Текст книги "Голова Клотильды. Н о в е л л ы"

Голова Клотильды
Н о в е л л ы
Ольга Задорожная

Всем близнецам посвящается

© Ольга Задорожная, 2023

ISBN 978-5-0051-9086-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Страницы моей книги – это скорее страницы из будущих киносценариев и сцены из cпектаклей.

Книга первая
ГОЛОВА КЛОtИЛЬДЫ

Готическая сказка

I

Omnia orta cadunt

_{«Все что рождается погибнет» (лат.)}

На черные горы Трансильвании надвигались зловещие сумерки. Лиловые тучи поглотили каменный замок. Мрачный и холодный, он наводил на людей беспричинный страх. На фоне кровавого заката его мертвые башни были похожи то на крылатого дракона, то на острые когти дьявола.

Сам обратившийся химерой, этот замок рождал на свет таких же химер, которые, как привидения, как призраки давно умерших его обитателей, бродили по замку и невидимо проживали в самых глубоких его подземельях.

Их присутствие всегда ощущалось, но не так явно, а исподволь, словно ты зашел в темную пещеру, где нет воздуха. Постепенно ты начинаешь чувствовать чье-то дыхание и слышать какую-то возню…

И когда глаза начинают привыкать к темноте, ты вдруг видишь очертания огромных хищных животных, которые уже давно наблюдают за тобой.

И вот в том самом замке, в его постоянной атмосфере тления и заброшенности, случилась эта не совсем обычная история…

После семилунных месяцев беременности, измученная тяжелыми родами королева выплюнула из кровоточивого чрева свой плод.

Когда же повитуха принесла ей ее дитя и развернула пеленку, несчастная лишилась рассудка и так и не оправилась до конца своих дней…

Из старинного, запекшегося временем венецианского кружева, словно из морской пены, тянулись к свету целая дюжина ручек и ножек. Они то сплетались в клубок, то расползались по пеленке. И эта розовая медуза, по всей видимости, должна была являться потомком короля, наследницей трона, а точнее всего… наследницами…

Три девочки, сросшиеся плотью друг к другу. С одной Душой на троих.

Сиамские близнецы…

II

Новорожденные королевы Трансильвании крепко спали в огромной раковине из голубого перламутра, служившей им колыбелью. Их синюшные пяточки утопали в роскошной мантии из драгоценного горностая.

Белоснежные лилии с влажными лепестками торжественно венчали раковину, рассыпаясь по ней бесконечной гирляндой и даря девочкам свою нежность и прохладу. В то же время они напоминали нам о столь важном событии в королевском доме.

На хрупкие головки малышек, вместо чепчиков, были привязаны три крошечные короны из чистого золота…

Из священных походов в родные края возвращался король…

Здесь, по всей видимости, заканчивается увертюра и мы должны будем открыть этот пыльный занавес нашего мыльного театра. Пусть прольется свет на хронику времен дальних…

То была только присказка. Сама же сказка только начинается. А в сказках, как вы знаете, все правда.

Итак, мой скромный зритель, взгляни на это тщедушное тельце, которое все еще дышит, хотя Душа, скорее, не посетила его. Она будет порхать рядышком до тех пор, пока Дух Святой не освятит плоть.

Что же это за чудо-юдо, похожее на многорукое божество, которое горланит в три луженые глотки так, что в жилах сворачивается кровь, а зритель уже готов вдавиться в кресло от ужаса?!!

О, это плоды порочной связи королевы с придворным шутом – карликом. Хоть карлик и был альбиносом и хромал на левую ногу, так как при рождении ему досталась левая нога на один дюйм короче правой, как словно бы Бог уснул, создавая карлику его левую ногу. Так вот, хоть этот шут не был похож на принца из волшебного царства, все это не помешало ему завладеть сердцем королевы, а в последствии, и душой.

По правде говоря, все тело этого маленького человечка, все его существо, было исключительным изделием самой природы. Будто оно вышло из мастерской с не пойми какими инструментариями.

Состряпанное тяп-ляп, оно имело уродливые формы. Скорее, оно было глиноподобное. Словно кто-то взял в руки комок белой глины, и приступил к работе. От желания творить сладостно теснило грудь. Набрав воздуха в легкие и задержав дыхание, он где-то наляпал, где-то заляпал и под конец вдохнул в этот комок жизнь.

