Текст книги "Подмастерье Элвин"
Автор книги: Орсон Кард
Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Как только ее крышка дотронулась до его шеи, он сразу почувствовал, что находится внутри коробочки. Не то чтобы он обладал каким-то там даром, нет, здесь крылось нечто совсем иное: каким-то образом он ощутил, что рядом с ним находится частичка Элвина. Пегги увидела, как в уме у него возникло лицо Элвина, и священник воспылал такой ненавистью, которой Пегги никогда не наблюдала ни в одном человеке. Вот тут-то она и поняла, что человек этот не просто священник. Это преподобный Филадельфия Троуэр, который некогда служил проповедником в Церкви Вигора. Преподобный Троуэр, который однажды пытался убить Элвина и убил бы, если б ему не помешали.
Элвин-младший куда больше пугал Троуэра, чем женский поцелуй. Теперь беда заключалась в том, что перепуганный насмерть священник начал подумывать, а не уехать ли прямо сейчас, не сбежать ли поскорей из этой гостиницы. Но, решив уехать, он спустится вниз и увидит то, что ему никак нельзя видеть. Это случалось очень часто – Пегги пыталась помешать произойти чему-то плохому, но выходило еще хуже, и она потом не раз жалела о своем вмешательстве. Как же она не узнала Троуэра? Ведь она столько раз видела его глазами Элвина… Правда, за последний год священник очень изменился – похудел, осунулся, постарел. Кроме того, она никак не ожидала увидеть его здесь. Но что сделано, то сделано, и ничего не изменишь. Стало быть, надо каким-то образом удержать его в комнате.
Открыв дверь, она шагнула за порог и, пристально поглядев священнику в глаза, сказала:
– Он здесь родился.
– Кто? – спросил священник.
Лицо его побелело, словно он узрел самого дьявола. Он сразу понял, кого она имеет в виду.
– И он возвращается. Сейчас он идет сюда. Тебе ничего не угрожает, но этой ночью ты должен оставаться в своей комнате, а с первым лучом солнца уезжай отсюда.
– Я не… я не знаю, о ком вы говорите.
Неужели он думает, что сможет обмануть светлячка? Хотя, возможно, он не знает, кто она такая… Нет, знает, знает, просто он не верит ни в светлячков, ни в обереги, ни в скрытые дары, ни во что подобное. Он человек науки и высшей религии. Дурак набитый. Придется ему доказать, что его страхи оправданы. Она хорошо знала Троуэра и все его тайны видела насквозь.
– Некогда ножом для рубки мяса ты пытался убить Элвина-младшего, – произнесла она.
Этого ему вполне хватило. Он грохнулся на колени.
– Я не боюсь смерти, – простонал он. И принялся бормотать молитву Господу.
– Молись хоть всю ночь, – продолжала она, – но из комнаты не высовывайся.
Затем она вышла и притворила за собой дверь. Уже спускаясь по лестнице, она услышала звук торопливо задвигаемого засова. У Пегги даже не было времени, чтобы посмотреть, не причинила ли она ему незаслуженных страданий – ведь в сердце своем он не был убийцей. Пегги сейчас больше заботила девочка-беглянка, которой нужно было помочь. Сможет ли сорочка передать ей силы Элвина? Слишком много времени отнял у нее этот священник. Слишком много драгоценных вздохов умирающей девочки.
Похоже, она еще дышит? Да, дышит… Или нет? Малыш мирно сопел рядом с ней, но грудь девочки не двигалась, грудка младенца и то выше поднималась, тогда как губы матери застыли. Однако огонь ее сердца еще пылал! Пегги это сразу увидела, он ведь так ярко горел, очень сильное сердце было у этой девочки. Поэтому Пегги торопливо откинула крышку шкатулки, вытащила кусочек сорочки и торопливо растерла сухой уголок между пальцами, шепча:
– Живи, набирайся сил.
