Текст книги "Последнее желание гейши"

Марго

Это была самая сложная, самая изматывающая, самая паскудная ночь за всю ее карьеру! Сначала она приняла старого армянина с молодецким здоровьем: за два часа он умудрился «оправдать затраты» четырежды, потом юнца, нажравшегося «Виагры», но даже после нее недееспособного, затем местного политика – своего постоянного клиента, который любил, чтобы его наряжали школьницей и шлепали по попе. Ближе к утру к ним в бордель завалились два пьяных немца, один выбрал ее, Марго, второй толстую Венеру, но так как они оба были не способны на постельные подвиги по причине полной невменяемости, пришлось развлекать их русскими народными песнями и плясками. Марго пела, а Венера плясала, тряся своими складками на животе…

Отбыли немцы только в половине третьего, когда все девочки уже разъехались по домам, а Мадам удалилась в свой флигелек, оставив бордель на охранника Сашку. Затолкав пьяных бюргеров в такси, усталые Марго с Венерой вернулись в дом, попили чаю в компании с Сашкой, сполоснулись, после чего Венера загрузилась в свой джип «Гранд-Чероки» (в других машинах она не помещалась) и отбыла к себе, а вконец измотанная Марго прилегла на кровать, на которой не так давно ублажала своих клиентов, для того, чтобы немного отдохнуть.

«Подремлю чуточку, – сказала она себе перед тем, как погрузиться в сон, – всего полчасика, а потом поеду домой…».

Проснулась Марго через четыре часа, когда утро было в самом разгаре. В этом, конечно, не было ничего страшного, просто на сегодня у нее было запланировано одно мероприятие, а именно, поход на рынок за настоем из ромашки, который лучше всяких импортных кремов помогал бороться с веснушками. Бабка, которая этим настоем торговала, приходила на базар к самому открытию, поэтому Марго, проснувшаяся в восемь тридцать, купить его никак не успевала, ведь желающих избавиться от конопушек было великое множество, и отвар расхватывали вмиг.

Марго встала с кровати, подошла к зеркалу, придирчиво осмотрела свое лицо: не появились ли предательские рыжинки на гладких щечках, но нет, пока они оставались безупречно розовыми. Лицо было безупречным, гладким и красивым! Какое счастье, что она находится в том возрасте, когда бессонные ночи не оставляют на коже следов. А вот лет через пять придется покупать не только отвары от веснушек, но и от морщин, и от мешков под глазами, и от отеков… Но, как говорится, не будем о грустном! Сейчас у нее нет поводов для беспокойства: лицо настолько хорошо, что его хоть сейчас помещай на обложку журнала… Или на икону. Да, Марго многие говорили, что у нее иконописное лицо: тонкое, одухотворенное, с большими глазами, изящным носом, красивым маленьким ртом. Увидев такой лик, никто не сказал бы, что он принадлежит проститутке, скорее монахине. Или богине. Или святой.

Святая Маргарита! Боже, что может быть смешнее! Марго прыснула в кулачок, представляя, как ее, проститутку из борделя «Экзотик», причисляют к лику святых только за то, что ее лицо хорошо будет смотреться на иконе…

А вообще в их бордельчике все девочки красивые. Все, кроме Евы Браун, но той красота без надобности – у нее на голове всегда кожаная маска с прорезями для глаз и рта, и ни один ее подшефный мазохист не представляет, насколько она уродлива. Но все остальные, даже толстая Венера, у которой имеется сразу три подбородка, были милашками. Однако ж признанными королевами в «Экзотике» считались Марго и ее подруга Афродита. Особенно Афродита – она была не просто красива, она была прекрасна, как ее древнегреческая тезка.

Вспомнив о подруге, Марго засобиралась домой – последние две недели девушки жили под одной крышей. Быстренько переодела белье: красный кружевной комплект сменила белым хлопковым. Затем облачилась в повседневную одежду, заколола свои роскошные русые волосы «крабом», обулась в кроссовки, вышла в коридор.