Это наше маленькое отступление, которое надо было сделать для того, чтобы милый зритель смог получше разглядеть виновника случившихся событий, ведь он все таки играет не последнюю роль в этой драме.

Постойте, а что же король, спросите вы?!!

Узнав правду о том, что отцом близняшек является не он, а его шут; а это было так очевидно, ведь девочки сами выдали тайну своего рождения. Цветом волос – белым, как сметана, а так же кожей, прозрачной, как китайский шелк. И к тому же – эти глаза… Абсолютно фиолетовые, какие бывают у альбиносов, с рубиновой бусинкой вместо зрачка.

Узнав правду, король, как вы сами понимаете, не пришел в восторг от всей этой чудовищной истории. Униженный и оскорбленный, он озверел и в бешенстве приказал бросить этих монстров на растерзание пантерам, которых держал для души.

Так, судьба в одно мгновение расправилась с королем. Он потерял супругу и утратил надежду стать счастливым отцом.

Что до королевы, она давно уже потеряла его. Может даже и раньше, чем потеряла голову от любви к карлику-альбиносу.

Любовь настигла ее, как шаровая молния.

III

Безумству страсти королевы к шуту не было предела. Она то и дело задыхалась в тисках своей опасной любви. Сладостные муки мечтаний заставляли щекотать ее тимус. Ее буквально распирало изнутри от свалившегося на нее счастья. Пьяная от похоти, она и не собиралась трезветь. От одной только мысли, что Он – ее судьба, она постоянно ощущала сладость во рту.

Поговаривали, что королева была со странностями. Ее всегда привлекало все несовершенное, с изъянами, или прямо таки, откровенное уродство.

Карлик же не был ее игрушкой. Он перевернул с ног на голову весь ее серый, затхлый мир. И не известно, какое количество лет и какое количество зим ей еще бы пришлось влачить в своей тусклости и тухлости, если бы не Он. Он словно вставил в заржавевший механизм старой куклы свой волшебный ключ. И повернул… Он зажег свечу в храме ее сердца, он сделал ее счастливой. Все это было у нее конечно, просто еще в бутоне. Но все же он был, этот плотный бутон, и теперь он распускаться начал…

Сам об этом даже не догадываясь, карлик разбудил в этой иссохшей мумии ту женщину, которая спала в ней много лет. Как спит вулкан, а потом извергается раскаленной лавой. И эта самая раскаленная лава клокотала кипящей смолой в ее венах, испепеляя ее всю без остатка. Каждый раз она сгорала в объятиях белого карлика, а потом снова наливалась соком, переполнялась им, чтобы опять выплеснуть.

Когда карлик лежал в постели королевы, он осознавал свою ценность и, будучи и так-то бесцветным, он белел еще больше от этого, доселе не испытанного им блаженства. Он почти сливался с простыней, призрачно плавая где-то над кроватью, словно летучий эфир, белый пар, опиумный дух… И казалось, что он вот-вот растворится в воздухе, как сахар в воде.

Чтобы убедиться, что карлик все еще рядом, королева тянула к нему свои руки, ломая их в судороге от возбуждения и нежно, остановив дыхание, гладила его набухший, волосатый нос. Кончиками пальцев она едва касалась его губ, которые как-то неестественно искривились и так и застыли в экстазе внезапно обретенного счастья. Ей нравилось трогать его веки, отягощенные приятной усталостью и безмятежным сном, с белыми и пушистыми, как снежинки, ресницами. Они трепетали под ее пальцами, словно крылья феи.

Потом, как будто уже боясь коснуться его, спящего и сияющего, как белое золото – мягкое, без звона; она долго любовалась им и в ее глазах танцевало солнце… Она глядела на него в исступлении, одержимая каким-то благоговейным страхом, и восхищением, и надеждой, и радостью и даже благодарностью. Словно это был не карлик, а Святой Грааль.

Он лежал тихо, оголив свой лобок, окутанный облаком волос цвета гороховой каши, и трепетно ласкал своей рукой шелковые вензеля на простынях. Это было приятно.

