Текст книги "Невеста для Ярого"

– И ты? – не мигая, смотрит прямо в глаза.

Смелая птичка. Вот поэтому я рядом с ней сейчас. Почему именно она? Аааа! Хочется приложиться о стену головой. Девушка успевает оценить по-своему моё молчание.

– Тогда я хочу, чтобы это был ты. Пожалуйста… – облизывает сухие губы. – Только чтобы сразу, как Владимира.

Я впадаю в ступор. Первый раз в жизни. О чём сейчас она меня попросила? Василиса реально думает, что Королёв на нас? Она имеет на это все основания. И я говорю то, что совсем ничего не изменит:

– Это не мы…

Выдыхает? Она выдыхает?

– Ярый! Ехать надо!

В кабинет заходят парни. Чувствую, что Вася съёживается, как пружина. Спрыгивает со стола и обходит меня бочком, не касаясь. Забирает со стола свой паспорт, кладёт его в сумочку.

– Я готова, – тихо, но уверенно.

Нет, девочка… Это я готов! И понятия не имею, как дальше…

Ярослав

Я вижу, как нервно вздрагивают плечи Василисы, когда мы выходим из здания на улицу. Чёрные тонированные мерсы «в круг», фаршированные плечистыми мужиками, выглядят внушительно. Любая другая на её месте уже колотилась бы в истерике, а эта умудряется оглядеться по сторонам. Не убежишь, не думай даже. Миха курит, привалившись к крылу машины. Увидев нас, отшвыривает сигарету, морозит меня взглядом и даёт отмашку парням паковаться. В моём автомобиле остаётся только водитель.

– Давай, – я открываю дверь, пропуская Василису на заднее сиденье.

Она выполняет приказ безропотно. Забивается в самый дальний угол салона и впивается глазами в окно. Взгляд стеклянный. Сажусь рядом с ней и на всякий случай блокирую двери.

Понимаю ли я, что нас теперь будут нагибать? Конечно. Сейчас меня больше волнует вопрос, что делать с Василисой? Организовать домашнюю тюрьму на неопределённый срок? Ну допустим. Где гарантии, что до неё не доберутся? Их нет. Кидаю взгляд на девушку. Что же ты такая красивая, зараза? Как я буду спать с тобой в одном доме? Безумно хочу. Всю. Хочу посадить к себе на колени, врезаться языком в рот и затерзать сочные губы со смазанным блеском. Отрицать очевидное глупо. Я просто зависаю на тонкой шее, ключицах, аккуратной груди, которая вздымается рывками, натягивая пуговицы на платье. Сколько мужчин касалось тебя? Что ты им позволяла? Да ну нафиг! Ревность распаляет желание проверить, но куда уж сильнее пугать девочку! Что-то ты совсем потёк, Ярый. Чем тогда лучше всех остальных?

Самое хреновое, что придётся доверить её Гоше. Это его работа. И что-то мне подсказывает, что товарищ будет не против такой перспективы. Ощутимо бьюсь затылком о кожаный подголовник.

– Я могу спросить, куда еду? – Василиса резко поворачивает лицо ко мне.

– Можешь, – киваю ей.

– И куда?

– Ко мне домой.

Сглатывает.

– Надолго?

– Думаю, что да. Пока всё не успокоится.

Она как-то подозрительно спокойно кивает головой.

– Ярослав! – меня окликает водитель. – Гайцы на повороте. Останавливаться будем?

– Погоди, Валер.

Вижу, что один из патрульных движется к краю дороги, чтобы махнуть нам жезлом. Что не так? Я настораживаюсь. Быстро осматриваю местность. На перекрёстке по разным обочинам ещё две остановленных тачки. Манёвр напрягает. С одной стороны, может быть, случайность, а с другой…

– Ярый, на них броники!

– Газуй!

Машина резко дёргается, и Вася с криком падает лицом на кожаное сиденье как раз в тот момент, когда с её стороны по стеклу прилетает несколько пулевых ударов.

– Вы как, Ярый? – на панели голосом Михаила оживает рация.

– Всё в порядке! Разберётесь?

Подтягиваю трясущуюся девушку к себе. Носов… Больше некому! Сука!

– Уезжайте! – рычит брат.

Начинается…

– Тихо, тихо, – прижимаю к себе.

Василиса всхлипывает и лупит меня руками в полной истерике.

– Пожалуйста, не надо! Не трогай меня!

Вот теперь сорвало. Крепко перехватываю тонкие запястья и укладываю девушку на себя.

