Текст книги "Нерассказанная история США"

Самым едким критиком демократии был, конечно, Г. Л. Менкен, «мудрец из Балтимора». Менкен называл человека обыкновенного, погрязшего в религии и других суевериях, «болваном», представителем вида «болван американский». Ученый выражал презрение к тем самым мелким фермерам, которых Джефферсон возвел в ранг основы демократии, и возмущенно восклицал: «Нас просят уважать этого хваткого идиота как… примерного гражданина, краеугольный камень государства! К черту его, и чтоб ему пусто было»¹⁵⁶.

К началу 1920-х годов Америка Джефферсона, Линкольна, Уитмена и молодого Уильяма Дженнигса Брайена прекратила свое существование. На смену ей пришел мир Мак-Кинли, Тедди Рузвельта, Эдгара Гувера и Вудро Вильсона. Ошибки Вильсона во многих отношениях венчают период, в который уникальная американская смесь идеализма, милитаризма, алчности и политического прагматизма выдвинула страну в число ведущих мировых держав. Вильсон заявлял: «Америка – единственная идеалистическая нация в мире», – и поступал так, словно действительно верил в это¹⁵⁷. Он надеялся распространить демократию, положить конец колониализму и преобразовать мир. Список сделанного им далеко не так хорош. Поддерживая право на самоопределение и выступая против формальной империи, он неоднократно вмешивался во внутренние дела других стран, включая Россию, Мексику и всю Центральную Америку. Поощряя реформы, он глубоко опасался фундаментальных, порой революционных перемен, которые на деле улучшили бы жизнь людей. Выдвигая на первый план социальную справедливость, он считал право собственности священным, не подлежащим никаким посягательствам. Поддерживая идеи общечеловеческого братства, он считал всех небелых низшими расами и восстановил расовую дискриминацию федеральных служащих. Превознося демократию и верховенство закона, смотрел сквозь пальцы на вопиющее попрание основных прав и свобод граждан. Осуждая империализм, одобрил сохранение имперских порядков во всем мире. Предложив мягкий мир без аннексий и контрибуций, молчаливо согласился на суровый мир с карательными санкциями и невольно способствовал созданию условий для прихода в будущем к власти Гитлера и нацистов. Удивительно топорная работа Вильсона в Версале и удивительная негибкость по возвращении в США помогли сенату провалить ратификацию мирного договора и вступление страны в Лигу Наций.

Таким образом, последствия войны не исчерпывались ужасами, пережитыми на полях сражений. США так и не стали членом Лиги Наций, в результате чего эта организация не имела силы остановить фашистских агрессоров в 1930-е годы. Разоблачение того, что США вступили в Первую мировую войну под надуманными предлогами, а в результате банкиры и производители оружия – позднее получившие прозвище «торговцев смертью» – загребали огромные прибыли, вызвало широко распространенный скептицизм в отношении американского участия в войнах за рубежом, когда США пришлось сражаться с настоящей «осью зла»: Германией, Италией и Японией. К тому времени, когда Соединенные Штаты наконец-то вмешались, во многих отношениях уже было поздно. Однако необходимость нанести окончательное поражение фашизму предоставит США возможность восстановить часть того демократического, эгалитарного наследия, на котором базировались их прежнее величие и моральное лидерство. И хотя США вступили во Вторую мировую войну достаточно поздно, они оказали существенную помощь в разгроме фашизма в Европе, а в разгроме милитаристской Японии сыграли решающую роль. Но, сбросив под конец войны атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, Соединенные Штаты еще раз доказали, что не готовы обеспечить такое лидерство, в котором отчаянно нуждался мир.

