Текст книги "То ли ангел, то ли бес"

И точка.

– Ребят, я немного волнуюсь, – признался Вовчик, усевшись на свое водительское место.

– Почему? – полюбопытствовал Бараш, плюхнувшись рядом.

– Ой, да ладно вам. Все мы были немного в Валюшу влюблены.

– Я нет.

– Врешь!

– Я был МНОГО в нее влюблен. И до сих пор считаю, что не встречал женщины красивее.

– Да, она была невероятно хороша собой…

– А сейчас? Ты как давно ее видел?

– Шесть лет назад на свадьбе Ксюши и Кольки. И тогда она затмевала всех.

– Черт, я хочу ее видеть! А ты, Аркаша?

– И я, – ответил тот.

Потом отвернулся к окну и вспомнил день, когда увидел Валюшу впервые…

Глава 3

Прошлое…

Мама ввела Аркашу в кабинет, крепко держа за руку. Ее сын уже два с лишним года занимался музыкой, но не только не делал успехов, а и едва справлялся. Педагоги говорили – заберите ребенка из школы, перестаньте его мучить. Но беда в том, что Аркаша сам желал мучиться. Он мечтал стать скрипачом, но не знал – как. Слух у него был идеальным, но пальцы-сосиски неповоротливыми, они не слушались. И лишний вес тут был ни при чем. Встречались среди знаменитых исполнителей тучные люди, чьи «сосиски» порхали над инструментом.

Яворские вошли. Ожидали увидеть директора школы, она вызвала их, но пред ними предстала незнакомка. Она стояла у окна спиной к двери. Длинные темные волосы, собранные в хвост длиной до поясницы. Тонкая фигурка. В руке скрипка, в другой смычок.

Женщина то ли не слышала, что кто-то вошел, то ли подумала, что это директриса, и решила исполнить для нее отрывок из симфонии Шуберта, а быть может, поддалась порыву… За окном было пасмурно, но тихо. Листья росших во дворе тополей, желтые, с зелеными прожилками, едва заметно колыхались. Они походили на стоялую воду. Бабье лето кончилось, осень вступила в свои права, и это чувствовалось. Унылая пора, точнее и не скажешь. Любая грустная мелодия подошла бы под эту картинку. Но женщина выбрала другую: пронзительную, чувственную, хоть и лирическую, плавную. Она играла под тусклым светом пасмурного дня, листы тополей теперь не только покачивались, но и вздрагивали на самых высоких нотах. Впрочем, не только они реагировали на игру: и облака, и воздух – они стали прозрачнее, и даже птицы, расчеркивающие небо, начали двигаться грациозно и синхронно. Аркаша смотрел не только за окно, но и на скрипачку, и она виделась ему нимфой.

Сыграв небольшой пятиминутный отрывок, она опустила скрипку.

Аркадий похлопал бы, да не хотел все испортить. Резкие звуки нарушили бы гармонию. Посыпались бы замершие в воздухе ноты, женщина, наполнившая ими пространство, вздрогнула бы. Она все еще виделась ему нимфой, звуки – каплями росы, что она сняла с травы, подняла и закружила благодаря своей магической силе.

– Как красиво вы играли, – услышал он голос матери. Скрипачка не околдовала ее, но впечатление произвела. – А нам бы директора.

– И мне бы, – ответила скрипачка и развернулась.

Аркадий ахнул. Да не мысленно, а вслух. Таких красивых женщин ему еще видеть не приходилось. Даже по телевизору!

– Ты чего? – удивилась мама и дернула его за руку. Аркадий мотнул головой – ничего. – Конфеткой подавился, что ли? – Мальчик постоянно посасывал карамель. Шоколадные конфеты он больше любил, но они так быстро таяли во рту…

– Как тебя зовут? – спросила у Аркаши нимфа. Тот ответил. – А меня Валентина Григорьевна.

– Вы тут преподаете? – полюбопытствовала мама.

– Собираюсь. Учебный год начался, понимаю, штат укомплектован, но мне очень нужна работа… – она посмотрела на Яворских большими глазами с оттенком осеннего пасмурного дня, сначала на мать, потом на сына. – Как думаете, возьмут?

– Да, – выпалил Аркадий. Как можно не взять… такую нимфу?

