Текст книги "В ожидании весны"

9

Была комната. В ней кресла, диван. На стене – старые часы. Стол был большой – под часами, стол маленький – перед диваном. Только что был выпит кофе, потушена сигарета. Включенный телевизор. Чах Гарик тупо переключал каналы, не останавливаясь ни на одном. В комнату то и дело входила дочка, уже тринадцатилетняя Мэрико. Смотрела на него. Уходила.

Гарик пытался улыбнуться ей, но не мог, не умел улыбнуться. Снова курил, продолжая переключать каналы. «Побриться, что ли?» – промелькнуло в голове, но решил оставить этот глупый и ненужный ритуал бритья на следующий день.

В комнату снова вошла Мэрико.

– Видишь? У меня такой браслет есть, – сказала она. Кажется, хотела сказать еще что-то, но не сказала. Запнулась.

– Откуда браслет? Мама купила? – спросил Гарик.

– Нет. Дядя… Мамин знакомый.

Вернулся мыслями в ночь – жаркую, душную. Вспомнил, что пошел дождь. Вспомнил извивающиеся движения жены, но никак не смог вспомнить самого себя. Жену помнил, себя – нет. Помнил лишь, что все получилось неожиданно быстро и что жена потом сама дошла до конца, но на это ему было плевать. Помнил ее порывистое дыхание и возню рядом под одеялом… Свои чувства при этом не помнил.

– Папа, а мы сегодня пойдем гулять? – спросила Мэри. – Хочу с тобой погулять.

– Посмотрим.

Мэрико уединилась с книжкой в соседней комнате. Гарик не вздохнул. Только закурил новую сигарету. Переключал каналы телевизора. Услышал, что на улице опять пошел дождь.

В комнату вошла мама.

– Ты не побреешься? Сегодня у нас будут гости.

– Нет.

– Но как же можно таким небритым ходить! Ты побреешься, правда?

– Нет.

Мама ушла. Глупая, подумал он. Как будто бриться или не бриться – самый важный вопрос на свете…

Теперь Гарик вздохнул, но не закурил. Приглушил звук телевизора: так лучше слышался шум дождя. «Как плохо было, когда там, в горах, шел дождь!» – неожиданно подумал он, но неимоверным усилием воли заставил себя не броситься в бездну воспоминаний.

В комнату вошла Марго.

– Если твоя мать хоть на две минуты отойдет от плиты, я приготовлю завтрак. Она что, не понимает, что мне нужно приготовить завтрак?!

– Кто сегодня к нам придет в гости? – спросил Гарик, удивляясь своему голосу: отдаленный, чужой, посторонний, мертвый.

Маргарита ответила:

– Какие-то ваши родственники. Хотят поздравить тебя с возвращением.

– Но я ведь уже неделю, как вернулся.

– Это твои родственники. Некоторые приехали из Дзорка. Тебе лучше знать. Ты скажешь своей маме, чтоб позволила приготовить завтрак?

– Нет.

Гарик закурил. Сделал громче звук телевизора, активнее стал переключать каналы. Потом закрыл глаза и понесся далеко-далеко, в горы, где все было так просто и ясно. И он уже не слышал ни голоса диктора по телевизору, ни шума дождя за окном. Слышал лишь тишину, ту единственную, неповторимую горную тишину, да редкие потрескивания автомата где-то внизу. Вот только бы не пошел дождь, думал он тогда. Потому что после дождя будет туман, а туман – самое плохое, что могло случиться: враг может подкрасться очень близко, и ты его не заметишь. Дождь в тот день так и не пошел, и вообще в тот день ничего не произошло, и все, кроме постовых, поужинав, легли спать… Дождь пошел ночью, а прямо перед рассветом склон горы накрыло облаком, когда никто этого не ждал…

– Нужно сходить за хлебом. Слышишь? Будем завтракать, а хлеба в доме нет.

Гарик открыл глаза, с трудом возвращаясь оттуда, издалека, с тишины гор. Перед ним стояла мама, вытирающая мокрые, красные, уже старые руки краем передника. Вошла в комнату Мэрико.

– Папа, я с тобой!

– Нет.

– Ну пожалуйста!

Гарик стал переодеваться, дочка просто накинула куртку и обулась. А потом они вышли. Был воскресный день – было мало автомашин – полудождливый, полусонный, тихий с утра, несуетливый. Гарик увидел, как с остановки тронулся автобус, задевая крышей ветку дерева, как потом осыпались листья. Автобус был большой округлый, толстый, грязный, серо-белый.