Глава 2
Новый курс: «Я приветствую их ненависть»

К моменту инаугурации Франклина Делано Рузвельта 4 марта 1933 года мир уже был мало похож на тот, в котором Рузвельт баллотировался в вице-президенты. В 1920 году весь мир залечивал раны Первой мировой войны. В 1933 году повсюду возникли трудности, казавшиеся непреодолимыми. США уже четвертый год не могли выбраться из трясины Великой депрессии – самого страшного кризиса за всю историю. Уровень безработицы достиг 25 %, валовой национальный продукт сократился вдвое, а доход от сельского хозяйства упал в два с половиной раза. Больше чем вдвое снизился и объем промышленного производства. Банковская система потерпела полный крах. Во всех городах выстроились длинные очереди безработных за бесплатным питанием. По улицам бродили бездомные. Нищета охватила большинство американцев, в воздухе витало отчаяние¹.

Однако другие страны оказались даже в более бедственном положении, чем США. В отличие от США, которые пережили в 1920-х годах период относительного процветания, большинство воевавших стран так и не смогли оправиться от разрушений, причиненных военными действиями. У их граждан не было денег на «черный день», которые могли бы смягчить последствия жесточайшего экономического кризиса. Обстановка накалялась повсюду.

В Италии на тот момент уже 11 лет существовала диктатура, и Бенито Муссолини крепко держал бразды правления в своих руках. В Германии, воспользовавшись недовольством населения и экономическими трудностями, к власти пришли национал-социалисты во главе с Гитлером. Всего за неделю до того, как Рузвельт вступил в должность, Гитлер укрепил свою личную диктатуру, используя поджог Рейхстага как предлог для яростной травли немецких коммунистов, социал-демократов, профсоюзных активистов и левой интеллигенции.

Тучи сгущались и в Азии. В сентябре 1931 года японские войска захватили Маньчжурию, на которую уже давно зарились. Это была богатая природными ресурсами область, расположенная между СССР, Китаем и Кореей, которую в 1932 году японцы переименовали в Маньчжоу-го[17]17
  Завершив в феврале 1932 года оккупацию Маньчжурии, Квантунская армия приступила к осуществлению плана создания на этой территории формально независимого государства под японским протекторатом. 1 марта 1932 года в Маньчжурии было образовано новое государство – Маньчжоу-го – со столицей в Чанчуне. Японские военные власти торопились осуществить это до приезда в Маньчжурию комиссии Лиги Наций во главе с Литтоном, чтобы поставить внешние державы перед свершившимся фактом. Главой этого марионеточного государства стал Пу И, последний представитель династии Цин, царствовавшей в Китае до Синхайской революции 1911–1913 годов. Весь чиновничий аппарат Маньчжоу-го полностью находился под контролем Квантунской армии, ей же принадлежала вся полнота власти в Маньчжоу-го.


[Закрыть]. В 1933 году, после ряда протестов других стран, Япония демонстративно вышла из состава Лиги Наций.

Несмотря на тяжелые последствия Великой депрессии, граждане США все же смотрели в будущее с оптимизмом. В день инаугурации Рузвельта на первой полосе New York Times появилась статья, автору которой удалось запечатлеть всеобщий восторг по поводу смены правительства:

«Американцы – это народ, в котором надежда не угасает никогда… Но граждане США никогда еще не ждали инаугурации президента с таким нетерпением, как в этом году… они проявили необычайное терпение и пережили множество трудностей, с которыми, по мнению миллионов, несомненно, справится господин Рузвельт, придя в Белый дом… Господин Рузвельт производит впечатление человека жизнерадостного, он не унывает перед лицом бесчисленных трудностей, с которыми ему предстоит столкнуться… Даже граждане, пребывавшие прежде в унынии, не устают восхищаться президентом, который вступает в должность с верой в то, что “для Соединенных Штатов нет ничего невозможного”… Ни один президент США еще не приходил к власти, пользуясь таким безграничным доверием, ни на одного из предшественников Рузвельта еще не возлагали столько надежд»².

Рузвельт решил прибегнуть к радикальным мерам – и его поддержала вся страна. Демократы контролировали обе палаты конгресса, а народ требовал решительных действий. Уилл Роджерс, известный американский комик, как-то сказал о первых днях правления нового президента следующее: «Если бы он даже сжег Капитолий, то мы бы все радовались и говорили: вот видите, из искры возгорелось пламя»³.

