Текст книги "Дракон с королевским клеймом"

Вельмина моргнула, раз, другой, заставила себя вдохнуть глубже. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

«Неужели… аривьенцы?» – успела подумать она.

В замке провернулся ключ. Дверь открылась быстро, резко – и в лицо Вельмине сунули дуло старинного ружья.

– Кого тут?.. – проскрипел знакомый голос и осекся.

– Великие Пять! Госпожа! – А это тоже откуда-то из-за дверей. – Да убери ружье, не видишь, плохо госпоже?!

А Вельмина стояла, понимала, что глупо улыбается, и удивлялась: почему Тавилла говорит о том, что ей плохо? Ей ведь не плохо, наоборот, так хорошо, как будто с плеч свалился мешок земли. Ей в самом деле радостно видеть знакомые лица, старого дворецкого Солветра и его жену Тавиллу, исполнявшую при Кельвине обязанности экономки.

Ружье куда-то делось, Солветр – тоже, оттесненный в сторону энергичной супругой. Вельмина даже не увидела, скорее почувствовала, как в ее руки вцепились пухлые, но при этом шершавые пальцы Тавиллы.

– Госпожа! Что ж вы? Проходите скорее! Как же вы, милая моя, одна, по городу… Не велели доставить каретой… Неспокойно нынче в Пантее, вон, всюду эти, зеленые, так и шныряют, так и шныряют.

Но Вельмина как будто окаменела. Нет, она неплохо себя чувствовала. Да, она была рада тому, что дом де Триолей никем не занят. Но силы оставили, и самое большее, на что их хватало, – не растянуться навзничь на белых мраморных ступенях. Тавилла, как будто поняв это, попросту обхватила Вельмину за талию и силой втащила внутрь.

– Запри, – скомандовала она супругу.

И дверь за спиной Вельмины захлопнулась с сердитым грохотом и треском. Вельмина почему-то вспомнила, что именно так хлопнул дверью Кельвин, введя молодую жену в свой дом после обряда Соединения в храме.

* * *

Потом она спала. Очень долго. Даже не сообразила, как Тавилла помогла раздеться, заставила стянуть грязную сорочку. А потом просто – лицом в подушку, и уставшее, измученное тело укутывают в мягкое пуховое одеяло. Веки сделались тяжелыми, и накатил сон.

Временами Вельмине что-то снилось – мутное, не разберешь. То отец в саду подрезает яблони, то матушка за вышивкой. Еще снился Кельвин, почему-то в ванной с пеной, веселый и довольный, и тогда, во сне, Вельмине делалось стыдно, потому что она помнила о том, что с ним случилось, а стыдно было оттого, что она – живая, а он – уже нет. Наверное, она даже плакала во сне, и тогда чьи-то теплые руки щупали ей лоб, а потом, на лоб же, ложилась до отвращения холодная тряпка, которую Вельмина пыталась стряхнуть – но не получалось. Ведь она спала, тело не слушалось. А еще ей привиделось, что она идет куда-то и несет на руках ребеночка. Маленького, легонького младенчика, о котором она когда-то мечтала, туго спеленатого кружевными пеленками. Идти было легко и радостно, вокруг цвели яблони, и как будто – во сне – этот ребенок был ее, но Вельмина не могла понять, мальчик это или девочка. Ребенок не хныкал, просто спал на руках, смешно причмокивая, и так было умильно смотреть на него, такое счастье ее охватывало, что снова по щекам катились слезы – но уже радости и предчувствия чего-то светлого и хорошего.

А потом Вельмина проснулась и с тоской поняла, что руки у нее пусты и что хорошенького ребеночка у нее больше нет, да и никогда не было. Она уставилась на высокий белый потолок, на котором легли квадраты яркого солнечного света, несколько мгновений собиралась с мыслями, а потом вспомнила.

Она была приговорена к казни, но королеву и ее дракона убили, король тоже куда-то делся, а какой-то господин пришел и попросту отпустил Вельмину, и теперь она снова дома, и, собственно, дом никто не отобрал.

Вельмина попыталась сесть, но оказалась настолько слаба, что только дернулась под одеялом, но тут же, откуда ни возьмись, появилась Тавилла.