– Успокойся, машина бронирована, мы уже далеко, – но она меня не слышит. – Валера, вода есть?

– Нету! – отвечает, не отрываясь от дороги.

Нужно её как-то перезагрузить. Включить инстинкт самосохранения. Хватаю шёлковый воротник платья, рву пуговицы и накрываю руками грудь в тонком кружеве. Меня самого прошибает разрядом в двести двадцать! Идеальная… Ложится в ладонь. Твою ж мать! Дышу ей в затылок, а так хочется зарычать и пройтись зубами по кромке её ушка. Перекатываю под пальцами затвердевшие соски. Василиса вздрагивает, я чувствую, что истерика утихает, уступая место нервным вибрациям позвоночника.

– Я не дамся, – тихий хрип и следом глубокий вдох.

Отпустить! Как? Отдёргиваю руки и отталкиваю её от себя.

– Ты обольщаешься, девочка. Это была терапия. Не более.

Хлопает на меня пьяными глазами, запахивает платье и снова забивается в свой угол. Полная жесть! Меня самого трясёт от нервного возбуждения. Что же ты наделал, Королёв, мать твою?! Нахрена всё так усложнил?

За окном начинается территория закрытого посёлка. Можно расслабиться. По всему периметру дежурит охрана. Заезжаем во двор, тормозим, к машине спешат ребята.

– Что за?.. – Гоша видит следы пуль на стекле. – Бля, Ярый, я всё проверял.

– Всё в порядке, – хлопаю его по плечу, – этот хвост после прилип.

Следом за мной из машины выходит помятая Василиса, и Гоша зависает на ней глазами. Ну круто, блин!

– Девушку в дом, – киваю Валере, – на второй этаж.

– Покурим, Ярый? – Гоша недобро разглядывает разодранное платье Василисы.

Отходим в сторону.

– Ты же её не тронул? – с угрожающей интонацией. Сверлит меня взглядом, прикуривая сигарету.

– Если ты о внешнем виде, то это была вынужденная мера, – стараюсь говорить беспристрастно.

Но моего начальника охраны всё равно подрывает:

– Какого чёрта она здесь делает? Объяснишь?

– Сегодня ночью кто-то завалил Королёва. А Архипова проснулась богатой наследницей.

– Почему не жена? – Гоша втягивает в себя полсигареты за одну тягу и прикуривает от окурка вторую сигарету.

– Потому что есть завещание…

Телефон в кармане оживает.

– Миха? – отхожу от приятеля на несколько шагов. – Носова взяли?

– Нет! – мечет со злостью брат. – Его либо кто-то качественно прикрыл, либо уже заткнул. А у нас с тобой нарисовалась ещё одна проблема.

– И какая? – я уже ничему не удивлюсь сегодня.

– Князь в город пожаловал. И приглашает нас в гости.

– О… – не сдерживаюсь от сарказма. – Вороньё слетается. Назад подарки хочет?

– Вот прикажет он девку твою завалить, тогда и похохмишь!

Миша лютует и не выбирает выражений, хотя… Так ли уж он не прав?

Василиса

Больше всего на свете мне сейчас хочется проснуться и понять, что это был кошмар. Такой очень реалистичный дурной сон. Прядь волос падает на лицо, я касаюсь щеки, чтобы убрать волосы за ухо, и вздрагиваю от боли. Не сон. Зачем Владимир так поступил со мной? Ведь оставить всё имущество жене – это так логично. Зачем написал это чёртово завещание? Чего добивался? Ещё вчера он был для меня воплощением защиты и надёжности, а сегодня его больше нет, и я должна сказать «спасибо» за свою жизнь человеку, которого боюсь. Я их всех боюсь. Разве ЭТО жизнь? Затаиться в чужом доме, бросить институт и ждать, пока тебя все забудут? Можно рискнуть и попробовать убежать. Но что-то подсказывает мне, что Ярослав сказал правду. И в ближайшее время только рядом с ним я буду в относительной безопасности. А если говорить точнее – в полной зависимости от его воли и благосклонности.

Несмотря на то, что я хочу верить в их непричастность к смерти Владимира, полностью быть уверенной не могу. Мотив есть самый прямой. Меня очень пугает, что я не испытываю отвращения, когда Ярослав меня касается. Скорее, наоборот, мне хорошо в его руках. И я чувствую, что ему нравится меня трогать, даже если потом он без сожаления отступает, пытаясь указать место. Мужчинам вообще проще думать, что женщина легкодоступна, что они не делают ничего необычного для неё, позволяя себе откровенные вольности.

