Текст книги "Тень Гегемона"

Это помогло. Через день такого поведения к ней зашли и сделали еще один укол. На этот раз она проснулась на больничной кровати и в окно виднелось ясное северное небо. А рядом с кроватью сидел Динк Миекер.

– Привет, Динк!

– Привет, Петра. Ты здорово провела этих хмырей.

– Каждый помогает делу, чем может, – сказала она. – Кто еще?

– Ты из одиночки вышла последней. Они собрали всю команду с Эроса. Кроме, конечно, Эндера. И Боба.

– Он не в одиночке?

– Нет, они не скрывали, кто еще сидит в ящике. Ты устроила себе шикарный выход.

– А кто второй по длительности?

– Никто не следил. Мы все вылетели на первой неделе. Ты продержалась пять.

Значит, две с половиной недели прошло, пока Петра завела календарь.

– Потому что я дурная.

– Вернее сказать – упрямая.

– Знаешь, где мы?

– В России.

– Я имела в виду – где в России?

– Нам сказали, что далеко от всех границ.

– И какая тут обстановка?

– Очень толстые стены. Инструментов нет. Постоянное наблюдение. Даже отходы наших тел взвешивают. Я не шучу.

– И что они заставляют нас делать?

– Было что-то вроде Боевой школы в варианте для дебилов. Мы долго притворялись, пока наконец Муха Моло не выдержал, когда преподаватель цитировал какое-то самое глупое обобщение фон Клаузевица, и Муха продолжил цитату – абзац за абзацем, а мы все присоединились. Конечно, такой памяти, как у Мухи, ни у кого нет, но мы, в общем, дали им понять, что сами можем обучить их всем этим глупостям. Так что сейчас – просто военные игры.

– Опять? И ты думаешь, они нам потом опять поднесут, что игры были настоящими?

– Нет, на этот раз только планирование. Стратегия для России в войне с Туркменистаном. Россия и союз Туркменистана, Казахстана, Азербайджана и Турции. Война с США и Канадой. Война с бывшим блоком НАТО без Германии. Война с Германией. И так далее. Китай. Индия. И полные глупости – вроде войны с Бразилией и Перу, что вообще бессмысленно, но это, может быть, тесты нашей покорности или еще что-нибудь.

– И все это за пять недель?

– Три недели дурацких уроков и две недели военных игр. Когда мы составляем план, они, видишь ли, засовывают его в компьютер и показывают нам, как получилось. Когда-нибудь до них дойдет, что единственный способ, когда такие игры не будут потерей времени, – заставить кого-то из нас играть за противника.

– Я так понимаю, что ты это им сказал.

– Говорил не раз, но этих типов убедить трудно. Типичная военщина. Становится понятным, зачем надо было создавать Боевую школу. Если бы эту войну доверили взрослым, жукеры сидели бы теперь за каждым столом.

– Но они все-таки слушают?

– Я думаю, они все записывают, а потом проигрывают на малой скорости, чтобы понять, не общаемся ли мы телепатически.

Петра улыбнулась.

– Так почему ты все-таки в конце концов решила сотрудничать?

Петра покачала головой:

– А я не уверена, что решила.

– Так оттуда же не выпускают, пока не проявишь искреннее желание быть хорошей послушной девочкой.

– А я не уверена, что проявила.

– Ладно, что бы ты там ни проявила, а ты из джиша Эндера сломалась последней.

Прогудел резкий зуммер.

– Время кончилось, – сказал Динк, встал, наклонился, поцеловал ее в лоб и вышел.

Через полтора месяца Петра по-настоящему радовалась жизни. Тюремщики решили удовлетворить требования детей и дали наконец-то какое-то достойное оборудование. Программы давали возможность вести настоящее стратегическое планирование и тактические игры. Дали доступ к сетям, чтобы можно было изучать страны и их возможности ради реализма игры – хотя было понятно, что все сообщения цензурируются – много их было отвергнуто по различным непонятным причинам. Ребята радовались обществу друг друга, вместе тренировались и с виду казались абсолютно счастливыми и послушными своим русским командирам.

