Текст книги "Зов темной воды"

Глава 8

В варьете Эллина проработала год, а ушла потому, что пробиться в примы не было никакой возможности – «на троне» сидела любовница заместителя министра культуры, а быть одной из многих Эллина не привыкла. Новое место она нашла тут же. Устроилась в ресторан «Националь», где исполняла томные женские романсы, и быстро стала популярной. Если раньше в это заведение ходили на фирменных рябчиков, то теперь на Эллину Берг. И почти все посетители мужского пола мечтали о том, чтоб эта роскошная женщина обратила на них хотя бы мимолетное внимание.

Надо сказать, что Эллина не была классической красавицей. Она могла похвастаться густыми локонами, удивительными бархатными глазами и маленьким пухлым ртом, а вот нос ее был несколько длинноват. Девушка знала о своем недостатке, поэтому постоянно ходила с вздернутым подбородком. А так как при этом она поглядывала на мир из-под полуопущенных ресниц, вид у нее был озорной и кокетливый, что привлекало к ней мужчин больше всего остального. В общем, из-за длинного носа Эллина не переживала, а вот кисти рук доставили ей массу страданий. Широкие, короткопалые, с плоскими ногтями – совсем не аристократичные! Они совершенно не вязались с ее образом, они его портили. Эллина так стеснялась своих крестьянских рук, что никогда не снимала перчаток. Позже, когда юбки стали короче, выяснилось, что у нее еще и толстые щиколотки, и она начала носить брюки. Брюки, рубашки, галстуки, мужские шляпы и лайковые перчатки. Таков стал ее фирменный стиль. Его копировали многие столичные модницы, не догадываясь, что на все эти ухищрения Эллина шла лишь для того, чтобы соответствовать образу безупречной аристократической леди. С годами она так вжилась в него, что сама поверила в свое благородное происхождение и кличку Графиня воспринимала как должное…

Как-то во время очередного выступления Эллина заметила среди публики двухметрового блондина, отличавшегося от остальных не только ростом, но еще и благородными манерами и внешним лоском. Он на фоне безвкусно или по-военному скучно одетых, крикливых, шумных, вечно хмельных посетителей смотрелся принцем. Звали блондина Глебом. Он приходил на каждое выступление Эллины. Садился за отдельный столик, заказывал фужер шампанского и медленно его тянул, пока Графиня пела. Когда же она, завершив программу, выходила на поклон, он устремлялся к сцене и подносил ей букет белоснежных лилий. При этом не пытался ни руку ее облобызать, ни записку передать, ни шепнуть что-либо. Не навязывался, как остальные, ждал, когда Эллина сама обратит на него внимание и сделает первый шаг к сближению.

Терпение его в конце концов было вознаграждено. Эллина Берг, исполняя романс «Любимый незнакомец», сошла со сцены, прошествовала к столику Глеба и спела последний куплет именно для него. После чего он ей и руку поцеловал, и шепнул что-то нежное, и передал записку, в которой приглашал Эллину покататься ночью по реке. Она не отказала. В ту же ночь они стали любовниками. А утром Глеб подарил Эллине роскошное колье.

С тех пор подарки стали сыпаться на девушку как из рога изобилия. Украшения, одежда, кожгалантерея – чего только Глеб не преподносил своей малышке. Все вещи были безупречного качества и вкуса, правда, не всегда новые – в те времена «роскошь» можно было купить только в комиссионке. Он обожал Эллину! Да и она была к нему весьма неравнодушна. Глеб стал первым мужчиной в ее жизни, к которому она испытывала настоящую романтическую влюбленность. Ей нравилось в нем все: и внешность, и ум, и манеры, и щедрость… Вот если б он еще оказался импотентом, она б его просто боготворила, но, к сожалению, у Глеба по мужской части все было в порядке, поэтому секс несколько омрачал их безоблачные отношения.

Роман Эллины и Глеба растянулся на целый год и закончился трагично. Глеба убили на глазах у Берг. Застрелили его же подельники. Глеб оказался скупщиком краденого. И все, что он ей дарил, было ворованным.