Комнаты, или как говорила Мадам, апартаменты, находились на втором этаже, а на первом была большая гостиная с баром-стойкой, удобными кожаными диванами и небольшим помостом, где иногда устраивались стрип-представления. Из гостиной выходил коридор, ведущий в холл, там же была комната охранника, расположенная рядом с входной дверью. Но из здания можно было выйти не только через нее, но и через другую, расположенную на маленькой кухоньке, где приходящая повариха Катя готовила для клиентов нехитрые закуски. Марго направилась именно к ней, потому что не хотела беспокоить Сашку – она знала, что в это время он спит, отдыхая после бессонной ночи.

Но оказалось, что охранник уже встал – когда Марго вошла в кухню, она обнаружила его у плиты. Парень варил себе кофе, напевая под нос глупую песню про муси-пуси.

– Привет, – поздоровалась с ним Марго. – Кофейком не угостишь?

Сашка обернулся и удивленно уставился на нее.

– Ты здесь? А я думал, что в здании, кроме меня, никого…

– Я заснула, а проснулась только что. – Марго взгромоздилась на крутящийся табурет. – Так угостишь или нет?

– Конечно, угощу, – ласково улыбнулся Сашка, пододвигая к Марго пока еще пустую чашку.

Саша был очень красивым молодым человеком, но жутко застенчивым. И эти два взаимоисключающих качества привлекали к нему внимание всех девочек заведения. Каждая проститутка, работающая в «Экзотике», мечтала соблазнить такого хорошенького, такого милого, неиспорченного мальчика. Да что там проститутки! Даже повариха Катя посматривала на него с вожделением. Даже Мадам – нет-нет, да и заглядывалась на его крепкие ягодицы… И только Марго относилась к нему спокойно, по-дружески, не пытаясь при любом удобном случае залезть к нему в ширинку. Конечно, он ей тоже нравился, но она считала, что такой милый мальчик должен оставаться чистым, не марая себя сексом с продажными бабами.

Вот за это отношение к себе Саша и уважал Марго. Только с ней он мог потрепаться за жизнь, попить кофе, поиграть в карты, она была единственная из девочек, от кого он не шарахался, как от чумы.

– Сумасшедшая ночка выдалась? – спросил Сашка, разливая кофе по чашкам.

– Ужас, – кивнула Марго, осторожно отхлебывая обжигающий напиток. – Все как с ума посходили! Обычно за ночь я пару клиентов принимаю, а тут целых четыре!

– Так полнолуние же было! Вот у всех крышу и снесло…

– Думаешь, луна как-то влияет на сексуальность?

– А то нет! Неслучайно все психи в полнолуние активизируются… А во всех остальных, даже в тех, кто кажется нормальным, просыпаются первобытные инстинкты.

– Ты кого имеешь в виду?

– Нашу Мадам, – Сашка понизил голос до шепота. – Она меня вчера за задницу схватила и говорит: «Когда все угомонятся, приходи – будем шалить!». Прикинь – «шалить» она вздумала! Я от нее такого не ожидал…

Марго улыбнулась – представить степенную Мадам, хватающей парня за ягодицы, было очень трудно, но, зная хозяйку лучше Сашки, она нисколько этому не удивилась. Дело в том, что владелица «Экзотика» когда-то была одной из самых дорогих проституток города. И как поговаривают, пришла в этот бизнес не столько ради денег, сколько по зову сердца (в ее случае, плоти), наверное, именно поэтому она пользовалась огромным успехом у мужчин – мало найдется жриц любви, которые испытывают настоящее удовольствие от секса. Сейчас аппетиты Мадам стали скромнее: раз в неделю она удовлетворяла их с мальчиками из дружественного мужского борделя и говорила, что этого достаточно, только, как видно, лукавила…

– Еще налить? – спросил Сашка, видя, что Марго опорожнила свою чашку.

– Нет, спасибо, поеду я. – Она встала, сладко потянулась. – Надо поспать еще часов пять, а то до ночи не доживу… Кстати, во сколько Афа уехала, что-то я не заметила?

– Раньше всех свалила, – доложил Саша, убрав чашки в мойку. – Отпросилась у Мадам в два, сказала, что у нее любовное свидание.