Она пыталась сделать то же, что и Элвин. Исцеляя человека, он находил маленькие разрывы, ранки в теле и заживлял их. Сколько раз она наблюдала за тем, как он это делает! Но у нее ничего не получалось. Это было чуждо ей, у нее не было видения, которым обладал Элвин, однако она все-таки почувствовала, как из тела девочки утекает жизнь, как останавливается сердце, как в последнем вздохе опускаются легкие, как свет уходит из широко открытых глаз. В конце концов сердце ее яростно вспыхнуло, словно падающая звезда, огонек его внезапно разгорелся и тут же погас…
«Опоздала. Если б я не остановилась в коридоре, если б мне не пришлось разбираться с этим священником…»
Но нет, она не могла винить себя, она все равно не сумела бы спасти девочке жизнь. Слишком поздно… Тело девочки умирало. Будь здесь сам Элвин, даже он ничего не смог бы поделать. Это был всего лишь лучик робкой надежды. Надежда была столь ничтожна, что Пегги не смогла найти ни единой тропки, на которой ее желаниям суждено было сбыться. Поэтому она не стала предаваться безудержному горю, уподобляясь остальным людям, не стала бесконечно винить себя и терзать, ведь она сделала все, что возможно, надеясь на то, что никогда не могло произойти.
Когда девочка умерла, Пегги пришлось забрать у нее ребенка. Нельзя, чтобы малыш почувствовал, как рука его мамы становится все холоднее и холоднее. Пегги взяла его к себе на руки. Он заворочался, но продолжал спать безмятежным детским сном. «Твоя мама умерла, малыш-полукровка, но у тебя будут моя мама и мой папа. Их любви хватит с избытком; тебе не придется выжимать ее по капельке, как это происходит с некоторыми детьми. Тебе, малыш, эта любовь поможет. Твоя мама отдала жизнь, чтобы принести тебя сюда, – ты всегда будешь помнить об этом и вырастешь настоящим человеком».
«Вырастешь настоящим человеком, – услышала она собственный шепот. – Будешь очень необычным человеком, как и я».
Она приняла решение, даже не успев понять, что именно решила. Она чувствовала, как ее будущее внезапно изменилось, хотя еще не видела, что в нем поменялось.
Девочка-рабыня предчувствовала, что ее ждет, – вовсе не обязательно быть светлячком, чтобы догадаться, что тебя ожидает в будущем. Ее ждала ужасная жизнь, она должна была лишиться ребенка, ей предстояло быть рабыней до конца своих дней. Однако она увидела тусклый лучик надежды, поняла, что еще может спасти малыша, и после этого не колебалась ни секунды, ибо даже призрачная надежда стоит того, чтобы ради нее пожертвовать жизнью.
"А теперь взгляните на меня, – подумала Пегги. – Я вижу все тропки жизни Элвина и понимаю, что впереди меня ждет только отчаяние, – конечно, мои муки ни в какое сравнение не идут с тем, что ожидало девочку-рабыню, но от этого не легче. Однако передо мной все время мелькает ярким всполохом мое будущее счастье, я все же могу завоевать Элвина и добиться его любви, хоть путь этот весьма необычен. Неужели, увидев такое будущее, я уткнусь лицом в ладони и буду смотреть, как надежда умирает? Неужели я сдамся только потому, что не знаю, как добраться до своего счастья?
Это забитое дитя смогло сотворить свою надежду из воска, пепла, перьев, своего молока и слюны, значит, я тоже могу управлять своей жизнью. Где-то ведь скрывается та ниточка, которая приведет меня к счастью. Но даже если я и не найду эту ниточку, то хоть попытаюсь – это все же лучше, чем отчаяние, которое будет караулить меня за каждым углом, ежели я останусь. Даже если мне не придется стать частичкой Элвина, когда он повзрослеет, что ж, это не столь суровая цена, которую пришлось заплатить чернокожей девочке за свободу своего ребенка.