На похороны Глеба Эллина пришла с огромным букетом белых лилий. Когда она возложила их на могилу, лепестки стали опадать один за другим. Цветы будто роняли слезы! Они плакали вместо Эллины, которая не могла дать волю своим чувствам. Уже тогда она запрещала себе горевать и изводить душу переживаниями. От этого все равно лучше не будет (только красота поблекнет, и сердце начнет пошаливать), а значит – терзания бесполезны. А уж слезы – и подавно. От них глаза краснеют, а ее и без того немаленький нос распухает до размера молодого баклажана. Но в тот день, день похорон, ей ужасно хотелось плакать! Эллина так остро переживала уход Глеба, что, стоя перед его гробом, поклялась себе больше никогда никого не любить…

И слово свое Эллина держала многие годы. Пока в ее жизни не появился Малыш…

Часть 3
Лариса Белозерова. Москва

Глава 1

К дому, где проживали Марк и Борис Коцманы, Лара подъехала на собственной «Хонде». Коль ремонт квартиры все равно откладывается на неопределенный срок, она решила потратить часть денег на восстановление автомобиля. И вот теперь она на колесах. Машина все еще выглядела ужасно, поскольку за столь короткий срок ее не успели привести в божеский вид, но зато она ездила.

Припарковавшись, Лара выбралась из «Хонды» и тут же увидела Марка Коцмана, он махал ей рукой с балкона второго этажа – очевидно, для того, чтобы максимально облегчить Ларисе поиск квартиры. Она махнула ему в ответ и вошла в подъезд.

– Привет, Ириска, – услышала она радостный голос Марка, каким-то чудом он успел покинуть квартиру и выбежать на лестничную клетку. – Я так рад, что ты заглянула! Я сто лет тебя не видел живьем, все по телику!

Лара ему улыбнулась. Марк был ее другом детства. А потом первым ее поклонником. Они даже пару раз целовались, спрятавшись от всех за огромной, завешанной одеждой вешалкой. Тогда младший Коцман был хорошеньким кудрявым пареньком, теперь стал абсолютно лысым и далеко не хорошеньким. Представить себя целующейся с нынешним Марком Лара не могла, как ни старалась.

– Хороша! – поцокал он языком. – А в детстве такой обезьянкой была… – Он ей подмигнул. – Дядя, помнится, все удивлялся, за что я тебя полюбил?

Лара в ответ рассмеялась. Это было сущей правдой. Если ребенком она была более-менее симпатичным, то вступив в пору раннего девичества, резко подурнела. И действительно походила на обезьянку! Узколицая, ротастая, с вздернутым носом и темной, спускающейся до круглых карих глаз челкой, она многим напоминала мартышку. Во дворе ее даже дразнили Читой. И только Марк величал ее Лариской-Ириской. Наверное, в благодарность за это она с ним и целовалась за вешалкой!

– Как дядя? – спросила Лара, обменявшись с Марком товарищескими чмоками.

– Очень плохой, – грустно ответил младший Коцман, приглашая Лару в квартиру. – Совсем без сил. Даже рукой двинуть не может. С ложки кормлю, хорошо, что на дому работаю, могу за ним ухаживать, как-то в ванне на минуту оставил, так он чуть не утонул…

– Тяжело тебе с ним, – посочувствовала Лара.

– Да мне-то что? Мне уже счастье, что он жив. У меня ж никого, кроме него, нет! А дядя очень мучается. Он все понимает, вот и страдает от того, что столько беспокойства мне доставляет. Говорит, сам бы рад был смерти, да не прибирает она его никак…

– Он еще говорит?

– Плохо, но я понимаю…

– Я могу задать ему один вопрос?

– Почему нет? Пойдем…

И он провел Ларису в маленькую пропахшую мочой комнатку.

Борис Израилевич лежал на кровати с закрытыми глазами. Он всегда был очень хрупким, маленьким, теперь же усох просто до кукольных размеров.

– Дядя, – позвал старика Марк. – Посмотри, кто к нам пришел…

Коцман медленно поднял морщинистые веки и взглянул на племянника потускневшими, но не потухшими, а живыми, любопытными глазами.

– Это Лариса Белозерова, племянница Ивы. Помнишь ее?

Старик смежил веки. Это означало согласие.