– Любовное свидание? – не поверила Марго, насколько она знала, в последнее время у Афродиты никого не было. Она зализывала раны после очередного болезненного разрыва и пока была не готова к новому роману.

– Она так сказала, а уж как на самом деле – не знаю.

– Наврала, наверное, чтобы слинять. Она любит от работы отлынивать…

– Да, выходные она себе устраивает чаще, чем остальные…

– Ей можно, она девушка богатая.

– Она богатая? – усомнился Саша.

– Афа два года в Германии работала. В их порнухе снималась. Естественно, получала приличные деньги.

– Чего ж вернулась?

– Ностальгия, – Марго ответила словами самой Афы – та действительно в Германии сходила с ума от тоски по родине.

– Да ладно, просто там она была одной из многих, а тут королева! Звезда городских борделей, – фыркнул Саша.

– Не язви, – Марго погрозила ему тонким пальчиком. – А то я все Афе расскажу, тогда держись!

– Только не это! – шутливо взмолился парень, небось знал, что взрывная, импульсивная Афродита запросто может исцарапать физиономию, разбить о голову обидчика вазу, надавать ему по хребту стулом. – Твоя Афа могла бы тут вместо меня охранником работать – не баба, а терминатор!

Марго посмеялась вместе с Сашей над его плосковатой шуткой, после чего распрощалась с ним и покинула дом.

Ее машина была припаркована недалеко от ворот. Желтый «Фольксваген»-жук, ее гордость, ее любовь, стоял рядом с черным пятисотым «мерином» Мадам и серой «девяточкой» Саши.

Марго открыла дверцу авто, проворно забралась в салон, устроилась на сиденьи, предварительно погладив руль. Своего «жука» она обожала, для нее это была идеальная машина – хорошенькая маленькая тачка для хорошенькой маленькой леди (леди не доросла даже до полутора метров). Раньше она ездила на «Оке», что ее вполне устраивало, но Афа ее застыдила и уговорила сменить российскую малолитражку на немецкую. Она же и денег в долг дала. Без процентов. Марго уже половину выплатила, осталось чуть меньше пятнадцати тысяч. Она планировала полностью расплатиться к концу года, могла бы и раньше, но две недели назад соседи сверху (запойные пьяницы) устроили в своей халупе пожар. Приехавшие пожарные залили очаг возгорания пеной и водой. И вся эта гадость: вода, перемешанная с гарью, просочилась в квартиру Марго, испоганив обои, мебель, одежду. Убытки, естественно, ей никто возмещать не собирался, ремонт делать тоже, никого не волновало, что в такой квартире нельзя жить. И опять на помощь пришла Афа – она пригласила Марго погостить у нее какое-то время, пока нанятые ею же шабашники не закончат ремонт.

И вот уже две недели девушки живут под одной крышей.

Дорога от «Экзотика» до дома занимала не больше семи минут, и Марго не успела оглянуться, как на горизонте показалась знакомая церковь, рядом с которой стоял Афин дом. Для того чтобы въехать во двор, надо было обогнуть церковный забор, чтобы его обогнуть, приходилось сбрасывать скорость до сорока километров в час, потому что местные попрошайки буквально лезли под колеса, надеясь выклянчить подаяние. Но на сей раз на паперти никого не было, даже псевдоюродивого (на самом деле алкоголика-шизофреника), местного аборигена, обитающего в дровяном сарае за церковью, который являлся к вратам храма строго к семи, как на службу.

– У них что, забастовка? – буркнула себе под нос Марго, по привычке сбавляя скорость. – Или вчерашнее полнолуние на них так подействовало?

Когда Марго завернула за поворот, стало ясно, что полнолуние тут ни при чем, дело было в происшествии, смотреть на которое сбежались все кому не лень. Пока было не совсем ясно, что именно случилось, но очевидно, нечто серьезное, так как кроме любопытных у подъезда (Афиного подъезда) толклись менты и медики. Тут же стояли «Скорая», милицейский «козел» и одна неприметная серая машина, именуемая «труповозкой». Значит, в подъезде кто-то умер, и явно не от старости.