Так что к тому времени, как Элвин войдет в Хатрак, меня здесь не будет".
Вот каким было ее решение. Почему она не додумалась до этого раньше? Из всех людей, живущих в Хатраке, уж ей-то следовало знать, что всегда, всегда есть какой-то выход. Люди говорят, что отчаяние и беды сами приходят в жизнь, что у обыкновенного человека нет выбора, но эта девочка-беглянка доказала, что выйти из положения можно всегда, – ведь смерть тоже может стать прямой, ровной дорогой.
«И мне не придется добывать перья черного дрозда, чтоб улететь отсюда».
Пегги сидела на полу, качая ребенка. Ею овладела твердая решимость – завтра утром, незадолго до появления Элвина, она покинет город. Каждый раз, когда ее посещал страх того, что она собралась сделать, Пегги опускала глаза на лежащую рядом девочку, и сразу приходило успокоение, настоящее спокойствие. "Может быть, девочка-беглянка, моя жизнь закончится точно так же, как и твоя, может, я тоже умру в каком-нибудь незнакомом, чужом доме. Но уж лучше неведомое, чем будущее, которое, ненавидя всем сердцем, я безропотно принимаю.
Но сделаю ли я это? Хватит ли мне сил, когда наступит время и пути назад не будет?" Сунув пальцы в шкатулку, она дотронулась до сорочки и, увидев будущее Элвина, чуть не запела от радости, как птичка. Раньше тропки будущего предвещали их встречу, после которой Пегги ждала жизнь отчаяния и тоски. Но сейчас таких тропок осталось лишь несколько – в основном же она видела, как Элвин приходит в Хатрак, повсюду ищет девочку-светлячка и вдруг обнаруживает, что ее нет. Решение, которое она приняла сегодня ночью, изменило будущее, закрыв большинство дорожек, которые вели к горю и отчаянию.
Мама привела Берри раньше, чем отец успел выкопать могилу. Анга Берри была полной, коренастой женщиной с улыбчивыми морщинками на лице, которых было много больше, чем морщинок от горестей и бед, хотя последних тоже хватало. Пегги хорошо знала Ангу – эта женщина нравилась ей куда больше, чем большинство людей в Хатраке. Да, у нее был вспыльчивый характер, но в сердце ее жило сострадание, и Пегги вовсе не удивилась, когда Анга прямо с порога кинулась к тельцу девочки, подняла уже похолодевшую руку и прижала к груди. Слова, которые она бормотала при этом, очень походили на некую колыбельную, а голос ее был тихим, нежным и сочувствующим.
– Она умерла, – сказал Мок Берри. – Но, насколько я вижу, с ребенком все в порядке.
Пегги поднялась и показала малыша Моку. Особенно горячих чувств она к этому человеку не испытывала, не то что к его жене. Мок Берри относился к тому роду мужчин, которые могут до крови выпороть ребенка только потому, что тот сказал что-нибудь не так, сделал что-нибудь не этак. И страшнее всего то, что, наказывая сына или дочь, Мок Берри не испытывал никакого гнева. Он вообще ничего не испытывал, такое впечатление, ему все равно – он может причинить боль, а может отпустить с миром. Однако трудился он не покладая рук, и пусть семейство никак не могло покинуть порог нищеты, оно все же как-то существовало; и ни один человек из тех, кто знавал Мока Берри, не обращал внимания на всякие разговоры типа «нет такого черномазого, что не крадет, и нет такой черномазой, которую нельзя было бы зазвать на сеновал».
– Здоровый мальчик, – подтвердил Мок и повернулся к маме. – А когда он вырастет и станет большущим, здоровенным чернокожим, вы, мэм, по-прежнему будете называть его своим сыном? Или отправите спать в сарай, вместе со скотом?
Да, этот человек не намеревался ходить вокруг да около, сразу брал быка за рога.
