Текст книги "Французская Мессалина"

Глава 3

Мари-Жанна, как и положено истиной католичке, приняла первое причастие в тринадцать лет, после чего не покидала монастырь ещё два года. В пятнадцать она выглядела старше своих лет, её полная упругая грудь, приподнятая корсажем, приводила проходивших мимо неё мужчин в трепет.

Анна была рада, что монастырские годы обучения дочери, наконец, закончились. Она искренне желала Мари-Жанне добра и по совету своего любовника месье Шатене направила дочь в модный дом господина Лабиля.

Месье Шатене, давно знавший Лябиля, написал ему короткое письмо, в котором просил принять под свою опеку девушку, только что покинувшую стены Сент-Орского монастыря, где постигла все премудрости рукоделия.

Мари-Жанна, почувствовав себя, наконец, взрослой и вполне самостоятельной, надела ярко-зелёное муслиновое платье, сверху меховую накидку, так как стояла поздняя осень, и направилась в модный дом на улицу Гоше.

Увы, но монастырское воспитание принесло свои плоды: девушка на протяжении всего пути краснела под плотоядными взорами молодых людей. Один из них настолько расхрабрился перед друзьями, что предложил:

– Красотка! Выходи за меня замуж прямо сегодня. Я – сын успешного сапожника, сошью такие туфельки на твои стройные ножки, что все подружки зайдутся от зависти!

Компания молодых мужчин дружно засмеялась.

Мари-Жанна, понимая, что приличной девушке претит реагировать на подобные выходки, всё же была удовлетворена: она – красива и желанна, сомнений нет, но вовсе не желает стать женой сапожника, пусть и успешного. Девушка повела плечами, фыркнула и проследовала по направлению к улице Гоше.

Достигнув, наконец, цели, обрела необычайную уверенность в себе и своих прелестях:

«Раз так, значит, я получу то, чего желаю: богатого мужа и множество изысканных нарядов. И никогда больше не буду ходить с исколотыми пальцами от постоянного шитья!»

* * *

Мари-Жанна вошла в модный дом Лябиля. Её обдало теплом натопленного помещения, в носу приятно защекотало от запаха мануфактуры: она лежала в изобилии на прилавках, около которых хлопотали молодые девушки.

Претендентка увидела полную даму, совершенно бесформенную, около неё из кожи вон лезла молоденькая модистка.

– Ах, мадам, вам этот цвет – к лицу, – говорила она, указывая на вишнёвый муар. – Если подобрать соответствующую золотую тесьму и пустить её по линии груди и талии будет мило…

Полная дама терпеливо выслушала щебет модистки и, наконец, сказала:

– Нет, вишнёвый меня полнит. Давайте посмотрим терракотовый.

Модистка округлила глаза: как вишнёвый цвет может полнить, если он темнее терракотового? Но желание клиента – закон.

Пока модистка, привлёкшая внимание Мари-Жанны, распиналась перед толстухой, девушка поднялась на второй этаж.

Поднимаясь по лестнице, Мари-Жанна почувствовала знакомый запах, который постоянно присутствовал в галантерейной лавке месье Шатене, любовника её матери. Когда она вошла в просторный торговый зал второго этажа, то поняла – это гимн французской галантерее! Чего только здесь только не было: и кружева разной ширины, с серебряной, золотой нитью и без них; тончайшее шитьё для нижнего белья, как французское, так и голландское. Уж в таких вещах девушка разбиралась, проведя столько лет за рукоделием в Сент-Орском монастыре, – и опять же – тесьма, поражающая воображение своими формами, цветом и разнообразием.

Мари-Жанна потерялась в обилии стендов и витрин, увешанных галантерейными прелестями. Она машинально продвигалась через этот мир дамского счастья, не заметив мужчину, который сосредоточенно её разглядывал.

– Мадемуазель! – наконец, он окликнул зачарованную посетительницу. – Могу ли я вам помочь?

– О, да! Мне нужен месье Лябиль, хозяин магазина.

Мужчина не торопился признаваться. Он, улыбаясь, любовался юной особой: она напоминала портреты Веронезе, на которых тот изображал красавиц с золотистыми волосами, бросавшими отблеск на кожу, чуть тронутую розовой краской.

– Я – господин Лябиль, мадемуазель. Что изволите? – наконец представился он.

Мари-Жанна улыбнулась, мужчина вновь отметил: как мила это юная особа!

