Текст книги "Французская Мессалина"

Глава 8

Дюваль вышел из магазина – перед входом стояли две кареты, одна из них явно принадлежала куртизанке, на этот счёт у моряка было профессиональное чутьё, другая же, более скромная, с менее яркой отделкой, – вдове, желавшей жить в своё удовольствие.

Он занял выжидательную позицию, а так как торопиться было некуда, время пролетело незаметно за разного рода мыслями. И вот, наконец, появилась вдова. Она вышла из магазина в сопровождении компаньонки, нагруженной покупками. Кучер тотчас открыл дверь кареты и хотел протянуть руку госпоже, дабы той было сподручнее встать на отброшенные им ступеньки, но Дюваль ринулся вперёд, опередив слугу, и элегантно протянув руку вдове. Та растерялась, кучер хотел огреть наглеца плёткой, но женщина остановила его взглядом. Дюваль ликовал, дама была явно заинтригована, она улыбнулась и оперлась на предложенную руку кавалера.

– Благодарю вас, сударь. Простите, но не припомню: мы встречались с вами ранее? – спросила вдова.

– О нет, мадам, я лишь томимый любовными надеждами, наблюдал за вами издали, ведь вы – замужем. Как я мог подойти к вам! Ваш муж – он настоящий ревнивец!

Женщина улыбнулась, обнажив ослепительно белые зубы. Дюваль почувствовал, что она нравиться ему не только из-за денег.

– Я вдова, вот уже более года, – сказала дама.

– О! Мои соболезнования! Но в то же время, простите за дерзость: могу ли я надеяться на встречу с вами?

– Конечно, сударь. Но для начала – представьтесь.

– Клод Дюваль, дворянин, но, увы, разорившийся. Вынужден служить на торговом судне королевского флота. Я разочаровал вас своей откровенностью?

Вдова уже села в карету, поправила платье и протянула Дювалю руку для поцелуя.

– Отнюдь, сударь. Вы – честны со мной с первой же встречи, что весьма похвально. Я – Луиза Валанс, вдова. Живу на площади Святого Доминика, в доме с мансардой, увитой диким виноградом. Буду весьма рада, если вы посетите меня и отведаете чашку горячего шоколада с круассанами. До встречи, сударь.

Дюваль выпустил её руку, облачённую в надушенную перчатку, у него закружилась голова – несомненно, у него – неплохие перспективы.

* * *

Клод пребывал в дивном настроении весь остаток дня, совершенно забыв о том, что собирался купить новый бант для шпаги. Весь вечер он прождал Мари-Жанну в своей комнатушке, но она не пришла.

На следующее утро Дюваль написал записку и прикрепил к своей двери: «Сударыня, я готов позировать для ваших рисунков в любое время дня и ночи». Слово «ночи» было нарочито выделено волнистой чертой, и это был не намёк, а приглашение.

Весь день Дюваль решал, как ему лучше поступить: заняться неопытной модисткой, а потом уже посетить вдову или наоборот – получить удовлетворение с опытной женщиной, а затем, на десерт оставить обучение дебютантки.

Наконец, рассудив цинично, что – «одно другому не помеха» и – «будь, как будет», он направился на площадь Святого Доминика. Но, увы, не застал дома прекрасную вдовушку. На вопрос лакея:

– Что передать госпоже Валанс?

Молодой ловелас ответил:

– Предайте своей госпоже, что приходил господин Дюваль, который страстно желал её видеть.

Лакей несколько смутился.

– Да, именно так и скажите! – воскликнул Дюваль.

* * *

– Господи, кто ещё там, в такую-то рань?! – возмутился Дюваль и направился к двери, даже не одевшись, в одном белье.

Прильнув к дверной скважине, Дюваль увидел женское платье, отороченное рюшами, воображение дорисовало всё остальное. Он тотчас накинул халат и распахнул дверь перед ранней гостьей.

Перед ним стояла Мари-Жанна, которая покраснела, словно алая роза, что доставило молодому человеку немалое удовольствие.

– Ах, сударыня, прошу – входите в моё скромное жилище!

Девушка слегка замялась, но, понимая, что отступать некуда – приняла приглашение.

– Благодарю, – скромно ответила прелестница и преступила порог комнаты одинокого мужчины, прекрасно понимая, что может произойти дальше.

– Простите меня, вы так внезапно появились, что я не успел привести себя в порядок, и можно сказать, прямо с постели…

Дюваль посмотрел на модистку, она была несколько скована и даже зажата, но он, как человек, опытный в любовных делах, понял: девушка желала застать его именно в постели.