В своей инаугурационной речи, которой с нетерпением ожидала вся страна, Рузвельт призвал нацию к борьбе. Сегодня его заявление о том, что «единственное, чего нам следует бояться, – это самого страха», кажется безрассудным, оторванным от действительности, учитывая масштабы кризиса. Но президент был связан с другой реальностью: с отчаянной необходимостью для Америки обрести новую надежду и веру в будущее. Именно это Рузвельт принялся возрождать с первых дней правления.

В своей речи он назвал тех, из-за кого страна оказалась в таком бедственном положении: «Спасаясь бегством, менялы покинули храм нашей цивилизации. Теперь мы можем вернуть в этот храм исконные ценности. Мерой такого возвращения служит степень нашего обращения к общественным ценностям, более благородным, нежели простая денежная прибыль». Президент призвал «установить строгий контроль над всей банковской, кредитной и инвестиционной деятельностью» и «положить конец спекуляциям с чужими деньгами»⁴.

Однако политику, которую Рузвельт собирался проводить на новой должности, он в своей речи не осветил. В ходе предвыборной кампании он изредка критиковал президента Герберта Гувера за неумеренную трату государственных средств и дефицит бюджета. Другой темой его выступлений были страдания простых людей и призывы к вступлению на «Новый курс». Теперь же ему предстояло решить ряд насущных проблем весьма практического характера. Гувер обвинил своего преемника в том, что тот лишь ухудшил положение дел, проигнорировав предложение теперь уже бывшего президента действовать сообща на протяжении четырех месяцев между избранием Рузвельта в ноябре и инаугурацией, назначенной на март. Но теперь ожиданию пришел конец, и реформе в первую очередь должна была подвергнуться банковская система.

В период с 1930 по 1932 год обанкротился каждый пятый банк в США. Остальные едва держались на грани краха. 31 октября 1932 года, в то время как губернатор штата Невада отправился в Вашингтон, чтобы получить заем из федеральной казны, вице-губернатор Морли Грисуолд объявил 12-дневные «банковские каникулы», в течение которых вкладчики не могли снять деньги со своих счетов и тем самым разорить банки. Мэры и губернаторы по всей стране внимательно следили за ситуацией в этом штате, но все же не решались последовать примеру Невады. Ситуация стала совсем тревожной, когда 14 февраля «банковские каникулы» продолжительностью в восемь дней объявили и в штате Мичиган, в результате чего временно прекратили работу 550 национальных банков и банков штата. New York Times заверила обеспокоенных читателей, что «нельзя считать случившееся [в Мичигане] созданием прецедента». И тем не менее, когда напуганные вкладчики выстроились в очереди перед местными банками, чтобы забрать оттуда все свои деньги, пока у них есть такая возможность, примеру Мичигана последовали Мэриленд и Теннесси, а также Кентукки, Оклахома и Алабама⁵. К моменту инаугурации Рузвельта деятельность банков была полностью заморожена или по меньшей мере серьезно ограничена уже по всей стране.

Франклин Делано Рузвельт и Герберт Гувер по дороге на церемонию инаугурации Рузвельта, проходившую в Капитолии 4 марта 1933 года. Вступления нового президента в должность с нетерпением ожидала вся страна. Уилл Роджерс заметил по поводу первых дней правления Рузвельта следующее: «Если бы он даже сжег Капитолий, то мы бы все радовались и говорили: вот видите, из искры возгорелось пламя».

Для радикальной реформы банковской системы на тот момент уже создались все необходимые предпосылки. Социальный протест против банкиров назревал еще с момента биржевого краха. Так, годом ранее, в феврале 1932-го, журналистка New York Times Энн О’Хара Маккормик писала о растущем недовольстве деятельностью банкиров с Уолл-стрит по всей стране: «В стране, которая пострадала от банкротства более двух тысяч банков за один прошлый год… именно банкиров винят во всех бедах, обрушившихся на нас и на весь мир. На памяти целого поколения, если не больше, американцы не испытывали такой ненависти к финансовым магнатам… Простые граждане всегда подозревали, что у финансовых воротил отсутствуют какие бы то ни было моральные устои, но теперь это недоверие вышло на новый уровень: люди впервые усомнились в наличии у банкиров здравого смысла»⁶.