– А нас исключать собрались, – пожаловалась мама. – Говорят, чужое место занимаем. А мы так хотим музыкой заниматься…

– Вы? – с улыбкой переспросила Валентина.

– Он, – мама потрепала сына по коротко стриженным жестким волосам. Многих детей именно родители заставляли музыкой заниматься, и Яворские были исключением. – Я как раз думаю, не место Аркаше тут… – и на сей раз приобняла. – Ему бы на спорт, чтоб вес согнал. Но он ни в какую, хочу, говорит, великим скрипачом стать.

– Если хочет – станет.

– Да какой там, – отмахнулась мама. – Ничего не получается у него.

– Почему? – вопрос был задан не ей, а Аркаше.

Тот пожал плечами. Если б знал, исправился бы.

– Говорит, пальцы не слушаются, – ответила за сына мама.

– Их можно развить, тем более в столь юном возрасте.

– Не получается. А слух идеальный. И ноты читает прекрасно.

Валентина Григорьевна подошла к Аркаше, посмотрела сверху вниз (она не была высокой, но носила каблуки), затем протянула скрипку со смычком и сказала:

– Сыграй.

– Что? – робко спросил он.

– Что пожелаешь.

Аркадий приложил инструмент к плечу, прижал его щекой, занес смычок и заиграл отрывок из оперной арии, который разучивал недавно. Скрипка оказалась большой, что неудивительно, ведь она принадлежала взрослому человеку. Однако Аркадий отметил, что на ней ему удобнее, чем на своей. Но получилось хуже, потому что к той он привык.

– Что скажете? – живо поинтересовалась мама, едва сын закончил.

– Да, пальцы слушаются плохо, но это ерунда. Проблема не в этом. Аркаша не чувствует музыки.

– Как же? У него идеальный слух.

– Я немного о другом. Он точно воспроизводит ноты, не фальшивит, даже когда играет коряво. Но и физикам нужно вдохновение, а музыкант без него не может. Душой нужно играть, не пальцами, они такой же инструмент, как скрипка и смычок.

– Не понимаю…

– А ваш сын, кажется, да. Не так ли, Аркаша?

И он кивнул.

Ему было всего семь. Ребенок. Но Аркадий действительно понимал. Раньше он просто играл по нотам. Теперь будет пропускать мелодию через себя. Исполнять ее до тех пор, пока она не зазвучит внутри его…

– Станете моей музой? – просил у Валентины Аркадий. Но про себя. Вслух слово «муза» заменил на «учительницу».

– Если возьмут на работу, то да, конечно.

Но Валентине отказали. Штат был укомплектован, и ей не было места в коллективе (взяли только на будущий год). Однако это не помешало ей стать его учительницей музыки. Валентина давала частные уроки и взяла Аркашу. За право заниматься с ней мальчик сражался с мамой. Та категорически не желала платить репетитору. Если не получается, значит, не его это – музыка. Да, их семья не бедствует, но сколько можно деньги на ветер бросать? Уже и скрипку менять надо, а тут еще на репетитора тратиться. Но Аркадий заявил, что в любом случае будет ходить к Валентине, даже если ему откажут в финансировании.

– И где ты возьмешь деньги? – насмешливо спросила мама.

– Буду экономить на обедах.

– Тебе не помешает, только этого не хватит.

– Значит, буду воровать.

И так решительно это сказал, что родительница ему поверила и выделила из семейного бюджета деньги на дополнительные занятия сына. Только условие поставила: если до конца года результатов не будет, он их не только прекратит, но еще и в бассейн запишется. Аркадий согласился. Хотя ненавидел бассейн. Но он был уверен, что с Валентиной он станет тем, кем себя видит: гениальным скрипачом.

* * *

Вовчик за компанию с другом тоже записался в музыкалку. Но по классу гитары. Он не хотел выступать на камерной сцене, его привлекали дворовые компании, а в них тот, кто лабает на семиструнной, всегда в центре внимания. Аркадий занимался уже третий год, а Дорогин всего месяц, но они находились примерно на одном уровне.

К Валентине Вовчик тоже попал за компанию. Увязался за другом. Пока тот занимался, играл с Ксюшей, которой было три с половиной года. Очаровательная девочка в прекрасном возрасте, ему с ней было интересно и легко. Когда мальчики уходили, Вовчик сказал, что может нянчить малышку, когда ее мама будет занята. Валя, воспитывающая ее одна, с радостью согласилась.