В доме тишина. Я лежу на кровати с закрытыми глазами и не имею ни малейшего желания шевелиться. По-хорошему – нужно умыться, привести себя в порядок и попытаться поговорить с Ярославом. Мне хочется поскорее подписать все документы. Ведь он наверняка ждёт от меня того же, что и все – отказа от наследства в свою пользу, а оставляя в живых – рискует. Что же в этой земле такого?

Вопросы кружатся в голове нестройным роем, не давая нырнуть в спасительный сон. Неожиданно дверь в комнату открывается, и я слышу звон посуды. Серьёзно? Ужин в постель – это слишком роскошно для узницы. По запаху одеколона понимаю, что еду принёс сам Ярослав. Поднос ставится на тумбочку возле кровати. Чувствую спиной, что мужчина, не отрывая от меня взгляда, берёт стул, ставит его совсем рядом и садится.

– Я знаю, что ты не спишь, Вася, – он делает паузу, ожидая моей реакции. – Поешь, а потом мы поговорим.

– Я не голодна, – отвечаю, не поворачиваясь. Слышу шумный выдох Ярослава, а сама холодею от страха. Зачем я его злю? На что нарываюсь?

– Хочу, чтобы ты сейчас включила голову и постаралась оценить степень моего желания общаться нормально. Не создавая лишнего стресса для себя и не теряя моего времени, – его голос приобретает оттенки командирской стали. – Я не собираюсь тебя уговаривать. Просто начну применять более неприятные методы достижения результата.

– Убьёшь меня? – резко разворачиваюсь к нему, подтягиваю под себя ноги и сажусь на подушку. – Так ты просто дай мне ручку и покажи, где подписать. Да не теряй времени. Зачем ещё и еду притащил? Все, кто меня любит, давно уже там меня ждут, – в горле начинает першить, глаза перестают видеть от подкативших слёз. Пожалуйста! Да, да! Заберите меня! Почему все бросили? – Я не собираюсь отрабатывать твоё великодушие!

Стараюсь убить Ярослава презрительным взглядом. Но в ответ вижу лишь лёгкое раздражение.

– Тебе, – он наклоняет корпус вперёд и теперь легко может дотянуться до меня руками, – очень повезло, что ты – непуганая дура – сейчас говоришь именно со мной. Чтобы добиться чего-то от женщины, никто не приставляет к её голове ствол. Ей делают больно морально или физически. И поверь мне, лучше быть мёртвой куклой, чем живой и поломанной.

От его тихого, почти вкрадчивого голоса по спине и рукам бегут крупные мурашки. Слёзы высыхают. Он не угрожает, он констатирует факт. Чем могло бы обернуться для меня неуместное желание показать характер.

– Почему ты помогаешь мне? – спрашиваю шёпотом, тону в его вспыхивающих в сумерках комнаты карих глазах и абсурдно думаю о том, что они красивые. Даже когда заставляют кровь застывать в венах, а сердце – стучать быстрее.

– Потому что не люблю случайных жертв, – суёт мне в руки поднос. – Ешь, я сказал.

На подносе тарелка с пловом и стакан сока. Выглядит достаточно аппетитно, пахнет тоже. Хочу выпрямить ноги, чтобы сесть поудобнее и действительно поесть. Но неожиданно икру пронзает тысяча острых игл. Аааа! Прикусываю щёку изнутри, чтобы реально не закричать. Судорога. У меня бывает. Я неловко вскидываю руки, чтобы обхватить больное место пальцами и совсем забываю о подносе. Он со звоном опрокидывается на пол. Сок выплёскивается Ярославу на джинсы, и стакан падает на пол. Разбивается. С ужасом поднимаю глаза от осколков на мужчину. Замечаю, как часто вздуваются его ноздри, как плотно стиснуты зубы, как он смотрит на меня, не мигая.

– Ты… – проглатывает слова и со свистом выдыхает, резко вставая на ноги.

Я сжимаюсь и закрываю от ужаса глаза, игнорируя ослабевшую боль в ноге. Хочется закричать, что я не специально, но язык словно прирос.

– Подписывай живо.

Что-то лёгкое падает на кровать. Открываю глаза и вижу папку с документами.

– Ты в состоянии сделать четыре росчерка, – цедит сквозь зубы Ярослав и протягивает мне ручку. – Подпись на каждой странице.