Год спустя недоверие к банкирам с Уолл-стрит достигло своего апогея – масла в огонь подлили сенаторы, обратившие свои пристальные взоры на роль банков в развале экономики. Питер Норбек, председатель сенатского комитета по банкам и денежному обращению, поручил провести расследование по этому вопросу бывшему заместителю окружного прокурора Нью-Йорка Фердинанду Пекоре, который стал выводить на чистую воду ведущих банкиров США. Сообщив, что Чарльз Митчелл, влиятельный председатель правления National City Bank, крупнейшего банка в мире, предстанет перед судом для дачи свидетельских показаний, Норбек, республиканец от штата Северная Дакота, сделал следующее заявление: «В ходе расследования выяснилось, что некоторые крупные банки сыграли не последнюю роль в недавнем искусственном биржевом буме… некоторые из них участвовали в финансовых махинациях… По сути, они попросту вежливо обворовывали население». Норбек добавил: когда совет управляющих Федеральной резервной системы в Вашингтоне попытался замедлить рост курсов акций на бирже, Митчелл, председатель Нью-Йоркского федерального резервного банка, «проигнорировал мнение других членов правления и форсировал биржевой бум. Он наплевательски отнесся к решению совета и вышел сухим из воды»⁷.

Новостям о предстоящем слушании посвящали передовицы всех газет. Пекора уличал в мошенничестве и прочих прегрешениях одного банкира за другим, упрекая их за баснословные зарплаты, неуплату налогов, скрытые привилегии, неэтичное поведение и другие проступки. Митчелл, один из самых влиятельных людей в США, вынужден был уйти в отставку. Однако ему удалось добиться оправдания от обвинения в неуплате подоходного налога на сумму 850 тысяч долларов, из-за которых его чуть не приговорили к 10 годам тюремного заключения.

«Набег на банк», февраль 1933 года. В период с 1930 по 1932 год обанкротился каждый пятый банк в США. К моменту инаугурации Рузвельта деятельность банков была полностью заморожена или по меньшей мере серьезно ограничена по всей стране.

В прессе банкиров (по аналогии с гангстерами) все чаще стали называть «банкстерами». Как отмечалось в журнале The Nation, «если человек украл 25 долларов, его называют вором; если 250 тысяч – казнокрадом; а если два с половиной миллиона, то имя ему – финансист»⁸. Как видим, в сложившейся ситуации Рузвельт получил полную свободу действий. Советник Рузвельта из его «мозгового треста» Реймонд Моули писал по этому поводу следующее: «Критического момента недоверие народа к банкирам достигло 5 марта 1933 года – именно тогда из этой капиталистической системы и высосали последние соки». Сенатор Бронсон Каттинг пришел к выводу, что в тот момент Рузвельт «с легкостью» мог бы национализировать все банки. На этом же настаивал и Рексфорд Гай Тагуэлл, глава управления по регулированию сельского хозяйства, вместе с остальными советниками президента.

Но Рузвельт выбрал для своей страны более консервативный курс. Он объявил о начале четырехдневных национальных «банковских каникул» и в первый же день своего официального правления встретился с ведущими банкирами страны. После этого он созвал специальную сессию конгресса, на которой был принят ряд чрезвычайных законов, а затем выступил с радиообращением к обеспокоенным гражданам, которое стало первой из его так называемых «бесед у камина»[18]18
  «Беседы у камина» – радиообращения президента Ф. Д. Рузвельта, в которых он излагал свою позицию по основным внутренним и внешним проблемам и предлагал пути их разрешения. За 12 лет своего президентства Рузвельт провел не более 30 бесед.