Как-то Вовчик из баловства взял скрипку и сыграл «Цыганочку». Получилось здорово! Пусть коряво, но с огнем. Вовке только серьги в ухе не хватало да алой атласной рубашки, чтобы сойти за рома. И «Хава нагила» ему удалась. И «Собачий вальс» получился каким-то особенно задорным. Валентина, которая оценивала музыкантов иначе, чем остальные педагоги, предложила пацану сменить инструмент, поскольку посчитала, что именно скрипка его раскрывает. На следующий год Вовчик так и сделал. И ходил вместе с другом на дополнительные занятия уже за деньги. Аркадий был не против, но считал, что Дорогин просто невероятно артистичен, и успех его выступлений в этом, а не в огромном таланте музыканта.

Он оказался прав. Валя разочаровалась в Вовчике как в скрипаче. Но не как в человеке. И всегда была ему рада. Отказавшись заниматься с ним, женщина принимала его у себя в гостях. Даже если Ксюша находилась в саду. Именно она уговорила Вовчика продолжить занятия музыкой. Он хотел бросить музыкалку, но снова вернулся в класс гитары. Правда, школу он так и не окончил, зато стал центром внимания в дворовых компаниях.

У Валюши (так они ее называли) было несколько подопечных. Но ни с кем Аркадий не познакомился лично, кроме Бараша. Тот занимался по настоянию родителей. Те желали видеть Илью скрипачом, поскольку его прадед играл еще в императорском театре и завещал потомкам свою скрипку, но способности проявились только через три поколения.

Бараш был первым, кто продемонстрировал свое особое отношение к Валюше. Аркадия как раз собрались отправлять на международный конкурс. Первый из ее учеников удостоился этого шанса. Поскольку именно благодаря ей Яворский стал подавать большие надежды, Валя очень радовалась событию. Устроила чаепитие в его честь. На него явился Бараш со своей скрипкой. Она была украшена голубым бантом. Илья вручил ее Вале. Сказал – это подарок, которого достойна именно она. По правде сказать, ее инструмент был так себе. Он не шел в сравнение с тем, что достался Барашу от прадеда. Валюша, естественно, отказалась от него. Но попросила дать скрипку Аркаше. До конкурса оставалось время, и он успел бы к нему привыкнуть. Бараш не только отказался, но еще и обиделся. Все поняли, что он влюблен в Валюшу…

И он понял, что все поняли, и полгода не ходил к ней на занятия. А Аркадий и со своей скрипкой конкурс выиграл.

Глава 3

Она задула две свечи на торте, выполненном в виде скрипки. Его для Валентины заказала дочка Ксюша. Она же воткнула в него две восковые пятерки с фитильками, подожгла их и велела загадать желание…

– Хочу наконец стать бабушкой! – выпалила Валя и дунула на пламя.

– Мама! – возмущенно воскликнула дочь. – Нельзя вслух говорить, а то не сбудется.

– До этого я про себя загадывала, тоже не работало.

– То же самое желание?

Валя утвердительно кивнула и добавила:

– На протяжении двух лет.

– Мам, мне всего двадцать семь, успею еще родить, а ты понянчить, ты ж еще молодая.

– Где там, – отмахнулась Валентина.

Цифра 55 пугала ее. И расстраивала. Поэтому торжества, привычного для юбилея, Валя устраивать не стала. Наврала коллегам и приятельницам, что уезжает к старшему сыну в Ригу, и поздравления принимала по телефону. А чтобы никто не нагрянул невзначай, передислоцировалась из своей квартиры в дочкину. У нее же вознамерилась и переночевать.

– Ты молодая, – настаивала на своем Ксюша. – А какая красивая! Только посмотри на себя. – И, взяв за руку, подвела к зеркалу.

Валентина устремила взгляд на отражение и тяжело вздохнула. Нет, не такой она хотела себя видеть! Хотя бы сорокадевятилетней. В этом возрасте она была еще о-го-го. Больше сорока ей не давали, а чаще – меньше. Но, перешагнув полувековой рубеж, стала стремительно увядать. Как будто госпожа Старость вспомнила о Валентине и наверстывала упущенное, «одаривая» то новыми морщинами, то сединой, то дряблостью щек. Сейчас, в пятьдесят пять, именинница выглядела на свои года…

– Я неплохо сохранившаяся женщина пенсионного возраста, – проговорила Валентина с плохо скрытым сожалением.