– Вот в гости к нам пришла, – объяснил Марк. – Проведать…

Борис Израилевич что-то прохрипел. Лара ничего не поняла, а Марк хохотнул в ответ:

– Я ей то же самое сказал, когда увидел! – Он повернулся к Ларе и пояснил: – Дядя говорит, что ты больше не похожа на обезьянку. С такой, говорит, и он был бы не прочь поцеловаться…

Лара не смогла сдержать смех. Старик, услышав его, приподнял уголки губ – улыбнулся.

– Дядя, ты не мог бы ответить на Ларин вопрос? Ей что-то у тебя узнать нужно… – Получив от того согласие (веки опять опустились и поднялись), Марк поощрительно кивнул Ларе.

– Дядя Боря, – обратилась к Коцману Лариса, – вы не помните случайно фамилию… – Она сделала паузу, испугавшись вдруг, что сейчас своим вопросом доведет еще одного старика до приступа, но все же решилась и закончила фразу: – Фамилию Малыша? Любовника Эллины Берг?

Брови Коцмана взметнулись вверх. Он удивился, это очевидно. Но и только! А когда со своим удивлением справился, ответил. Лара вновь ничего не поняла. Да и Марк на этот раз не смог сразу разобрать его слова.

– Как ты сказал? – переспросил он, нахмурившись. – Егор Романович… Санченко? Панченко?

– Может, Данченко? – осенило Лару. Она вдруг вспомнила, что именно такую фамилию носил дипломат, дававший в статье комментарии по поводу дела фон Штайнберга.

Дядя Боря утвердительно моргнул, а потом выдал очень длинную и, как всегда, маловразумительную фразу. Марк перевел:

– Дядя удивлен тем, что о Малыше кто-то через столько лет вспомнил. Он не слышал о нем с шестидесятых годов, а не видел и того больше… – Глаза Марка вопросительно округлились. – Это что за дела давно минувших дней, а, Ириска?

– Я должна найти его родственников, – ответила Лара.

– Зачем? – задал резонный вопрос Марк, на который она не успела ответить, ибо дядя Боря вновь подал голос.

– Что он сказал? – поинтересовалась Лариса у младшего Коцмана.

– Говорит, что у Данченко был сын. Дядя обшивал матушку Малыша, и та как-то поделилась с ним новостью, что у нее появился внук. Понянчиться только она с ним не успела, вскоре умерла.

– Как звали мальчика, не знаете? – спросила Лариса у дяди Бори. Тот довольно четко ответил «нет». – А не припомните, в каком именно году вы видели Егора Данченко в последний раз?

– В сорок шестом, – озвучил дядин ответ Марк. – Перед самым арестом Эллины. После ни разу.

– А в семьдесят первом?

Старик Коцман вновь сделал удивленные глаза.

– Он приходил в коммуналку в 1971 году. Тогда в квартире шел ремонт, помните? – Дядя Боря помнил, о чем не преминул сообщить своим привычным морганием. – В том же году он пропал без вести. Вы знали об этом? – Старик ответил отрицательно. – А между тем ваша коммуналка оказалась последним местом, где он побывал, до того как сгинул…

Дядя Боря вдруг очень взволновался. Лицо его задергалось, глаза нервно заморгали. Лара ужасно испугалась, решив, что у него приступ, но когда изо рта старика послышалась просто-таки пулеметная очередь трескучих звуков, успокоилась и обратилась к Марку с вопросом:

– Что он говорит?

– Да сам не пойму, – досадливо протянул тот. – Что-то о портфеле, найденном в прихожей после ремонта… – Он прислушался к дяде, который стал издавать более редкие и четкие звуки. – Он говорит, что Андромедыч обнаружил за вешалкой, той самой, за которой мы с тобой целовались, кожаный портфель с диковинным по тем временам кодовым замком. Будто бы он приходил к дяде, спрашивал, не его ли это портфель. А потом еще к Кузнецовым заходил, у тети Шуры тем же самым интересовался…

– Хозяин портфеля так и не нашелся? – уточнила Лара.

– Вроде бы нет. Теперь дядя думает, что коль Егор Данченко был в квартире, то портфель мог принадлежать именно ему.