[Закрыть]. Первым законодательным актом, принятым конгрессом и подписанным Рузвельтом, стал «Чрезвычайный закон о банках», в составлении которого принимали участие преимущественно сами банкиры. Согласно этому закону, реформа банковской системы должна была происходить без радикальных изменений. По этому поводу конгрессмен Уильям Лемке саркастически заметил: «4 марта президент изгнал менял из Капитолия, а 9 марта они все вернулись на свои места»⁹. Решение банковского кризиса станет образцом для проведения большинства реформ Рузвельта. Он действовал как истинный консерватор, пытаясь спасти капитализм от самих капиталистов. По словам министра труда Френсис Перкинс, которая стала первой женщиной – членом правительства в истории США, Рузвельт «принимал существующее положение в экономической системе как данность – такую же, как, скажем, любовь своих близких… Его все устраивало»¹⁰. Но реформы, с помощью которых он пытался удержать капитализм на плаву, были смелыми, дальновидными и человечными. Они изменят жизнь американского народа на десятилетия, а возможно, и больше.

Но, пусть и не прибегая к радикальным мерам, уже в первые сто дней после вступления в должность Рузвельт предложил весьма амбициозный план восстановления экономики. В рамках этой программы президент создал ряд новых ведомств: так, например, Управление по регулированию сельского хозяйства должно было поставить на ноги сельскохозяйственную отрасль, а Гражданский корпус охраны природных ресурсов – привлечь молодежь к работе в лесах и парках, в то время как Федеральное управление по оказанию чрезвычайной помощи (ФЕРА) во главе с Гарри Гопкинсом должно было обеспечить помощь штатам на федеральном уровне. Наряду с этими учреждениями были созданы Управление общественных работ (УОР) под руководством Гарольда Икеса для осуществления крупных общественных работ и Национальное управление восстановления (НУВ) для обеспечения восстановления промышленности. В тот же период был принят закон Гласса–Стиголла, по которому разделялись депозитные и инвестиционные функции банков и вводилось федеральное страхование банковских вкладов.

НУВ, созданное согласно Закону о восстановлении американской промышленности (Рузвельт считал его «самым важным и перспективным законодательным актом за всю историю работы американского конгресса»), выполняло отчасти те же функции, что и Совет по военной промышленности, который возглавлял Бернард Барух во время Первой мировой войны¹¹. НУВ приостановило действие антитрестового законодательства, вколотив последний гвоздь в крышку гроба «свободной конкуренции». Централизованное управление должно было вдохнуть новые силы в расшатанную экономику страны. Под контролем НУВ каждая отрасль выработала своего рода кодексы, определявшие уровень зарплаты, цен на продукцию, квоты выпускаемой продукции и условия труда. Однако в составлении этих кодексов решающее слово было за крупными корпорациями, а трудящиеся и потребители играли весьма скромную роль, и то не всегда.

В силу того что Закон о восстановлении американской промышленности составлялся в большой спешке, изначально в нем не были четко прописаны основные принципы, на которых основывался «Новый курс». Многие либералы встретили его с одобрением. Журнал The Nation окрестил его шагом к «коллективизированному обществу»¹². Своим ярким колоритом НУВ обязано тому факту, что главой организации Рузвельт назначил генерала Хью Джонсона, помощника Баруха. Они тесно сотрудничали еще во времена Совета по военной промышленности. Оставив военную службу, Джонсон стал советником Баруха по деловым вопросам. Именно назначение Джонсона на руководящую должность позднее дало основание обвинять Рузвельта в том, что его «Новый курс» носит профашистский характер. Эту абсурдную и рискованную точку зрения позднее взял на вооружение Рональд Рейган, а вслед за ним – и наш современник, писатель-консерватор Иона Голдберг. Рейган многих задел за живое, заявив в ходе избирательной кампании 1976 года, что «именно фашизм был основой “Нового курса”»¹³.