– О хвала Великой Матери! Наконец-то вы пришли в себя! Ну, милая моя, разве можно нас так пугать? Мы с Солветром уж и не знали, что делать и звать ли лекаря, да не решались. Кто их знает, этих лекарей, вдруг им какие приказы относительно де Триолей даны?

Слова сыпались из Тавиллы бодро, словно сухие горошины из прорехи в мешке. А сама Тавилла тем временем помогла Вельмине сесть, ловко натолкала под спину подушек.

– Ну что ж вы, милая моя, – все приговаривала экономка, – сейчас бульончика вам принесу. Счастье-то какое, что вы вообще вернулись. Нам как сказали, что король – да поглотит его Бездна! – вырвал сердце хозяина, так мы только и молились, чтоб если и вас… то хотя бы быстро, чтобы не больно… – Тут она невольно всхлипнула и осенила себя знаком Матери, очертив двумя пальцами вокруг лица, и тут же продолжила: – Но, хвала Пяти, вы живы! Хоть и жар у вас был нешуточный, но все прошло уж, на поправку пойдете…

Вельмина дождалась, пока экономка замолчит, и спросила:

– Сколько я… так?

– Двое суток, милая, двое суток. – Тут Тавилла сделала паузу, а потом снова затараторила: – Давайте-ка я вам принесу поесть, а потом расскажу, какие страсти тут творились, пока вас в тюрьме держали.

На том и порешили. Тавилла тут же унеслась прочь, шелестя юбками, ее белоснежный накрахмаленный чепец мелькнул на фоне деревянной резной двери – и исчез. А Вельмина устало прикрыла глаза: даже сидеть было тяжело. Но Тавилла так обложила ее подушками, что разобрать эту баррикаду казалось задачей невыполнимой. Пришлось смириться и ждать.

Сидя в спальне, Вельмина рассматривала стеклянные флакончики на туалетном столике и то, как солнечный свет, отражаясь в гранях, рассыпается сотнями крошечных радуг. Все еще была неизвестность. Как поведут себя аривьенцы? Кто теперь будет править вместо королевы? Вернут ли все средства, которые были отобраны у де Триолей? Конечно, дом, судя по всему, пока что не отобрали. Но дальше, что будет дальше? И обязательно нужно послать Солветра к родителям, чтобы передал весточку о том, что дочь их жива и практически здорова и что теперь вдова…

Снова хлопнула дверь, в спальню бодро вкатилась Тавилла. Она всегда удивляла Вельмину тем, что, будучи совсем немолодой – а было Тавилле лет пятьдесят с лишним, – оставалась при этом энергичной и бодрой. За те годы, что Вельмина прожила в доме де Триолей, Тавилла не изменилась совершенно: кругленькая и румяная, но не пышная, скорее, просто крепко сбитая, с большими сильными руками, пухлыми пальцами. И, пожалуй, если бы не Тавилла, Вельмина после первой брачной ночи точно бы руки на себя наложила. Уж слишком неожиданной в исполнении де Триоля оказалась та сторона жизни, о которой она только читала, да и то вскользь. Тавилла же объяснила юной жене, что к чему, утешила и внушила мысль о том, что нечего плакать по таким пустякам, а жизнь как-нибудь да наладится.

Тавилла принесла поднос с обедом, поставила его на табурет, а сама присела на край кровати.

– Ну что, милая, сами покушаете или мне покормить?

– Сама, – шепнула Вельмина, удивляясь тому, как немощно звучит ее голос.

– Как скажете. – Экономка тут же поставила поднос Вельмине на колени.

Там была глубокая тарелка с бульоном, на поверхности которого плавали янтарные круги. Вельмина взяла ложку и, стараясь, чтобы рука не дрожала, зачерпнула бульона. Оказалось: вкусно. Настоящая пища богов. Еще никогда в жизни Вельмина не ела настолько вкусного бульона.

– Вы кушайте, кушайте,  – Тавилла извлекла из кармана передника чистую салфетку и промокнула Вельмине губы, – а я пока расскажу, какие тут ужасы творились.