– Я храню ваш рисунок, – сказал Клод и указал на свой портрет, лежащий на комоде.

– Напрасно, я не достаточно хорошо рисую…

– Отчего же?! – воскликнул Дюваль. – Ведь я узнал вас по автопортрету, хотя он и не может сравниться с прелестным оригиналом.

Дюваль подошёл к девушке. Она явно готовилась к визиту и намеренно надела полупрозрачное батистовое платье с глубоким декольте, перехваченное розовой широкой лентой пол грудью, отчего та казалась ещё соблазнительнее.

Опытный ловелас не торопился, стараясь постепенно распалить девушку, он взял её за руку, та не сопротивлялась.

– Прошу вас, сударыня, присядьте сюда, – указал он на кресло. – Я же устроюсь у ваших дивных ног.

Мари-Жанна улыбнулась.

Дюваль заметил, что девушка сделала ту же причёску, что и на автопортрете, причём держалась она лишь на одной заколке.

Он поднялся, встал за спинкой кресла и вынул заколку из волос юной прелестницы: волосы рассыпались и упали золотым дождём на грудь девушки, плечи, колени.

Мари-Жанна охнула и замерла, ожидая, что же последует дальше. Дюваль вернулся на прежнее место подле её ног.

– Ваши волосы прекрасны, думаю, что царица Елена не могла похвастаться такими локонами.

Девушка снова покраснела. Дюваль же не терял время даром, обняв её ноги, и слегка приподняв платье, поглаживал их.

– Ах, сударь, – залепетала Мари-Жанна.

– Не говорите ничего… Разве я могу вас обидеть?

Дюваль посмотрел на девушку томным взглядом полным любви и желания, переходя от поглаживаний ног прелестницы к более интимным ласкам.

Девушка почувствовала, как Клод целует её колени. Первым порывом было – оттолкнуть его и убежать прочь, но затем ей захотелось, чтобы он не останавливался, продолжая свои ласки.

Дюваль, почувствовав внутреннюю борьбу, происходящую в сознании невинной девушки, и её зарождающееся желание, продолжал идти к цели. Клод целовал всё выше и выше, наконец, ноги Мари-Жанны были полностью обнажены, он раздвинул их и начал ласкать языком то заветное место, куда жаждал ввести свой инструмент любви.

Девушка поддалась охватившему её желанию и, сидя в кресле, развела ноги ещё шире, готовая принять в своё лоно любовника, тот же не спешил входить в неё, считая это поспешным, продолжая ласкать её.

Мари-Жанна чувствовала вожделение, пульсирующее внизу живота, она жаждала, чтобы Клод вошёл в неё, но не знала, как сказать об этом. Её лоно стало влажным, Клод видел, как оно желает принять его, и провёл по нему языком ещё раз, отчего девушка вскрикнула. И это был крик желания.

Теперь настало время: Клод скинул панталоны и, встав на колени перед креслом, вошёл в Мари-Жанну. Она напряглась от удовлетворённого желания, ощутив своим лоном упругую мужскую плоть, пронизывающую её всё глубже и глубже.

Девушка снова вскрикнула, но ужё не от удовольствия, а от боли – она потеряла девственность.

* * *

Визиты Мари-Жанны к любовнику стали постоянными, освободившись от обязанностей в магазине, она тотчас прихорашивалась и бежала к нему. Клод с удовольствием предавался любовным играм с юной модисткой, обучая её различным премудростям, возбуждающим у мужчин желание и доставляющим им удовольствие. Девушка оказалась способной ученицей, в ней до поры до времени дремал бешеный любовный темперамент и ненасытное желание, приводящее Дюваля в восторг. Она могла заниматься любовью всю ночь на пролёт, не чувствуя усталости, чего нельзя было сказать о её любовнике. В конце концов, Дюваль возгордился: он настолько обучил Мари-Жанну чувствовать желание партнёра, что она могла бы стать самой желанной и высокооплачиваемой куртизанкой Компьена.

Но девушка об этом не думала, она была поглощена одной целью – любить Клода и доставлять ему удовольствие.

* * *

Роман Мари-Жанны и господина Дюваля не мог остаться незамеченным. Модистки только и судачили о глупышке, которая собиралась любить, «своего Клода» всю жизнь и сохранять ему верность. Высказывания юной Мари-Жанны приводило опытных гризеток в негодование, вызванное скорее не завистью о том, что их подруга обрела страстного красавца-любовника, а жизненным опытом, который подсказывал им, что сей роман не закончиться замужеством.