– И где портфель сейчас?

– По всей видимости, у Андромедыча остался. Дядя как-то не интересовался, но по логике…

– Ясно, – сказала Лариса. А ясно ей стало то, что визита к старому пропойце не избежать. – Ну, спасибо, дядя Боря, за информацию, – искренне поблагодарила она Коцмана. – Вы мне очень помогли. До свидания!

Тот улыбнулся гостье. Лара улыбнулась в ответ. Ей всегда нравился дядя Боря. Он был добрым, веселым, интеллигентным и невероятно скромным человеком. Имея огромное количество медалей и несколько орденов (он ушел на фронт добровольцем, хотя по состоянию здоровья мог бы, как нынче принято говорить, «откосить»), он никогда их не надевал. Даже в День Победы. И не требовал ветеранских льгот. И не кричал на каждом углу, как Андромедыч: «Мы за вас кровь проливали!» Лариса, например, узнала о том, что дядя Боря воевал, лишь пять лет назад, когда увидела его документы. И была очень удивлена. Представить добряка Коцмана с оружием она не могла, как ни старалась.

– Уходишь уже? – услышала Лара обиженный голос Марка.

– Да, пора…

– А чайку попить?

– Извини, Марк, некогда…

– Ну, во-оот, – разочарованно протянул он. – А я, дурак, специально за твоими любимыми шоколадными вафлями в магазин бегал…

– Надо же! Ты помнишь! – удивилась Лара, которая уже сама забыла о том, какое пристрастие питала к «печенью в клеточку» в детстве. – Что ж… Значит, будем пить чай с вафлями!

Марк просиял и потащил Ларису в кухню.

За чаем они болтали о том о сем. Вспоминали детство. Марк заигрывал. Причем не шутливо, а по-серьезному. Когда же пошел ее провожать до двери, предпринял попытку Лару поцеловать. Ее это позабавило. Хотя попробуй это сделать кто-то другой, она могла бы и пощечину влепить. После того как вскрылось предательство мужа (она никак не могла себя заставить относиться к его измене по-другому), Лара обозлилась на всех мужчин на свете. Она понимала, что это несусветная глупость, но ничего с собой поделать не могла. Ей казалось, что злость эта не пройдет никогда и она уже не сможет никому довериться или кого-то полюбить…

Со своим супругом Лара познакомилась на свадьбе подруги, когда училась на последнем курсе института и готовилась к диплому. Толя понравился ей сразу. Он казался таким надежным, сильным и настоящим, что Лариса не постеснялась и первой подошла к нему, чтобы пригласить на танец. С той свадьбы они ушли вместе. Всю ночь гуляли по городу, а утро встретили в Толиной квартире (его родители уехали на дачу), из которой не выходили все воскресенье – даже на второй день торжества не пошли. В общем, роман их развивался стремительно: с момента знакомства до первого секса прошло меньше суток, и никаких тебе конфет-букетов и прочих ритуальных танцев, именуемых «ухаживаниями». Но ни у Лары, ни у Толи не было сомнений в том, что между ними вспыхнуло настоящее чувство, поэтому они не разбежались после того бурного воскресенья, а стали встречаться.

Их отношениям исполнилось три месяца, когда настал момент проверить их прочность разлукой. Толя окончил четвертый курс института водного транспорта, и ему необходимо было пройти практику, то есть отправиться на все лето в плавание. И ладно бы на грузовом теплоходе, а то на пассажирском. Лара представляла, какие соблазны ждут ее симпатичного возлюбленного, и очень из-за этого переживала. Если изменит – ладно, но вдруг в другую влюбится?