– Папа, а мы сядем в автобус?

– Нет.

– Хочу сесть в автобус. Мы никогда не ездили в автобусе.

– Не сегодня.

– А когда?

– Когда-нибудь.

– «Когда-нибудь» это когда?

– Не знаю…

Рука девочки была теплая и крепко, послушно сжимала его руку. Гарик вспомнил, что там, в горах, он все время мечтал об этом: выйти вот так с Мэри на улицу, идти рядом и держать дочкину руку в своей. А что теперь? Теперь вот мечта осуществилась. И ничего…

У входа в метро Еритасардакан[16]16
  «Молодежная» (арм.) – станция ереванского метрополитена.


[Закрыть] сидела старушка, продавала хлеб. Хлеб был в большой сумке, накрытой целлофаном, на котором были капельки дождя.

– Подходите, покупайте, свежий, хрустящий хлеб. Свежий хлеб… – зазывала старушка. – Покупайте хрустящий хлеб!

Гарик с Мэрико подошли к старушке.

– Сколько стоит вот этот?

– 100 драм, – ответила старушка. – Очень хороший хлеб, свежий, хрустящий…

– Дайте два.

Затем Гарик отломил от края этакую большую горбушку хлеба и отдал дочери.

– Спасибо, папа.

– На здоровье. Ешь. Он вкусный.

– А когда мы сядем в автобус?

– Завтра, – неожиданно ответил Гарик.

– Завтра – это «когда-нибудь»? – улыбнулась Мэрико.

– Нет. Завтра – это завтра.

– А куда мы поедем?

– Не знаю.

– Давай поедем в Монумент[17]17
  Парк «Победа», который все ереванцы называют «Монументом». Причиной этого неофициального названия стал памятник Сталину, установленный в парке в 1950 году. Со временем «Монументом» стали называть не только парк, но и весь район, который до сих пор считается одним из самых престижных в Ереване.


[Закрыть]. Там есть кафе. Мне одноклассница рассказывала. Ты возьмешь себе кофе, а мне – горячий шоколад. Ну, и пирожное, если деньги будут. Кафе называется «Навак»[18]18
  Лодка (арм.).


[Закрыть].

– Давай.

– На автобусе?

– Да.

– Завтра?

– Да.

Гарик с Мэрико вернулись домой. Он думал о том, что вечером будет полно гостей, и это означало, что можно будет пить без всякого риска быть замеченным. Он открыл для себя, что водка очень часто может помочь и собой заменить нечто, что не поддается объяснению, может быть, пустоту…

Опять вспомнил ночь.

Была темень, хоть выколи глаз. Лишь виден был красный огонек от его сигареты, который то загорался ярче, то снова тускнел. Маргарита слышала, как он с шумом выдыхал дым, и, когда огонек сигареты снова вспыхивал, видела лицо его и глаза. Время от времени слышался шум проезжающей машины, и свет от фар на несколько секунд освещал спальню, и Марго тогда видела также шею его, и грудь, и край одеяла. За окном шел дождь. И ничего не было слышно, кроме дождя.

– Наверное, нам нужно развестись. Я не смогу тебя сделать счастливой, – сказал Гарик и опять затянулся сигаретой и с шумом выпустил дым.

Огонек от сигареты то загорался, то снова тускнел, и она видела его лицо, глаза.

– Нет-нет. Не надо разводиться! Пожалуйста! Не надо!

Слышался шум проезжающей машины за окном; свет от фар скользил по потолку и на мгновение освещал спальню, и она видела тогда также и шею его, грудь и край одеяла. Дождь продолжал идти. Маргарита продолжала плакать…

– Завтра на автобусе поедем в кафе, о котором тебе рассказывала одноклассница, – сказал Гарик Мэрико. Ведь он обещал. Гарик понял, что так иногда бывает, когда лишь обещание связывает тебя с жизнью… А ведь когда-то обещал себе – еще там, в горах – по возвращении переехать с семьей в Дзорк. Но теперь и этого не хотел. Ничего не хотел. Несмотря на опостылевший Ереван, Гарик так и не решился переехать в древний городок Дзорк, что на юге Армении.

На следующий день ему позвонил друг его Ваге Саакян и предложил встретиться.

