из-за меня может озлобиться и стать плохим.

Не нужны мне их деньги и подарки! Руки-ноги имеются, сама заработаю. Будут родным и море, и ремонт. Не переломлюсь и смогу найти другой способ помочь, кроме как оклеветать хорошего человека. Придя к этой мысли, я начинаю чувствовать себя лучше.

Хотя бы примерный план в голове составлен, буду придерживаться его. В этом году мне дали неплохую нагрузку на работе, нахватаю репетиторство по подготовке к ЕГЭ. Кстати, если я решусь и уеду с Ваней в большой город (если он еще позовет меня и поможет в первое время, конечно), то передо мной откроются десятки новых возможностей. И зарплата в Крае приятнее, и допзанятия с детьми оцениваются выше. Одна моя подруга берет в час полторы тысячи рублей, в нашем-то городе триста – это потолок, это для учителей со стажем. Ко мне и за двести идти не хотят пока. Всё это будет, стоит только решиться. Как же сильно меня тяготит мой возраст, для реализации задуманного не хватает всего-то пятилетки опыта за плечами. Сижу за столом и страстно мечтаю о своем тридцатилетии.

Чешутся руки поскорее начать действовать, я едва сдерживаюсь, чтобы не разместить свое предложение на hh. Если только Ваня мне поможет…

В дверь стучатся, и когда в кабинет заходит мой новый знакомый за пятьдесят в черном костюме, я практически не удивляюсь и не пугаюсь. Высокий взрослый влиятельный мужчина, и наедине с ним некомфортно, но в моем распоряжении были целые сутки, чтобы подготовиться к разговору, настроиться. Подобрать слова. Эффекта внезапности и неожиданности у него в запасе больше нет. А уж после ночи в темном туалете мне никакое моральное давление не страшно.

Я практически ждала этого человека. Нахожу в себе силы улыбнуться и жестом пригласить зайти, хотя мое гостеприимство никому не нужно, он и так уже посреди кабинета. Дверь за собой не забыл закрыть плотно, машинально я бросаю взгляд на ножницы и степлер в органайзере на столе. Вряд ли нападет, но хочется придумать, чем в случае угрозы обороняться.

Он присаживается на парту напротив моего стола.

– Юлия Сергеевна, добрый день. Зачем вы в прошлый раз сбежали? Испугались, что ли?

– Извините, но после недавних событий незнакомцы меня пугают. А я по-прежнему не знаю, кто вы.

– Меня зовут Василий Васильевич, и я приехал, чтобы помочь вам.

– Помочь? О, мне не нужна ничья помощь, поверьте, – я практически радостно соскакиваю со стула и быстрым шагом подхожу к шкафу. Сердце колотится, но игнорирую волнение. Достаю свою вещевую сумку в клеточку и бухаю ее перед гостем на парту: – Вот, я полагаю, это ваше. Спасибо, мы не нуждаемся. И вообще не любим фирму «Эппл».

Он бросает быстрый взгляд на пакет, и, не делая попыток заглянуть в него, улыбается. Значит, я права и подарки от него. От отвращения передергивает.

– Берите, берите. Я надеюсь, что мой ответ очевиден. Мне не о чем с вами разговаривать, заявление я ни менять, ни забирать не планирую. Мне даже не интересно, кто из троих ублюдков ваш сын. Мне очень жаль вам говорить такое, но вы вырастили и воспитали полного говнюка.

На мгновение в его глазах вспыхивает гнев, но Василий его быстро гасит и тяжело вздыхает. Потирает лицо, затем великодушно разрешает мне присесть на стул в моем собственном кабинете. Я краснею от негодования, но исполняю.

Он говорит тихо, приходится податься вперед, чтобы расслышать.

– Юля, девочка моя, мне очень-очень жаль тебя. Сам воспитываю чудесную дочку, кстати, тоже Юлю, и прекрасно понимаю, каково тебе и твоим родителям. Более того, я думал – лично прибью поганца, но что с ним сделаешь, молодой еще, ветер в голове. А родную кровь не бросишь. Ведомый парень. Он не плохой, поверь человеку, который его вырастил. Хороший, но поддающийся влиянию. Сам он бы никогда не додумался до подобного, но сказали «пошли» – вот он и пошел.

– Который из них? – перебиваю довольно грубо.

– Которого вырубили ударом ноги, у него сотрясение и трещина в черепе.

Получается – тот, кто душил меня.

– Простите, но нисколько не жалко.