И она начала рассказывать, то и дело прерывая повествование охами, ахами и проклятиями в адрес королевы и ее кровавого чудовища, дракона то есть. Но, если отбросить все лишнее, произошло следующее: аривьенцы выдвинули войска, перелетели через границу Селистии. Но тут королева оседлала своего дракона и вылетела навстречу. Она-то думала, что дракон сожжет дирижабли, но не тут-то было. Видимо, аривьенские алхимики хорошо продвинулись в изучении алхимии неживого, потому что дирижабли оказались защищены от драконьего пламени, и, хоть королева и пыталась на драконе атаковать их, ничего не вышло. В свою очередь, аривьенцы дали залп из всех пушек по чудовищу. В результате рвануло так, что в Венсейском лесу ели повалило, а от дракона даже клочьев не осталось. От королевы, впрочем, кое-что осталось: рука с королевской печатью на перстне и ровно половина головы. Возможно, осталось еще что-нибудь, но не нашли. И теперь Селистия стала частью Аривьена, и вместо королевы будет здесь аривьенский наместник, герцог какой-то там, Тавилла не помнила.

– А что будет с нами? – задумчиво спросила Вельмина. – Ты не слышала, что говорят про аристократов? Возможно, наместник распределит наше имущество меж своими?

– А вот это, милая моя, вам нужно выяснять, – сварливо заметила Тавилла. – Поправляйтесь, приоденьтесь и отправляйтесь в королевский дворец. Надо записаться на прием к наместнику и выяснить, что дальше-то будет. Доели? Замечательно, вы большая умница. Давайте отнесу посуду…

– Подожди. – Вельмина схватилась за крепкую руку экономки. – А как там… моя лаборатория? Обыск ведь был… Там хотя бы что-нибудь осталось?

Тавилла насмешливо фыркнула.

– Да что ей сделается, вашей лаборатории, милая моя? Кому нужны мышиные хвостики и жабьи сердца? Золото искали. Документы искали. Из хозяйского кабинета все вынесли. А лаборатория – что? Пф-ф-ф, ничто. Таких лабораторий – полна Пантея.

Вельмина вздохнула. Оно и понятно, кому нужна такая ерунда, как алхимическая лаборатория алхимика-самоучки (редкие уроки – не в счет).

Но для самой Вельмины лаборатория несколько лет была единственной радостью в жизни, и потому новость о том, что она уцелела, отозвалась светлым эхом в сердце…

– Подожди, – снова позвала она, – а что случилось с королем? Ведь у королевы был муж…

– Да кто его знает, – Тавилла остановилась в дверях, – никто почти ничего про короля не говорил. Не знаю. Слышала, повесили его.

Глава 2. Подарки герцога Ариньи

Еще через два дня Вельмина, опираясь на экономку, обошла дом. Он, конечно, пострадал во время ареста Кельвина: дверь в кабинет сорвана с петель, мебель побита, все перевернуто вверх дном. Даже стены кое-где попорчены, потому что их старательно простукивали на предмет тайника – простукивали киркой. Еще не повезло библиотеке, стеллажи разбиты и поломаны, а ценнейшие старинные книги грудами свалены на полу. Кое-где светлыми пятнами лежали вырванные и истрепанные страницы. Остальные комнаты остались почти нетронутыми, и Вельмина порадовалась тому, что у тех, кто пришел арестовать заговорщиков в ту ночь, не хватило смекалки простукать стену в главном зале, как раз за маленьким алтарем Матери и Отца, потому что именно там Кельвин хранил часть фамильных драгоценностей.

– Здесь надо все чинить, – уныло сказала Вельмина экономке, – но, боюсь, наши банковские счета мне не вернут.

Тавилла согласно закивала.

– Солветр в одиночку тоже не справится, – изрекла она, – и без денег мы никого нанять не сможем. Вам точно нужно сходить к наместнику и пожаловаться на жизнь. Может быть, хоть деньги вернет.

– А куда остальные слуги делись? – только и спросила Вельмина, хотя ответ был вполне очевиден.

– Так ведь разбежались, кто куда, – подтвердила ее предположения экономка, – как только хозяина арестовали, их как ветром сдуло.

– А вы… вы отчего остались?

Тавилла усмехнулась и покачала головой.