– Его увеличили, – напомнила дочь. – А ты хоть и успела стать пенсионеркой в пятьдесят пять, но выглядишь на десять лет моложе. Ты у меня, мамуля, баба-ягодка.

Валентина решила дочь пожалеть. Та из кожи вон лезет, чтобы подбодрить мать, а она бубнит, как старушенция, портя настроение и себе, и Ксении. А скоро ее муж явится после трудового дня, и они втроем сядут за стол. А Николай грустных лиц не любит, потому что работает аниматором. Или наоборот: работает им, чтобы веселить людей и не видеть унылых физиономий. Таких, какая сейчас у Валентины…

– Ты зачем торт так рано подала? – запоздало удивилась именинница. – Нужно было в конце застолья.

– Боюсь, он не достоит. Смотри, глазурь уже плывет. А мне так хотелось, чтоб ты оценила красоту скрипки.

– Шикарный торт, согласна. Спасибо тебе за него.

– Подарок впереди. Мы его вместе с Колей преподнесем.

– Не нужно было, доча. У меня все есть, а вы в деньгах ограничены… Достаточно торта и цветов, – она кивком указала на букет, стоящий в вазе. Его Вале дочь вручила в первую очередь.

– Мам, у тебя юбилей, а это знаковое событие. Без подарка, который останется на память, не обойтись.

– Давай откроем шампанское? – предложила именинница. Она привезла две бутылки. Еще захватила коньяк для зятя, который пил только крепкие напитки.

– Поддерживаю.

– Я принесу.

– Сиди, я сама.

И убежала в кухню. А Валентина удобно расположилась на диване, приподняв на него ноги. Она была в туфлях на каблуках. Принесла их в качестве сменной обуви. В ее время это было нормой. На праздники женщины всегда брали с собой туфли, и неважно, где проходило торжество, в ресторане, Дворце культуры, школьном актовом зале или на квартире. Сейчас молодежь не заморачивается. Носит универсальную обувь, но чувствует себя комфортно и без нее. А Валентина считала признаком дурного тона ходить босой в гостях, а тапочки не гармонировали с ее нарядами. Особенно сегодняшним!

На имениннице было миди из тяжелого атласа. Юбка-футляр, широкий пояс, объемный верх и стойка, доходящая до подбородка. Цвет – миндаль. Золотые украшения: крупные серьги и кольцо. Телесные колготки. А на ногах лаковые лодочки. Хорошо подобранный образ или, как сказала дочь, крутой лук. У Валентины был отменный вкус, который ей не изменял. Как и она ему. Даже когда не было денег на элементарное, она не покупала штаны у китайцев, а кофты у российских трикотажных фабрик. Носила маленькое черное платье из неснашиваемого джерси и твидовый брючный костюмчик, дополняя их деталями, обычно шарфиками или самолично пошитыми накидками. Готовить не умела. Хозяйкой была дрянной. Но шитье ей давалось. Летом Валентина обожала ситец. Покупала обычный, предназначенный для простыней, и такое чудо из него создавала, что хоть для журнала мод снимай. Причем носила свои объемные сарафаны и юбки до полу с массивной обувью на плоской подошве. Сейчас это тренд, но двадцать пять лет назад кто-то у виска крутил при виде ее.

… Ее назвали в честь певицы Толкуновой. И она была похожа на любимую советским народом тетю Валю шикарными темными волосами и ласковыми серо-голубыми глазами. И тоже красавицей уродилась, но другого типажа. Точеные скулы, удлиненный тонкий нос, сочные губы. Распусти косу и прикрой глаза без стервинки солнечными очками – вылитая голливудская звезда. То ли девушка Джеймса Бонда, то ли роковая леди, доводящая до греха главного героя психологического триллера.