Они пошли и сели в кафе, самое простое кафе со столиками на тротуаре, которые в те времена только-только стали появляться в большом количестве, со снующими туда-сюда официантками в мини-юбках, черных колготках и красных передничках с надписью «Coca-Cola».

– Лучше было б просто посидеть в сквере на скамейке, курить и говорить, – сказал Гарик недовольно и закурил.

– Не ворчи, пожалуйста, – ответил Ваге. Ему было весело и радостно. Радостно от красных передничков официанток и еще от того, что война закончилась и его друг вернулся с войны[19]19
  9 мая 1994 года было подписано «Соглашение о бессрочном прекращении огня».


[Закрыть]. Вот он его и пригласил в кафе… – Мы здесь выпьем кофе и пива.

– Это слишком роскошно, ты не находишь? – спросил Гарик, озираясь по сторонам и разглядывая прохожих.

– Перестань! – сказал Ваге, уже начиная сердиться. – Что ты заладил: «Может, не стоит, может, не стоит…»? Прекрати! Расслабься. Ты можешь это сделать?

– Нет.

– Да ну тебя!..

К столику подошла официантка и достала из кармана своего передничка синий блокнотик.

– Пожалуйста, два кофе, два пива и соленые палочки.

– И все?

– Пока столько. Спасибо.

Официантка ушла, и Ваге посмотрел на своего друга; тот качал головой.

– Прекрати, – сказал Ваге и собирался закурить, но реакция Гарика оказалась по меньшей мере странной. Тот с грохотом встал из-за столика, опрокинул стул и закричал:

– Подонки! Подонки! Скоты! Ведь там идет война! А вы здесь… Соленые палочки! Кто-нибудь из вас знает, что там умирают? Скоты! Скоты!

И он пошел по улице. Ваге расплатился с официанткой, извинился и пошел догонять своего друга. «Ты просто озлобился, – хотел он сказать ему. – Война тебя озлобила…»

Но когда он догнал Гарика, то ничего не сказал. «А может, он не так уж и не прав?..» – думал Ваге Саакян.

Писатель Ваге Саакян, тогда, в 1995 году еще не знал, что жена его, рыжеволосая, голубоглазая Тагуи, «ареви ктор»[20]20
  Кусочек солнца (арм.).


[Закрыть], беременна. Наконец-то! И уж тем более не знал тогда, что мальчик его – сын-король! – родится с дефектом скелета и что, хоть с головой у него все будет в порядке, мальчик никогда в жизни не сможет ходить…

Гарик же со своей дочкой Мэри так и не поехал на карусели (ни в Зоопарк, ни в Ботанический сад, ни в Цирк, ни куда-нибудь еще), не поехал на следующий день и никогда больше.

Несмотря на опостылевший Ереван, Гарик так и не решился переехать жить в свой родной городок Дзорк, откуда он был родом.

10

Мой король! Ты видел, как подул легкий ветерок, прохладный, нежный, и несколько листьев с дерева опали на крышу беседки. Беседка – самая обыкновенная – стояла одинокая и маленькая посреди садика с высокими деревьями, перед домом.

В садике была осень. Высокие деревья доживали последние дни в одежде золотой осени и плакали желтыми листьями. Слезы капали на крышу беседки и, образовав мягкое покрывало, оставались там до первого снега, когда они превратятся в ничто…

Дом наш был пятиэтажный, и садик вплотную подходил к нему. Некоторые деревья даже касались его стен. Летом своими зелеными листьями ласкали стены, а осенью и зимой только царапали и даже грозились разбить стекла на окнах, но никогда не делали этого. Знали, что в доме должно быть тепло: ведь в одной из квартир лежал ты, мой король, и ты был болен, подобно осени, и с каждым новым днем все больше терял силы. Только иногда ты садился на свой трон на колесах и смотрел на осень. В осень же тебе было нельзя… Хоть ты и дал каждому дереву имя…

А потом пошли бесконечные дожди. Деревья и крыши домов стали мокрые. Дождь все не переставал, и глаз уже привык видеть мокрым все вокруг. Пахло дождем и осенью – мокрыми листьями. Листья лежали на холодной земле, которая ночами уже замерзала и твердела, и от нее веяло холодом, и казалось, будто Планета замерзла…