– Но, милая моя, нам незачем куда-то идти. Я пришла сюда совсем еще девчонкой, и я – сирота, жила у добрых людей из милости. Вышла замуж за Солветра, а у него другого дома и не было. Его отец жил здесь с отцом молодого хозяина, да будет ему легко на небесах, а его дед служил деду молодого хозяина. Куда идти? А главное, зачем?

– Ясно. – Вельмина улыбнулась.

Понятное дело, что все, кому было куда идти, разбежались как тараканы. Остались только старики, для которых этот дом был родным. И все же она задала вопрос, который никогда не задавала раньше:

– У тебя есть дети?

Женщина расцвела, отчего сразу стало понятно, что есть.

– А то, – с гордостью ответила та, – парень-то мой живет в Олисме, хорошо живет. Дом – полная чаша. И пятеро детей.

Глядя, как светится доброе лицо Тавиллы, Вельмина с грустью подумала о том, что у нее-то детей и нет, и не предвидится, и, судя по всему, до конца дней своих она будет переливать препараты из реторты в реторту и чертить карты соединения сил. Или, быть может, откроет рецепт исключительной омолаживающей мази и будет продавать ее придворным кокеткам. Ничего плохого в этом нет, но при этом все равно оставалась какая-то маленькая недосказанность, как будто она, Вельмина, так и не сделала за всю жизнь что-то очень важное.

– Вы могли бы переехать к сыну, – пробормотала она.

– Мы здесь прожили всю жизнь, здесь и помрем, – решительно объявила Тавилла. – А вам, моя милая, надо идти к наместнику. В конце концов, нам всем надо что-то есть и во что-то одеваться. А то, может быть, во дворце себе нового мужа присмотрите.

– Я в трауре, – заметила Вельмина, – да не очень-то и хочется… нового мужа.

– Не все мужья такие, каким был малыш Кельвин, – назидательно заметила Тавилла, – идти во дворец надо, моя милая.

* * *

Будучи замужем, Вельмина побывала во дворце ровно один раз и больше ехать туда не хотела, потому что и дворец, и король с королевой вызывали безотчетный ужас. Было что-то… неправильное, как будто неживое в королеве – молодой блондинке с точеной талией и пышной грудью, которая была выставлена напоказ сверх того, что, по мнению Вельмины, позволяли приличия. И было что-то неправильное в короле: хоть он казался молодым и красивым, Вельмина невольно поймала его взгляд, всего раз, – и невольно отпрянула. В светло-серых глазах монарха, имени которого почему-то никто не знал, билась, трепетала самая настоящая агония. Если бы он не был королем, то можно было бы решить, что он – приговоренный к казни, вот о чем тогда подумала Вельмина. А по возвращении домой попросила Кельвина, чтобы тот ее больше во дворец не брал. Кельвин не стал возражать, тем более что во дворце он частенько виделся с любовником, Вельмина была лишней.

Сидя на удобном кожаном диване самодвижущейся повозки, она вспоминала все это и невольно стискивала сумочку. Даже теперь, когда королевы и короля не стало, ехать во дворец было неприятно. Все еще не верилось… что этой парочки больше нет в живых и что королева, которая приказала вырвать Кельвину сердце, и король, который это сделал (даже страшно подумать, какой силой нужно обладать, чтобы руками разорвать человеческое тело), больше никогда не будут мерить шагами просторные дворцовые залы.

Между тем повозка неторопливо ехала по мосту, преодолевая путь из Нижней Пантеи к Верхней. Повозка была открытой, но, хвала Пяти, день стоял безветренный и солнечный, за прическу не приходилось опасаться. Сооружение прически заняло не меньше двух часов и порядком измучило: Тавилла скручивала локоны, подкалывала их шпильками, украшенными синими стеклянными цветами, больно тянула за волосы, а Вельмина боялась лишний раз шевельнуться и так и сидела, немилосердно зажатая в корсет, с тоской разглядывая себя в зеркале. Платье было темно-синим, с белым кружевным воротничком и такими же манжетами. У плеча – приколотая жемчужная брошь. Потому что, как заверила Тавилла, «жемчуг освежает любое женское личико, даже такое смуглое, как у вас, госпожа» Вельмина. И в уши ей вдела скромные серьги с жемчужинками, потому что, если уж не получилось уродиться сногсшибательной красавицей, нужно выглядеть, по крайней мере, свежо. А с красотой не задалось, это правда: кожа смуглая, глаза темные «как горький шоколад», так говорила матушка. И если до замужества Вельмина еще подумывала о том, чтобы осветлить волосы и как-нибудь отбелить кожу хотя бы на лице, то, оказавшись замужем за человеком, которому было совершенно наплевать на внешний вид жены, она эти затеи оставила. И так сойдет.