Но Петра знала и все они знали, что каждый притворяется. Держит кое-что про себя. Допускает глупые ошибки, которые в битве дают шансы, неминуемо используемые любым умным противником. Тюремщики либо понимали это, либо нет. По крайней мере так дети чувствовали себя лучше, хотя никто не говорил об этом вслух. Но все они так поступали, и помогали друг другу, не используя эти ошибки друг друга, чтобы не выдать себя.

Они болтали много и о многом – о презрении к своим тюремщикам, о Наземной школе, Боевой школе. Командной школе. И конечно, об Эндере. До него этим гадам было не дотянуться, и потому его вспоминали без колебаний, говорили о том, как МКФ бросит Эндера против дурацких планов, которые строит Россия. Они сами знали, что блефуют, что МКФ ничего делать не станет, и даже заявил об этом. И все же там был Эндер, последний козырь.

Пока однажды один из учителей – бывших учителей – не сообщил им, что пропал корабль колоний с Эндером и его сестрой на борту.

– А я даже не знал, что у него есть сестра, – сказал Горячий Супчик.

Никто ничего не ответил, но все поняли, что это неправда. Все они знали, что у Эндера есть сестра. Но… что бы там ни задумал Горячий Супчик, они подыграют и посмотрят, куда игра выведет.

– Что бы нам ни говорили, одно мы знаем точно, – сказал Горячий Супчик. – Виггин все еще с нами.

И снова ребята не совсем поняли, что он хотел сказать. Но после очень короткой заминки Шен ударил себя ладонью в грудь и воскликнул:

– Навеки в наших сердцах!

– Да, – поддержал его Горячий Супчик. – Эндер – в наших сердцах.

Едва заметно подчеркнув имя «Эндер».

Но только что он сказал «Виггин».

Перед этим он привлек внимание к тому, что все они знают: у Эндера есть сестра. Они знали и то, что у Эндера есть брат. На Эросе, когда Эндер выздоравливал после срыва, после того, как узнал, что битвы были настоящие, Мейзер Ракхейм им кое-что об Эндере рассказал. И Боб еще потом добавил, когда они сидели взаперти во время войны Лиги. Они слушали, как Боб распространялся насчет того, что значат для Эндера брат и сестра, причины, почему Эндер был рожден в дни «закона о двухдетности» – потому что и брат и сестра были потрясающе талантливы, но брат – опасно агрессивен, а сестра слишком пассивно-послушна. Откуда Боб все это знал, он не рассказывал, но эти сведения врезались в память всем, как это бывало всегда в те десять дней после победы над жукерами, но до крушения попытки Полемарха подчинить себе МКФ.

Так что когда Горячий Супчик сказал: «Виггин все еще с нами», он имел в виду не Валентину или Эндера, потому что они точно не были «с нами».

Питер – так звали того брата. Питер Виггин. Горячий Супчик хотел сказать, что есть человек, возможно, такой же гениальный, как Эндер, и он все еще на Земле. Может быть, если удастся как-то с ним связаться, он встанет на сторону боевых товарищей своего брата. Может быть, найдет способ их освободить.

Цель игры теперь была в том, что остается найти способ связи.

Посылать электронные письма бессмысленно – меньше всего надо было показывать своим сторожам пачку писем, направленных по всем возможным вариантам сетевых имен Питера Виггина. И почему-то в этот вечер Алаи стал рассказывать сказку про джинна в бутылке, которую выбросило на берег. Все слушали с деланным интересом, но знали, что настоящий рассказ начался в самом начале, когда Алаи сказал: «Рыбак было подумал, что в бутылке записка от какого-нибудь потерпевшего крушение, но когда он вытащил пробку, оттуда как повалил дым…» – и все уже тогда попили. Нужно послать записку в бутылке, записку с самым невинным с виду содержанием, но такую, чтобы понять ее мог только брат Эндера Питер.