Джонсон был скорее исключением, чем правилом. Он не скрывал своих симпатий к фашизму. В сентябре 1933 года он организовал парад НУВ, в котором приняли участие 2 миллиона американцев. Участники демонстрации прошли по Пятой авеню, где с трибуны за ними наблюдал сам Джонсон. В журнале Time по этому поводу писали следующее: «Генерал Джонсон с поднятой в фашистском приветствии рукой объявил парад “величайшей демонстрацией из всех, что я видел”»¹⁴. Джонсон, кроме того, подарил Френсис Перкинс экземпляр фашистского трактата «Корпоративное государство», написанного итальянцем Рафаэлло Вильоне. В конце концов Рузвельт вынужден был снять его с должности из-за эксцентричного поведения, несносного характера, пьянства и пренебрежительного отношения к рабочему классу. В своей необычайно эмоциональной прощальной речи он воспел «славное имя» Бенито Муссолини¹⁵.

Трудовой отряд Гражданского корпуса охраны природных ресурсов за работой в национальном лесу Бойз, штат Айдахо. По распоряжению Управления общественных работ (УОР) рабочие носят кирпичи для постройки новой средней школы в штате Нью-Джерси. Создание Гражданского корпуса охраны природных ресурсов и УОР было частью весьма амбициозного плана по восстановлению экономики, предложенного Рузвельтом уже в первые сто дней после вступления в должность.

На тот момент было неизвестно, куда приведет Рузвельт свою страну, став президентом, а потому некоторые издания не побоялись сравнить США с фашистской Италией. Так, в журнале Quarterly Review of Commerce осенью 1933 года появились следующие строки: «Некоторым его программа кажется движением к созданию американской версии фашизма. Действительно: полная концентрация всей власти в руках президента; новые кодексы, созданные в рамках Закона о восстановлении американской промышленности с целью регулирования конкуренции; определение нижней границы заработной платы и верхней – продолжительности рабочего дня в каждой отрасли; вся политика экономического планирования и координирования производственного процесса, – эти нововведения в большинстве своем совпадают с фашистской программой в Италии». Автор статьи акцентировал внимание читателей на презрительном отношении Джонсона к рабочему классу, которое проявилось даже в его обращении к народу 10 октября, а именно: «…открыто предупреждал рабочий класс, что в плане Рузвельта “нет места забастовкам”, равно как и оппозиции»¹⁶.

НУВ, созданное в рамках Закона о восстановлении американской промышленности (Рузвельт считал его «самым важным и перспективным законодательным актом за всю историю работы американского конгресса»), вколотило последний гвоздь в крышку гроба «свободной конкуренции», приостановив действие антитрестового законодательства и поддержав централизованное управление.

Хотя в 1930-е годы и появилось множество организаций правого крыла, фашистская угроза, о которой в 1935 году предупреждал в своем романе «У нас это невозможно» Синклер Льюис, никогда не представляла серьезной опасности в США. Однако это не значит, что идеи Муссолини и Гитлера не пользовались здесь успехом. Так, журналы Time и Fortune открыто поддерживали Муссолини. В 1934 году издатели последнего опубликовали хвалебную статью об итальянском фашизме, который олицетворяет «такие добродетели, издревле присущие отдельным расам, как дисциплина, чувство долга, доблесть, величие, самоотверженность»¹⁷. Многие представители «Американского легиона» также находили в себе подобные качества. Командир легиона Элвин Оусли в 1923 году сказал буквально следующее: «Фашисты в Италии – то же самое, что “Американский легион” в Соединенных Штатах»», а в 1930-м Муссолини пригласили выступить с речью на национальном съезде этой организации¹⁸. Даже политики, занимающие выборные должности, не скрывали своего восхищения идеями итальянского диктатора – например, сенатор штата Пенсильвания Дэвид Рид заявил: «Нашей стране сейчас как никогда нужен свой Муссолини»¹⁹.