Первый раз Валя вышла замуж в двадцать три по настоянию родителей. Они считали, уже пора. Да и жених подвернулся завидный. Взрослый, состоявшийся, кроме того, что привлекательный, образованный и влюбленный в Валентину. И, что самое главное, из музыкальной среды, но не музыкант. Жених работал в Госконцерте, организовывал выступления артистов и в стране Советов, и за рубежом. Звали его Владом. Наполовину поляк, на четверть литовец, на другую – немец. Вале он нравился. И внешне, и как ухаживал. Да и с родителями она была согласна: ей постарше нужен и чтобы твердо на ногах стоял, а то сама Валя была немного наивной, чудаковатой и к жизни плохо приспособленной. Такой из-под родительского крыла только под мужнино.

Расписались. Свадьбу сыграли. На ней многие звезды советской эстрады присутствовали, а некоторые и пели. Надарили только ерунды одной, но это по мнению Влада. Вале все понравилось, особенно альбомы с репродукциями и фарфоровые фигурки…

Мужу она досталась девственницей, и первая брачная ночь таковой и оказалась.

Через полтора года Валя родила супругу сына. Назвали его Эдвардом – не путать с Эдуардом. Молодой отец (хотя по факту уже зрелый – ему исполнилось тридцать семь) был на седьмом небе от счастья. А вот мать впала в послеродовую депрессию и хотела то сбежать на край света от семьи, то умереть. Заботы о сыне легли на плечи Влада. Он проводил с ним все свободное время. А иногда его организовывал, забивая на встречи. Из-за этого он не продвинулся по служебной лестнице и многое упустил, хотя времена наступили переломные, все держали ухо востро. В итоге Влад остался ни с чем, когда Госконцерт развалился. Зато сын безоговорочно любил отца и, когда родители развелись, пожелал остаться с ним.

Валентина не противилась. Она и сама понимала, Влад и Эд созданы друг для друга. А она просто за одним была замужем, а второго родила. Тем более разошлись они из-за нее. Брак по расчету, пусть и не без симпатии к жениху, радости Вале не принес. Вроде и дом полная чаша, и сынок славный, и муж, души в них обоих не чающий, а счастья нет. Даже довольства жизнью. Одной ей лучше было бы.

Она отдала сына в ясли в год. Не могла больше сидеть дома. Валя играла в оркестре, но времена наступили смутные, в филармонию мало кто ходил, и директор «продавал» коллектив нуворишам. Они то на свадьбе играли, и не только Мендельсона, но и «Мурку», то на юбилеях, то на похоронах. Как раз на погребении какого-то то ли банкира, то ли бандита Валентина и познакомилась с Павлом. Он работал в транспортной службе. Являлся ее совладельцем и сам садился за руль, если водитель не мог (они часто забухивали). Это была любовь даже не с первого взгляда… А с прикосновения! Павел подал ей руку, помогая забраться в автобус. Валентина почувствовала приятное покалывание. Ей нравилось, когда ей почесывали спинку ногтями. От этого по телу бежали мурашки. И едва она вложила свою ладонь в мужскую руку, произошло то же самое. Никогда в жизни она так не реагировала на бытовое касание. Валентина подняла глаза и увидела Павла. Нет, даже не так… Глаза: один карий, другой небесно-голубой, а потом уже все остальное. И Валя тут же попала, а вскоре пропала.

Павел тоже был женат, но детей они с супругой не имели. Она лечилась несколько лет, но забеременеть у нее все равно не получалось. Оба переживали. Павел тоже был постарше Вали, но всего на шесть лет.

– Я рожу тебе двойню! – сказала она после первого их секса, который был настолько потрясающим, что до этого равнодушная к нему Валя готова была сразу после душа отправиться в загс, чтобы написать заявление на развод.

– В твоем роду бывали близнецы?

– Нет. Я стану первой. И у нас будут мальчик и девочка.

Павел не воспринял слова Вали всерьез. Какие общие дети? У них семьи, а у нее сын-кроха. Скрипачка с потрясающей внешностью и запасом нерастраченной сексуальной энергии ему безумно нравилась, пожалуй, он был в нее влюблен, но одно дело роман на стороне, а другое – брак. Второй для каждого!

Но Валя для себя все решила в первую минуту знакомства. Она хочет быть с Пашей, и она добьется своего.

На это ушло время. Два года. Но Валя заполучила Павла. Они оба развелись и вскоре поженились. Невеста была на четвертом месяце и ждала двойню.