Но Петра, думая на эту тему, решила, что пока другие блестящие умы гадают, как разыскать Питера Виггина, она тем временем может попробовать альтернативный план. Питер Виггин – не единственный человек на свободе, который может помочь. Есть еще Боб. И Боб почти наверняка где-то прячется, так что у него будет куда меньше свободы действий, чем у Питера Виггина, но это не значит, что его нельзя разыскать.

Петра думала об этом неделю в каждый свободный миг, отвергая план за планом.

Потом она придумала одну штуку, которая может проскочить мимо цензоров.

Текст записки она составила в уме очень тщательно, проверяя правильность слов и фраз. Потом, запомнив текст, Петра перевела каждый символ в стандартный двухбайтовый двоичный формат и запомнила код. Потом началась работа по-настоящему трудная. Все делалось в голове, потому что нельзя было довериться ни бумаге, ни даже компьютеру – монитор клавиатуры немедленно передал бы тюремщикам все, что она написала.

Тем временем Петра нашла на каком-то японском сайте сложное черно-белое изображение дракона и сохранила его в файле. Имея в уме полностью закодированное сообщение, Петра за несколько минут переделала изображение, как ей было надо, и добавила его в подпись к каждому посылаемому письму. На это было затрачено так мало времени, что тюремщики ничего не должны были заподозрить – просто игра с картинкой. Если спросят, Петра скажет, что эту картинку приделала в память об армии Дракона в Боевой школе.

Конечно, это уже не была просто картинка с драконом. Под ней был стишок.

 
Полюбуйся зверем сам
И отправь его друзьям.
Это чудо из легенд
Всем приносит happy end.
 

Если спросят, она скажет, что это просто шутка. Не поверят – сотрут картинку, и придется искать иной способ.

С этих пор Петра рассылала эту картинку с каждым письмом, в том числе к другим детям, и получала ее обратно на их ответах, так что они поняли, что она делает, и стали помогать. Выпускают ли картинку из этого здания, понять было невозможно – на первых порах. Но наконец стали приходить ответы снаружи с той же картинкой. Петра убедилась, что шифрованная записка не удалена из письма.

Теперь вопрос был только в том, увидит ли записку Боб и посмотрит ли достаточно внимательно, чтобы понять, что здесь есть загадка, которую надо разгадывать.

4
ОПЕКА

Кому: Graff % pilgrimage @ colmin. com

От: Chamrajnagar % Jawaharial @ ifcom. gov

Тема: Затруднение

Вы лучше кого бы то ни было знаете, как важно сохранить независимость Флота от махинаций политиков. Именно по этой причине я отверг предложение «Локи». В этом случае я был не прав. Ничто так не угрожает Флоту, как перспектива господства одного государства, особенно если, как это кажется вероятным, это именно то государство, что уже проявляло намерения захватить контроль над МКФ и использовать его в своих целях.

Боюсь, что я был с Локи излишне суров. Я не решаюсь писать ему непосредственно – на Локи можно положиться, но Бог один знает, как Демосфен может использовать официальное извинение от Полемарха. Поэтому прошу Вас поставить его в известность, что моя угроза снимается и что я желаю ему только добра.

Я умею учиться на своих ошибках. Поскольку один из товарищей Виггина остается сейчас вне контроля агрессора, благоразумие требует, чтобы юный Дельфийски был взят под защиту. Так как Вы сейчас на Земле, а я нет, я даю Вам чрезвычайное право командования любым контингентом МКФ и распоряжения всеми необходимыми Вам ресурсами. Приказ идет по каналам уровня защиты 6 (разумеется). Я особо поручаю Вам НЕ информировать меня или кого бы то ни было о мерах, которые Вы предприняли для защиты Дельфийски или его семьи. Об этом не будет записей ни в системе МКФ, ни в системе какого-либо правительства.

Кстати, не доверяйте никому в Гегемонии. Я всегда знал, что там гнездо карьеристов, но последние события показывают, что карьеризм там сменился явлением еще худшим: галопирующей идеологией.

Действуйте быстро. Кажется, мы находимся на грани новой войны – а может быть, просто война Лиги не кончилась.