От волнения и сильных эмоций у него потел лоб и его белая, ворсистая монобровь становилась мокрой. Тогда он начинал тереть ее пальцами так, словно хотел свалять из нее войлочный ковер.

Иногда, а то и очень часто, что – то проносилось в его головушке, что – то такое, как – у у у ухх. И в его сердце закрадывалось это чувство – такое колкое, холодное… Ревность. Да – да. Это чувство было вовсе не чуждо ему. Тогда хрупкая душа гнома ранилась, и он уже не в силах был справиться с этим импульсом. Его голубые глаза при этом становились, как соль. Лицо – как блин.

Он нисколечко не ощущал себя ягодой не ее поля. Напротив, он искренне верил в то, что его веточка уже привилась к Королевскому Древу. Привилась и растет. И уже дает свои плоды.

Он напоминал прочный и крепкий дуб. А точнее, спелую, сочную шишку, туго набитую орехами. Наливаясь тягучей смолой, она трещала по швам и лопалась. И сквозь тугую плоть этой шишки, янтарной слезой сочился вязкий, густой мед. Ядреная шишка блестела, обливаясь нектаром любви.

IV

Когда белый павлин раскрывает свой хвост – ослепительно белый, из него выходят все цвета радуги, как северное сияние. Там и рубин, и сапфир, обязательно янтарь и бирюза. Это минералы. И эти минералы ты вдыхаешь в себя, как прану. Вдыхаешь и радуешься, в состоянии покойности.

Королева представляла себя, идущей по ступеням этой радуги, как когда – то давно, еще маленькой девочкой, она шла по солнечному лучу. Она смотрела на своего любимого, и к ней вернулось то былое чувство – это как восход солнца. И ты улыбаешься солнцу, снова как в детстве. Улыбаешься глазами, просто так. Никому и ничему. Улыбаешься сама себе, своему сердцу, в котором поселилась любовь.

Она купалась в собственном королевстве счастья, гармонии и грез…

В эти минуты ей казалось, что ее душа разрывается на мелкие-мелкие кусочки и лоскуты ее мыслей поднимаются далеко-далеко, и проходят высоко в Небеса, в Бесконечность Вселенной…

V

Когда королева почувствовала, что беременна, она с евангельской кротостью, приковав безумные глаза к Небу, стала молить Бога, чтобы ее предчувствия оказались правдой и приняв свою беременность за дар свыше, за благословение, она несла свой разбухший живот, словно Алтарь.

Король совсем не волновал ее. К тому же он редко бывал в ее покоях, а если и бывал, (как правило, после очередной удачной охоты), то только лишь для того, чтобы вызвать у королевы приступ тошноты.

Но наша с вами история вовсе не про короля, и даже не про королеву. Эта история даже не про уродливого карлика-альбиноса, (хотя он уже и успел так полюбиться нашему зрителю). Эта история о любви. Ибо благодаря любви и явилось на свет Божий это чудо – девочки-близнецы. И благодаря любви эти девочки выжили.

VI

Малышек спасла монахиня, сестра Агата. Она тайно выкрала близняшек из подземелья и растила их в заброшенном замке, скрывая от людей. Они росли в заточении, оторванные от внешнего мира.

Сестра Агата спрятала девочек и берегла, как берегут жемчуг в ларцах. Она сокрыла их, как редкие сокровища, данные ей на хранение.

Но им не было скучно. Ведь они были друг у друга.

Их беленькие личики были удивительно хороши. Кожа – гладкая, как слоновая кость. Их тела – словно вылиты из нежного бисквитного фарфора.

Близняшки были похожи на три жемчужины, сидящих в одной раковине.

Старой монахине они казались столь бесконечно прекрасными, как прекрасны Три голубки, которые одна в другую входит, соприкасаясь крылами, а между ними Дух Святой поселяется.

При крещении им дали имена: КЛО t ИЛЬДА, МА t ИЛЬДА и ДАФНА.

Часами сестра Агата наблюдала за тем, как нежные солнечные лучи, словно легкая грусть, пронизывали своим Божественным светом сидящих на полу девочек…

Они играли в куклы.