Марго притормозила в отдалении, опустила окно, высунулась немного, чтобы посмотреть. Тут же к машине подскочил один из наблюдателей, член прицерковной банды побирушек, заискивающе улыбнулся, продемонстрировав два гнилых клыка, и промурлыкал:

– Подай, красавица, на хлебушек.

Марго сунула мужику пятак и махнула рукой, чтобы отвалил, но тот, видимо, отходить не собирался, потому что подошел не столько ради денег, сколько для того, чтобы блеснуть знаниями о происшествии перед несведущим человеком.

– Ща жмурика выносить будут, – доложил он, привалившись острым бедром к круглому боку машины. – Носилки давно втащили…

– Кто-то умер? – с интересом спросила Марго.

– Умер, голубушка, – он хитро прищурился, – подай за упокой невинной души…

– А кто, не знаешь?

– Девку какую-то пришили…

У Марго екнуло сердце – в их шестиквартирном подъезде жили только две «девки» – она и Афа, остальных можно было назвать только дамами и господами.

– Девку? – переспросила она. – Какую девку?

– Не знай… Какую-то. Она вона в той квартире живет… – И он указал грязным пальцем на Афино окно. – Эй, глянь, выносят ее!

Марго тупо посмотела на подъездную дверь, из которой вытаскивали носилки. На них, прикрытая простыней, лежала мертвая Афродита. Это была она, точно она, потому что из-под голубого шелка (комплект постельного белья из магазина «Сладкий сон» – подарок Марго на день рождения) выглядывали золотые кудри Афы.

Афродита мертва!

Афродиту убили!

Марго вцепилась в руль вмиг заледеневшими пальцами. Этого не может быть… Не может быть… Не…

– Ну так че? – наглый попрошайка просунул в окно сизую морду. – Накинешь еще пятерочку на стопочку? За упокой, а?

Марго швырнула в мерзкую харю десятку и быстро завела мотор.

Надо сваливать отсюда, пока не поздно! Еще не хватало, чтобы тот толстый лысый мент с рожей запойного алкоголика, который всеми командовал, заприметил ее машину. Он, наверняка, уже знает, что в квартире вместе с покойной проживала еще одна девушка, а о том, что она разъезжает на желтом «Фольксвагене», ему могли сообщить вездесущие соседи…

Или не могли? Ведь она никогда не оставляла машину у подъезда – сразу загоняла ее на стоянку возле соседнего дома. Так, уже лучше… Нет, не лучше. Машину не заметили, но ее-то саму точно должны были видеть, а значит, запомнить, потому что внешность у Марго нестандартная, бросающаяся в глаза…

Черт, черт, черт! Как же плохо! Конечно, совесть у нее чиста, ведь она Афу не убивала, но пойди докажи это тупомордому «следаку». Этот ментяра, наверняка, записал ее в подозреваемые номер один. А почему? Да потому что в пепельнице, что стоит на прикроватной тумбочке, лежат обрывки расписки, составленной Марго и изодранной Афой. В ней изложено следующее: «Я, Маргарита Андреевна Катаева, обязуюсь вернуть 15 000 евро Харитоновой Людмиле Ильиничне (Афродита по паспорту была Людмилой) не позднее января 2009 года». Расписка эта была, по сути, филькиной грамотой, потому что у нотариуса ее никто не заверял, но для следствия она может оказаться ценной (по мнению следака, естественно) уликой. Как же, как же, подумает главный мент с моржовыми усами, знаем мы этих должников, сначала хапнут пятнадцать кусков, а потом, когда отдавать нечем, за пятерку киллера нанимают, и мочат кредитора в его собственной квартире…

А что, чем не версия? Тем более расписка уничтожена, а то, что именно кредиторша ее изорвала в клочья, да еще и отругала Марго за унижающие их дружбу, формальности, никто не знает.

А алиби! Вернее, его отсутствие! Кто докажет, что Марго все утро и часть ночи проспала в апартаментах? Никто! Теоретически у нее была возможность незаметно покинуть здание, выйти через калитку на улицу, добраться до Афиного дома, убить ее (еще бы знать чем?), затем вернуться в бордель. Все просто, ясно, логично! Логично! Марго – убийца!