У Гитлера в США тоже нашлось немало сторонников. Так, печальную известность снискал конгрессмен-республиканец от Пенсильвании Луис Томас Макфадден. В мае 1933 года он выступил в палате представителей с обличительной речью против всемирного еврейского заговора, зачитывая цитаты из «Протоколов сионских мудрецов» – антисемитского трактата о еврейской угрозе. Его речь была опубликована в официальном издании Congressional Record. В тот день он заявил, что президент совсем позабыл о золотом стандарте и «отдал золото и честно заработанные деньги страны международным финансистам-евреям, чьим близким другом является сам Франклин Рузвельт». «Наша держава попала под власть международных менял, – настаивал он. – Разве нас, гоев (неевреев), не оставили с тленными бумажками, в то время как евреи получили наше золото и деньги, нажитые честным трудом? И разве не сами еврейские менялы написали этот закон об аннулировании долгов, который наделил их вечной, непреходящей властью?»²⁰

Печально известный «радиопроповедник», отец Чарльз Кофлин из городка Ройял-Оук (штат Мичиган), зачастил на радио, стремясь изложить свои фашистские убеждения, все сильнее делая упор на антисемитизм. В издаваемом им еженедельнике Social Justice были опубликованы упомянутые выше «Протоколы сионских мудрецов» – в своем издании он призывал читателей присоединиться к народному ополчению Христианского фронта. В 1938 году Американский институт общественного мнения Гэллапа упомянул в своем докладе, что 10 % американских семей, имеющих радио, регулярно слушают проповеди Кофлина, а еще 25 % слушают их периодически. 83 % постоянных слушателей разделяют убеждения этого религиозного деятеля²¹. Даже в 1940 году Social Justice продолжал пользоваться успехом и расходился каждую неделю тиражом более 200 тысяч экземпляров²².

В то время создавались и более радикальные, ультраправые движения, которые черпали вдохновение в деятельности чернорубашечников Муссолини и коричневорубашечников Гитлера. «Серебряный легион» Уильяма Дадли Пелли насчитывал в 1933 году порядка 25 тысяч членов. Джеральд Уинрод, «канзасский нацист», чей журнал Defender расходился тиражом в сотню тысяч экземпляров, в 1938 году баллотировался в Сенат США от штата Канзас и получил 21 % голосов республиканцев на праймериз²³. Страну наводнили экстремисты, объединившиеся в такие организации, как «Рыцари белой камелии» в Западной Вирджинии, «Рубашки хаки» в Филадельфии, «Белые рубашки крестоносцев» в Теннесси и «Христианская мобилизация» в городе Нью-Йорк²⁴. Особое место среди подобных объединений по праву принадлежит средне-западному «Черному легиону», отделившемуся в 1925 году от Ку-клукс-клана. Сменив белые костюмы клана на черную униформу, легион уже к 1935 году завербовал в свои ряды от 60 до 100 тысяч американцев. Глава этой организации электрик Вирджил Эффинджер в открытую заявлял о необходимости массового истребления американских евреев²⁵, пока федеральное правительство не приняло жестких мер и не разогнало легион в 1937 году. Кстати, Гарри Трумэн, неудавшийся галантерейщик, не принадлежавший к названным движениям, подал было заявление о вступлении в Ку-клукс-клан, но вовремя одумался.

На самом деле влияние Хью Джонсона на «Новый курс» было совсем незначительным, а на фоне деятельности ультраправых группировок – и вовсе незаметным. «Новый курс» не признавал фашистских методов: для его реализации вообще не требовалось какой-либо единой, согласованной философии. Главная роль в нем отводилась системе разнообразных учреждений. Рэймонд Моули писал по этому поводу, что считать «Новый курс» последовательным, продуманным планом – это все равно что «поверить, будто мягкие игрушки, бейсбольные карточки, школьные флажки, старые теннисные туфли, инструменты, учебники по геометрии и химический набор для опытов были не просто разбросаны мальчишкой по собственной комнате, а специально разложены таким образом руками дизайнера». Рузвельта больше интересовала практическая сторона, а не идеологическая. Он отводил правительству роль существенно бо́льшую, чем могли себе представить его предшественники²⁶.