Их голоса заливались серебряными колокольчиками и были для монахини самой возвышенной музыкой, что когда-либо ласкала ее восторженный слух и наполняла пространство волшебной мелодией. Она закрывала глаза и слушала их смех – как дыхание души, в бесконечной тишине огромного замка. Их шепот усиливался эхом и доносился откуда-то сверху, словно Небесный Хор Серафимов.

VII

Монахиня сидела напротив малышек и перебирала четки, созданные на мощах. Она повторяла молитвы, разлитые у нее в крови и было видно, как из нее исходил Свет, потому что она – сплошное милосердие, которое выше Неба. Из золота вылито ее сердце…

Как нить двигает четки, так и двигается зима… Она идет и идет, до поры, пока не наступит весна.

Так проходит Время.

Но однажды, когда зима была особенно суровой, смертельный холод прокрался в замок и унес с собой Клотильду…

Когда девочка умерла и Душа вышла вон, ее совершенное лучезарное тело вдруг проявилось. И это было чудо. Потому что у Клотильды в изначалии не было тела. У нее была только голова, которая покоилась на хрупких плечиках ее сестры – Матильды. Две кругленькие головушки, словно две вишенки на одной веточке, плотно лепились друг к дружке и весело резвились…

И вот, после того, как Клотильда испустила дух, ее голову пришлось отделить от сестричек.

Теперь же, обретя свое тело и приняв ангельский лик, Клотильда, медленно-медленно, как застывшая музыка, распаковав свои крылья, начала подниматься к Небу: в открытые Врата, чтобы уйти в Вечный день. А над ее головой – в окладе из мягких, снежных волос, два Светоносных Херувима держали корону из чистого рукотворного золота.

Сестра Агата, Матильда и Дафна стояли обнявшись и наблюдали, как возноситься Клотильда: плавно и беззвучно, словно бабочка, в Божественное Небытие.

Они провожали ее Душу.

Однако любовь Матильды и Дафны к своей близняшке была настолько сильной, что они не захотели с ней расстаться. Они поместили ее голову в специальный сосуд и теперь голова Клотильды, в жемчуге и кружевах, как и прежде, с девочками. А иначе и быть не может. Они навсегда – вместе…

THE END

***

Книга вторая ЗОЛОТО

– Джоконда! Милая моя Джоконда! Как хорошо, что ты пришла. Посидим в тепле. Приходи ко мне всегда, когда захочешь, хоть ночью, хоть ранним утром. Потому что благодарна я тебе. За то, что ты есть в моей жизни. Это очень важно. Со временем ты будешь это осознавать. И так же нежно, с душевной теплотой и большой благодарностью. Я верю.

Сейчас я угощу тебя вкусным чаем. Цейлонский чай – ароматный, оранжевый.

Оранжевый цвет – импульс творчества…

Очень близки мне эти наши с тобой беседы. Сестра моя, родная моя. Принимающая меня такой, какая я есть, даже если не понятно. Это такая ценность. Это удивительное состояние! Потому что и правда, и вера у каждого своя, а иногда – одна на двоих. Когда душа с душою говорит. Благодарю тебя за все.

Ева порхала по кухне: легкая, как саранча. Волос – белое золото.

Она расставляла на столе в каком – то особом порядке чайные коробочки и тут же их распаковывала. Плотная бумага шуршала у нее в руках.

Она странная, удивительная. Смешная, наверное, не всеми понятная.

Я приходила к ней каждый вечер и порой задерживалась до утра, чтобы дослушать до конца ее историю. Наши встречи всегда были сдобрены цейлонским чаем. Мне было приятно смотреть на нее: как она двигается, как подает чай.

– Я верю в твою искренность, Джоконда. Поэтому сегодня я хочу рассказать тебе свою историю. Послушаешь – буду благодарна. А может я чем-то смогу помочь тебе…

Я очень часто представляю тебя, когда хочу тебе что-то рассказать и чувствую, что тебе это очень интересно.

Мне нравятся твои безумные вопросы. Они не от ума. А от сердца. И это важно. Мне так приятно, что все это тебе не безразлично.

Я рада твоим внутренним исследованиям. Ты начинаешь с рассеянности, что-то ищешь и наконец вспоминаешь Микеланджело.