Блин, блин, бли-и-и-ин!

– Держи себя в руках, девочка, – прорычала Марго, зверски глянув на свое отражение в салонном зеркале. – И думай, думай…

Но думать не получалось – она всегда резко тупела именно тогда, когда нужно было быть логичной, лаконичной, умной, собранной, волевой. В отличие от Афы! Та особо здраво мыслила в экстремальных ситуациях, а когда ее загоняли в угол, становилась просто гениальной. Интересно, кто ее убил? И за что? Ее смерти могли желать многие, Марго знала это, потому что щедрая, добрая для друзей Афродита была алчной, жесткой, подлой для врагов. А враги у нее были! Брошенные возлюбленные, униженные конкурентки, соперники и соперницы, кинутые работодатели и целый сонм психически неуравновешенных клиентов.

Кто же из них?

Марго так разволновалась, размышляя над этим, что чуть не сшибла неспешно вышагивающего вдоль церковного забора старика. Слава богу, дедок не пострадал, так что не пришлось останавливаться, чтобы оказать ему помощь. И именно в этом момент на нее снизошло озарение – Марго поняла, что должна сделать.

Она вернется в «Экзотик», все расскажет Мадам, а уж та решит, что предпринять несчастной Маргоше, чтобы спасти свою шкуру.

Базиль

Базиль отпрыгнул к забору, чтоб не угодить под колеса бешено мчавшегося в сторону шоссе желтого «Фольксвагена». Он хотел выматериться вслед уносящемуся авто, но только буркнул раздраженно «Смотри, куда едешь», а все потому, что за рулем сидела прехорошенькая дамочка. Любого мужика он мог обругать трех-четырех-пятиэтажным, а женщину нет – к женщинам он относился очень трепетно.

Базиль присел на каменный выступ церковного забора, чтобы отдохнуть и полюбоваться своим новым приобретением – роскошным кашемировым шарфом, который он только что купил в комиссионке своей приятельницы Аделаида Бруновны Кунц. Шарф был не только красивым, теплым, стопроцентно английским, но еще и новым: глупые иностранцы забраковали его только потому, что на конце был небольшой непрокрас. Подумаешь, пятнышко, спрячешь его под воротник – и не видно!

Базиль приложил нежный кашемир к шее – красота! Ни одна зима не страшна. Теперь оставалось решить: себе оставить эту роскошь или сыну подарить. С одной стороны, отпрыск ничего не понимает в хороших вещах – носит всякое барахло, а на шею в мороз наматывает какую-то синтетическую тряпку, поэтому не оценит, но с другой, мальчишка так часто простужался, что ангина стала его вечной зимней спутницей, и ему кашемир принес бы больше пользы… Раз так, значит, пусть носит! Себе Базиль у Аделаиды еще что-нибудь фирменное присмотрит, а сын такую вещь ни за что не купит – он приобретает свое барахло исключительно на оптовом рынке, где продают только подвальный ширпотреб, а за кашемир выдают распашоночную байку…

Эх, сына, сына! Не в отца ты пошел, не в отца…

Это и хорошо, и плохо. Только если и плохо, Базиль все равно своего мальчика не променяет ни на какого другого. Он любит его, своего несовременного, доброго, не по годам и профессии романтичного Митеньку, так не похожего на него, Базиля.

Да, отец и сын Голушко были абсолютно разными. Разными, как белое и черное, как небо и земля, как человек и инопланетянин (нет, пожалуй, у последних общего было гораздо больше). Они были антиподами. Двумя полюсами: южным и северным… Если бы не фамильное голушкинское родимое пятно на Митиной ягодице (такое же было у отца, деда, прадеда), Базиль ни за что бы не поверил в свое отцовство, решив, что ему пытаются навязать чужого дитятю. Тем более, обстоятельства, при которых он узнал о том, что стал папой, не располагали к доверию…