– Закрой рот, Мок, – приказала его жена. – И дайте-ка мне малютку, мисс. Если б я знала, что скоро у нас объявится такая крошка, я б не отрывала младшенького от груди и молоко еще осталось бы. Два месяца назад я перестала давать сынишке грудь, с той поры от него одни беспокойства, но ты, малыш, не такой, совсем не такой.
Она что-то ласково забормотала над ним, как шептала над его матерью, но мальчик даже не проснулся.
– Я же сказала, я воспитаю его как родного сына, – сказала мама.
– Простите, конечно, мэм, но я ни разу не слышал, чтобы белая женщина так поступала, – пожал плечами Мок.
– Я сказала, значит, так и будет, – непреклонно произнесла мама.
Мок на секунду-другую задумался.
– Я вам верю, – наконец кивнул он. – По-моему, не было такого, чтобы вы нарушали данное вами слово, даже если слово это давали чернокожим. – Он ухмыльнулся. – Многие белые считают, что солгать черномазому – это вовсе не грех, это, мол, не ложь.
– Мы сделаем, как вы просите, – вмешалась Анга Берри. – Всем, кто будет спрашивать, я буду отвечать, что это мой мальчик и мы отдали его вам, потому что слишком бедны.
– Но не забывайте, что это все ложь, – предупредил Мок. – Вы не думайте, был бы это наш ребенок, мы бы никогда не отдали его. И не думайте, что моя жена, будучи замужем за мной, может позволить белому человеку обрюхатить ее.
Мама с минуту внимательно изучала лицо Мока, как бы оценивая стоящего перед ней человека.
– Мок Берри, надеюсь, ты как-нибудь заглянешь к нам на огонек, навестишь мальчика и тогда сам убедишься, что белая женщина может держать свое слово.
– Да, мэм, – расхохотался Мок, – могу поспорить, вы настоящий борец за права человека.
Тут в дом вошел папа, с головы до ног покрытый потом и грязью. Он пожал руку Берри, и ему рассказали о решении, к которому пришли. Он тоже пообещал воспитать мальчика как родного сына. Но он подумал также о том, что даже маме не пришло в голову – он поклялся Пегги, что мальчику не будет отдаваться предпочтения перед ней. Пегги согласно кивнула. Ей не хотелось ничего говорить, потому что каждое слово либо было бы лживо, либо выдало бы ее намерения; она-то прекрасно знала, что в ближайшем будущем ее путь и путь этого мальчика не пересекутся.
– Мы, пожалуй, пойдем, миссис Гестер, – сказала Анга, передавая малыша маме. – Вдруг кто-нибудь из моих увидит страшный сон и проснется, так что мне лучше быть поблизости, иначе крики вы даже здесь услышите.
– Может, стоит вызвать священника помолиться над ее могилкой? – предложил Мок.
Папа как-то не подумал об этом.
– Да, кстати, у нас же ночует один священник, – вспомнил он.
Но Пегги не дала этой мысли укрепиться у него в голове.
– Нет, – отрубила она как можно резче.
Папа взглянул на нее и понял, что сейчас она говорит как светлячок. Так что спорить бесполезно.
– Да, сегодня не получится. Мок, – согласно кивнул он. – Опасно.
Мама проводила Ангу Берри за порог.
– Может, мне надо знать что-нибудь особенное? – беспокойно спросила она напоследок. – Чернокожие дети чем-нибудь отличаются от белокожих?
– Очень отличаются, – подтвердила Анга. – Но этот малыш наполовину белый, так что заботьтесь как следует о белой половинке, а черная сама о себе как-нибудь позаботится.
– Кормить как обычно? Коровьим молоком из свиного пузыря? – продолжала расспрашивать мама.