Эдвард остался с ней. Так решил закон. Но когда Валентина родила сына и дочь, старший был еще мал. Он не мог помогать, сам нуждаясь в заботе. И его забрал отец. На время. Но шли месяцы, год миновал, затем второй… Эдварду пора было отправляться в школу. Влад собрался переезжать в Питер. Просил отпустить сына с ним. Валя спросила у того, чего он хочет. Эдвард выразил желание быть с папой. Валя не возражала. От старшего чада она отвыкла. Она, безусловно, любила его и скучала, когда долго не видела, но всем будет лучше, если Эдвард останется под опекой отца.

А жизнь Вали с Пашей не складывалась. Красавицы скрипачки в качестве любовниц хороши, но жены из них так себе. Бывшая и готовила прекрасно, и дом держала, и супруга обихаживала: не только стирала и гладила, с вечера одежду готовила. Могла, если надо, забить гвоздь, а мусор не копила – сама выкидывала. К тому же не страдала перепадами настроения, депрессиями. Всем была хороша, только детей родить не могла. Когда-то Павлу казалось, что без них никак. Это не семья, когда из мужа и жены состоит. Но стоило ему обзавестись потомством, как он начал с тоской вспоминать беззаботные дни, спокойные вечера в чистом, уютном доме. Он мечтал о сыне и дочери, и вот они есть у него. Но девочка любит только маму, а сын… Никого! Он исчадие ада, а не ребенок. Болезненный, злой и некрасивый. Когда тот умер, Паша даже не плакал. Хотя старался выдавить из себя слезу…

Они уже не жили вместе, когда мальчик скончался. Разведены не были, но Павел обитал у своей бывшей, а Валя пыталась справляться одна… Не справилась! Потеряла сына, затем мужа – он развелся с ней, и не осталось у Валентины никого, кроме дочки. Да, сын Эдвард имел место быть. Периодически. Навещал иногда, к себе приглашал, и они с Ксюшей пару раз летали к нему в Ригу. А еще на свадьбу в Бельгию. Но Валин сын, как оказалось, не женился, а выходил замуж. Его отец Влад был на седьмом небе от счастья за сына. И ронял слезы умиления всю церемонию. Валентине же хотелось сбежать. Ханжой она не была, но и до европейской толерантности морально не доросла…

– Мамулька, – послышался голос дочери из коридора, – ты не заскучала там без меня?

– Немного.

– Вот она я! – Ксюша показалась с подносом в руках. На нем шампанское и фрукты. Да еще пара бутербродов с икрой.

Дочь пошла в мать и готовила, мягко сказать, так себе. Благо современные мужчины спокойнее относятся к супругам-неумехам. И питаются молодые семьи готовой едой. Позвонил, заказал, привезли через полчаса, вы поели, коробки или пластик выкинули, и красота. Ни возни, ни грязной посуды. А если есть очень хочется, так что сил нет терпеть, всегда можно сделать бутерброд, залить пюре или макароны кипятком, да и пельмени с варениками никто не отменял, они пусть и дольше готовятся, но все равно не больше пятнадцати минут.

В свой юбилей Валентина расстаралась. Нет, она не бросилась строгать салаты, но купила их в супермаркете. Еще деликатесов взяла: икры, рыбы соленой, буженины. Когда приедет Николай, она закажет доставку суши для девочек и бургеров с картошкой фри для единственного мужчины.

Ксюша открыла бутылку шампанского, хлопнув крышкой, но не пролив ни капли, разлила его по фужерам. Дамы чокнулись и сделали по глотку.

– Вкусное, – заметила Валя. – И не кислое совсем, хоть и брют.

– Да, хорошее, – согласилась с ней дочь. – Мам, а ты правда хочешь внуков?

– Конечно.

– Нет, я о скором времени. О завтрашнем дне… Даже вчерашнем, если верить тебе же. Сама сказала, загадывала внуков последние три года.

– Я к ним давно готова. Из меня получится отличная бабушка. Пирогов и носочков не обещаю, но всю себя отдам.

– Но у Эда подрастает сын, а ты его ни разу не видела.

– Мальчик, которого выносила беженка-нигерийка? Рожденный не в любви, а по коммерческому соглашению? Да еще и не от Эда, а от его мужа? Нет, спасибо, мне такой внук не нужен.

– То есть если у меня не получится родить…

– Ты что, проверялась и тебе поставили диагноз? – всполошилась Валя.