– Месье Шатене, хороший знакомый моей матушки, писал вам обо мне. Я – Мари-Жанна Бекю-Гомар, – девушка присела в лёгком реверансе.

– Да, да. Конечно, я помню… Вы уже прошлись по модному дому и ознакомились с обстановкой? – поинтересовался хозяин.

– Да, месье, я – в восторге!

– Я рад, мадемуазель. Как я понял: вы постигли ремесло рукоделия в монастыре?

– Да, месье…

– Хорошо, я делаю вывод, что – вы прекрасно воспитаны и являетесь образцом скромности и терпения. Видите ли, наши клиентки – разные, их вкусы и фигуры порой неординарны.

– Я понимаю месье Лябиль, о чём вы говорите.

– Прекрасно. Мне нужна девушка, которая бы со слов клиентки делала цветные эскизы того туалета, который та желает заказать. Предупреждаю, зарисовывать слова – весьма трудная задача. Ваша предшественница выдержала всего три месяца и попросилась в швеи.

Мари-Жанна была очень рада, что ей не придётся снова колоть пальцы иглой, и тут же согласилась. Месье Лябиль приказал одной из своих модисток проводить девушку в мансарду, где располагались крошечные комнатки, вмещавшие постель, комод и один стул. Мари-Жанна осталась довольной своим новым жилищем – главное она начинала самостоятельную жизнь. Теперь она будет уповать на удачу, и та непременно придёт.

* * *

Модный магазин был бесконечно привлекателен для девушки, впервые вступившей в самостоятельную жизнь из монастыря, и по сути – ничего не знавшей о жизни. Мари-Жанна попала в храм кокетства. Перед её глазами постоянно блестела вереница дорогих и изысканных тканей, различных безделушек и дорогих женских украшений, предназначенных для нарядов клиенток.

Как может юная девушка устоять перед этим изобилием и не возжелать одеваться также, дорого и с изыском, как дамы, посещавшие модный магазин? Вид всех этих вещей порождал в сердцах молодых модисток легкомыслие, любовь к роскоши, стремление к нему, а порой толкал на скользкий путь разврата.

* * *

Мари-Жанна постоянно изощрялась в том, как своим художественным искусством придать кокетке ещё больше кокетства и пикантности, любвеобильной даме – страстности, сладострастной особе – томности, куртизанке же – обворожительной порочности.

Красивой женщине или девушке юная художница в своих эскизах придавала ещё больше грации, полной же – подобие талии, или что-то вроде фигуры.

Своими стараниями и вкусом новенькая модистка-художница вскоре полюбилась заказчицам, особенно пожилым дамам, с подобием фигуры, и обрела определённую популярность.

Дамы, постоянно посещавшие модный дом Лябиля, и те, что стали заказывать в нём наряды сравнительно недавно, – все как одна требовали, чтобы эскизы непременно делала Мари-Жанна.

* * *

Мари-Жанна быстро освоилась на новом месте, а так как у неё была прекрасная зрительная память – запомнила всех постоянных клиенток Лябиля. Модистка-художница научилась точно определять кто перед ней: вот молоденькая хорошенькая девушка, наверняка, только что покинувшая стены монастыря, тяготеющая к ярким цветам, – это понятно, Мари-Жанна сама носила много лет коричневое платье с белым воротничком, пока пребывала в стенах Сент-Орского монастыря. Модистка, занимавшаяся сей юной особой, пыталась приобщить её к искусству нравиться, объясняя, что яркие цвета – не всегда хорошо и прилично. Та поначалу не слушала профессиональных советов, но потом постепенно начинала сдаваться. На эскизе Мари-Жанны появлялось приличное платье, которое отличал вкус и умеренная роскошь.

Однажды Мари-Жанна рисовала наряд некой молодой особы из знатного рода, новобрачной, которую должны были представить ко двору. Та же хотела покорить монарха не только своими прелестями, но и изысканным нарядом. Мари-Жанна внимательно слушала щебетанье знатной дамы, которая, не закрывая рта, рассказывала о Версале, любовнице короля, женщине необычайной красоты и ума, её нарядах, стоимостью по десять тысяч ливров…

От этой суммы у модистки-художницы округлились глаза, она подумала: «Король необычайно богат… Безусловно, он любит фаворитку, раз тратит такие баснословные суммы на её туалеты».