Вспоминай его всегда.

Этот мрамор живой. Дышащий. Он меня просто вознес.

Вот сейчас у меня слезы на глазах. Это же можно было пустить в огонь каких-то вожделений то, что создало вот эту красоту! Красота – этого слова мало здесь. Ты сама это понимаешь. Я бы хотела подойти и посмотреть близко. Мне очень этого хочется. Бог, пожалуйста, помоги мне. Я сейчас плачу от радости, что такое есть! Простите меня, Микеланджело, за мое вожделение, а я бы смотрела и смотрела и смотрела. И такое счастье! А после этого счастья – чистота.

Благодарю тебя, моя любимая, что напомнила мне про этот мрамор. И так приятно мне, что мы до Микеланджело дошли.

Динамика твоих размышлений привела нас в конце концов к тому, как в состоянии мрамора Богородица держит сына своего снятого с креста.

Микеланджело был прав. Бог всегда красив. Всегда. Потому что он Бог. Он совершенен. И смерть его не взяла. Он сумел ее обойти. Даже будучи в человеческом теле. В нем вроде как обычная кровь текла, только по ней движение особое. Потому что кровь – она люминесцентная. Как движущаяся лента. Как лента Времени. А время его через Бога шло.

Мне нравится твой добрый взгляд, Джоконда. Добрые, приятные разговоры. На любые темы. На тему еды, быта, искусства.

Наша дружба, такая нежная, глубоко меня изменила.

И ты должна знать.

У меня не очень хорошее предчувствие. Со мной скоро что-то случиться. Что-то не то. Меня может не стать. Но ты не печалься. Жизнь – вечная, моя хорошая. Ты остаешься в памяти. Если я умру, я навсегда останусь здесь, с тобой. Смерти нет. Меня просто не будет видно. Это как шапку невидимку надеть – раз и все!

Там, за линией горизонта есть только жизнь. Да еще какая! Все, что здесь – это просто туман. Все ложь. Все иллюзия. Поэтому я хочу тебе все рассказать. Хоть кто-то обо мне правду узнает…

Как хочу я правду слышать. Правду говорить, и чтобы тебе не смеялись в ответ. Грязью не опрыскали с вращающихся колес.

Знаешь, я все чаще и чаще думаю. Вот Богородица, что испытала она в тот момент, когда перед нею на кресте стоял ее сын?

Он пришел к нам, как живое слово. Как живое слово! А у нас веры нет. Он отдал годы на то, чтобы всех любить и он любил всех. А тут такое предательство…

Над ним все смеялись…

И вот стоит он на кресте, веревками привязанный, и вдруг как закричит – как гром прогремел: «Гвозди!»…

И вбили.

Не могли ослушаться, потому что глас Божий…

Испуская дух свой, он увидел маму свою: на коленях стояла, грязь по лицу размазала, волосы кровью склеены, потому что лицо расцарапала: ведь смотреть на это было невозможно!..

Так и лежала на мокрой земле, неподвижно. А по ней от страха бегали люди, потому что гром был… в грязь ее втоптали… и с грязью смешали…

Лежит она вся в крови, в грязи, у ног сына своего… который на кресте распятый…

А вечером уволокли ее, обезумевшую, домой…

С тех пор не много времени прошло. Капелька…

Каким видом искусства это изобразить?

Это же сам Бог к нам приходил!

Люди не верят мне. Я говорю им: «Это же правда было!» А они смотрят на меня стеклянными глазами… Тогда с кем же мог разговаривать Бог наш – Иисус Христос? Только с мамой своей? И с Магдалиной. Она была по левую руку – его половина. Как зеркало. Такое далеко, чем где-то изображено. Это мое предположение.

А знаете ли вы, сколько стоило то масло, которое принесла Магдалина, чтобы помазать ноги Христа? Она вытерла потом своими волосами его ноги, которые столько прошли в этих сандалиях…

Мне никто не верит. А вера – она и есть одухотворенная любовь к себе и к Богу. Если нет веры в то, что тебе говорят, ты теряешь детство – то есть ту самую веру. Помни про своего ребенка, который всегда в тебе жил. И пусть он живет. Лучше улыбаться, чем строить умное лицо, которого не бывает.