Сколько дней нужно просидеть взаперти в окружении охранников, чтобы начать чувствовать себя пленником? Боб не страдал клаустрофобией в Боевой школе и даже на Эросе, где низкие потолки жукеровских туннелей качались над головой, как автомобиль на козлах. Он страдал ею здесь, запертый со своей семьей, мечась по четырехкомнатной квартире. Не мечась даже – у него было такое чувство, будто он мечется, а на самом деле он сидел спокойно, пытаясь придумать, как вернуть себе контроль над собственной жизнью.

Быть под чужой защитой само по себе достаточно плохо – Боб никогда этого не любил, хотя такое уже случалось, когда Недотепа защищала его на улицах Роттердама, когда сестра Карлотта спасла его от верной смерти, подобрав на улице и отправив в Боевую школу. Но в те оба раза Боб сам мог что-то сделать и проследить, чтобы все шло как надо. Сейчас было не так. Он точно знал, что что-то пойдет как не надо, и сделать ничего не мог.

Солдаты, охранявшие квартиру и окрестности дома, были отличные и верные ребята, и в этом у Боба не было причин сомневаться. Они его не предадут – наверное.

Чиновники, которые держат в тайне место его нахождения… нет, это точно будет честный недосмотр, а не сознательное предательство, когда его адрес станет известен его врагам.

А сам Боб может пока только сидеть и ждать, прикованный к месту собственными защитниками. Они были той паутиной, которая держит его связанным в ожидании паука. И ничего, совсем ничего Боб не мог сделать, чтобы изменить положение. Если бы Греция вела войну, Боба с Николаем приставили бы к работе – составлять планы, вырабатывать стратегию. А когда речь заходила о режиме безопасности, их считали просто детьми, которых надо защищать и о которых надо заботиться. Если бы Боб стал объяснять, что лучший способ его защитить – это выпустить его отсюда, предоставив полностью самому себе на улицах большого города, где он, безымянный и безликий, мог бы затеряться и уйти от всех опасностей, – толку бы не было. Потому что они видели всего лишь ребенка, и ничего кроме. А кто станет слушать ребенка?

О детях должны заботиться взрослые.

Те самые, у которых не хватит сил этих детей защитить.

Бобу хотелось выбить окно и выскочить наружу.

Но он сидел тихо. Читал книги. Входил в сети под своими многочисленными именами и бродил там, выискивая клочки информации, просочившиеся из военных систем всех стран, надеясь найти что-нибудь, что наведет на следы Петры, Мухи Моло, Влада и Дампера. Какую-то страну, чуть больше проявляющую самодовольства, потому что держит на руках козыри. Или страну, которая стала действовать более осторожно и методично, потому что за ее стратегией появились мозги.

Но это было бесполезно, и Боб знал, что так он ничего не найдет. Настоящая информация в сети не попадет, пока не станет слишком поздно. Кто-то ее знает. Факты, которые нужны Бобу, чтобы найти своих друзей, есть на десятках сайтов. Боб это знал, знал, потому что так всегда бывает, и потом историки будут на тысячах страниц удивляться: как это никто не сложил два и два? Как это никто не заметил? А вот так. Те, кто владел информацией, не знали, чем владеют, а те, кто мог бы это понять, заперты в квартире на заброшенном курорте, куда и туристы уже не хотят ездить.

А хуже всего, что даже мать с отцом стали его нервировать. После детства без семьи лучшее, что с Бобом в жизни случилось – это когда сестра Карлотта нашла его биологических родителей. Война закончилась, дети разъехались по своим семьям, и Боб тоже не остался сиротой. У него был дом, куда можно было вернуться. Конечно, детских воспоминаний у него не было. Но они были у Николая, и Боб черпал их у него как свои.

Это были хорошие люди – мать с отцом. Боб никогда не чувствовал себя у них чужаком, незваным гостем, даже просто гостем. Было так, будто он всегда был с ними и должен был быть. Он им понравился, они его полюбили. Это было совершенно странное и восхитительное чувство – быть с людьми, которым ничего от тебя не нужно, кроме твоего счастья. Которые рады просто твоему присутствию.