Новобрачная продолжала свою болтовню, когда неожиданно для себя, Мари-Жанна перестала подправлять эскиз и спросила:

– Король красив?

Дама оборвала свой утомительный рассказ на полуслове и вопросительно посмотрела на юную художницу.

– Милочка, любой король красив хотя бы потому, что он – король. Это закон жизни. Я ни разу не видела Людовика Великолепного, но, судя, по портрету, который висит в кабинете моего отца – монарх очень привлекателен. Как я говорила, придворные дамы из кожи вон лезут, чтобы он обратил на них хотя бы немного внимания. Но для него существует только маркиза де Лассеран, поэтому её так ненавидят в Версале[4]4
  Людовик Великолепный предпочитал Версаль парижскому Лувру.


[Закрыть]. Вообще, эта особа имеет сомнительно происхождение. А маркизой стала после того, как Людовик поселил её в покоях предыдущей любовницы.

– А что стало с той дамой? – поинтересовалась Мари-Жанна.

– С какой? – не поняла новобрачная.

– С предыдущей любовницей короля…

Новобрачная пожала плечами.

– Понятия не имею. А! Кажется, она разочаровала монарха, и её место заняла маркиза!

Юная Мари-Жанна подумала: «Значит любовница была глупа… Разве можно разочаровывать короля? Уж я бы никогда этого не сделала…»

Вечером того же дня Мари-Жанна направилась в ближайшую книжную лавку и купила небольшой портрет Людовика XV Великолепного, в недорогой резной рамке. Девушка поставила его на комод, развернув так, чтобы видеть изображение монарха с кровати. На неё смотрел зрелый мужчина в напудренном парике, облачённый в парадные рыцарские латы, с его правого плеча ниспадала горностаевая мантия. Его лицо, красивое именно мужской красотой, породило в душе юной гризетке бурю чувств. Засыпая, девушка предавалась грёзам…

* * *

На следующий день Мари-Жанну ожидало то же, что и последние три месяца – вереница капризных красавиц: актрис, певиц, танцовщиц; ещё недавних модисток, удачно вышедших замуж, имеющих теперь дорогие выезды и украшающих себя произведениями моды.

Девушка невольно начинала ощущать зависть по отношению ко всем этим женщинам, успешно устроившимся. Некоторые из них даже не скрывали пикантных подробностей своей жизни, особенно служительницы Мельпомены. Из их рассказов юная художница поняла – главное найти достойного состоятельного мужчину, который бы тебя содержал, остальное приложиться само собой…

В разгар всеобщего обсуждения жизненных успехов присутствующих клиенток, появился молодой щёголь, постоянно покупающий своей любовнице подарки. На это раз он выбрал шляпку и перчатки в тон, и попросил упаковать их изысканным образом.

Модистки разрывались между клиентками и оттого попросили Мари-Жанну услужить молодому ловеласу. Девушка положила блокнот на один из прилавков, убрала пастель в специальный кармашек, пришитый к платью, и направилась к покупателю.

– Что изволите, месье? – поинтересовалась она.

– О, сударыня, – вы новенькая! Я наблюдаю за вами последние месяцы. На мой взгляд – вы хорошо справляетесь со своими обязанностями, – сказал щёголь не без удовольствия.

– Благодарю вас, месье… Вы выбрали товар?

– Да, шляпка из изумрудной английской шерсти, отделанная беличьим мехом и перчатки в тон отделки.

Мари-Жанна открыла шляпную витрину и сняла с головы манекена выбранное изделие, затем она дополнила его перчатками. Девушка достала коробку, аккуратно, дабы не помять ленты, уложила произведение шляпного мастерства, – она сама давно заглядывалась на эту шляпку, но, увы, – не по карману. Перчатки же она поместила в специальный тканевый мешочек, и также разместила рядом со шляпой, дабы не задевать меха и дорогой отделки, закрыла крышкой и перевязала коробку широкой алой лентой, завязав кокетливый бант.

– Благодарю вас, сударыня.

Господин замялся, явно собираясь сказать что-то ещё. Мари-Жанна улыбнулась:

– Месье, с вас пятьдесят ливров.

Мужчина расплатился и напоследок сказал:

– Простите меня за прямоту, сударыня: а есть ли у вас любовник?

Мари-Жанна стушевалась, кровь прилила к её нежным щекам, из чего щёголь сделал вывод: прелестная юная особа – девственница.