Но оказалось, что волновалась Лара зря. Толя в плавании думал только о ней и звонил ей из каждого стояночного города. Тогда еще сотовых телефонов не было, и для того, чтобы услышать Ларисин голос, Анатолий бегал на телеграф. Виделись влюбленные раз в три недели, когда теплоход завершал свой рейс и возвращался в Москву. Лара прибегала на Речной вокзал за час до прибытия судна и ждала его на причале. Толя был рулевым, и вахта его была как раз в это время. Он махал ей рукой из рубки, после чего давал гудок. Понятно, что это был стандартный сигнал, но Ларе казалось, что исполняется он специально для нее…

В последний рейс она отправилась вместе с Толей. Он упросил капитана разрешить ему взять Лару с собой (по корабельному уставу право бесплатного проезда имели только законные жены), и влюбленные провели три самые чудесные и романтические в своей жизни недели. Вечерняя вахта у Толи закачивалась в двенадцать ночи. Лара встречала его у капитанского мостика, и они шли на корму, где, закутавшись в одно одеяло, сидели часов до двух, болтая, целуясь, любуясь звездным небом. В одну из этих ночей Толя сделал Ларе предложение. Та ответила согласием. В Москву они вернулись уже женихом и невестой, а спустя два месяца поженились.

Жили молодые хорошо. Дружно. Притирка характеров прошла безболезненно. Со временем их отношения только улучшались, хотя страсть прошла довольно быстро. Да и не было ее, вулканической страсти! И Лара, и Толя были спокойными, очень уравновешенными людьми, не способными на бурные эмоции и безрассудные поступки. Вернее, Лариса так думала. А Толя оказался очень даже способным как на то, так и на другое. Выходит, не в характере дело, а в человеке, который рядом. Получается, Лариса просто не давала ему того, чего он хотел, а та, молодая, дала… Что ж… Совет им, как говорится, да любовь, но только ей-то теперь как жить? С этой обидой? С этим разочарованием? С комплексами?

– Встретимся еще? – услышала она голос Марка и, стряхнув с себя задумчивое оцепенение, быстро ответила:

– Как-нибудь встретимся…

– Когда? – проявил настойчивость Коцман.

– Я позвоню, – выпалила Лара и, чмокнув Марка в небритую щеку, выскользнула за дверь.

Когда она вышла из подъезда и подняла голову к балкону Коцманов, то увидела Марка. Он грустно улыбался и махал ей рукой. Кажется, он понял, что Лара ему не позвонит.

Лариса облегченно выдохнула и заспешила к машине. Мысли о Марке тут же вылетели у нее из головы, вытесненные размышлениями о том, что ей следует предпринять, чтобы раздобыть сведения о Егоре Романовиче Данченко и его родственниках. «Нужно сделать запросы сначала в паспортный, затем в адресный стол, – сказала себе Лариса. – В принципе, я могу заняться этим сама, но, раз я хочу скорого результата, лучше обратиться за помощью к Катюше…»

С Катей Лариса вместе начинала работу на телевидении. Только Белозерова быстро сделала карьеру, а ее подруга так и осталась на редакторской должности. Правда, теперь она ответственный редактор, да не где-нибудь, а на передаче «Ищу тебя». То есть розыск пропавших людей – ее профессия. А коли так, Лара позвонит Катюше прямо сейчас.

Глава 2

Первые сведения о Данченко Лара получила уже на следующий день – Катя прислала ей электронное письмо.

– Есть! – возбужденно прошептала Лара, выдернув из принтера лист с распечаткой присланного файла. – Славно потрудилась, девочка, – пробормотала она, пробежав глазами текст. – Итак, Егор Романович Данченко родился в 1917-м, пропал без вести (умер, как мы знаем) в 1971-м, и это значит, что на момент гибели ему было… – Лара быстро произвела нехитрый расчет, – пятьдесят четыре года. – Она тяжело вздохнула: – Молодой! – И, глянув в распечатку еще раз, добавила: – А сын его, Александр, тогда еще в начальной школе учился…

Несовершеннолетнего Сашу, лишившегося единственного родителя (Егор Данченко ни разу не был женат, а у его сына в графе «мать» стоял прочерк, что несказанно удивило Лару – не в капусте же его нашли), отдали в детский дом. Там мальчик провел всего несколько месяцев, а потом был усыновлен семьей Дубцовых. Фамилия при этом у мальчика осталась отцовская – Данченко. Как складывалась его дальнейшая судьба, можно было только гадать, но, исходя из паспортных данных, Александр был военнообязанным, ни разу не был женат, не имел детей, а прописку сменил лишь однажды. При этом по месту прописки младший Данченко не проживает (подруга не поленилась туда позвонить, и ей сказали, что такого не знают, арендуют жилье у другого человека). Как Сашу найти, Катя пока не придумала, о чем Ларе сообщала в конце письма. Не забыв добавить постскриптум, что с Белозеровой все равно сто граммов и пончик, потому что без нее, Катерины, она ни за что бы до всего этого не докопалась.