Беру её в свои дрожащие пальцы и кладу документы на колени. Руки не слушаются, стараюсь делать штрихи ровными, но буквы всё равно косые. Ставлю последнюю подпись, и Ярослав выдирает предметы из моих рук.

– Похоже, что я сильно переоценил возможности твоего мозга, – смеряет меня ледяным взглядом. – Мне надо уехать, а тебе – ещё подумать над своим поведением. По всем вопросам можешь обращаться к Георгию.

Снова хруст битого стекла под его ботинком и хлопок двери.

Он меня не тронул! Мог, имел право – и не тронул…

Ярослав

– И всё-таки, молодёжь, – седой мужчина наклонятся над бильярдным столом, прицеливается, делает точный удар, загоняя в лузу сразу два шара, и задумчиво продолжает, – удивительное сейчас время. Возможностей.

Миша внимательно следит за нашей игрой, сидя в кожаном кресле, и пьёт коньяк. Князь признаёт только его и другого алкоголя в своём доме не держит.

– В моём положении даже жену было иметь не положено. Детей мне своих пришлось припрятать.

Разговор складывается нетипичный. Обычно Князь любит получать ответы на свои вопросы. А сегодня – как на исповеди. Брат хмурит брови и крутит в руках бокал – он очень не любит, когда неясен расклад.

– Не знал, что у тебя, Фёдор Петрович, дети есть, – обхожу стол по кругу и тоже бью. Шар проходит рикошетом.

– Так случилось, Ярослав, так случилось. И вышли так себе… – Князь задумчиво натирает мелом конец кия. – Сын Павел покинул мир вовремя.

Я замираю, а Миша заметно подаётся вперёд.

– Ну да, как говорится, от осинки… – целится и в этот раз мажет мимо лузы. – Так вот… Первый раз он по малолетке присел. Когда вышел, я ему бизнес подарил. Тот самый завод ваш. Думал, что опомнится, может, даже женится, – Фёдор Петрович подходит к столу рядом с Михаилом, берёт свой бокал и опрокидывает в себя залпом, даже не поморщившись. – Но он играть начал. Да не с кем-нибудь, а с самим Королёвым. Справедливый мужик Владимир был.

Миша на автомате наполняет Князю пустой бокал.

– Ну давайте за него, что ли. Ещё налей, – кивает брату на мой бокал.

Я подхожу к столу, и мы молча выпиваем.

– Спустил Павел всё к чертям, – завершает мысль и выдыхает.

– Так получается, что бизнес ты отцу вернул? – задаю вопрос «в лоб», а Князь усмехается.

– Нет, конечно. Он был безнадёжен. Уже через полгода снова сел. Я только сам завод назад выкупил, а земля осталась в руках Королёва. Иначе Павел построил бы там ещё один блядушник. А ты – молодец, – Федор Петрович обращается к Мише. – Я думал, что по стопам отца пойдёшь. Но когда ты за полгода переквалифицировал проституток в менеджеров и прачек… Понял, что ошибся. Всем Павел мешал, на дно своё тянул…

– На тебе отец? – Мише важен ответ. Он – единственный, кто так и не поверил в версию с инфарктом.

– Время ему пришло, – Князь отвечает брату, смотря прямо в глаза. – А сегодня днём ко мне Настасья Ивановна жаловаться прибегала, – резко переводит он тему. – Говорит, что не по справедливости Владимир наследство отписал. Любовнице молодой вместо законной жены.

От этих слов все мои внутренности скручивает, и я начинаю дышать чаще.

– А ты, – Фёдор Петрович опускается в кресло и внимательно сканирует каждую мою реакцию, – значит, решил защитить девушку, – берёт в руку свой бокал, крутит в нём жидкость и делает глоток. – Так дела не делаются, Ярослав.

– Земля уже принадлежит нам, – говорю с нажимом, а Князь вальяжно откидывается на спинку кресла. – И девушка пока под моим контролем побудет. Если бы кто-то Владимира не завалил, мы бы сегодня выкупили гектары, – облокотившись спиной на край бильярдного стола, складываю на груди руки. – Ты, Фёдор Петрович, можешь получше нашего ответ знать. Может быть, Владимиру тоже «время пришло»?

Мы скрещиваем с ним взгляды и давим друг друга. Дед и внук.

– Я не при делах, – Князь даже вскидывает ладони вверх. – Мои люди работают. Мотив ищут личный. Заказняк-снайпер бы «снял», а здесь… «со вкусом», в лобешник.

– Мы услышали тебя, – брат встаёт из кресла и с небольшой заминкой подаёт руку хозяину дома. – Спасибо за откровение.