История с отцовством началась сорок лет назад. Тогда молодой Базиль, красавец, франт, кутила, успешный катала-гастролер вернулся в родной город из очередного тура по приморским курортам. Вернулся богачом. Это лето вообще было для него крайне удачным: его ни разу не побили, не киданули, не обыграли, не задержали (последнего он особенно опасался, так как в тюрьме он уже посидел и ему там страшно не понравилось). Осень тоже выдалась на славу – родной город встретил его не просто ласково, а восторженно, страстно. Все его любили, принимали, уважали. Любили лихие девчонки, принимала местная братва, уважали дружки-приятели. Особенно приятно было то, что среди городских проституток он пользовался таким успехом, что ни одна не спросила за свои услуги денег. Так и перезимовал: по-маленькой поигрывая, по-крупному тратясь, пьянствуя с дружками, веселясь с девчонками…

Вот если бы не было в ту зиму настолько хорошо, не задержался бы он в городе так надолго и не обрел бы сына. Но он задержался: начал собираться на гастроли, не как обычно, в мае, а в начале июня. И вот когда до отъезда оставался один день и Базиль уже сидел на чемоданах (в тот момент он на самом деле сидел на чемоданах, то есть пытался умять вещи задом, так как коленом не получалось), в его квартиру постучали. Он открыл. На пороге обнаружилась знакомая деваха. Он не очень хорошо помнил, как ее звали, но был уверен, что кличка у нее Кувалда, потому что до того, как стать проституткой, девушка была метательницей молота, а завершила свою спортивную карьеру после сложной травмы плеча.

Базиль очень удивился, увидев ее: во-первых, по словам ее товарок, Кувалда отошла от дел и уехала из города в деревню к родителям, а во-вторых, на ее могучих руках лежал маленький попискивающий сверток, который можно было принять за укутанного одеялком поросенка.

Несколько секунд Базиль и его гостья таращились друг на друга в полном молчании, пока Кувалда не сказала:

– Это тебе, – и протянула ему теперь уже кряхтящий сверток. – Забирай.

– Что это? – с опаской спросил Базиль, но презент все же взял – не обижать же девушку, не поленившуюся притащить в город живую хрюшку. – Поросенок?

– В каком-то смысле, – хмыкнула Кувалда.

– А почему живой? Не могла забить, что ли?

– Ты че, в натуре, с дуба упал? – взревела барышня, выхватывая из рук Базиля сверток. – Такие шутки шутишь!

– Да какие уж тут шутки… Где я тебе в городе забойщика скота найду?

Кувалда непонимающе на Базиля уставилась, посверлила его своими бледно-голубыми глазами, потом раскатисто расхохоталась.

– Ты действительно решил, что это поросенок?

– Ну да… Я подумал, что ты его самолично выкормила, чтобы мне подарить, – Базиль игриво подмигнул, – когда-то ты была от меня без ума…

– Вот это точно! Без ума! – громыхнула Кувалда. – За что и поплатилась! – С этими словами она откинула край одеяла, и в образовавшемся отверстии показалась сморщенная младенческая мордашка. – Знакомься, Базик, твой сын, Митюня!

Базиль отпрянул от так называемого сына, как от больного проказой.

– Убери сейчас же, дура!

– Чего это? Сын твой, тебе и воспитывать…

Она опять попыталась всучить Базилю сверток с младенцем, но тот отскочил в глубь прихожей с резвостью спортсмена-прыгуна.

– С чего ты взяла, что он мой? – выкрикнул Базиль на скаку.

– Я как тебя увидела, сразу решила – ребеночка рожу. Вот и родила… – Кувалда покрепче обхватила сверток и начала заходить с фланга, загоняя Базиля в угол прихожей. – Только теперь поняла, что погорячилась… Мне в деревне тошно, а тут с ребенком тяжко. Так что придется тебе его немного у себя подержать, я его, может, потом заберу, а пока… – Она загнала Базиля в угол и взгромоздила ему на руки сверток с младенцем. – Бери!

Прижатый к стене пудовыми грудями, Базиль начал задыхаться. Конечно, можно было дать наглой бабе в лоб, но он никогда не бил женщин, поэтому легонько оттолкнул ее локтем и сипло спросил:

– А мне он куда?

– Девай, куда хочешь. Можешь даже в детдом отдать, мне все равно…

– Сама и отдавай! – рявкнул он, возвращая младенца в мамашины руки.