Рузвельт с самого начала сосредоточился на том, чтобы вывести экономику США из кризиса и обеспечить американцев рабочими местами. Международные проблемы отошли на задний план, о чем он открыто заявил на Лондонской экономической конференции в июле 1933 года. В апреле он уже издал ряд указов о принудительном обмене золота, находившегося в руках частных лиц и организаций, на бумажные деньги, но тем не менее не отказывался от перспективы возвращения США и, возможно, остального мира к золотому стандарту. К лету, однако, его настроение в корне переменилось. Потому, оказавшись перед выбором между инфляционной политикой восстановления экономики в собственной стране и объединением усилий с Европой в стабилизации валюты и возрождении международного золотого стандарта, Рузвельт предпочел первый вариант. 54 мировые державы прибыли на лондонский саммит, находясь в полной уверенности, что Рузвельт подпишет совместную декларацию с Великобританией и другими членами «золотого блока» о возобновлении золотого стандарта и стабилизации курса валют, однако их ждало разочарование – 3 июля Рузвельт объявил, что США не вернутся к прежней монетарной системе и не станут способствовать стабилизации обмена валют. Конференцию закрыли, большинство европейских лидеров остались ни с чем. Многие из них, в том числе Гитлер, пришли к выводу, что США не интересует мировая политика.

По возвращении в Штаты Рузвельт столкнулся с неоднозначной реакцией. Такие финансовые и банковские титаны, как Фрэнк Артур Вандерлип, Джон Пирпонт Морган и Иренэ Дюпон, предложили государству свою помощь – во всяком случае, прозвучали соответствующие публичные заявления²⁷. В свою очередь, Моули высказал предположение, что девять из десяти банкиров – «даже те, что работают в Нижнем Манхэттене», – поддержали решение Рузвельта отказаться от золотого стандарта²⁸. Однако бывший кандидат в президенты от Демократической партии Альфред Смит, известный ярый противник «Нового курса», раскритиковал кредитно-денежную политику Рузвельта, выступив в поддержку «золотого доллара» против «надувного». Он не смог скрыть своего удивления политикой президента и заявил, что «демократическая партия обречена всегда быть партией толстосумов, сторонников “серебряного стандарта”, отцов резиновых стандартов и просто безумцев»²⁹.

Но, несмотря на заверения Моули, многие банкиры все же решительно выступили против валютной политики Рузвельта. Совещательный совет Федеральной резервной системы, в состав которого входили ведущие банкиры США, предупредил членов совета управляющих системы, что для восстановления экономики золотой стандарт необходим. «Мы снова и снова убеждаемся в том, – настаивали члены совещательного совета, – что стимулирование денежной и последующей кредитной инфляции – трагическая ошибка»³⁰. Однако самой резкой критике подвергла самого Рузвельта и его реформы Торговая палата. Отклонив резолюцию о поддержке кредитно-денежной политики президента, члены палаты штата Нью-Йорк аплодировали стоя, когда железнодорожный магнат Леонор Фреснел Лори заявил: «Отмена золотого стандарта была таким же нарушением доверия и отказом от прежних договоренностей, что и нападение Германии на нейтральную Бельгию»[19]19
  В Первую мировую войну.


[Закрыть]³¹. К маю следующего года, устав от непрерывного потока критики, Рузвельт вынужден был отправить письмо членам Торговой палаты США, собравшимся на ежегодный съезд, в котором призвал их «прекратить поднимать ложную тревогу» и «объединить усилия в восстановлении экономики»³². Однако после этого нападки предпринимателей на президента и предложенный им «Новый курс» только участились. В октябре 1934 года в журнале Time отмечалось, что вражда коммерсантов и Рузвельта приобрела более личный характер: «Теперь дело не в противоречиях между представителями деловых кругов и правительством – теперь предприниматели выступают против самого Франклина Делано Рузвельта»³³.