– Работай, Михаил, и не нарывайся сильно. Я не вечен, – жмёт протянутую ладонь. – А ты, Ярослав, если девочка дорога, женись. И по нашим законам её закроешь, и по мирским. Иначе – тебя могут переиграть.

– Я подумаю, – мне хочется оставить эту мысль без ответа, засунуть её поглубже и никогда не доставать. Потому что она мне охренеть как нравится.

– Может, доиграем? – Князь кивает в сторону бильярдного стола. – Рисунок красивый.

– Надо ехать, Фёдор Петрович…

– Тогда на связи, – протягивает мне руку.

Жму её на автомате и выхожу из комнаты вслед за братом. Мои мысли дома. Нервно проверяю телефон – звонков от Гоши не было. Значит, там всё в порядке. Несмотря на всю свою злость из-за выходки Василисы, я признаю, что держится девушка достойно. А видел я в своей жизни разное.

– Ярый, ведь Фёдор Петрович прав, – усмехается брат. – Готов чужую бабу в паспорт вписать?

– Помолчи… – единственное, что я могу сейчас ответить на провокацию Михаила.

Меня раздирает. Право взять её манит, и мне уже почти наплевать на то, кто был «до». Но это значит – сломать девочке жизнь навсегда, лишить выбора. А отпустить её не получится. Да и какой мужик захочет отпускать «своё»? Это насилие. Оно бывает разное. И психологическое бывает гораздо больнее физики. Я хочу её отпустить. Не смогу смотреть на затаившееся в глубине глаз отвращение или страх. Тем более, не хочу, чтобы она думала, что платит мне за что-то долг. Это ещё хуже.

Оставшуюся дорогу проезжаем, думая каждый о своём. Мой дом первый. Он новый. Брат остался жить в отцовском. Киваю Мише на прощание, выхожу из машины и захлопываю дверь. Нам с ним сегодня есть, о чём помолчать. Только сейчас на свежем воздухе замечаю, что пьян. Несильно, но ощутимо. В темноте веранды вижу огонёк сигареты. Гоша. Подхожу и приваливаюсь к брусу.

– Угостишь?

– Ты же бросил? – бровь дёргается вверх. – Как съездили? – достаёт из пачки сигарету и подаёт мне.

Я отмечаю лёгкий тремор его пальцев.

– Нормально… – прикуриваю от его сигареты. Это привычка, даже если есть зажигалка. – Как Василиса?

– Не выходила. Свет не включала. Я один раз проверить заходил, пакеты с одеждой оставил. Спала, – друг со злостью откидывает в сторону бычок. – Сука Королёв. Даже после смерти нагадил. Уговор был, Ярый, что никто к ней не подходит! – Гошу снова подрывает.

Мне не нравится его резкость.

– Это – форс-мажор! – я повышаю голос. А в голове красной лампочкой мигает мысль, что когда-нибудь Василису будет обнимать другой мужик.

– Давай её увезём. Другой паспорт, страна. Я с ней уеду, – друг уже стоит передо мной в полный рост и сверлит горящими глазами.

Это же выход. Нет? НЕТ! И я озвучиваю решение вслух…

– Вася станет моей женой…

В глазах Гоши ядерный взрыв. Он делает шаг ко мне, сгребает в кулаки воротник поло. Одно движение – и это удушающий. Отрываю от себя его руки.

– А у неё ты спросил? – едко интересуется и сплёвывает в сторону. – Или заставишь? – усмехается, стараясь ударить больнее. – У тебя больше не звенят в ушах их крики?

– Уйди нахер! – выдыхаю ему в лицо.

– А то что? – Гоша нарывается, я вижу, как у него припекает.

– Домой езжай. Я. Сказал, – отворачиваюсь от него и иду в дом. – Рабочий день завтра в десять.

В спину мат и глухие удары. Имеет право.

Не включая на кухне свет, нахожу в холодильнике бутылку водки. Запрокидываю голову назад и делаю несколько глотков прямо из горла. Обжигает. Часто дышу. Стоп! Так дальше нельзя. В доме девушка, и случайные пьяные выходки не добавят мне перед ней бонусных очков. Неожиданно за спиной слышится шорох, зажигается верхний свет, и раздаётся женский испуганный вскрик. В дверном проёме я вижу растерянную, уже готовую сбежать Василису.

– Проголодалась всё-таки? – стараюсь говорить мягко, чтобы не спугнуть.