Я учила тебя улыбаться. Прости за назойливость, но давай еще раз попробуем повторить нашу волшебную улыбку – улыбку в глазах, моя хорошая. Плавно, без нажима: Правая рука в танцевальном па полагает персты на уста, чтобы их придержать. Затем улыбка окунается в сердце и только потом распаковываются уста. Не позволяй устам распаковаться до того, как улыбка окунется в сердце! Только тогда она будет в глазах! Как только проснулась, говоришь: «Я улыбаюсь в глазах, улыбка окунается в сердце». К этим словам очень важно относиться с уважением и любовью.

Занимайся творчеством, чтобы душа пела и радовалась.

Сотворчество с Богом, со Святым Духом – это истинное искусство. Тогда поднебесье передаст тебе гены ангелов, то есть гениальность.

Создавай что-то доброе, душою принятое. Капелька за капелькой – создается стебелек, на котором будут веточки и листики. А потом и плоды. И будет новое приятное древо. Так и в творчестве. Бывает, что тоненький стебелек очень силен. Как у хмеля. Или повилики. Попробуй, разорви! А он все вьется и вьется. И на нем возрастает творческая сила.

Получай удовольствие от своей работы. Удовольствие – это хорошее слово. Его просто растворили.

Наше творческое состояние надо выражать в разных ипостасях. Это и живопись, и иконы, и книги, и кино. Возможно и театральные моменталии.

Что бы ты не делала, делай это с улыбкой в сердце. Делай для души, для Бога, с молитвой. Забудь все, что было. Все оставь позади! В каждый предмет своей работы вкладывай душу. Очищенная душа приведет в движение твои руки. Готовая работа должна петь. Тогда ты остаешься в ней навсегда.

Давным-давно, когда я была в Каире, я встретила там уникального человека. Бедного точильщика ножей. Он точил ножи совсем за копейки, ему едва ли хватало на хлеб. Но как он их точил! Он точил их для Неба! Он вкладывал в работу свое сердце. К нему ходил весь город… До сих пор помню, как из под его кривых ножей летели искры.

Творческая работа – это молитва. Единение души с Богом. Так работал Микеланджело. Его сердце Бог держал в своих руках. Иначе как бы он мог все это создать?

Молитва всегда тебя выведет к радости. Меня удивляет, когда люди спрашивают: А может мне молитва поможет? А что же еще может помочь? Можно выйти к свету, к Богу. Так, наверное, Микеланджело шел и его руки так работали, что вот это и создали, что теперь и мне душу греет. Твоя память вспомнила, а моя душа греется от этого. Думаю – есть оно. И я пойду дальше и буду идти. Только смотря куда ты идешь в этой жизни. Эта жизнь – меньше капельки. А там – огромное пространство. Там время наше течет. А для чего оно течет? Для творчества. Потому что оно прекрасно.

Я знаю силу молитвы. Знаю, как она освящает и дает свет, который в свиток превращается, в знание, а знание опять свет проливает. Вот это да!

Через свет проходит множество лучей. Каждый луч – это огромное количество капель. Капля – это особое состояние во Вселенной. Капля капнула – пошли круги. А это все огромный Океан космоса.

Мои родные тоже долго молились и оставили мне много добрых вещей, до которых я могу дотронуться своей рученькой. Вот молитвенник моей бабулечки. Он весь в перелистывании. Пальчиками. Он весь в работе. Он лежит у меня в изголовье и я его держу. И платочек с ее головы. Потому что я знаю, что она молилась. Все по крови идет. 90 псалом у меня в каждой клеточке. И у тебя такие же бабушки были, я точно знаю, и молились, иначе как бы ты жила? Как ты дышать могла бы? Ты иди по их стопочкам и молись. Другого выхода нет.

Благодарю тебя за то, что ты веришь в мою искренность. Что ты веришь в мою веру.