Глава 4

Жанна-Антуанетта была замужем за Франсуа д`Этиолем вот уже семь лет, но она так и не стала матерью. Откровенно говоря, данное обстоятельство ничуть не смущало мадам д`Этиоль, как впрочем, и её супруга, считавшего, что всё ещё впереди, ведь Жанне-Антуанетте минул всего лишь двадцать третий год.

За эти семь лет господин д`Этиоль изрядно увеличил состояние, оставленное ему отцом. Франсуа ни в чём не отказывал своей любимой жене, он по-прежнему восхищался её свежестью, красотой и умом, не забывая при этом дарить ей драгоценности и оплачивать счета модисток.

Мадам д`Этиоль считалась среди адвокатских жён, с которыми ей приходилось общаться, женщиной не красивой, но обаятельной, а порой и высокомерной. Её высокомерие происходило скорее не по природе своей, а по обстоятельствам, – адвокатши были бестолковы, безвкусны и порой полуграмотны, что раздражало Жанну-Антуанетту, и она старалась избегать их общества. К сожалению, это не всегда получалось, ведь четыре из них были жёнами адвокатов, служивших в конторе мужа, и тот настаивал на общении супруги с ними.

Мадам д`Этиоль раз в месяц устраивала музыкальные вечера, исполняя на клавесине чаще других композиторов Куперена, гостьи же её маленького музыкального салона играли дурно или, скажем, отвратительно.

Жанна-Антуанетта, скрепя сердце, слушала эти ужасные исполнения, но, в конце концов, она перестала приглашать адвокатш, чем вызвала недовольство мужа. Но она умела так уладить все супружеские разногласия, что вскоре Франсуа был убеждён – именно он позволил любимой супруге отменить ежемесячные музыкальные вечера.

Жанна-Антуанетта много читала, но чтение и бесконечные прогулки по саду не могли удовлетворить потребности её романтической натуры, и она попросила у супруга приобрести для неё лошадь, – отчим научил её прекрасно держаться в седле и они часто совершали совместные прогулки по окрестностям Сен-Антуан.

Месье Франсуа не мог отказать, и заказал одному из клиентов, занимавшийся разведением породистых лошадей в предместьях Парижа, подобрать для прогулок жены кобылу со спокойным нравом. Заводчик приказал объездить одну из молодых кобылок рыжеватой масти и отправил её с конюхом в Сен-Дени.

Увидев лошадь, мадам д`Этиоль пришла в неописуемый восторг. Её рыжая масть, густая коричневатая шелковистая грива, миндалевидные тёмные глаза – всё вызывало умиление женщины. Из-за своих чудесных глаз лошадь получила имя Каринэ.

Жанна-Антуанетта заказала у модистки тёмно-зелёную амазонку с широкой свободной юбкой по последней моде, и дополнила свой наряд небольшой шляпкой, перехваченной белоснежным тончайшим шёлковым шарфом, так что он развивался при скачке.

В один из тёплых сентябрьских дней она оседлала Каринэ и направилась к небольшому лесу, окружавшему монастырь. Мадам отказалась от провожатых, считая, что ей ничего не угрожает – она прекрасно держится в седле, да и бандиты появлялись в Сен-Дени последний раз во время Жакерии[5]5
  Восстание крестьян в 1358 г..


[Закрыть].

* * *

Жанна-Антуанетта с удовольствием вдохнула лесной воздух и направилась вдоль молодого подлеска. Лес Сен-Дени был сравнительно небольшим, еще триста лет назад его почти весь вырубили монахи, освобождая земли под пахотные угодья. Миновав его, женщина оказалась на дороге, идущей между полей. Стояла ранняя осень, колосились монастырские хлеба, ветер качал золотое море колосков, наездница невольно залюбовалась пейзажем. Она пустила Каринэ неторопливой рысью, собираясь достичь окраины монастырских угодий и повернуть назад.

Каринэ неторопливо несла свою хозяйку, позволяя ей насладиться сентябрьским погожим днём. Так, созерцая окрестности, Жанна-Антуанетта заметила приближающегося всадника. Она невольно отметила, что незнакомец – отличный наездник.

Когда же их лошади поравнялись, мужчина церемонно снял охотничью шляпу, украшенную перьями, и слегка поклонился. Жанна-Антуанетта удивилась: она не была знакома с этим человеком. Но, не желая показаться невежливой, кивнула в ответ и продолжила свой путь.