– Вы лучше меня все знаете, – сказала Анга. – Всему, что мне известно, я научилась у вас, миссис Гестер. Как и прочие женщины в округе. Что ж вы меня-то спрашиваете? Мне спать давно пора…
Как только Берри ушли, папа поднял тельце девочки и унес из дома. Гробика, чтобы похоронить умершую, не было, но тело наверняка завалят камнями, иначе могилу разроют собаки.
– Легкая, как перышко, – удивился он, подняв ее. – Словно головешка от хорошо прогоревшего бревна.
И Пегги была вынуждена признать, что он абсолютно прав. Вот и все, что от нее осталось. Прах. Она сожгла себя изнутри.
Пока Пегги лазала на чердак и доставала колыбельку, мама возилась с малышом. На этот раз Пегги никого не разбудила, не спал разве что все тот же священник. О, он сидел за дверью глаз не сомкнув, но за порог теперь и носа не высунет. Мама и Пегги приготовили малышу постельку в родительской спальне и уложили ребенка спать.
– Да, а что за имя у крошки? Он теперь осиротел, но мы же должны его как-то называть, – вспомнила мама.
– Если у него и было имя, его мама ничего об этом не сказала, – ответила Пегги. – В ее племени женщина получала имя, когда выходила замуж, а мужчина – когда убивал свою первую добычу.
– Ужас какой, – всплеснула руками мама. – Это не по-христиански. Она ведь так и умерла некрещеной.
– Она была крещена, – возразила Пегги. – Об этом позаботилась жена владельца плантации, откуда она бежала, – у них там все чернокожие были крещены.
Лицо мамы помрачнело.
– Видно, она считала, что этого достаточно, чтобы сделать из человека доброго христианина. Ну ничего, я подыщу для тебя имя, малыш. – Она загадочно улыбнулась. – Пегги, как ты думаешь, как отреагирует наш папа, если я назову крошку Гораций Гестер-младший?
– Умрет на месте, – немедленно ответила Пегги.
– Вот и я тоже так считаю, – согласилась мама. – А я вовсе не жажду рано овдоветь. Так что назовем его… Пегги, я ничего не могу придумать. Как обычно зовут чернокожих? Или назвать его как самого обыкновенного мальчика?
– Я знаю только одно имя, которое бытует среди чернокожих. Отелло, – пожала плечами Пегги.
– Страшное какое-то имя, – испугалась мама. – Ты наверняка вычитала его в какой-нибудь из книжек Уитли Лекаринга.
Пегги не стала ничего говорить.
– Знаю, – встрепенулась мама. – Знаю, как мы его назовем. Будем звать его Кромвелем. Как звали лорда-протектора.
– Назови лучше его Артуром, в честь короля, – предложила Пегги.
Мама довольно хмыкнула и рассмеялась.
– А и правда, малыш. Артур Стюарт! А ежели королю придется не по духу твое имечко, пускай посылает на нас войска, но все равно я ничего не изменю. Пусть уж лучше его величество меняет свое имя.
Несмотря на то что Пегги легла в постель далеко за полночь, проснулась она ранним утром. Ее разбудил стук копыт – ей даже не пришлось подходить окну, она и так узнала огонек сердца уезжающего священника. «Езжай, Троуэр, – про себя сказала она. – Не ты последний сбежишь отсюда этим утром, спасаясь от одиннадцатилетнего мальчишки».
Вскочив с кровати, она выглянула в выходящее на север окно. Сквозь деревья виднелось расположенное на холме кладбище. Она попыталась отыскать вырытую прошлой ночью могилу, но, как ни всматривалась, не нашла и следа, а искать огонек сердца на кладбище бесполезно, так что и здесь ей не было помощи. Хотя Элвин сразу отыщет ту могилку – в этом она не сомневалась. Прибыв в Хатрак, первым делом он отправится на кладбище, потому что там похоронен его старший брат, юноша по имени Вигор, которого унесла река Хатрак и который пожертвовал жизнью, чтобы спасти мать за час до того, как она родила своего седьмого сына. И Вигор держался, цеплялся за жизнь, как река ни тянула его за собой, он держался до последнего, чтобы Элвин, появившись на свет, стал седьмым живым сыном. Пегги собственными глазами видела, как огонь сердца Вигора мигнул и погас сразу после того, как родился ребенок. Элвин, должно быть, слышал эту историю тысячу раз. Поэтому он прямиком отправится на кладбище, там он сможет заглянуть в землю и найти, что спрятано под ней. Он обнаружит таинственную могилу, на которой не стоит никакого имени и в которой покоится недавно умершее тело.