Мне очень нравится простота. Чтобы вот так поговорить, как мы с тобой – это редкий мне собеседник найдется. Я всегда с радостью выслушаю тебя и я всегда готова помочь тебе во многом, в том, чем я могу. А только Бог – он лучше. Потому что человек – это человек, а Бог – он может все изменить. Потому что он хотел, чтобы все, что он исполнял для нас… Кровь его на кресте…

Пусть слова мои будут доброй подмогой сердцу твоему, душе твоей, потому что я искренне хочу помочь тебе. Однако я знаю, что Богородица точно поймет.

Лик Богородицы прекрасен. Прекрасен в своей тайне. Как она здесь появилась? Это тайна тайн. Она пришла издалека.

По свидетельствам, Богородица сама была Луч. Она сияла и светилась и Бога нам родила. Она смогла. А это было далеко чем просто. Это же надо было такую светлость иметь, чтобы взять от Духа Святого плод и родить его здесь, на земле. Так эта светлость и спасает. Аминь.

Господь то от Святого Духа! То есть он по Лучу прошел! Сам Бог направил свое зерцало и его отражение в чрево пришло. Это же чудо из чудес! И родился на земле сам Бог. Словами это не передашь. Это надо внутренне воспринять.

Я прошу тебя читать каждый день псалмы. И лучше всего 90 псалом. Или хотя бы одно слово из любого псалма. Или просто на книгу глазами посмотреть – и то хорошо. Глаза смотрят, что книга лежит рядом. Сейчас это лучше, чем всякая Лестница Якоба. Держись своего дома, своих родных. Чтобы с тобой было только то, что радует и что оберегает. Не верь никому, кто хочет помочь тебе. Будь осторожна. Они очень изощренные. И так, будто соломку все подкладывают под тебя. Типа ты стала падать, а мы соломку подложили. А это – Бог. А Бог для меня – это Троица и Богородица с ними. Потому что она всегда держит сына своего на рученьках. При ней всегда Господь. Такой малыш – а он уже Бог. Вот счастье! Для кого то это абстракция, а для меня он живой.

Спасибо тебе за Микеланджело и за то самое напоминание о молочном мраморе. Потому что он – молочный. Он же у нее на рученьках, как молочный еще, грудной. Потому что всю жизнь мама кормит своего дитя.

Прости меня Бог за всю боль моего дитя и за боль всех моих родных, которые ушли и которые сейчас с Богом. Потому что они у меня святые все. Потому что если бы ты видела только их глаза. Эти особенные глаза. И страдали они в этом мире столько из-за этих особенных глаз. И из-за своей особенной души и из-за любви к жизни. Из-за наивности своей. И даже боль наивность им эту оставила.

Мне такое пришлось пережить! Почему это случилось? Ребенок ушел. Я должна была найти причины. И я пошла искать. Это сложный путь. Это ежеминутный выбор. Это одиночество в зверином мире. Такая внутренняя боль. Эта потеря изменила ход моих дел. Я оставила свою любимую работу. Я много размышляла и копила материал. Я до сих пор иду. И дороже пути для меня нету. Я познала это когда поняла – смерть на пороге стоит. И тогда я пошла на схватку со смертью, которая шла на меня, чтобы потом заглотить. И я со смертью насмерть дралась. Я с мечом – и она с мечом. Меня батюшка мой, Отец Небесный учил, как надо меч держать. Так и говорил: Ева, доченька моя, вот так надо! И я вспоминала.

И тогда я стала так молится, что коленочки мои трещали. А я стояла и не шевелилась. И тогда икона разверзлась и увидела я живые глаза маменьки Божьей. И смерть отошла. И впредь она исчезнет и растворится в молитвах. Смерти нет.

Благодарю тебя, Джоконда, что ты так близко к сердцу воспринимаешь все эти подлинные истории и прошу простить меня, что я все о своем и о своем. Но мне очень важно это проговорить. Я говорю тебе только то, что я сама через себя провела, познала.

Держись Бога, Святого Духа. Богородицы держись. Перед рассветом сумерки сгущаются.

.

Мы очень долго во лжи. Может с самого детства. Может с самого рождения. Попробуй в игольное ушко заправить кривую нитку. Даже иголка и та могла быть уже кривой. Когда кругом кривизна, очень сложно попасть в эти Врата.

Зависти много… Души заковались. Сердца захлопнулись. Глаза запакованы – не горят. Они вроде бы как открыты, но совершенно закрыты. В глазах радости нет. Она лишь отрепетированная.