Мужчина же натянул поводья и остановил свою лошадь, долго провожая взглядом прекрасную Амазонку. Затем пришпорил лошадь и ускакал прочь.

* * *

Жанна-Антуанетта была довольна совершённой прогулкой и взяла за правило выезжать на Каринэ всякий раз, когда позволяла погода. Она скакала на лошади по прежнему маршруту: до леса Сен-Дени и далее среди монастырских полей.

Когда мадам в очередной раз выехала из своего поместья, стояла переменчивая погода, солнце то показывалось из-за облаков, то пропадало, но было достаточно тепло и женщина ничего не надела поверх амазонки.

Когда же она ехала среди полей, на которых уже вовсю убирали урожай и вязали снопы, небо заволокло тучами, запахло дождём, но он не начинался. Мадам д`Этиоль не торопилась возвращаться, решив: если пойдёт дождь, она переждёт его в лесу. Она доехала до границы монастырских полей, далее начинались земли графа де Лаваля.

Неожиданно ливанул дождь, сильный, словно из ведра. Жанна-Антуанетта повернула Каринэ, хлестнула её плёткой и помчалась к лесу, понимая, что промокнет до нитки, ведь укрыться было негде. Добравшись до леса, она спешилась и встала под развесистыми деревьями. Так женщина простояла какое-то время, понимая, что жакет мокрый насквозь, и она начинает замерзать.

Дождь не кончался, а лишь усиливался, послышались раскаты грома. Жанна-Антуанетта пребывала в смятении: что же делать – остаться или же попытаться добраться до поместья?

При каждом ударе грома и блеске молнии, своими всполохами Каринэ начинала нервничать. Жанна-Антуанетта обняла её за морду, пытаясь успокоить. Но безуспешно, при очередном ударе грома, лошадь встала на дыбы, женщина не удержала равновесия на скользкой мокрой траве и упала.

* * *

Граф де Лаваль возвращался из Парижа верхом, когда его застал проливной дождь почти у стен монастыря Сен-Дени. Он въехал во внутренний двор и попросил у монахов позволения укрыться. Один из монахов узнал графа, так как его владения начинаются сразу же монастырскими, – братья тотчас помогли Лавалю снять плащ и разместиться около огня, предложив гостю вина, дабы согреться.

– Да, не повезло тем беднягам, кто сейчас мокнет под дождём, – высказался один из монахов. – Помниться, вот так три года назад отец Игнатий возвращался верхом на осле из Сен-Клу, да попал под ливень. Через три дня не стало бедняги – умер от болезни лёгких.

Граф де Лаваль постепенно согревался – вино делало своё дело.

Ливень хлестал почти до повечерия[6]6
  Вечерняя молитва монахов, обычно перед заходом солнца.


[Закрыть], и графу пришлось разделить с братьями скромную монастырскую трапезу. Когда небо немного прояснилось, он продолжил свой путь в замок Сент-Оноре.

Как обычно, Лаваль проезжал мимо леса Сен-Дени, вдруг он услышал ржание лошади, по подлеску, среди молодых деревьев металась кобыла рыжей масти. У графа не возникло сомнений: лошадь Амазонки, мадам д`Этиоль… Значит, она – где-то поблизости.

Кристиан спешился и направился к лесу, с намерением встретиться с дамой, из-за которой он потерял покой и сон. Но, увы, её нигде не было.

– Не может быть, чтобы лошадь попросту сбежала – на ней дамское седло и полная сбруя… Наверняка что-то случилось: возможно начался дождь и женщина упала… О, Боже! – Лаваль испугался своих предположений и углубился в лес. – Мадам д`Этиоль! Мадам д`Этиоль! – звал он в надежде, что его услышат.

Но, увы, лес отвечал только шелестом влажных листьев. Хотя лес был сравнительно небольшим, уже начало смеркаться, что затруднило поиски. Наконец Кристиан увидел мадам д`Этиоль, лежащую на траве. Он тотчас бросился к ней, женщина была без чувств. Граф взял её на руки, чувствуя, как намокла её одежда, неожиданно ему пришли на память слова монаха о несчастном Игнатии, смертельно простудившимся под дождём.

Граф завернул женщину в плащ, вынес из леса и перекинул её через загривок своего жеребца. Затем он поймал Каринэ за уздечку и привязал к своему седлу.