Сама Мари-Жанна не сомневалась: Клод любит её и непременно на ней женится, правда они ни разу не обсуждали эту тему, но девушка целиком полагалась на его порядочность.

Глава 9

Спустя месяц после встречи с мадам Валанс, Дюваль вновь решил наведаться в её дом, дабы засвидетельствовать своё почтение. Он не колебался и не раздумывал, не чувствовал ни малейшего укора совести перед юной любовницей. Ловелас не собирался упускать свой шанс. Он достаточно насладился прелестями доверчивой модистки, но как говорится: се ля ви! – нужно думать о будущем. А оно представлялось Клоду безрадостным: рейсы на ненавистном корабле всё более его раздражали, он ненавидел капитана, его помощника и боцмана всеми фибрами души. Ему хотелось спокойной размеренной жизни в достатке.

До площади Святого Доминика Дюваль дошёл пешком в качестве утренней прогулки. Дом, увитый диким виноградом, манил его, а прекрасная вдовушка воспламеняла его воображение. Достигнув двери, Клод дёрнул шнур звонка, принял уверенный, но в то же время любезный вид. Ему открыл всё тот же лакей.

– Что вам угодно, сударь?

– Могу ли я видеть мадам Валанс?

– Как о вас доложить?

У Дюваля перехватило дыхание: «Значит она – дома!»

– Господин Клод Дюваль из модного дома Лябиля, – представился он, стараясь напомнить об обстоятельствах их знакомства.

Дверь затворилась, визитёру пришлось ждать. Но вот она вновь распахнулась, и лакей пригласил:

– Прошу вас, сударь. Госпожа ждёт вас.

Лакей проводил гостя в небольшую гостиную с достаточно скромной обстановкой, по виду времён Людовика XIV, что являлось подтверждением скупости покойного господина Валанса.

В кресле, около пылающего камина сидела Луиза, облачённая в бежевое домашнее платье с низким декольте. При виде гостя она улыбнулась и протянула руку для поцелуя.

– А, господин Дюваль. Мне говорили, что во время моего пребывания в Суассоне вы хотели меня видеть. Не так ли?

Клод поцеловал руку дамы и подтвердил:

– О, да, мадам. Это было ровно месяц назад. Я отважился на сей дерзкий шаг после нашего разговора у модного дома Лябиля. Прошу вас, не осуждайте меня.

– Отнюдь! Я не собиралась этого делать. Присаживайтесь в кресло…

– Благодарю вас…

– Как ваша служба, господин Дюваль?

– Как обычно, королевские корабли бороздят воды Уазы и Сены, выходят в море, казна пополняется, а моё жалованье остаётся прежним.

Луиза засмеялась.

– Вы поражаете меня своей прямотой, сударь. Мой покойный супруг никогда не говорил то, что думал.

– Простите за дерзость: а кем был господин Валанс?

– Он поставлял ко двору Его Величества Людовика Великолепного молочные продукты отменного качества. У нас несколько ферм под Компьеном и Суассоном. Ах, простите, теперь уже – у меня… Муж, в силу своих обязанностей, часто бывал в Париже, останавливался в своём доме на площади Этуаль. Я же пребывала здесь в Компьене. Господин Валанс брал меня с собой всего лишь несколько раз, считая, что парижский воздух развращает женщину. А вы бывали в Париже?

– Да, когда наш корабль пришвартовывался в порту. Во время разгрузки и погрузки обычно было сводное время у экипажа… Но вы же понимаете, чем занимаются мужчины, сошедшие на землю с корабля.

Мадам Валанс улыбнулась.

– Вот опять! – воскликнула она. – Вы говорите правду. Это ваша привычка?

– Да, можно сказать и так…

– Помнится, я обещала вам кое-что. Лили! – госпожа Валанс позвала горничную, и та не замедлила явиться. – Подай нам горячего шоколада с круассанами.

* * *

Мари-Жанна, ни о чём не подозревая, пребывала в любовных грёзах. Она строила планы: вот они поженятся и она станет госпожой Дюваль, муж не оставит службу и его обязательно повысят, он непременно станет помощником капитана, а там и до капитана рукой подать. Затем они снимут квартиру в центре Компьена, лучше всего около церкви Святой Антуанетты, там спокойно и живут зажиточные горожане. А если появятся дети…

Размышления Мари-Жанны оборвала Эжени:

– Ты стала очень задумчивой в последнее время. Постоянно молчишь. Что с тобой происходит? – поинтересовалась она.