Но когда ты сходишь с ума в четырех стенах, не важно, насколько ты уживаешься с людьми и насколько ты их любишь, как ты им благодарен за доброту. Они все равно доведут тебя до белого каления. Все, что они делают, раздражает, как застрявшая в ушах назойливая мелодия. Все время хочется им крикнуть, чтобы они заткнулись! Но ты этого не делаешь, потому что ты их любишь и знаешь, что они от тебя уже тоже бесятся, и пока нет надежды освободиться, все так и будет…

И когда наконец раздается стук в дверь, и ты ее открываешь и понимаешь, что наконец-то сейчас начнется новое.

За дверью стояли полковник Графф и сестра Карлотта. Графф в штатском костюме, а сестра Карлотта в причудливом рыжеватом парике, который придавал ей очень глупый, но чем-то симпатичный вид. Вся семья узнала их сразу – кроме Николая, который никогда сестру Карлотту не видел. Боб и его семья бросились их приветствовать, но Графф поднял руку, а сестра Карлотта приложила к губам палец. Они вошли, закрыли за собой дверь и поманили всех в ванную.

Там тесновато было – вшестером. Мать с отцом встали в душ, а Графф привесил к потолочной лампе машинку. На ней замигал красный огонек, и тогда Графф тихо заговорил;

– Привет. Мы пришли вас отсюда забрать.

– А зачем такие предосторожности? – спросил отец.

– Потому что система безопасности прослушивает все, сказанное в этой квартире.

– Чтобы нас защитить, они за нами шпионят? – удивилась мать.

– Иначе быть не может, – ответил отец.

– Поскольку каждый звук, который мы произносим, просочится в систему, – сказал Графф, – и почти наверняка потом просочится и за ее пределы, я принес вот эту машинку. Она слышит каждый звук и генерирует контрзвук, который с ним интерферирует, так что нас почти наверняка не подслушают.

– Почти? – переспросил Боб.

– Поэтому мы не будем вдаваться в детали, – сказал Графф. – Я вам объясню только следующее: я министр колонизации, и у нас через несколько месяцев улетает корабль. Достаточно времени, чтобы вывезти вас с Земли и доставить на Эрос к моменту запуска.

Но Графф, произнося эти слова, качнул головой, и сестра Карлотта тоже усмехнулась и помотала головой, так что все поняли: это все ложь. Легенда прикрытия.

– Мы с Бобом уже бывали в космосе, ма, – сказал Николай, подыгрывая. – Там совсем не плохо.

– Для этого мы и выигрывали войну, – поддержал Боб. – Муравьеподобные хотели захватить Землю как раз потому, что она очень похожа на обитаемые ими миры. Теперь, когда их нет, мы освоим их миры, которые вполне должны нам подойти. Это же справедливо?

Родители, конечно, поняли, что происходит, но Боб достаточно знал мать и понимал, что сейчас она будет задавать совершенно ненужные и опасные вопросы – просто чтобы удостовериться.

– Но мы же на самом деле не… – начала она, но отец ласково прикрыл ей рот рукой.

– Это только для нашей безопасности, – сказал отец. – Когда выйдем на световую скорость, для нас пройдет только пара лет, а на Земле – десятилетия. Когда мы достигнем другой планеты, все, кто хочет нашей гибели, сами давно перемрут.

– Как Иосиф и Мария бежали в Египет, – сказала мать.

– Именно так, – ответил отец.

– Только они потом вернулись в Назарет.

– Если Земля загубит сама себя в какой-нибудь глупой войне, – сказал отец, – нам это будет все равно – мы станем жителями нового мира. Радуйся этому, Елена, потому что это значит, что мы сможем остаться вместе. – И он поцеловал ее.

– Мистер и миссис Дельфийски, пора. Пожалуйста, соберите мальчиков.

Графф протянул руку и снял с лампы глушитель.