И осень умерла. Совсем недавно два дня назад. Осень в тот день была особенно хмурой и казалось, что вот-вот заплачет. Мы жили в этот день, и Она тоже жила, но она чувствовала, что этой ночью умрет. Она не знала точно, но Она чувствовала. Мы тоже чувствовали, но ничем не смогли Ей помочь, мы не поверили этому предчувствию. Ведь мы часто не верим чувствам, своим и тем более чужим; не верим, не хотим понять… И вот она умерла ночью, вернее, ее убил ветер, неожиданно налетевший вечером, ветер, который, подобно людям, был беспощаден в своей любви. Он был влюблен в Осень, в желтые листья, которые совсем еще недавно были зелеными и крепкими и могли сопротивляться порывам ветра. Теперь они умирали от малейшего к ним прикосновения. Ветер же все сильнее целовал и ласкал листья, и они, наконец, все до единой опали от страстных поцелуев ветра. И ветер тогда остался один и завыл еще протяжней…

Потом пришла зима…

Деревья стояли голые, черные и мокрые от дождя.

Осень кончалась…

Ты хотел выйти погулять, но ты не мог. Ты хотел погулять, чтоб встретить кого-то. Но вот что я тебе скажу: я почти никогда из тех, кого я хотел бы встретить, не встречал…

Было холодно и туманно. Город был похож на остаток кофе, разбавленный молоком, – на самом дне стакана, и все в городе нашем было призрачно. Лучи солнца еле просачиваются сквозь молочную пелену и совсем не согревали Ереван. Город замерзал тогда, а матовое солнце рассказывало о безнадежности и бесполезности: оно было, но оно не грело…

Ты видел из окна: листья были очень разные: те, что еще не опали, были желто-радостные; те, что уже опали и, чуть потемнев, плавали в лужах, – желто-печальные. Не опавшие листья еще не знали, что их ждет, а опавшие не могли им ничего рассказать, как бывает после смерти…

Из-за негустого тумана все время хотелось протирать глаза, будто только что проснулся и четко еще не различаешь предметы. Все было зыбко и неопределенно. Ничто не твердо…

ПОПРОБУЙ ПОГОВОРИТЬ С ЛИСТЬЯМИ О БЕССМЕРТИИ И ВЕЧНОСТИ…

По вечерам, когда темнело, туман сгущался, и над желтыми уличными фонарями появлялись матовые нимбы. Фонари казались мудрейшими существами на свете: они несли с собой свет в буквальном смысле! Они освещали, но, к сожалению, не грели.

По ночам тебе часто бывало страшно. Страшно от мысли, что все, что ты делаешь для того, чтоб согреться, напрасно. Иногда ты думал, что все напрасно. Но, к счастью, наступало утро. Все преображалось тогда, хотя и не становится тепло.

Если ночью шел дождь, утром листья удивительно пахли запахом «опавшей листвы» и опавшей мечты. Мечты опадают, и мы каждый раз боялись, что новой весны могло уже не быть.

Ведь можно было не успеть, не так ли?

Постепенно темнело, и в домах постепенно зажигался свет, и уже через полчаса окна всех домов нашего города были освещены электричеством. На улице пошел первый бесконечный снег.

В одном из домов этого города жил ты, мой король. Твое окно было освещено неярко. Ты был болен (всегда болен!), и тебе нельзя было выходить на улицу, хотя и очень хотелось постоять под снегом и чтоб снежинки ударяли по лицу и таяли на ресницах.

Сидя на своем троне на колесах, ты подъехал к окну и посмотрел во двор. Ты увидел, что на хоккейном поле перед домом танцует девушка. Когда она поворачивалась вот так, у нее блестели коньки. Она была вся в белом, и ее длинный прозрачный шлейф казался невесомым и развевался на ветру. Девушка была бесконечно одинока, и ты тоже был бесконечно одиноким, но ты был болен, и тебе нельзя было выходить из дому.

Когда девушка перестала танцевать и, сняв коньки, пошла домой, ты поехал в соседнюю комнату и стал смотреть телевизор.

Смотри!

Ваге Саакян. «Мой сын – мой король»

Часть вторая

11

Дзорк – очень древний город, и упоминается он аж с V века. В 2001 году население его составляло 45 711 человек, что на 25 711 человек больше, чем в XI веке, например, когда Дзорк являлся столицей удельного царства в составе государства Багратидов. Несмотря на такой демографический «взрыв» (по сравнению с XI веком), в Дзорке в основном все друг друга знали в лицо, и, если покопаться поглубже да хорошенько, окажется, что все являлись друг другу родственниками, в той или иной степени.