Мари-Жанна открыла в блокноте для рисования чистый лист.

– Эжени… Я… Словом, мне нужен твой совет.

– Так! Он тебе изменяет! – тут же выпалила Эжени.

– Да нет же! Что ты! Просто… я чувствую что-то не то. Не знаю, может быть, это мои домыслы.

– Рассказывай, всё подробно, – велела товарка.

– Ну, ты, понимаешь… Когда мы раньше занимались любовью, Клод был одним, а теперь… он словно другой.

Эжени с сожалением посмотрела на свою подругу.

– Он тебе изменяет, – констатировала она. – Прости меня, я понимаю, как это жестоко говорить, ведь ты так влюблена.

– Что мне делать? – спросила Мари-Жанна, едва сдерживая слёзы.

– А ты говорила с ним о женитьбе?

– Нет. Как я могу первой говорить об этом?

Эжени засмеялась.

– Очень просто, дорогая. Порой мужчину надо только подтолкнуть и он сделает всё как положено. Но если нет… Что ж, тогда вам надо расстаться, пока не возникло последствий.

– Каких? – поинтересовалась Мари-Жанна по простоте душевной.

– Боже мой! Мари-Жанна! Ты что первый день на свет появилась!? Я имею в виду детей!

Мари-Жанна покраснела. Эжени пронзила страшная догадка.

– Только не говори мне, что ты беременна!

Мари-Жанна кивнула. Эжени охнула и выпустила из рук отрез ткани. Старшая модистка посмотрела на девушек осуждающе и сделала замечание:

– Все проблемы – вне магазина: иначе вычту из жалованья.

Девушки переглянулись, и каждая занялась своим делом.

* * *

В этот же день, вечером, Мари-Жанна направилась к Дювалю, дабы расставить все точки над «i». Пошло три месяца с того момента, как она посетила его впервые. Теперь она понимала, как была легкомысленна, но, увы, что сделано, то сделано.

Мари-Жанна постучала в дверь, но никто не ответил. Обычно в этот час Клод ждал её. Девушка направилась в свою комнату и написала записку:

«Клод! Я не застала тебя и решилась написать. Нам надо срочно поговорить…»

Дюваль пришёл домой только под утро, он прекрасно провёл время в объятиях Луизы Валанс, ему даже показалось, что она настолько хороша, что он страстно желает жениться на ней не только из-за её богатства. Ловелас вошёл в комнату и увидел на полу записку, по всей видимости, подсунутую под дверь. Он тотчас поднял её и прочёл.

– Ну вот, началось. Теперь – «женись на мне, дорогой», «я жить без тебя не могу» и, наконец: «я жду от тебя ребёнка». – Дюваль испугался последней мысли вслух. – «Этого мне только не хватало. И на что мы с ней будем жить? – Мари-Жанна займётся житьём, я же так и буду прозябать помощником боцмана. Только не это!»

Клод так и не ложился спать. Он быстро собрал вещи, их было не так много, оставил на комоде записку для господина Лябиля, плату за комнату, вышел на улицу и растворился в весенней дымке города.

* * *

На утро Мари-Жанна снова направилась к Клоду и обнаружила дверь приоткрытой. Она вошла в комнату и тут же поняла: её любовник сбежал. Об этом говорило всё: не разобранная кровать, выдвинутые ящики комода и, наконец, записка для Лябиля с оплатой за полмесяца.

Девушка обмякла: голова закружилась, ноги подкосились, и она упала навзничь.

* * *

Эжени начала волноваться за Мари-Жанну сразу же, когда она не появилась в положенный час в зале магазина. Она подошла к старшей модистке и шепнула:

– Мадам Рози, позвольте мне отойти. Я чувствую, что с Мари-Жанной – беда.

Мадам Рози, как женщина умная, в зрелом возрасте, ей недавно минуло тридцать лет, десять из которых она провела в магазине Лябиля, – понимала, что Эжени напрасно волноваться не станет.

– Иди, только быстро. Скоро появятся первые покупатели. Если Мари-Жанна заболела, то тебе придётся рисовать.

– Конечно, я подменю её, можете не волноваться.

Эжени подобрала юбки и взлетела по винтовой лестнице на мансарду. Комната Мари-Жанны была пуста. Эжени догадалась: «Она – у Дюваля. Наконец-то они объяснятся». Она направилась к комнате моряка и увидела дверь открытой почти настежь, свою же подругу – на полу без сознания.

Эжени бросилась к несчастной:

– Матерь Божья! Мари-Жанна, что с тобой?