Солдаты, ожидавшие в коридоре, были одеты в мундир МКФ. Греческих мундиров видно не было. Все эти молодые люди были вооружены до зубов. Процессия быстрым шагом направилась к лестнице – никаких лифтов, никаких ящиков, в открытую дверь которых противник может метнуть гранату или ударить из десятка автоматических стволов. Боб наблюдал, как идущий впереди солдат видит все, заглядывает за каждый угол, отмечает свет под каждой дверью коридора – его ничто не могло бы застать врасплох. Боб видел, как движется тело этого человека под одеждой – от сдержанной силы одежда казалась на нем бумажной салфеткой, которая может в любой момент лопнуть под напором мыши, поскольку ничто не может сдержать этого человека, кроме его собственного самообладания. Он будто даже вместо пота выделял чистый тестостерон. Он был таким, каким положено быть мужчине. Он был солдатом.

А я никогда не был солдатом, подумал Боб. Он попытался вспомнить, каким он был в Боевой школе, одетый в перешитый костюм, который никогда нормально на нем не сидел. Он всегда был похож на ручную обезьянку, выученную передразнивать человека. Как еле выучившийся ходить младенец, нацепивший вещи старшего брата. Тот человек, что шел сейчас впереди, – вот таким Боб хотел бы вырасти. Но Боб, как ни старался, не мог представить себя no -настоящему большим. Даже нормального роста. Он всегда будет смотреть на мир снизу вверх. Он может принадлежать к мужскому полу, может быть человеком – или хотя бы похожим на человека, но по-настоящему мужчиной он не будет никогда. Никто никогда не посмотрит на него и не скажет: «Вот это Мужчина!»

Ну, зато этот солдат никогда не отдавал приказы, которые изменили ход истории. Хорошо смотреться в мундире – не единственный способ завоевать себе место в мире.

Три пролета вниз по лестнице, короткая остановка у задней двери, когда двое солдат вышли и подождали сигнала от вертолета МКФ в тридцати метрах от дома. Вертолет просигналил. Графф и сестра Карлотта повели группу вперед все тем же быстрым шагом. Они не смотрели по сторонам, только на вертолет. Все сели, пристегнулись, вертолет взмыл с травы и полетел над самой водой,

Мать все хотела выяснить, в чем же истинный план, но на этот раз обсуждение прервал Графф жизнерадостным криком: «Давайте подождем с разговором, пока можно будет не кричать!»

Матери это не понравилось, и никому не понравилось, но сестра Карлотта улыбалась всепонимающей монашеской улыбкой, как личная представительница Богоматери, и не верить ей было невозможно.

Через пять минут полета вертолет сел на палубу субмарины. Это была большая лодка с полосами и звездами Соединенных Штатов, и Бобу пришла в голову мысль: ведь неизвестно, какая страна похитила остальных детей. Что, если они летят прямо в руки врагов?

Но когда вертолет сел, стало видно, что хотя весь экипаж в форме США, оружие есть только у солдат МКФ, которые сопровождали вертолет, и еще у полудюжины людей в той же форме, ожидавших на палубе. Поскольку власть исходит из ствола винтовки, а единственными владельцами стволов были здесь люди Граффа, Боб несколько успокоился.

– Если вы нам скажете, что и здесь нельзя разговаривать… – начала мать, но, к ее ужасу, Графф опять поднял руку, а сестра Карлотта опять поднесла палец к губам, и Графф поманил всех следовать за передовым солдатом по узким коридорам подлодки.

Наконец все шестеро снова набились в тесное помещение – на этот раз каюту старпома – и снова подождали, пока Графф привесит к потолку свой глушитель. Когда замигал огонек, мать заговорила первой.

– Я все пытаюсь придумать для себя доводы, что нас не похитили, как всех остальных, – сухо сказала она.

– Вы правильно поняли, – ответил Графф. – Их похитила группа монахинь-террористок при содействии жирных старых бюрократов.

– Он шутит, – быстро сказал отец, пытаясь смягчить гнев матери.

– Я знаю, что он шутит! – отрезала мать. – Но мне эта шутка не кажется смешной. Мы столько пережили, и вот нам предлагают подчиняться без единого слова, без вопросов – просто… верить, и все.