Пегги взяла шкатулку с сорочкой и сунула в котомку вместе с запасным платьем, нижней юбкой и еще не прочитанными книгами, которые недавно привез Уитли Лекаринг. То, что Пегги не хотела встречаться с Элвином, вовсе не означало, что она бросит мальчика на произвол судьбы. Сегодня ночью она снова дотронется до сорочки, может, не ночью, но утром точно, проникнет в его память и при помощи его чувств отыщет могилку безымянной чернокожей девочки.
Собрав небогатый скарб, она спустилась по лестнице.
Мама вытащила детскую кроватку на кухню и что-то напевала малышу, замешивая тесто и одновременно раскачивая ногой колыбельку, хотя Артур Стюарт крепко спал. Пегги оставила котомку за дверью, вошла в кухню и коснулась маминого плеча. Где-то в душе она надеялась, что мама будет ужасно терзаться и горевать, когда обнаружит, что Пегги сбежала из дому. Но это было не так. Ну да, сначала она, конечно, распалится, но потом, поуспокоившись, будет скучать по Пегги меньше, чем сама считает. Ее целиком и полностью поглотит забота о малыше, которая скроет беспокойство о дочери. Кроме того, мама знала, что Пегги сама может позаботиться о себе. Мама понимала, что Пегги водить за ручку не надо. Тогда как Артур Стюарт очень нуждался в своей новой маме.
Пегги не в первый раз видела в матери подобные чувства, поэтому нисколько не обиделась. Это был раз, наверное, сотый, так что она немножко попривыкла к такому равнодушию; она не обращала внимания на внешнюю сторону и смотрела прямо на причину, скрывающуюся за ней. Она любила маму за то, что та была намного лучше, чем большинство остальных людей, и прощала ей, что она больше не любит свою дочь.
– Я люблю тебя, мам, – прошептала Пегги.
– Я тоже люблю тебя, малышка, – ответила мама. Она даже не подняла глаз, даже не догадалась, что у Пегги на уме.
Папа спал. Всю ночь ему пришлось копать могилу, а ведь потом, положив туда тело девочки, он еще засыпал ее землей.
Пегги написала записку. Обычно она старалась писать правильно, вставляя множество лишних букв, так, как обычно пишут в книжках, но на этот раз нужно было, чтобы папа сам смог прочитать ее послание. Это означало, что писать надо было так, чтобы буквы четко складывались в звуки, если читать записку вслух.
«Я люблю вас папа и мама но мне нужно ухадить я знаю это очень плоха оставлять Хатрак без светлячка но я была сдесь светлячком шеснадцать лет. Я видила будущие и знаю што у меня будит все в парятке так што не беспокойтесь за меня».
Она вышла из двери гостиницы и остановилась на дороге. Не прошло и десяти минут, как появился доктор Уитли Лекаринг в своей коляске, направляющийся в далекую Филадельфию.
– Надеюсь, ты ждешь меня на дороге не затем, чтобы отдать Мильтона, которого я недавно дал тебе почитать? – улыбнулся Уитли Лекаринг.
Она улыбнулась в ответ и покачала головой:
– Нет, сэр, я просто хотела попросить вас подкинуть меня до Дикэйна. Хочу навестить одного человека, которого знавал мой отец, так что, если вы не возражаете против компании, я бы не стала тратить деньги зря и нанимать повозку.