Повозка плавно перевалила через реку и поползла уже по Верхней Пантее, лавируя меж карет, запряженных лошадьми, и других повозок. Повсюду были видны темно-зеленые мундиры, но – тут уж неясно, кого благодарить, то ли богов, то ли наместника, то ли самого короля Аривьена, – все было спокойно. Просто патрули. Просто расквартированные военные. Такая тихая капитуляция целого королевства. А все потому, что правящую чету, мягко говоря, не любили. Ходили упорные слухи о том, что, когда королеву поставили в известность о голодающей провинции, она сказала что-то вроде: «Ну, если им не хватает хлеба, пусть едят пирожные».

И Вельмина с грустью подумала о том, что, возможно, кто-то из аристократии и договорился с Аривьеном. Может быть, даже кто-то из тех, с кем общался Кельвин…

А потом в просвете между домами показался дворец. На фоне яркого синего неба он казался сотворенным из белоснежного кружева. Центральная башня устремлялась ввысь, как будто давая всем понять, что власть короля – дана богами, и дело всех, кто на земле, просто повиноваться. Впрочем, в одном месте белоснежная башня все-таки была замарана, уродливое черное пятно прилипло к крыше и балкону: именно оттуда вылетала на своем драконе королева, туда же он и возвращался и однажды просто дохнул огнем. В результате стекла на верхних этажах оплавились, а нежное каменное кружево навсегда почернело. Как ни пытались отмыть, ничего не вышло…

Повозка продвинулась вперед, и ближайший дом снова закрыл дворец. Вельмина нервно стиснула сумочку. Чем ближе к дворцу, тем страшнее становилось. А вдруг наместник не изволит принять вдову де Триоль? А вдруг он занят? А вдруг ее и во дворец не пустят, кто она такая, в конце концов, чтобы что-то там просить у аривьенца?

В какой-то миг Вельмина даже подумала о том, не повернуть ли обратно, но мигом вспомнила доброе круглое лицо Тавиллы, когда та усаживала ее в повозку. Тавилла не поймет. Разочаруется. Еще обидится, а обижать ее не хотелось, потому что на протяжении пяти лет неудачного брака только Тавилла и поддерживала. «Не в вас тут дело, милая, понимаете? Просто Кельвин… он такой. Нет, не потому, что у вас темные волосы и смуглая кожа, нет. Вы не красавица, но хорошенькая. Ой, да будут у вас другие мужчины, ну что вы как маленькая? Не хотите? Ну, дело ваше…»

Очень скоро повозка вывернула на главную улицу, ведущую к дворцовой площади и воротам, дружелюбно распахнутым, но при этом хорошо охраняемым. Извозчик остановил транспорт, шустро спрыгнул на мостовую и помог Вельмине спуститься по откидной лестнице. Потом он поехал дальше, а Вельмина, замирая от чувства неизвестности, двинулась к будке охраны, на ходу расстегивая сумочку и доставая документы, где она значилась как маркиза де Триоль. Навстречу ей тут же вышел гвардеец в темно-зеленой аривьенской форме, Вельмина молча протянула ему тонкий серебряный прямоугольник. Ей нравилось то, как документы оформлялись в Селистии: больше всего это было похоже на прямоугольную плоскую пудреницу, где на внутренней стороне был нанесен оттиск лица человека, которому документы принадлежали, а рядом написано имя, родовое имя и так далее. Оттиск был примечателен тем, что при его нанесении создавалась связь между оттиском и лицом, и таким образом вид оттиска изменялся вместе с внешностью владельца. Конечно же, такие вещи были бы невозможны без алхимии и каллиграфии, и Вельмина, сидя в своей крохотной лаборатории, даже пробовала сделать что-то подобное. У нее получилось – почти – перенести на бумагу изображение собственного лица, но только вот где-то неправильно сформировались связи, и лицо получилось немного опоздавшим. Детским то есть.