– Нет, я гипотетически рассуждаю. Так вот, если я не смогу зачать и мое чадо будет из пробирки? А то и выношено суррогатной матерью?

– Деточка, где ты со своим Колькой на это деньги возьмешь?

– Надо будет, найдем. И появится на свет чудо-юдо. Из пробирки, рожденное какой-нибудь беженкой-таджичкой. Что, не нужен тебе такой внук?

– Это все равно будет твоя кровиночка, – ласково потрепала дочь по руке Валя.

– А если усыновлю? – не отступала та.

– Любить не обещаю, но помогу, чем смогу.

К счастью, этот разговор был прерван звонком.

– Коля, – сообщила дочь, достав телефон. – Будет через четверть часа.

– Уже? – ахнула Валя. – А у нас стол не накрыт.

– Долго ли разложить нарезку и салаты по тарелкам? Успеем.

– И все же давай поторопимся. Бери бутылку и фужеры, и идем в кухню.

Они передислоцировались. Попивая шампанское, разложили еду по стеклянным, фарфоровым и хрустальным емкостям. Первые детьми были куплены в «Икее» за копейки, вторые подарили им на свадьбу возрастные родственники, третьи достались в наследство от покойной бабушки. Она, как и большинство хозяек того поколения, считала, что торжественное застолье не может обойтись без хрустальной посуды. И накопила ее столько, что после смерти она не только дочери и внучке досталась, соседям раздавали – возьмите Христа ради, не выкидывать же!

Валентина обозрела накрытый стол и осталась недовольна. Скудно! Не спасал даже шикарный, пусть и поплывший, торт. И букет цветов, водруженный в центр. Да, будут еще суши и бургеры с картошкой, но к тому моменту салаты кончатся и нарезки останется всего чуть. Вале стало немного за себя стыдно. Мама ее сейчас в гробу переворачивается! Вот кто умел столы накрывать, так это она. Весь хрусталь был при деле. В каждую посудину она что-то накладывала. Даже в розетки, размером чуть больше тарталетки: острый соус, семечки кунжута, сушеный барбарис. А какие она пекла пироги! Даже постные они получались. У других тесто клеклое, а у нее – нежное, воздушное. Если бы мама Вали не уродилась красавицей и умницей, ей все равно светил удачный брак: путь к мужскому сердцу она в любом случае нашла бы.

Когда стол был накрыт, а бутылка шампанского допита, явился Коля. Ни раньше, ни позже. У зятя вообще очень хорошо получалось оказываться в нужном месте в нужное время. Поэтому он смог захомутать Ксюшу.

Коля не то чтобы не нравился Валентине, она считала – дочь могла найти себе супруга и получше. Не последний шанс, в конце концов, в двадцать три замуж вышла. Он был ничем не примечательным: ни эффектной внешности, ни блестящего ума, ни таланта. Но не глуп, не страшен, не безнадежен… Матушка Валентины сказала бы: так он парень неплохой, только ссытся и глухой. Она проработала двадцать лет мастером цеха на фабрике «Большевичка» и за крепким словцом в карман не лезла. А сама Валя применила бы другие слова, их произносила героиня Мордюковой в старом фильме: «Хороший парень, но не орел». Коля на гуся смахивал, а эти птицы Вале никогда не нравились. Но Коля обладал одним неоспоримым достоинством – он умел преданно любить. В его чувствах к Ксюше она не сомневалась, поэтому сделала вид, что рада браку своей блестящей дочери и ни рыба ни мясо Колюни.

Они выпили за именинницу. Дамы – шампанское, зять коньяк. Поели. Салаты оказались невкусными, чуть кисловатыми. Рыба пересоленной. А торт совсем расквасился. Спасли положение колбаса и икра. Коля провозгласил прекрасный тост, и они с Ксюшей вручили имениннице подарок: мультиварку. Валя внутренне содрогнулась. Зачем ей ЭТО? Но дети взахлеб расписывали ее прелести. Считали, что только ее Валентине не хватало. Сама варит, сама тушит, сама печет. Закинула продукты, поставила таймер, после работы пришла, а у тебя готовое горячее блюдо. И моется отлично.