– Прошу прощения, – сказал Графф. – Но ведь вы верили греческому правительству – там, где вы до сих пор были. Кому-то надо верить, так почему не нам?

– Греческая армия хотя бы объяснила нам, что делает, и делала вид, что у нас тоже есть право решающего голоса.

«Мне с Николаем ничего не объясняли», – хотел сказать Боб, но промолчал.

– Ну-ну, дети, не будем ссориться, – сказала сестра Карлотта. – План очень простой. Греческая армия продолжает охранять квартиру, будто вы все еще там, приносит еду и стирает белье. Это вряд ли кого-нибудь обманет, но зато у греческого правительства будет чувство, что оно участвуют в операции. Тем временем четыре пассажира, отвечающие описанию вашей внешности, но под другими именами, летят на Эрос, грузятся на первый идущий в колонии корабль, и только после старта делается заявление, что семья Дельфийски ради собственного спасения решилась на эмиграцию и начинает новую жизнь в новом мире.

– А где мы будем на самом деле? – спросил отец.

– Этого я не знаю, – очень просто ответил Графф.

– И я тоже, – добавила сестра Карлотта.

Семья Боба уставилась на них недоверчивым взглядом.

– Значит, мы не останемся на этой подлодке, – заключил Николай, – потому что тогда вы точно знали бы, где мы.

– Двойная слепая игра, – сказал Боб. – Они нас разделят. Вы в одну сторону, я в другую.

– Этого не будет, – твердо сказал отец.

– Хватит с нас разделенной семьи, – поддержала его мать.

– Это единственный способ, – настаивал Боб. – Я это знал. И я… я хочу, чтобы так было.

– Ты хочешь расстаться с нами? – спросила мать.

– Это меня они хотят убить.

– Мы этого не знаем! – возразила мать.

– Но это наверняка так. Если меня с вами не будет, то даже если вас найдут, вряд ли тронут.

– А если мы разделимся, – сказал Николай, – это меняет картину поиска. Ищут отца, мать и двоих сыновей. А сейчас будет отец, мать и один сын. И еще – бабушка с внуком. – Николай улыбнулся сестре Карлотте.

– Я вообще-то надеялась сойти за тетку.

– Ты так говоришь, будто уже знал этот план! – возмутилась мать.

– Это же очевидно было, – ответил Николай. – С того момента, как нам в ванной изложили легенду. Иначе зачем полковник Графф привез бы с собой сестру Карлотту?

– Мне это не было очевидно, – сказала мать.

– Мне тоже, – добавил отец. – Видишь, что получается, если сыновья – военные гении.

– Как надолго? – настойчиво спросила мать, – Когда это кончится? Когда Боб снова будет с нами?

– Я не знаю, – ответил Графф.

– Мам, он и не может знать, – объяснил Боб. – До тех пор, пока мы не узнаем, кто похитил детей и зачем. Когда мы будем знать, в чем именно состоит угроза, тогда и будем решать, приняв достаточные меры, чтобы можно было высунуться из укрытия.

Мать разразилась рыданиями:

– Юлиан, и ты этого хочешь?

Боб обнял ее – не потому, что ему самому это было нужно, но потому, что знал, насколько это сейчас нужно ей. Прожитый с семьей год не дал ему полного понимания людских эмоциональных реакций, но Боб понимал примерно, какие они должны быть. И одна такая нормальная реакция у него сейчас была – он чувствовал себя виноватым за то, что может лишь изобразить то, что нужно матери, а не ощутить это сердцем. Слишком поздно он изучил этот язык, чтобы тот стал родным. На языке сердца Боб всегда будет изъясняться с акцентом.

На самом деле, хоть он и любил свою семью, ему хотелось сейчас найти место, где можно будет начать работать, искать контакты, необходимые для получения информации, которая поможет разыскать друзей. Кроме самого Эндера, из всего Эндерова джиша остался на свободе только он. Он нужен друзьям, и он уже достаточно времени растратил зря.