– Он заслужил… урок. Частично. Но… с него этого хватит, он уже трижды обос*ался, от страха, как в СИЗО вчера увезли, поверьте. На всю жизнь запомнит это время, не меньше вас. Связался с бандитом, вот и результат. Тот, что старший у них, долго на воле не продержится, но, Юлечка, уясни себе вот что. Этот конфликт мы замнем.

Чувствую, что бледнею, кровь отливает от лица, его даже покалывает. Смотрю собеседнику в глаза, понимая, что он подавляет меня своей крупной фигурой, тоном, взглядом. Своей энергетикой.

– С вами, Юленька, или без вас – без разницы, – говорит спокойным, деловым тоном, от которого я леденею. – Если без вас, то вы пойдете по статье 306 УК РФ «Заведомо ложный донос», потеряете профессию, попадете на деньги, а может и свободы лишитесь. Все же клевета серьезная, не в куклы играем. Но вы ведь умная девочка, примете правильное решение. Эти подарки оставьте себе в качестве аванса и моральной компенсации. Повторяю, что не одобряю поступка сына, и сам лично вправлял и еще буду вправлять ему мозги на эту тему. Вокруг столько готовых абсолютно на все женщин, стоит пальцами щелкнуть… Дурень он, пока не осознал своих возможностей. А вы проявите милосердие, – я вздрагиваю от этого слова, – дайте парням шанс начать жить заново, не ставьте на них кресты. И я даю вам слово, никто из них больше черту не переступит.

– А что будет с Ваней? Мм, Иваном…

– Иваном Роминским? – он закидывает ногу на ногу и говорит отстраненно, как будто нас обоих дело парня не касается. – Он нанес серьезные травмы, не знаю, что там решит прокурор. Чуть не поубивал ребят. Посидит, подумает. Научится силы рассчитывать. Про него можно забыть лет на двенадцать.

Я соскакиваю с места и пораженно взмахиваю руками.

– Поубивал?! Да они корчились и силились подняться с четверенек, когда мы уходили, а третий вообще сбежал! Живее всех живых! Ваня был один против троих! Без оружия!

– Со спортсменов спроса больше, – равнодушно пожимает плечами. – Твои родители объясняли, что нужно сделать? Едем прямо сейчас. А если скажешь, что в последнее время у вас с Роминским состоялся сексуальный контакт, я удвою вознаграждение. Сделаем повторную экспертизу, найдем его ДНК, и все сойдется идеально.

– Вы хотите повесить изнасилование на Ваню? – голос будто не мой, тонкий, писклявый.

– Контакт ведь был? Даже не сомневаюсь почему-то в этом.

– Уйдите, пожалуйста, и заберите свой мешок.

– Юля, не будь идиоткой, – он тоже поднимается. – Его в любом случае закроют надолго, с твоими показаниями или без, просто в худшем случае он утянет тебя следом. Я виделся с твоим отцом, он все понял, и мы договорились. По молодости юнцы и не такое творят, все через это проходят. Потом вырастают и становятся идеальными семьянинами. Ты можешь выйти из ситуации в выигрыше, а можешь настроить всех против себя.

– Спасибо за предложение, а теперь убирайтесь.

– Мы все равно выпутаемся, мне просто тебя жаль. Девка хорошая, на первый взгляд – адекватная. Помочь решил. А ты дура-дурой оказалась. Тьфу. Только время потерял. Хана тебе, бл*ть, если не передумаешь. И дружку-защитнику твоему хана.

Он встает и направляется к двери. А я от ужаса могу лишь беззвучно шлепать губами, как тупая рыбина. Мне по-прежнему сложно воспринимать его угрозы, я уверена, что такого просто не может быть. Это сон. Какой-то невнятный кошмар. Я ведь дала показания, с меня сняли побои. И с Вани тоже. Полицейский заверил, что «твари попали». А теперь оказывается, что попали мы с Ваней?

– Василий Васильевич, – окликаю я. Он оборачивается с улыбкой, дескать, верное решение. – Хлам-то заберите.

Хлам он так и не забирает. Я закрываюсь на ключ и, не соображая, что делаю, будто в состоянии аффекта достаю первый попавшийся планшет из белой коробочки и бью по нему степлером. Экран не поддается, крепкий, зараза! Всегда бы так было, а то уронишь сотовый – и все, трещины, хоть выбрасывай. Ремонт дороже нового. Но я не сдаюсь, а в тот момент, когда первые кусочки стекла начинают, наконец, отлетать, в тишине кабинета пронзительно звонит мобильный. А я словно прихожу в себя, будто смотрю на себя со стороны, как сижу на полу, закатав рукава, и мщу несчастной технике за несправедливость этого мира.