– Не могу! – плаксиво протянула она. – Кровинушка ведь родная…

Базилю спектакль стал надоедать, поэтому он ухватил Кувалду за воротник, встряхнул, после чего пинком отправил к двери.

– Катись отсюда вместе со своей кровинушкой, идиотка! За лоха меня держишь? Чужого пацана хочешь мне впарить?

– Твой он! Твой, Базик! – заверещала Кувалда. – Христом богом клянусь!

– Пошла вон!

– Не веришь? Тогда смотри! – И она сорвала с малыша одеялко, затем марлевый подгузник и сунула под нос Базилю круглую розовую задницу. – Смотри!

Базиль посмотрел. На левой ягодице имелось темное родимое пятно в форме сердечка. Голушкинская метка или, как говорил Васин отец Дмитрий Константинович, божье клеймо. Им клеймили всех мужиков рода Голушко, начиная от основателя династии Миколы и заканчивая Базилем.

– У тебя точно такое же! – выкрикнула Кувалда, хватая Базиля за мускулистую ягодицу. – И на том же самом месте! Я помню, ты мне говорил, что у всех твоих предком такое имеется, и что по нему баб на верность проверяли!

Да, было такое! Как рассказывал Васин отец, благодаря «метке» один раз был выявлен случай супружеской неверности, то есть жена его дяди, Олеся, умудрилась родить чистопопого пацана, за что была бита батогами и изгнана с хутора за блуд.

– Теперь ты веришь, что это твой сын? – не скрывая торжества, спросила Кувалда.

– Верю, – выдохнул Базиль, предварительно потерев пятно пальцем – вдруг нарисованное. – Только…

– Не похож на тебя? Так он и на меня не похож, потому что недоношенный! Но он отъестся, окрепнет, станет вылитый папка! Вылитый ты!

– Я его не возьму! – возвысил голос Базиль.

– Как, не возьмешь? Почему?

– Ты забыла, кто я? Я игрок. Меня в любой момент посадить могут. А мальчишку куда?

– В детдом, – не задумываясь, ответила Кувалда.

– Дура ты!

– Конечно, дура, иначе бы так не вляпалась! – Она положила хнычущего младенца на кресло и незаметно попятилась к двери. – Ты подумай, какая из меня мать!

– А какой из меня отец?

– Из тебя отличный отец получиться! Ты добрый, щедрый, заботливый! К тому же ты всегда можешь жениться, тогда у Митюши будет полная семья! А я? Разве меня кто с ребенком замуж возьмет?

– Я даже не знаю, чем его кормить!

– Это сейчас не проблема – в магазине смеси продаются! И пеленки с распашонками!

Последние слова Кувалда прокричала из подъезда, выскочив из квартиры с такой быстротой, что Базиль не успел ее перехватить.

– Мне пацан не нужен! – рявкнул он ей вслед. – Я выкину его в мусоропровод! Слышишь, в мусоропровод!

Но Кувалда не слышала, она неслась к двери из подъезда с такой скоростью, что свистело в ушах.

– Или отдам в детдом! Скажу, что нашел его на лестничной клетке!

Ответом ему был громкий хлопок подъездной двери.

Затем наступила гробовая тишина. И в этой тишине раздался еще один хлопок, но уже не такой громкий, затем по прихожей разнесся неприятный душок – это младенец обкакался.

Базиль с ужасом смотрел на ребенка, ожидая пронзительного крика, он знал, что дети поднимают ор сразу, как только «сходят в туалет», но этот малыш только поежился, сделал губы трубочкой и произнес «кхе», что на младенческом языке (Базиль потом научился его понимать) означало: «Я понимаю, что доставляю вам неудобства, но вы должны меня подмыть!».

В этот миг Василий Голушко понял, что ни в какой детдом он малыша не отдаст, а будет поднимать его сам.

Приняв это спонтанное, удивившее его самого решение, Базиль начал обдумывать свои дальнейшие действия. Первое, что он должен придумать, так это куда деть мальчика, пока он сам будет гастролировать. Второе, где найти для него кормилицу. Третье, более насущное, во что переодеть сыны, пока он не разорался – бельишка, как и подгузников, в довесок к чаду Кувалда не дала.