Уитли Лекаринг на секунду засомневался. Но Пегги и так знала, что он возьмет ее с собой и не спросит ничего у родителей. Он относился к тому типу мужчин, которые считают, что девочка ничем не отличается от мальчика и может сама за себя постоять; кроме того, Пегги нравилась ему, он считал ее вроде своей племянницы. И помнил, что Пегги никогда не лжет, а значит, и у родителей разрешения спрашивать не надо.
Да она и не солгала ему, сказала чистую правду, как поступала всегда, когда говорила не все, что ей известно. Женщина, с которой у отца когда-то была любовь, женщина, которая до сих пор являлась ему во снах и мучила его, жила в Дикэйне – несколько лет назад она овдовела, но положенный период траура давно прошел, поэтому она не откажется от компаньонки. Пегги хорошо знала эту леди, поскольку давным-давно наблюдала за ней из Хатрака. «Когда я постучусь в двери ее дома, мне даже необязательно говорить, что я дочка Горация Гестера, – подумала Пегги. – Она и так меня примет, будет заботиться обо мне и помогать. Но, может быть, я все-таки скажу ей, кому прихожусь дочерью и каким образом узнала о ней. Я поведаю ей, что папа до сих пор с болью вспоминает те несколько дней любви, которые у них были».
Коляска, гремя колесами, перевалила через крытый мост, который одиннадцать лет назад, после того как река забрала старшего сына, построили отец Элвина и его братья. Под крышей моста свили гнезда разнообразные пташки. Их веселое, мелодичное чириканье громко отражалось от стен, так что у Пегги создалось впечатление, будто она очутилась в громадном оперном здании. В Камелоте, на юге, была опера. Может быть, в один прекрасный день она окажется там и услышит волшебные голоса певцов. Может, даже увидит самого короля, сидящего в ложе…
А может, и нет. Возможно, однажды Пегги удастся обнаружить тропку, которая приведет ее к исполнению этой маленькой и прекрасной мечты, но у нее будет слишком много других дел, ей некогда смотреть на всяких королей и слушать музыку австрийского двора в исполнении облаченных в кружева музыкантов из Вирджинии, играющих в камелотском оперном зале. Элвин куда важнее, чем эта напыщенность; ему обязательно нужно научиться владеть своей силой и понять, что с ней делать. И Пегги – часть жизни этого мальчика. Как-то незаметно она снова принялась мечтать об Элвине. А почему нет? Ведь ее мечты, как бы кратки и труднодоступны ни были, являлись отражением будущего, а для Пегги самым радостным и одновременно печальным будет тот день, когда она сможет коснуться этого юноши, который еще даже не мужчина, который ее никогда не видел.
Однако сейчас, сидя в коляске рядом с доктором Уитли Лекарингом, усилием воли она прогнала эти мысли, эти видения. «Что будет, то будет, – подумала она. – Если я найду нужную тропку, то найду, а нет, так нет. Сейчас, по крайней мере, я свободна. Всю жизнь я присматривала за родным Хатраком и строила планы вокруг этого маленького мальчика. Но что, если я до конца жизни так и останусь свободной? Что, если найду другое будущее, в котором Элвина не будет? Ведь это наиболее вероятный исход. Дайте мне немножко времени, и я забуду о мечтах, которыми когда-то терзалась, отыщу хорошую, ровную дорогу к мирной старости; мне уже не придется мучиться, сопутствуя Элвину на его извилистом пути».
Гарцующие лошади тянули коляску так быстро, что ветер вовсю играл волосами Пегги. Она закрыла глаза и представила себе, что летит, представила себя беглянкой, впервые в жизни вдохнувшей свободу.
«Пускай он сам, без меня, ищет путь к величию. А я заживу счастливой жизнью подальше от него. Пускай какая-нибудь другая женщина займет место рядом с ним, купаясь в лучах его славы. Пусть другая плачет и рыдает на его могиле».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?