Девушка не реагировала. Тогда Эжени нахлестала её по щекам, пытаясь привести в сознание. На туалетном столике стоял кувшин для умывания, она тотчас взяла его и побрызгала лицо подруги водой. Ресницы Мари-Жанны дрогнули, она постепенно приходила в себя. Эжени ещё раз обрызгала её водой: лицо, шею и грудь.

Лицу Мари-Жанны возвращался прежний нежно-розовый цвет. Она приоткрыла глаза и увидела склонившуюся над собой Эжени.

– Не говори ничего. И так всё ясно – он сбежал! Мерзавец! Что б у него одно место отсохло! Молчи, тебе нельзя говорить… Пойдём, я уложу тебя в постель. Скажу мадам Рози, что ты простыла, – хлопотала Эжени.

Она подняла подругу и, придерживая её за талию, повела прочь из комнаты предавшего её человека.

* * *

Весь день Эжени переживала за подругу: «Любая неопытная девушка может попасть в такую неприятную ситуацию… Надо ей помочь… Но как? Я в подобных делах всегда осторожна… Помнится Люси говорила, что за углом есть аптека, и её хозяин приторговывает различными зельями, в том числе и от нежелательной беременности».

Вечером Эжени направилась в аптеку с намерением заказать у фармацевта зелья, избавившего бы её подругу от последствий любви.

Она решительно вошла в маленькое заведение: фармацевт хлопотал за прилавком.

– Месье, – окликнула его девушка и сразу же перешла к цели своего визита. – Мне говорили, что вы прекрасно изготавливаете различного рода порошки…

– Какие именно? – перебил девушку фармацевт.

Эжени встрепенулась, его голос был неприятным, скрипучим, как несмазанная телега, да и вообще вид у хозяина аптеки явно не располагал к любезным беседам.

– От беременности.

– Какой срок? Предупреждаю сразу: если большой, то всё бесполезно, только плод изуродуете, – проскрипел фармацевт.

– Нет, нет… Думаю, что месяц, от силы – два.

– Тогда поможет. Сейчас принесу и напишу, как принимать. Если, что – я вас не знаю, и ничего вам не продавал.

Эжени кивнула.

– Сколько я вам должна?

– А ваши подруги вам не сказали? Я беру ливр…

Девушка достала монету из сумочки, сумма была большой, особенно если взять во внимание размер её жалованья. Но она, не задумываясь, положила ливр на прилавок перед фармацевтом.

– Вот прошу вас, возьмите.

Фармацевт многозначительно хмыкнул, взял монету и внимательно рассмотрел её.

* * *

Два последующих дня Мари-Жанна пила порошок, купленный Эжени. На третий день он начал действовать: внизу живота появились боли, Мари-Жанну трясло как в лихорадке, были моменты, когда она думала, что умирает. К вечеру, когда Эжени пришла, чтобы проведать товарку, у неё случился сильнейший приступ: девушку скрутило, отрылась рвота, тело сотрясали судороги.

Эжени страшно испугалась, собираясь послать за доктором господина Лябиля, но тогда пришлось бы признаться во всём, и она побоялась. Единственное, что она могла сделать для несчастной – это побыть рядом с ней.

Эжени смачивала полотенце водой и протирала лицо и грудь Мари-Жанны, которые покрывали крупные капли пота. Спустя примерно час, Мари-Жанна вскрикнула, и бельё на кровати обагрилось кровью.

Эжени поняла: девушка избавилась от нежелательного плода.

* * *

Эжени помогла Мари-Жанне переодеться и сменить постельное бельё. Несчастная была слишком слаба и буквально сломлена свалившимися на неё несчастиями. Она лежала тихо, всхлипывая от обиды и боли, прекрасное лицо покрывала бледность, волосы разметались по подушке.

Эжени старалась ободрить подругу:

– Хорошо всё то, что хорошо кончается. Теперь тебе станет легче, полежишь завтра, отдохнёшь. С мадам Рози я договорилась.

Мари-Жанна с благодарностью посмотрела на Эжени:

– Благодарю тебя, – еле слышно произнесла она. – Если бы не ты…

– Не надо слов, каждая из нас может попасть в такую ситуацию.

– Но только не ты… Ты такая рассудительная.

Эжени горько усмехнулась.

– Дорогая, я – не рассудительная. Я просто – опытная. Пришлось кое-что в жизни повидать, ведь я старше тебя. Теперь будешь умнее: сначала деньги и выгода для себя, а потом уже – удовольствие для других.

Мари-Жанна кивнула.