Номер незнакомый. И первый порыв: сбросить звонок, потому что наверняка это очередной папаша с просьбами выгородить их сына-отморозка, но в последний момент думаю – вдруг Ваня? И жадно хватаю трубку.

Предчувствия не обманывают, на той стороне провода женщина, которая представляется Ваниной мамой. Она в слезах и в растерянности, вчера вечером его схватили по пути из гаража домой и увезли в полицейский участок, откуда он смог позвонить только сегодня утром. Его избили, выколачивая признания в ложном обвинении, и лишь на рассвете разрешили связаться с родными.

Я медленно опускаюсь на парту, где до этого сидел Василий, а затем подскакиваю как ужаленная, словно даже отдых на месте, которое ранее предпочло это чудовище, может меня скомпрометировать перед Ваниной мамой. Она спрашивает, что на самом деле случилось той ночью. Что вообще происходит? Ванька, оказывается, ничего ей толком не рассказал. Вообще.

– Он когда пришел домой в синяках под утро, отмахнулся, что подрался с хулиганами. Он вообще замкнутый, все в себе держит, лишнее слово тяжело вытянуть. Если случайно о себе что-то проговорится, мы с отцом еще неделю обсуждаем и сами додумываем. Обычно у него всегда все нормально. И тут не исключение. Ну, подрался и подрался, бывает. Заверил, что вопрос уладили, мы с отцом поспрашивали еще да и успокоились. А сегодня не пришел ночевать, не предупредив. А такого ни разу не было, чтобы Ваня – и забыл предупредить! Обычно смс-ку скинет, чтобы я не волновалась, – она всхлипывает. – И на звонки не отвечает. Утром с неизвестного номера позвонил…. голос не такой, – она плачет, – как будто надломленный. И говорит, что те, с кем подрался, заявления на него написали. И дал твой номер. Ты же та самая Юля? Я не ошиблась?

Она уже спрашивала, та ли я Юля, причем дважды. Этот третий вопрос об одном и том же пугает. Женщина в шоке. Я вкратце пересказываю ей, что случилось на самом деле, обещаю, что при необходимости повторю рассказ с любыми подробностями. Она, разумеется, очень этого хочет. Я делаю паузу, а затем выдаю на одном дыхании о Василии Васильевиче и его «щедром» предложении озолотить нашу семью. Ванины родители должны до конца понимать, что происходит.

– В этом плане вы не волнуйтесь, я деньги не взяла. И с родителями поговорю сегодня серьезно, чтобы не вздумали. Я не отступлю. Я… не поддамся.

– О Господи! – рыдает Ванина мама. – Пожалуйста, девочка моя хорошая, только не соглашайся. Они же его в тюрьму хотят посадить. Жизнь ему сломать! Сами отмазаться за его счет! Боже, что же будет. Мы тебе заплатим больше, квартиру продадим, только не меняй заявление!

– Перестаньте, не надо ничего платить. Мне Ваня жизнь спас, я буду за него бороться.

Она снова плачет. Очень тяжелый разговор. В итоге мы расстаемся на том, что можем в любой момент звонить друг другу по любым новостям. Как она поговорит с мужем, еще раз наберет меня.

Решив, что планшеты еще пригодятся, я аккуратно убираю их по коробкам и прячу в шкаф на прежнее место. Возможно, Ване понадобится адвокат и их можно будет продать, если Василий не потребует обратно. А потребует – да и черт с ними.

Меня неслабо трясет, когда иду домой. Ванька в СИЗО – это в голове не укладывается. Забрали – и все, без всяких там предупреждений. Так разве можно? Так разве делается? Если бы у меня были хоть какие-то связи в полиции! А у меня они есть! У одной моей бывшей ученицы папа работает в органах, однажды он приходил на собрание в погонах. Кое-как нахожу ее страницу в соцсетях и прошу выслать номер отца. Как прочитает – ответит.

Я что-то писала про пик безысходности в начале своего рассказа. Отныне каждый день превращается в американские горки: с родителями Вани мы то летим вверх к новой надежде, то падаем вниз, в ужасе закрывая глаза. Когда нам озвучили срок тюремного заключения, который требует прокурор, мы долго не могли осознать его. Все переглядывались, гуглили, обзванивали знакомых с хоть каким-то юридическим образованием, надеясь на ошибку. Но ошибки не было, нам объявили войну без возможности избежать кровавых сражений.

Теперь я знаю, что подобные разбирательства могут длиться очень долго. И каждый новый день идет нам в минус, потому что Ваня проводит его за решеткой – что по-прежнему в голове не укладывается(!), а мы паникуем на свободе.