Тут Лара была с подругой согласна на все сто. Ей в паспортном столе ни за какие пончики не дали бы такой исчерпывающей информации – это же конфиденциальные сведения, а вот Катю снабдили не только данными, но еще и копией фотографии Александра Данченко. Лариса, когда увидела прицепленный к письму файл с фото, ахнула от удивления. И поспешила его открыть, чтобы посмотреть, как выглядит сын Малыша.

На снимке Александру было сорок пять лет (ведь именно в этом возрасте в паспорт вклеивают новую фотографию). Лариса не знала, как именно в его годы выглядел Егор, но предположить могла – ведь она видела фото, где тому было двадцать девять. Так вот Александр на отца совсем не походил! Ни одной идентичной черточки! Егор, насколько Лара могла судить, был светлоглазым, русым, худощавым и головокружительно красивым. А вот сын его красотой не блистал, правда, был по-своему привлекателен. Суровое темноглазое лицо, небольшие залысины, нос с горбинкой. Широченные плечи, мощная грудная клетка. Как будто не родной сын Егора, а приемный. Что, собственно, совсем не исключалось…

Лара потянулась к телефону и набрала Катин номер.

– Ага, получила, значит, – усмехнулась подруга в трубку, услышав Ларисино «алло».

– Да, Кать, спасибо тебе огромное…

– Спасибо – по фигу, должна будешь, – рассмеялась Катя, она была ужасной хохотушкой и любительницей всевозможных поговорок, присказок и сленговых оборотов. – Ну что, пригодилось тебе хоть что-то из того, что я прислала? Кстати, мужик (Александр, в смысле) улетный… Суровый, серьезный, крепкий… Обожаю таких.

– Кать, – прервала ее болтовню Лариса. – Ты бы посоветовала мне, что ли, как этого Александра найти. Причем срочно! Очень нужно…

– Даже не знаю… – протянула Катерина задумчиво. – Можно съездить на его квартиру, покалякать с жильцами.

– Зачем?

– Если ты их обаяешь, они дадут тебе координаты человека, который сдает им жилье, а он, в свою очередь, сообщит, как найти владельца квартиры… – Тут Катя резко замолчала, потом с сомнением добавила: – Или не сообщит, потому что, скорее всего, арендованную у него хату пересдает другим людям по более высокой цене, что может открыться при общении Данченко с тобой…

– Что же мне делать? – простонала Лариса.

– А что, если объявление бегущей строкой по телевизору пустить? По статистике, это довольно действенный метод… – В голосе ее прибавилось уверенности. – Нет, Лара, на самом деле… У меня, кстати говоря, сестра Машка так свою давнюю подругу отыскала. Пятнадцать лет назад она с ней в Волгограде познакомилась, когда там в длительной командировке была. Бабы скорешились, но, когда сеструха вернулась в Москву, попереписывались немного, а потом, как водится, потеряли друг друга. И вот в этом году Машка вновь в Волгограде оказалась и решила подругу отыскать. По старому адресу той не оказалось, в справочной Машке тоже не помогли, тогда она объявление по телевизору дала. И что ты думаешь? В тот же день подруга нашлась!

– Ну, не знаю… – с сомнением протянула Лара. – Как-то это все ненадежно…

– А ты для надежности подай объявления сразу на нескольких каналах!

– И какого содержания?

– «Ищу Александра Егоровича Данченко такого-то года рождения…»

– А если его сейчас и в Москве-то нет? Или того хуже – в России?

– Тогда надо еще два варианта дать! Во втором попроси откликнуться тех, кто располагает какой-нибудь информацией о местонахождении того же Александра Данченко… Если не жалко, можешь даже вознаграждение посулить.