Он прижался к матери, она притиснула его к себе и пролила много слез. Боб обнялся с отцом, хотя и куда короче, а с Николаем они только хлопнули друг друга по плечам. Все эти жесты были для Боба чужими, но он знал, что они значат, и принимал их как настоящие.

Лодка была быстрой. После недолгого перехода она пришла к оживленному порту – Салоникам, как решил Боб, хотя это мог быть любой грузовой порт Эгейского моря. В гавань лодка входить не стала – она всплыла между двумя кораблями, шедшими в гавань параллельным курсом. Мать, отец, Николай и Графф перешли на торговый корабль в сопровождении двух солдат, переодетых в штатское, будто это могло изменить их военную повадку. Боб и Карлотта остались на лодке. Ни одна группа не знала, куда направляется другая. Попыток установить контакт тоже не будет. Это было для матери еще одним ударом.

– Почему нельзя переписываться?

– Ничего нет легче, чем отследить в сети письмо, – сказал отец. – Даже если будем пользоваться сетевыми псевдонимами, если кто-то найдет нас, то обнаружит и нашу регулярную переписку с Юлианом, а тогда выследить его будет делом техники.

Это мать поняла. Разумом, но не сердцем.

В недрах субмарины Боб с сестрой Карлоттой сели за столик в кают-компании.

– Ну? – спросил Боб.

– Ну, – ответила сестра Карлотта.

– Куда мы теперь?

– Я понятия не имею. Нас передадут на другой корабль в другом порту, и когда мы сойдем, я получу фальшивые документы, по которым мы будем жить. Но куда нам направиться оттуда, я действительно не имею понятия.

– Надо переезжать. Не жить на одном месте больше нескольких недель, – сказал Боб. – И мне нужно будет входить в сети на каждом новом месте под новым именем, чтобы никто не проследил.

– Ты серьезно думаешь, что кто-то может обработать всю почту всего мира и из всех выбрать именно нас? – спросила сестра Карлотта.

– Да. Это, наверное, и без того делается, так что осталось только запустить поиск.

– Но это же миллиарды писем каждый день!

– Потому-то столько клерков и сидят на проверке электронных адресов на центральном коммутаторе, – усмехнулся Боб.

Она не улыбнулась в ответ.

– Ты действительно наглый и непочтительный мальчишка.

– Ты в самом деле предоставляешь мне решать, куда нам направиться?

– Отнюдь. Я лишь хочу подождать и принять решение, с которым будем согласны мы оба.

– Слишком прозрачный предлог. Ты просто хочешь подольше пробыть на этой лодке, где столько красавцев мужчин.

– Уровень грубости твоих шуток вырос даже по сравнению с тем периодом, когда ты жил на улицах Роттердама, – холодно-аналитическим тоном сделала заключение сестра Карлотта.

– Война, – пожал плечами Боб. – Она меняет мужчин.

Карлотта больше не могла сдержаться. Пусть она только один раз прыснула, а улыбка продержалась лишь миг, этого хватило. Она все еще любила Боба. И он, к своему удивлению, обнаружил, что тоже тепло к ней относится, хотя уже много лет прошло с тех пор, как он жил у нее и она готовила его в Боевую школу. Удивился Боб потому, что в те времена он сам себе не сознавался в своей привязанности. После гибели Недотепы он не хотел себе признаваться в привязанности к кому бы то ни было. Но теперь он понял правду. Он был очень привязан к сестре Карлотте.

Конечно, пройдет какое-то время, и она тоже начнет действовать ему на нервы, как родители. Но тогда они хотя бы смогут подняться и переехать. Не будет солдат, запрещающих выходить из комнаты и подходить к окнам.

А если уж эта ситуация достанет по-настоящему, Боб может удрать и жить один. Этого он сестре Карлотте никогда не скажет, потому что она лишь разволнуется без всякой пользы. А к тому же она и так уже должна это знать. Она видела данные тестов, а эти тесты должны рассказывать о личности все. Да что там, она его, наверное, знает лучше, чем он сам себя знает.