– Добрый день, – сказала Вельмина, – мне необходимо увидеть наместника.

Гвардеец посмотрел на нее сверху вниз (поскольку был высок), затем заглянул в документы и почти тут же их вернул.

– Проходите, госпожа де Триоль. Господин наместник во дворце, возможно, вам придется немного подождать: у него совещание.

– Спасибо. – Она спрятала «пудреницу» обратно в сумочку.

Прошагав через площадь за оградой, Вельмина поднялась на высокое крыльцо, и там пришлось еще раз доставать и показывать документы. Впрочем, никто препятствий не чинил, даже объяснили, в каком направлении идти дальше, так что скоро она оказалась в главном холле, а оттуда нырнула в бесконечную анфиладу залов, каждый из которых был оформлен в «своем» цвете. Пока Вельмина шла по великолепным ковровым дорожкам, у нее появилось чувство, будто идет она сквозь разноцветные бусы: так были друг за дружкой нанизаны комнаты. Кое-где у распахнутых дверей навытяжку стояли аривьенские гвардейцы, но никто больше Вельмину не останавливал и вопросов не задавал, так что она спокойно добралась до зала совещаний – бывшего тронного зала. А здесь высокие двери оказались закрыты. Вельмина подошла к одному из гвардейцев.

– Я пришла к господину наместнику, – сказала она, – он ведь здесь?

Мужчина окинул ее внимательным взглядом.

– Да, госпожа. Но вам придется немного подождать. У его светлости совещание.

Вельмина невольно улыбнулась. По крайней мере, она не заблудилась, пришла в нужное место и остается лишь дождаться. Огляделась в поисках, куда бы присесть, увидела у стены банкетку, обитую бархатом. Расположившись на ней, вздохнула с некоторым облегчением, но тут же вздрогнула, когда взгляд выхватил на противоположной стене большую картину.

Там были изображены король и королева. И, хоть Вельмине и были неприятны эти умершие уже люди, она все равно невольно их разглядывала. В этой парочке по-прежнему было что-то пугающе неясное, но притягательное. Возможно, потому что ничто так не привлекательно, как чистое зло. Королева казалась юной, очень юной – хотя Кельвин и говорил, что она ему в матери годится. У нее была чистая фарфоровая кожа и очень светлые волосы, почти белые. При этом ее внешность нельзя было назвать бледной: на светлом лице ярко выделялись выразительные глаза, темно-зеленые, как мох, коричневые брови с изломом и губы, напоминающие спелую вишню. Королева была изображена сидящей в кресле, подол темно-красного атласного платья стелился по полу. Декольте, на удивление, оказалось очень скромным, но зато по кромке богато украшенным подвесками со сверкающими прозрачными камнями. А за ее спиной стоял король в черном, расшитом золотом и серебром камзоле. Если не знать, что этот человек голыми руками вырывал сердца, чтобы поднести их королеве, то на вид он был мужчиной довольно приятной внешности: открытое лицо, разлет широких густых бровей, светлые глаза. Невозможным оказалось отразить на полотне то, что Вельмина видела в этих глазах однажды, – и поэтому на портрете получился самый обычный взгляд, без того жуткого выражения, когда кажется, что королева подвергает своего супруга самым изощренным пыткам. При этом нос у короля был с легкой горбинкой, подбородок – не тяжелый, скорее, просто решительный. В общем, привлекательный мужчина, а на самом деле – жуткое чудовище. Нельзя не порадоваться тому, что он наконец мертв…

Из размышлений Вельмину выдрал стук распахнутых дверей: из зала начали выходить участники совещания. Они бурно о чем-то переговаривались, и Вельмина насчитала шесть мужчин. Кое-кто был в темно-зеленых военных мундирах. Последним выглянул высокий брюнет в нарочито простом камзоле.

– Ну что, кто-нибудь еще просил о приеме? – спросил он у гвардейца, и тот незамедлительно кивнул в сторону Вельмины.

– Да вот, ваша светлость, госпожа пришла.