Девушка замирает в нерешительности, прикусывает белыми аккуратными зубками нижнюю губу, опускает голову и кивает. Она переоделась в купленные вещи – первое, что нашли парни в ближайшем магазине. Костюм ей велик. Футболка с широким горлом оголила плечо, а короткие хлопковые шорты почти не видны под её краем. Стоит босая, переминаясь. Моя нетрезвая воля плавится. Мысленно я уже спускаю бесформенную тряпку с её плеч и зацеловываю их. Потом шею и эти покусанные губы, которые сейчас робко подрагивают. Они что-то мне говорят. Пытаюсь уловить смысл слов.

– … в комнате с подносом случайно вышло. У меня просто ногу свело. Я убрала всё, – проговаривает поток мыслей скороговоркой и ждёт моей реакции.

– Ты умеешь готовить? – прислоняюсь спиной к холодильнику, используя его в качестве якоря. Потому что мне до безумия хочется сократить расстояние между нами. Руки чешутся подхватить её под бёдра, посадить на стол и утолить совершенно другой голод.

– Вполне, – она смущается. – Что-то простое. Ну там макароны, сосиски, суп. Курицу запечь.

– Сделай нам бутерброды и чай, – сажусь на самый дальний от неё стул, наблюдая, как Василиса делает несколько шажков внутрь кухни. – Ветчина в холодильнике, хлеб в шкафчике. Ты можешь брать всё, что тебе потребуется.

Василиса

Кухня была красивой, большой, с окном на улицу, как в американских сериалах, но воздуха всё равно не хватало. Ярослав давяще заполнял собой пространство как газ. Разреженный, сдувающий лёгкие, он грозил полноценной гипоксией, не давая сделать глубокий вдох без головокружения. В эту минуту Ярослав стал полноправным центром Вселенной. Каждый шаг под его пристальным взглядом был равен подъёму в гору.

Зачем я спускалась? Совершенно не уверена, что смогу проглотить что-то, кроме чая, несмотря на то, что почти сутки ничего не ела. Сбежать от этого мужчины в темноту спальни было бы сейчас лучшим решением, но я не могла. Внешне Ярослав выглядел спокойным, даже приветливым, но глаза… В них можно было утонуть. Блестящие зрачки догоняли размером радужку – то ли пьяные, то ли под кайфом. Я часто видела такие у ребят из компании Алана. Сама же всегда чётко следовала правилу безопасности – не пила алкоголь в большой компании и ни разу не пробовала ничего серьёзнее сигарет. Да и с табаком мы не подружились. Это было баловство, чтобы позлить сначала брата, а потом парней. Но иногда мне нравилось чувствовать, как горячий дым обжигает связки, как голос становится от этого ниже, сексуальнее, расширяя диапазон и позволяя исполнять песни в оригинальном регистре. Ко всем сумбурным ощущениям примешивалось ещё одно – стыд. Мне было неловко надевать купленную чужими людьми одежду, крадучись спускаться на чужую кухню, чтобы незаметно что-то взять из холодильника. Сейчас я стояла, пойманная на месте преступления, и просто кусала губы.

– Ты умеешь готовить? – Ярослав прислоняется спиной к холодильнику и изучающе ждёт ответа.

– Вполне, – краснею и облизываю губы. – Что-то простое. Ну там макароны, сосиски, суп. Курицу запечь.

– Сделай нам бутерброды и чай.

Почему любые слова в его исполнении звучат как приказ? Он садится на самый дальний стул и, вздёрнув бровь, наблюдает за моей паникой.

– Ветчина в холодильнике, хлеб в шкафчике. Ты можешь брать всё, что тебе потребуется.

Коленки трясутся, руки тоже. Что это за странная игра в гостеприимство? Или меня только что тонко определили на место прислуги? Честно говоря, находиться в доме в этой роли мне было бы гораздо проще. Готовить, когда твою еду кто-то ест – приятно, а мыть полы и вытирать пыль – совершенно незазорно. Трудиться я умею. За хозяйку была с раннего детства.

Нож дрожит и уже второй раз соскальзывает с кожицы ветчины. Не хватает ещё отрезать себе палец. На несколько секунд зависаю, делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, дорезаю ветчину неровными кусками и раскладываю на хлеб. Добавляю сверху сыр и свежий помидор. Благодаря маскировке мой кулинарный дебют выглядит не так убого, как вначале. Не поднимая глаз, ставлю тарелку на стол и возвращаюсь к шкафам в поисках чая. Россыпь или пакетики? Простой выбор ставит в тупик и заставляет робко взглянуть на Ярослава.