– Хорошо, так я и сделаю. Спасибо еще раз, Катюш, пончик за мной…

– И сто граммов! – напомнила Катя. – Если хочешь, на нашем канале я за тебя объявление дам. Мне самой надо щенков пристроить… Ты знаешь, что у меня Баранка ощенилась?

– Опять? – ужаснулась Лара, зная Катину собаку и ее плодовитость – Баранка меньше семи щенков ни разу не приносила. – Сочувствую…

– Принимаю соболезнования, – хмыкнула та. – Ну что, заняться мне этим?

– Катюш, за это двести граммов тебе обеспечены, – в тон ей ответила Лариса. – Когда пойдет бегущая строка?

– В завтрашних эфирах. Сколько раз ее повторить?

– По максимуму.

Катя заверила подругу в том, что сделает все в лучшем виде, и, напомнив про «магарыч», отсоединилась.

А вот Лариса возвращать трубку на рычаг не стала, сразу после разговора с Катей она позвонила дочери Андромедыча Светлане. Та оказалась дома. На вопрос Лары о здоровье отца Света ответила, что «старикан все еще скрипит», и в просьбе с ним повидаться не отказала. Хотя не преминула напомнить, что Андромедыч не совсем адекватен (а если дословно – «чеканулся») и она за него не ручается.

Закончив разговор со Светланой, Лариса стала собираться, но успела только снять домашний халат и натянуть джинсы, как в дверь позвонили. Чертыхаясь, она быстро надела водолазку и пошла открывать. Не посмотрев в глазок, Лара распахнула дверь и, увидев пришедшего, не смогла сдержать удивленного возгласа:

– Толя?

– Здравствуй, – сдержанно поздоровался бывший муж (они пока не развелись, но Лариса уже воспринимала его как «бывшего»). – Могу я войти?

– Естественно, ведь это и твоя квартира… – Она посторонилась. – Я вообще не понимаю, к чему эти китайские церемонии. У тебя же есть ключ, открыл бы… – Лара отвернулась от Толи к зеркалу и стала причесываться. – Если ты за вещами, то бери все, что хочешь: мебель, технику, посуду, мне ничего не нужно. Все равно, когда я перееду в свою квартиру, отсюда возьму только книги и портрет тетки Ивы.

– С твоего позволения я заберу ноутбук, я к нему привык и…

– Ну я же сказала – все, что хочешь! – раздраженно бросила Лариса и ушла в комнату, чтобы закончить туалет. Но не успела она распахнуть шкаф, чтобы вынуть из него джинсовую куртку, как на пороге показался Толя.

– Почему ты так ведешь себя со мной? – спросил он мрачно.

– Как – так? – не оборачиваясь, буркнула Лара.

– Мы договорились остаться друзьями…

– Раз договорились, останемся.

– Но ты очень агрессивно настроена, я не могу с тобой даже поговорить по-человечески…

– Толь, отстань от меня, а? – умоляюще сказала Лара. – Ну, не могу я пока с тобой дружить, понимаешь? Может быть, со временем научусь, но пока я слишком зла на тебя! – Она рывком натянула на себя куртку. – Все, убегаю. Ноутбук, думаю, ты и без меня отыщешь. Дверь захлопни… Пока! – И, не дожидаясь от него ответных слов, выбежала в прихожую, а потом за дверь.

Выйдя из подъезда, Лариса направилась к своей «Хонде», но на полпути остановилась. Она увидела машину Толи и сидящую в ней на переднем сиденье девушку. Девушка была молода и чрезвычайно хороша собой: длинные каштановые волосы, огромные зеленые глаза, высокие скулы и пухлые, яркие даже без помады губы. «Вот, значит, она какая, – пронеслось в Ларисиной голове. – Хороша, ничего не скажешь… Но до чего юна… Лет двадцать, наверное…»

Девушка, почувствовав Ларин взгляд, повернулась в ее сторону. Узнав телеведущую Белозерову, сначала немного смутилась, но в следующее мгновение изогнула губы в надменной улыбке и стала демонстративно рыться в бардачке, показывая тем самым, что чувствует себя в Толиной машине хозяйкой. Лариса с каменным лицом прошла к своему автомобилю, забралась в салон и, прежде чем завести мотор, посмотрела на себя в зеркало. Причем не как обычно, мельком, а с пристрастием, и вынуждена была признать, что выглядит плохо. Вид уставший, осунувшийся, взгляд тяжелый, заметны морщины.