Устроившись в седле, Лаваль бережно перевернул даму из столь недвусмысленной позы и, обняв, прижал к груди, пытаясь хоть как-то её согреть. Отъезжая по направлению к Сент-Оноре, он услышал голоса: звали мадам д`Этиоль – наверняка прислуга или супруг отправились её искать. Но Лаваль пришпорил коня, не желая отдавать свою ценную находку, и поскакал в замок. Каринэ послушно бежала рядом с жеребцом графа.

* * *

Прислуга графа переполошилась, увидев в его руках женщину. Зная крутой, неуравновешенный, необузданный нрав хозяина, можно было подумать что угодно, вплоть до того, что он похитил несчастную.

Кристиан, предвосхитив все вопросы, приказал:

– Лекаря ко мне! Срочно! Надин, – обратился он к горничной, – приготовь бельё покойной графини, горячую ванную и комнату для гостей.

Горничная тотчас помчалась исполнять повеление графа, не задавая лишних вопросов. Комната для гостей была готова спустя пять минут после приезда графа, Надин спустилась в кухню, велев кухарке нагреть воды и как можно больше. Затем она взяла сорочку и зимний, домашний халат графини. Быстро сбегала в комнату для прислуги и достала из сундука свои вязаные чулки из овечьей шерсти, которые всегда надевала в прохладные дни.

Когда Надин вошла в комнату для гостей – женщина лежала на кровати поверх покрывала, около неё хлопотал лекарь.

– Она ударилась головой, но я не вижу крови… Думаю, у женщины сильное переохлаждение, видимо она попала под сегодняшний ужасный ливень. Горячая ванна не поможет, её надо как следует растереть согревающей мазью и одеть как можно теплее.

Лекарь перевёл взгляд на горничную. – А, Надин… Очень кстати. Даму надо раздеть, и помоги мне её растереть.

Кристиан из чувства такта покинул комнату, выйдя в коридор. Его захлестнул целый поток противоречивых чувств. В начале ему хотелось утаить мадам д`Этиоль в замке Сент-Оноре, ничего не сообщая в Сен-Дени её домочадцам. Через мгновенье граф понял опасность этой затеи: мадам д`Этиоль – не крестьянка, а жена уважаемого человека, юриста, который может обвинить кого угодно и в чём угодно. И такая ситуация может быть истолкована господином д`Этиолем, как похищение или хуже того – как насилие. В этом случае грозят серьёзные неприятности, даже король, узнав о таких вольностях, будет весьма разгневан и не заступится, несмотря на родственные связи.

Кристиан отбросил мысль об утаивании, и решил срочно отписать письмо в Сен-Дени, отправив его с нарочным. Пока он шёл в кабинет, появилась ещё одна мысль: «Когда она очнётся, признаюсь в своих чувствах. Я знаю, что она замужем, мне всё равно, лишь бы она была со мной… Мы сможет беспрепятственно видеться на конных прогулках, затем… В конце-концов, Сен-Дени и Сент-Оноре – не на разных концах Франции!»

* * *

Кристиан провёл беспокойную ночь. Он постоянно ворочался, лёжа в полудрёме или скорее – в забытьи. Перед глазами стояла мадам де Лаваль, именно такая, какой он увидел её впервые среди фонтанов Версаля в свите королевы. Анриетта была прекрасна, она выделялась из фрейлин королевы граций, красотой, умением держаться и одеваться. Многие мужчины двора Его Величества желали её.

Кристиан, как импульсивная, неудержимая натура, поклялся: Анриетта будет принадлежать ему. Но молодая фрейлина благоволила совершенно к другому человеку – маркизу де Торси, известному при дворе своим искусством волокитства и умением соблазнить женщину.

Нежная Анриетта не была исключением и пополнила список побед де Торси. И через месяц почувствовала, что беременна. Кристиан же, ничего не подозревая о вышеуказанных обстоятельствах, по-прежнему томился от чувств и, наконец, решился поговорить с Анриеттой, оправив ей записку полную любви и желания.

Разговор состоялся в Версале, в покоях фрейлины. Она немного пожеманилась для приличия и согласилась стать женой графа. Но тут же пожелала подтверждения их любви. Лаваль не устоял под чарами прелестницы и страстно овладел ею прямо на кушетке, обитой шёлком, где затем обнаружил подтверждение порядочности своей возлюбленной, приготовленное Анриеттой заблаговременно и застеленное шёлковым покрывалом.