– Я… – нарушаю молчание и сглатываю, – не знаю, какой ты пьёшь чай, – держу в каждой руке по упаковке.

– Порционный быстрее, – говорит хриплым голосом и кивает на мою правую руку.

Быстро отворачиваюсь, достаю пирамидки, кладу в кружки и заливаю кипятком. Сейчас нужно взять чашки и сесть с Ярославом за один стол. А я не могу сделать этот последний шаг, это уже выше моих сил. Пальцы скользят по горячей керамике и стискивают столешницу. Напряжение трудного дня и жалость к себе накрывают меня, словно цунами, оглушая и вырывая из реальности на несколько секунд. Крупная слеза скатывается по щеке, падает в кружку и пропадает на поверхности чая.

Меня обволакивает горячим дыханием, смешанным с запахом крепкого спиртного. Я не заметила, как Ярослав оказался за спиной, а его руки осторожно сжали мои плечи.

– Я сладкий люблю, – негромко на ухо, чуть с усмешкой и так нежно, что я подчиняюсь его обволакивающему голосу, позволяю прижать себя спиной к широкой груди и ненавижу эту накатившую слабость.

Ярослав

– Не надо, – она дрожит в моих руках, но не пытается убежать. – Ты пьян. Пожалуйста, – голос срывается.

Только не страх! Нет!

– Ну что ты, что ты… – сильнее прижимаю к себе. Зарываюсь в шёлковую макушку носом и дышу, заполняя разум её сладким запахом. Это земляника, какое-то простое мыло… – Моя красивая девочка… Никогда тебя не обижу. Не трону, – глажу, шепчу пьяно, целую волосы, и меня клинит. Решение сделать её своей женой кажется единственно верным. – Вася… – разворачиваю лицом к себе, касаюсь пальцами нежной щёчки и заставляю посмотреть в глаза. – Васенька… Я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь?

Она захлопывает глаза, разрывая со мной контакт. Нет? Я практически трезвею от мысли, что её ответ окажется отрицательным.

– Ты не имеешь права у меня спрашивать, – она вся сжимается и отвечает почти зло.

– Любишь кого-то? – эту мысль невозможно принять, но она вырывается неосознанно и заставляет внутренности сжаться в ожидании удара.

Вася отрицательно качает головой и распахивает глаза.

– Вся моя боль сейчас связана с тобой. Я не могу распознать оттенки остальных эмоций.

Меня отпускает от её слов с чувством, похожим на временную анестезию.

– Знала бы ты, как тяжело было отказаться от тебя, – перехватываю рукой её кулачки на своих плечах и целую.

Если бы мне кто-то ещё год назад сказал, что я буду сходить с ума, целуя женские руки, я бы рассмеялся в лицо. А её бы всю зацеловал.

Приближаюсь к вкусным губам…

– Вася… – дышу её выдохами. Ну пожалуйста, чуть-чуть взаимности…

– Где же ты тогда был?! – её тихая горечь выводит из сладкого коматоза. – Где? – её трясёт по-настоящему. Отталкивает меня с силой, а голос срывается в фальцет: – Когда мы с той девочкой, Машей, кажется, самолёт с «грузом двести» встречали? А её рвало на поле постоянно! Она как увидела короба цинковые, так на колени и грохнулась. Я никогда… НИКОГДА не видела, чтобы люди так кричали! Знаешь, как мне зарыдать хотелось? Но я не могла! Иначе она бы рядом с ними легла! Смогла, только когда девочку в скорую запихнули!

Аааа! Меня оглушает её болью. Ей плохо, к себе не подпускает – просто отмораживает взглядом. А мне снова на разрыв сердца жаль, что это не я. Презрением сносит… Да готов был хоть два раза за каждого! Не разбираясь, зачем и почему! Говори! Кричи! Не знаешь же ничего!

– Ты знаешь, где сейчас Маша? – хватаю Васю за руку, фиксируя перед собой.

– В гинекологию её тогда увезли. Когда я позвонила спросить о самочувствии, медсестра ответила, что пациентка родных не имеет, и запретила любые справки о здоровье. Вроде как ребёнок там… был…

Это очень плохо! Бляяяя!

Голос Васи затухает, и я решаюсь притянуть её к себе.

– Мы не ходячие даже были, Вась… – вздох судорожный. Пожалуйста, верь мне… – После операций… А пока в больничке валялся, отец погиб. Мы тогда с Гошей решили, что нельзя к вам приближаться, не знали, где рванут последствия. Миша носом землю рыл, был уверен, что заказняк… Даже деньги пришлось не напрямую.