Грустно улыбнувшись, Лара оторвала взгляд от своего отражения и повернула ключ зажигания. «Хонда» тихо заурчала. Лариса тронула ее с места. Проезжая мимо Толиной машины, она нажала на кнопку магнитолы и покинула двор под оглушительное пение своего любимца – Юрия Шевчука.

– Че-то ты, Лариска, постарела, – было первое, что услышала Лара, переступив порог жилища, где сейчас обитал Андромедыч. И фразу эту, естественно, выдала его дочь Светка, женщина беспардонная, если не сказать – хамоватая. – Грим вас, что ли, так портит?

Лариса неопределенно пожала плечами и сдержанно поздоровалась.

– И тебе привет, – откликнулась Светка. – Ну, как делищи? Че-то тебя по ящику больше не видно… Погнали, что ли, с телевидения-то?

– Я в отпуске, – ответила Лара, и поскольку обсуждать свою жизнь ни с кем, а тем более со Светкой не собиралась, поспешила спросить: – Андрона Модестовича могу увидеть?

– Да как два пальца… – гоготнула та и ткнула желтым от никотина указательным перстом в дверь самой дальней комнаты. – Там он! Иди, а я попозже подгребу – покурю ща…

Лара не стала говорить Светке, что хотела бы побеседовать с ее отцом наедине (все равно ведь, если что, под дверью подслушивать будет), молча кивнула и двинулась в указанном направлении.

– Андрон Модестович, к вам можно? – крикнула она, стукнув костяшкой пальца в дверь.

– Кто там еще? – раздался хрипловатый, но все еще зычный голос Андромедыча.

– Это я, Лариса Белозерова, – отрекомендовалась Лара и вошла.

Она ожидала увидеть старика в кровати, но с удивлением обнаружила того у окна. Андромедыч стоял, тяжело опершись на костыль, и курил в форточку. Услышав звук открываемой двери, Свирский обернулся. Выглядел он отлично: бодро и довольно молодо – казалось, над старым пропойцей не властны ни годы, ни болезни.

– Ну, чего вылупилась? – хмыкнул в удивленное Ларисино лицо Андромедыч. – Думала, я уже к кровати прирос? А вот фигушки! Встаю, как видишь, а скоро вообще бегать начну…

Тут с улицы донесся свист. Андромедыч быстро высунулся в форточку и шепотом спросил:

– Принес? – Каким был ответ, Лара не слышала, но поняла, что положительным, потому что Андромедыч обернулся к ней и скомандовал: – Подними подушку, достань из-под нее веревку и дай мне!

Лариса так и сделала. Когда моток оказался у Свирского, он вытащил из кармана затертого халата полиэтиленовую сумку, обвязал концом веревки ее ручки и выбросил в окно. Лариса с интересом наблюдала за действиями старика, когда же он стал втаскивать сумку обратно, она аж вперед подалась, чтобы рассмотреть, что же такое Андромедычу принесли.

– Пшеничная, – с нежностью в голосе протянул Свирский, когда сумка оказалась на подоконнике, а ее содержимое в его руках. – Самая моя любимая!

И, сунув бутылку за пазуху, споро поковылял к кровати.

«Теперь понятно, ради чего Андромедыч поднялся, – мысленно усмехнулась Лара. – И я не удивлюсь, если он действительно бегать начнет… За бутылкой любимой пшеничной в ближайший ларек…»

Свирский тем временем достиг своего ложа, угнездился на нем, сунул веревку под подушку, а пакет в карман. После чего выудил из-за пазухи бутылку и, бросив Ларе фразу «На стреме постой!», припал к горлышку губами.

– Хорошо! – крякнул он, оторвавшись от бутылки и «закусив» двумя горошинами аскорбиновой кислоты. – Теперь и поговорить можно… – Он благодушно кивнул Ларе: – Ну, выкладывай, чего тебе от меня надо?

– Хотела узнать у вас о портфеле…

– Каком еще портфеле? – рассеянно переспросил мгновенно захмелевший Андромедыч.