Семейное счастье четы де Лаваль продлилось не долго. После рождения дочери, Анриетта вновь вернулась к Малому двору королевы, повинуясь её упорным настояниям, Кристиан же пополнил свиту короля. Супругам были выделены специальные покои в Версале, где они могли беспрепятственно видеться.

Спустя какое-то время некая графиня Божанси увлеклась молодым Лавалем и буквально заваливала его любовными письмами, тот, не желая изменять жене, отправлял ей тактичные отказы. Мадам Божанси, разгневанная подобным пренебрежением к своей особе, в пылу гнева сообщила Кристиану о былой связи его жены с маркизом де Торси.

Граф де Лаваль предался простейшим подсчётам, в результате которых получилось, что его дочь родилась восьмимесячной, что в принципе возможно и не говорит о потерянной репутации жены.

Но спустя некоторое время, Анриетта, томимая придворной скукой, вновь сошлась с де Торси: Кристиан прозрел и возненавидел их обоих.

Разрешением конфликта стала дуэль между де Лавалем и де Торси из-за какой-то безделицы. Кристиан был моложе своего соперника и более искусен во владении шпагой: исход битвы был предрешён – де Торси получил смертельную рану.

Людовик XV ненавидел дуэли, считая сей метод выяснения отношений слабостью обоих соперников, не нашедших веские доводы, дабы решить свои проблемы мирным путём. Он лично допросил де Лаваля, Кристиан сослался на ту мелочь, из-за которой состоялась дуэль. Король, как человек умный и весьма опытный в сердечных делах, не даром его называли не только Великолепным, но и Возлюбленным, не поверил графу де Лаваль и учинил собственное расследование. После которого он приговорил виновника к месяцу заключения в Бастилии, а госпоже де Лаваль приказал покинуть Малый двор королевы.

Королева пыталась заступиться за любимую фрейлину перед венценосным супругом, но напрасно – тот был непреклонен.

После позорного изгнания из Версаля, мадам де Лаваль удалилась в свой родовой замок и не искала встреч с мужем. Через пять лет она умерла.

* * *

Лаваль встал с постели, накинул халат и подошёл к окну. Ночное небо было на редкость ясным, и он начал рассматривать звёзды, но воспоминания нахлынули с новой силой. Граф вспоминал о том, что происходило после разрыва с женой: он ожесточился, постоянно искал дуэлей, провоцируя парижских дворян, в результате чего снова попал в Бастилию, но теперь уже на три месяца, что несколько охладило его пыл. Потом началась бесконечная череда женщин: дворянок, гризеток, актрис, камеристок… По прошествии времени он даже не помнил их имён. Да и зачем? – они были лишь развлечением.

Кристиан подошёл к столу и налил бокал вина, выпив его залпом, словно пытаясь остудить сердечный жар, снедающий его последний месяц.

Впервые он увидел мадам д`Этиоль, когда она вышла из дома, дабы приветствовать короля и его свиту, следовавшего по Королевской дороге на охоту в предместье Сен-Жермен-ан-Ле.

В то время граф де Лаваль уже не состоял при дворе Его Величества и наблюдал за роскошным шествием со стороны. Многие дворяне, узнав, приветствовали его, – история с де Торси уже забылась, после неё Версаль потрясали и ни такие громкие скандалы.

Наконец, вереница всадников и карет с надушенными дамами проследовали, но мадам д`Этиоль всё ещё стояла около дороги, смотря вслед королевскому кортежу. Кристиан не знал, о чём думала Жанна-Антуанетта в тот момент, да его это мало интересовало, он как завороженный любовался ею.

После он пытался найти повод для встречи с мадам д`Этиоль, но напрасно, она редко покидала поместье, да и то в сопровождении мужа или камеристки.

Мадам д`Этиоль даже не подозревала, что идея приобретения лошади и дальнейших конных прогулок, была подана ей самим графом де Лаваль, дабы иметь возможность видеть её и познакомиться поближе. Умудрённый светской жизнью, граф поступил следующим образом: он нанял искусную наездницу из специальной «Парижской школы верховой езды» и она каждый день проезжала мимо дома четы д`Этиоль. Лошадь была прекрасной чёрной масти, наездница, облачённая в синюю атласную амазонку, безупречно держалась в седле. Мадам д`Этиоль, томимая каждодневным однообразием часто смотрела в окно второго этажа, что не осталось не замеченным графом де Лаваль, и он использовал своё наблюдение в определённых целях.