Брюнет порывисто обернулся – а у Вельмины екнуло сердце. Она его узнала: это был тот самый мужчина, который приходил к ней в камеру. Все те же напомаженные волосы, широкое, рыхловатое лицо. Тонкие губы и черные глаза, глубоко посаженные, отчего казалось, что господин смотрит на всех с подозрительным прищуром.

– А! – сказал он, быстро оглядев Вельмину. – Это вы? Ну, проходите, я так и думал, что вы здесь появитесь. Но ожидал вас раньше.

Вельмина, чувствуя, что краснеет, торопливо поднялась с банкетки и просеменила к входу в зал. Выходит, сам наместник изволил ревизировать королевскую тюрьму. Наверное, он неплохой человек, если так ревностно отнесся к порученному ему делу?

– Прошу.  – Он сделал приглашающий жест, и Вельмина прошла мимо него в зал совещаний.

Здесь она тоже побывала однажды, и тогда в самом конце зала на возвышении стояло два королевских трона, застланных пурпурным бархатом. Теперь их убрали, а вместо этого посреди поставили большой овальный стол на гнутых ножках и стулья. Один стул все-таки чуть отличался от прочих высокой спинкой. Вероятно, стул наместника.

Вельмина вздрогнула, когда он тронул ее за локоть. И когда только подошел так близко?

– Я – Дэррин Ариньи, герцог Шервии и Метха, – представился он. Сделал паузу. – А вы, насколько мне известно, маркиза де Триоль, нынче вдова.

Вельмина молча кивнула. Вцепившись в свою сумочку, она просто не знала, что делать и что говорить. Ее смутило, что незнакомый мужчина фамильярно поглаживал ей руку, и совершенно было неясно, что последует – и что должно последовать с ее стороны. Но, скорее всего, сделалась она красной как вареный рак, потому что Ариньи усмехнулся и отошел от нее.

– Присаживайтесь, госпожа де Триоль. С моей стороны крайне невежливо заставлять даму стоять. Тем более что вам пришлось пережить немало.

Он отодвинул ей стул, и Вельмина послушно на него уселась. Почему-то в присутствии Ариньи она чувствовала себя жалкой и совершенно беззащитной – да, пожалуй, так оно и было…

Наместник и сам сел за стол напротив, сцепил вместе пальцы рук, а Вельмина про себя отметила, что пальцы у него толстые, бледные и поросшие черными волосками. Почему-то выглядело это отталкивающе.

– Итак, госпожа де Триоль, – начал он, – что вас привело ко мне? Подозреваю, что денежный вопрос, мм?

Растерявшись окончательно, Вельмина кивнула. Он все сразу угадал. А ей… ей сейчас придется просить, просто просить денег.

– Это так, господин Ариньи. – Она подняла взгляд и решила, что для большей убедительности будет смотреть наместнику прямо в лицо. Но сделать это оказалось не так-то просто: взгляд черных глаз буквально прожигал насквозь, и поэтому Вельмина стала смотреть просто сквозь Ариньи. – Наверняка вам уже известно, что муж мой был казнен как один из заговорщиков против короны, а все наши средства отчуждены в пользу короны.

– Но дом пока что ваш, – внезапно резко сказал Ариньи, – что вам еще нужно, госпожа де Триоль?

– Банковские счета мужа, – пискнула Вельмина. И, вспомнив про погром, смущенно забормотала: – Вы понимаете, когда пришли арестовывать мужа и меня… Там ведь… все переломали. Двери, мебель…

– Аривьенская корона вряд ли вернет все ваши средства, – оборвал ее Ариньи, – тем более что они уже наверняка смешались с теми средствами, которые принадлежали вашей королеве… и ее твари.

– Твари?

Надежда на возвращение денег таяла как снег на солнце.

– Дракону, – уточнил наместник, все так же сверля Вельмину взглядом.

– А король? Кто убил короля? – вдруг вспомнила она.

– Так дракон и был королем! А вы что, не знали?

Вельмина не нашлась, что и сказать. Это было новостью. Потрясающей, ошарашивающей новостью… Но, если поразмыслить, разве под силу простому человеку разрывать грудную клетку другому? Наверное, нет. И, наверное, все давно знали, что король и дракон – одно лицо, только она была слепа и глуха ко всему, а Кельвин не торопился поделиться.