Валя сделала вид, что довольна. Поблагодарила детей. Но понадеялась, что чек приложен к подарку. Мультиварка Вале была не нужна, и она сдала бы ее. А на полученные деньги, вполне приличные, судя по марке, тысяч восемь-десять кухонный агрегат стоит, она купила бы себе то, что действительно порадует. Например, перчатки. У Валентины постоянно мерзли руки, поэтому она укутывала их. А еще скрывала от посторонних глаз. Красивыми они никогда не были, но в молодости смотрелись нормально. Только чем старше становилась Валентина, тем хуже выглядели ее кисти. И ладно бы просто морщинились, покрывались пятнышками, но у нее был артрит, пусть и не в тяжелой форме, и пальцы скрючивались, а костяшки выступали. С тем, что болезнь лишила ее возможности виртуозно играть на скрипке, Валя давно смирилась, но она еще и красоту у нее отбирала.

Забирала, как дань. Каждый год…

Валентина извинилась и вышла из-за стола. Пора было заказывать горячее.

Вдруг по квартире разнесся звонок. Ксюша пошла открывать.

Через несколько секунд раздался ее радостный визг и возглас:

– Мальчики, вот это сюрприз!

Сделав сброс вызова, Валентина вышла в прихожую. Что еще за мальчики явились нежданно-негаданно?

Их было трое. И всех именинница узнала… Ее птенчики, Аркаша, Вовчик и Илья. За годы педагогической деятельности Валентина Григорьевна перевидала многих музыкально одаренных ребят, но только эти оставили след в ее сердце.

– А вот и она! – воскликнул Дорогин, первым заметив Валю. – Именинница собственной персоной!

Его товарищи тут же воззрились на нее.

А Валентина на них…

«Когда ты смотришь в бездну, бездна смотрит на тебя!» – вспомнилось ей. Не к месту, ясно. Да и вообще она не любила Ницше, не уважала его, считала переоцененным.

– Валюшечка Григорьевна, – пропел Вовчик, – а мы по вашу душу. Имеем желание и возможность поздравить с совершеннолетием! – и кинулся к ней с букетом.

– Спасибо, – только и успела вымолвить Валя, а потом ее заключили в объятия.

Илья Баршев оказался более сдержанным, он вручил имениннице корзину, обернутую пленкой и перевязанную бантом, и поцеловал ей руку.

За ним пришла очередь Аркадия. Он вел себя нарочито отстраненно. Подарил что-то и чуть поклонился. Ни объятий, ни лобзаний. Как будто чужие.

– Мальчики, милости просим, – пригласила гостей к столу Ксюша.

Теперь, когда они втроем его разорили, Вале стало совсем совестно. Что она за женщина такая, что не может раз в пять лет, на юбилей, приготовить угощение. На те деньги, что она на кислые салаты потратила, можно было сделать несколько нормальных своими руками, а если винегрет еще порубить, да «Еврейский» с плавленым сыром и чесночком сварганить, то стол ломился бы. И картошку нужно было самой пожарить с той же курицей, и ленивый пирог испечь – он даже неумехам дается…

– Извините, ребята, мы не ждали гостей, – выдавила из себя Валя, – поэтому угостить вас особо нечем.

– Не жрать же мы пришли, Валечка Григорьевна, – успокоил ее Вовчик. – Хотя от тортика я не откажусь. Пить алкоголь мне нельзя – за рулем, а чая хотелось бы.

– Сейчас организую, – выпалила дочь и унеслась на кухню.

Пока мужчины рассаживались, Валя рассматривала их. Баршев выглядел хуже остальных: старше биологического возраста и, казалось, выпивает. Вовчик все тот же красавчик и по-прежнему магически действует на Ксюшу. Именно он разбил ей сердце, а Коля собирал его по кусочкам. Когда Валя узнала, что парни вместе работают, несказанно удивилась. Потом, подумав, предположила, что зять решил действовать по принципу «держи друзей близко, а врагов еще ближе». Наконец, Аркадий. Этот стал франтом. Шапка блестящих волос, подтянутая фигура, идеальный маникюр, брендовые вещи, скрипка Гварнери. Даже представить страшно, сколько она стоит. И все же, несмотря на все внешние изменения, Аркаша остался прежним: ранимым, стеснительным, чуть неловким. Возможно, таковым он становился только в Валином присутствии. Даже скорее всего. В своей гениальности он давно перестал сомневаться, и уверенность в избранности защищала его как доспехи. Но только не сейчас…