Ложь, зависть и жадность. От этого задыхаешься. Врут с блеском гневным в глазах! Знаешь, какие коконы может создавать злость? А самое страшное знаешь что? Жадность! Поэтому прошу тебя, послушай историю мою. Я знаю – ты не предашь. И пожалуйста, поверь. Я попробую передать свет…

Ева отвела глаза в сторону и они начали наполняться слезами.

– И еще. Я прошу: выбирай, пожалуйста, Бога. Потому, что только он сможет помочь. Он есть то, что в сердце.

Мы сидели в ее маленьком домике, утопающем в кружеве лимонных роз. Он находился в пригороде Лондона. Нашим любимым местом в доме была кухня. Там всегда было тепло и очень уютно. Круглый дубовый стол был покрыт белой самотканой скатертью, вышитой вручную. В центре стола в персидской вазе стоял черный аконит – так изысканно прекрасен во всем своем ядовитом великолепии. Старинное окно было одето в штору из махрового бархата цвета чернослива – словно в черную рясу. Она насквозь пропиталась горько-пряным запахом шоколада и ванили. Но царствовал над всеми этими запахами – аромат горячего вишневого пунша. Ева подала мне фарфоровую чашечку:

– Этот пунш любила готовить моя бабушка. По особому рецепту. Я рада, что вдыхаю этот сладкий, дразнящий аромат вишни вместе с тобой, моя милая, добрая. Эти нектары так приятны мне по вкусу…

Меня воспитывала бабушка. Она учила меня делать реверансы: правильно вытянуть ножку, спиночку ровно держать: «Пяточка – носочек… Смотри на меня и улыбнись. Да только глазоньками… головушку на бочок… Да ты моя хорошая, да ты моя любимая…»

Бабушкин смех – колокольчик нежный! Столько слов, столько ласки. Мед разлит в душе. Меня напоили этой силой…

Ева достала маленькие ложечки, сделанные из перламутровой ракушки, с золотой, ювелирной работы ручкой.

– Это оставил мне мой род. Ложки с вензелями.

Мой род – царственный.

Эти руки меня нянчили. Они меня баюкали, сказки рассказывали…

Ева подошла к окну и открыла шторы, чтобы видеть сад, в котором играли ее собаки. Затем она снова села за стол.

– Я была тогда на острове… На одном далеком, неведомом острове…

Ева начала свой рассказ очень тихо. Она смотрела не на меня, а куда-то в сторону. Как будто в какой-то воображаемый экран, где оживало ее таинственное былое. Словно открылась завеса времени и она увидела там себя.

– … в научной экспедиции…

Ах, Джоконда! Что это за остров! Это остров сокровищ! Как найти слова, чтобы передать тебе то состояние… Представь, что ты попала в огромный зеленый камень – колумбийский бархатный изумруд и живешь в этом камне…

На острове находилась моя закрытая лаборатория. Время от времени я ставила там опыты. Я называла ее своей кельей. Я привыкла работать в изоляции. Кругом должна царить тишина храма. Мне нравилось это обречение на одиночество. Я всегда в себе. Чаще всего – в себе. Поэтому я отправилась на остров. Там я исполняла обряды. Монастырские правила. Они переданы мне по роду. Для этого я использую природу. Я должна была уйти в грот: в свой грот. Уйти в себя, чтобы познать себя.

Именно тогда я почувствовала, что пришло время хоть как-то в себе разобраться и хоть как-то начать понимать себя. Вспомнить себя. Надо об этом писать, думать. Говорить о себе. Но у нас же запрет: «Почему ты все о себе да о себе»… А о ком же? О ком же?

Я всегда общаюсь с человеком, который дороже мне всех на свете. И это есть я сама!

Мне жаль… Правда жаль… Совершенно не хотят себя найти… раскопать… Однако у них много сил и есть время на то, чтобы проверять меня. Прямо сосредоточились. Они только притворяются, что брезгливые. А сами любят копаться в чужом белье: где-то что-то потрогали, где-то что-то понюхали, где-то что-то отлили… Прости, пожалуйста, за это выражение, язык настолько опорочен…