– Королева была сильным алхимиком, – пояснил Ариньи, – ей удалось из человека сделать дракона. Мы, правда, до сих пор так и не разобрались, какой компонент служил катализатором обращения, но все это не так и важно. Дракон мертв. Его просто разорвало на куски от залпа наших орудий, и его плоть обратилась в пепел.

– Понятно, – прошептала Вельмина.

Очень медленно до нее все же дошло, что зря она послушалась Тавиллу, пришла просить денег. Ей никто их не вернет. В самом деле, с чего она вообразила, что наместник будет разыскивать средства де Триолей посреди королевских счетов? Что ж… В тайнике по-прежнему есть какие-то драгоценности. Если продать часть, то этого хватит, чтобы нанять кого-нибудь и отремонтировать дом, а еще хватит, чтобы сделать вклад и жить на проценты… Наверное, очень скромно жить. Но ей много и не нужно.

– Я подумаю над тем, что можно сделать с вашими счетами, – вдруг сказал Ариньи, – и подумаю, как можно помочь вам с ремонтом.

– Спасибо, – прошептала Вельмина, понимая, что краснеет еще сильнее.

– Спасибо, госпожа де Триоль, в карман не положишь, – Ариньи хмыкнул, – но, полагаю, вы придумаете, как меня отблагодарить.

Вельмине в этом померещилась некая двусмысленность, но она не стала уточнять. Решительно поднялась со стула, кивнула, обозначая поклон.

– Все равно, благодарю вас, господин Ариньи…

– Дэррин.

– Господин Ариньи, – упрямо проговорила Вельмина, поднимаясь, – простите, мне пора. Мне жаль, что я отняла ваше время.

– Всего хорошего, госпожа де Триоль. – Он тоже поднялся, глядя на Вельмину с какой-то загадочной улыбкой.

И уже вдогонку добавил:

– Мне уже рассказали, кем был ваш муж. Вам не повезло. Но, надеюсь, скоро судьба повернется к вам совсем иной стороной.

– Мой муж был неплохим человеком, – прошептала Вельмина. – Прощайте, господин Ариньи.

– До свидания, госпожа де Триоль, – донеслось в спину.

* * *

Вельмина едва помнила, как позвала извозчика, как добралась домой. Ничего не говоря Тавилле, она поднялась в свою спальню, заперлась там и просто упала на кровать, не раздеваясь. Визит к наместнику вымотал, выпил все силы. Вельмина то и дело вспоминала, как его толстые волосатые пальцы гладили ее руку, и ее передергивало. Как он смотрел на нее… Странно так смотрел. Кельвин никогда не смотрел на жену так, как аривьенский наместник. И как это понимать? Великие Пять, у нее не было ровным счетом никакого опыта в этих вещах. Да и в каких вещах? Ей совершенно не хотелось иметь ничего общего с этим человеком. Одно было точно понятно: Ариньи ей неприятен. И точно так же закрадывалось недоброе предчувствие, что теперь он просто так не отстанет. Плохой идеей было – идти и просить вернуть отобранные средства…

– Госпожа! – раздался из-за двери голос Тавиллы. – Госпожа, у вас все хорошо?

– Ничего у меня не хорошо, – шепнула Вельмина. Но, одумавшись, крикнула: – Все в порядке, Тавилла! Что ты хочешь?

– Да я… да там… госпожа, вам надобно спуститься. Там, это. К вам пришли.

– Кто там еще? – В душе поднималось едкое раздражение.

– Говорят, от наместника, – голос Тавиллы прозвучал неуверенно, – я пойду, негоже им там одним…

Вельмина застонала.

Ну вот. Кажется, начинается… Но ведь она ничего такого не хотела! Так почему?!

– Сейчас, одну минутку, – пробормотала она.

Поднялась, огладила подол, глянула в зеркало, поправила прическу и, напустив на себя холодный и независимый вид, пошла встречать незваных гостей. В конце концов, это – ее дом, она хозяйка. В конце концов, почтенная вдова… К которой можно бы проявить капельку уважения.