Единственный вопрос, над которым Базиль особо долго не раздумывал, был последним – финская футболка, мягкая, нежная, натуральная, а главное, новая (берег для прогулок по ялтинской набережной), как нельзя лучше подходила в качестве подгузника. А запеленать мальчишку можно в махровое полотенце. Насчет кормилицы также голову не ломал – Кувалда сказала, что сейчас можно в любом магазине детские смеси купить. Конечно, хотелось бы вскормить мальца на материнском молоке, чтоб здоровее был, но коль его мамаша оказалась такой непутевой, придется ему довольствоваться искусственным… Но вот на кого спихнуть пацана на то время, пока он, папаша, будет гастролировать, Базиль понятия не имел: родители его давно умерли, сестра уехала жить на Дальний Восток, брат на историческую родину – в Кременчуг, поближе к могилам предков и живым родственникам…

Пока Базиль напрягал мозги, Митя обкакался вторично, и на сей раз молчать не стал, так что пришлось молодому папаше прерывать размышления, бежать в ванную, дабы помыть младенцу попку теплой водой. После, соорудив из финской футболки подгузник и запеленав сына в полотенце, Базиль вернулся к своим думам. Выходило, что деть мальчика совершенно некуда, а помощи попросить не у кого. Не у дружков же своих многочисленных – засмеют! И не ехать нельзя – нужно деньги зарабатывать. И вообще, глупо заканчивать удачную карьеру только из-за маленького пятнозадого существа, свалившегося как снег на его чубатую голову. Но и бросать мальчишку на произвол судьбы тоже нечестно, как-никак родная кровь…

И в тот момент, когда Базиль совсем отчаялся, его осенило.

Баба Клава! Вот, кто ему поможет!

Эту семидесятилетнюю старушку Базиль знал уже несколько лет. Жила она в поселке Решетово, что на берегу Волги, куда он часто ездил на рыбалку – именно в ее ладном деревянном домике останавливался на ночь. Баба Клава обожала Базиля, по ее мнению, он очень походил на Клавиного погибшего в войну сына, и принимала его у себя с большой охотой. Женщиной она была доброй, душевной, животных любила, и детишек соседских и, что немаловажно, имела козу, чье молоко, как известно, очень малышам полезно. Именно к бабе Клаве Базиль и решил отвезти Митю.

Но сначала необходимо было закупить смесей, пеленок, погремушек и не забыть поменять билет на поезд (каталы на гастроли ездили только поездом, так как работа начиналась уже там) на более позднее число. А первым делом нужно накормить мальца – спокойный доселе, он начал требовательно чмокать губами и попискивать.

Смесь «Малютку» Базиль приобрел в ближайшем гастрономе, там же купил бутылку молока, две баночки яблочного пюре, кило манки, а наставления получил бесплатно – молодая продавщица снабдила симпатичного папашу нужными сведениями по приготовлению детского питания и режиму кормления, завершив лекцию игривым приглашением на чай. Естественно, Базиль обещал заглянуть, если выпадет свободная минутка, однако предчувствие ему подсказывало, что этой минутки в ближайшие сутки у него не окажется… Как в воду глядел!

Накормив Митю, Базиль кинулся стирать его пеленки, а, постирав, побежал на вокзал менять билет. Спящего мальчика пришлось оставить без присмотра.

Когда вернулся, сын по-прежнему посапывал, зато ночью даже не задремал. Кряхтел, гугукал, пускал пузыри, иногда покрикивал и ни в какую не соглашался лежать на кресле, только на руках. Мало того! Он загадил все имеющиеся в отцовском гардеробе хлопковые футболки – пеленки тот купить не успел, а постирать использованные не смог: руки были заняты.

Угомонился мальчишка только к утру, когда Базилю пора было вставать. Чуть живой от усталости Василий сполз с кровати, сварил очередную порцию питания, уложил мальчишку в дорожную сумку (чтобы соседи не увидели его с младенцем на руках), вызвал такси и покинул квартиру.