– Ты мне всё расскажешь? – взгляд прямо в глаза.

– Не нужно тебе это, Вася…

– Нужно, – упрямо вздёргивает подбородок.

О, Господи! Надо подобрать слова, чтобы не вынести её этой реальностью.

– Я расскажу, Вась… Только давай сначала поедим.

Мне и самому нужно собраться. Человеческий мозг избирателен. Он стремится забыть плохое, вылечить психику.

– Поедим? – она смотрит на меня, как на психически невменяемого.

– Да, – отвечаю твёрже. – Чай, один бутерброд – и мы поговорим.

Ярослав

Год назад… (Архип – брат Васи, Ярый, Гоша – начальник безопасности Ярого, Вадим – парень Маши)

– Торчим здесь пятые сутки как идиоты, – Гоша раздражённо ворочается на узкой кровати, застеленной чем-то наподобие матраса с флисовым одеялом. – Чешется всё, трусы к заду приросли, а у кроссовок совсем подошва отъехала. Ярый!

– Ммм? – отвечаю, сбрасывая карты в отбой. Мы с Архипом режемся уже в сотый кон «дурака».

– Мне местный один кроссовки свои купить предлагал. Дай сгоняю! – Гоша садится и свешивает ноги.

– Нееет… – тяну в ответ, раздумывая, чем отбить короля: тузом или козырем. – Я предупреждал тебя об обуви? Говорил в берцах лететь?

– Ноги у меня в них потеют, – Гоша натягивает драные «коламбии» и светит пальцами в дырах, – и капец, как в них жарко…

– Гош, задрал ныть, сосредоточиться мешаешь! Сейчас же не потеют! – одёргивает друга Вадос и снова зависает глазами в телефоне.

– Опять, Пушкин, стихи Маше пишешь? – ржёт над Вадимом Архип и смотрит, как я сгребаю даму с вальтом. – На тебе, Ярый, – подкидывает ещё одну даму, кладёт на стол оставшиеся две карты и ржёт, показывая мне две «шестёрки»: – А это на погоны.

– Ну я типа осознал всё, – Гоша подходит к нам ближе. – Что мне теперь? С голыми пятками ходить?

– Потерпишь, – собираю карты в коробку и поднимаю на друга глаза: – Приказы не обсуждаются. Сегодня должны полицейские прилететь. Мы свалим сразу же на их «вертушках».

– Они ещё вчера должны были прилететь. А если сегодня снова нет? – Вадим отрывается от экрана телефона и переводит взгляд на меня. – Сопровождение на нас повесят? А если в горы подниматься, то он босой.

– Значит, будем сопровождать. Нахождение здесь – дело сугубо добровольное, если кто забыл. Не учебка, – припечатываю кулаком по столу. – Поехали… за кроссовками твоими, – киваю Гоше, – заодно осмотримся. Архип, не вздумай снова с собой шоколад нести! Не прикармливай пацана.

– Перестань, Ярый! Жалко… Ему всего четыре…

– Отставить! – говорю чуть громче, чем положено. – Ты мальчишку опасности подвергаешь! Если кто подумает, что он тебе дорог…

– Согласен… – вздыхает Архип и вытаскивает из внутреннего кармана плитку.

– Давай за руль, – отдаю ключи Гоше, а сам сажусь рядом с водительским.

Я понимаю, что пацаны имеют право на нервы. Мы уже пять дней вчетвером охраняем местных жителей и часть важной дороги, которая ведёт к пограничным блокпостам. Живём в контейнере как в консервной банке. За день металл нагревается так, что нечем дышать, поэтому заснуть на жалком подобии полки из поезда получается только после пяти утра. Песочная пыль засыхает в носу и хрустит на зубах. Глаза часто слезятся. Это хорошо, значит, не схватим конъюнктивит. Запасов питьевой воды хватит ещё на три дня. Дальше придётся покупать. О том, чтобы помыться, речь не идёт. Так, только умыть лицо и руки. Условия жизни у местных – тех, кто не успел уехать – адовые. Это, блин, не картинка на экране телевизора, а реальная война. Страх, голод, разруха, мародёрство, антисанитария. Торчащие из стен арматуры и развешанное на них серое застиранное бельё. Некоторые старики ещё помнят русский. С ними можно перекинуться парой слов, рассказывают интересно. Молодёжь и дети уже только на своём.