Всегда, во все времена Дзорк представлял собой некий замкнутый мир, размеренная жизнь которого была обычно оторвана от жизни столичной, и поэтому мало что могло поколебать стабильную вязкость бытия его жителей. Дзоркцы испокон веков были ленивы, медлительны, в начале же нулевых – почти все безработны. Мужчины были не прочь выпить, женщины – не прочь налить… И ничто никогда не менялось здесь, по большому счету. Скажем, если вы обнаружили, что старик Сероб не сидит целый день под большим платаном на скамейке автобусной остановки у моста, то это ни в коем случае не могло означать, что он нашел дело поважнее да поинтереснее, а скорее всего что дед Сероб просто-напросто умер. А значит, при встрече с бабушкой Розой, его женой (вдовой!), обязательно нужно поинтересоваться, когда панихида (чтоб всем сообщить), а еще важнее – когда поминки. Любой житель Дзорка жил по принципу: «На похоронах ты можешь и не быть, но на поминках быть обязан».

В советское время Дзорк был промышленным городком – тут работали всякие заводы и фабрики, которые просто перестали быть после обретения Арменией независимости: они были разобраны до последнего винтика. Ну, а потом была война, и Дзорк подвергался обстрелам из «Града» со стороны государства, в шутку, но метко названного достопочтенной Армине Адибекян «Соседистаном». Тогда очень многие уехали в Ереван к своим родственникам, однако, как только обстрелы прекратились, переехали обратно. Как показывает «статистика», дзоркцы трудно приживаются в других местах (особенно в Ереване). А если все же переезжают в столицу, то не упускают случая к месту или не к месту вставлять:

– Как же я не люблю Ереван!

В Дзорке, как и везде в Армении, не любят ереванцев, считая их заносчивыми…

В городе Дзорк было много всяких достопримечательностей. Помимо здания почты, Дома радио, Драматического театра, памятника герою национально-освободительного движения XVIII века и террасоподобных высоток, лесенкой приклеенных к окружающим город холмам, в городе достопримечательностью считались и многочисленные мосты через реки Ган и Чаги, платановые аллеи и, конечно же, церковь сурб[21]21
  Святой (арм.).


[Закрыть] Мариам. Она была основана в VII веке, затем перезаложена в 1450 году, однако знаменитое землетрясение 1679 года разрушило церковь, и ее пришлось строить заново. По преданию, в фундаменте церкви, сохранившемся с VII века, под плитой покоятся мощи святого апостола Варфоломея, в ограде же церкви находятся надгробия одного из настоятелей церкви и князя-благотворителя. Церковь Св. Мариам почти не пострадала от обстрелов 90-х (правда, до сих пор на ее восточной стене можно увидеть следы от осколков взорвавшихся неподалеку снарядов), и в 2001 году на деньги миллиардера из Филадельфии, предки которого были уроженцами Дзорка, заменили всю черепичную крышу порталов и купола на лазурного цвета керамику и медные листы, привезенные из Лондона. Так что, можно сказать, прогресс, начиная с нулевых, проделав долгий, изнурительный путь, дошел-таки до Дзорка. Кое у кого появились персональные компьютеры, пластиковые карточки, даже мобильники. А еще в Дзорке рядом с церковью Св. Мариам, в подвале одного из жилых домов, в самом конце 2002 года появился интернет-клуб «Марио». «Марио» был единственным местом в Дзорке, где «давали» Интернет (не считая филиалов некоторых ереванских банков, почты и Дома радио), и сюда заходили исключительно мужчины, все больше по вечерам – сыграть в «косынку», выпить кружку-другую пива, короче говоря, расслабиться после тотального дневного ничегонеделания, что, как известно, сильно утомляет. Вот в этом интернет-клубе и работал Липарит Овсепян админом.

Была давно ночь. По своему обыкновению Липарит Овсепян сидел за своим компьютером дома, потом неожиданно вырубил его, натянул штаны, накинул на себя куртку, надел ботинки и вышел из дома – за пивом. Людей на улице совсем не было – два часа ночи! – только проезжали редкие автомашины, тревожно слепя фарами. Порывами налетал ветер, оголтело валил снег, и было ощущение бесконечности времени и бесконечности одиночества.

Было бесконечно темно. Мэр Дзорка обещал, что к зиме все уличные фонари будут гореть, но они пока работали только перед резиденцией марзпета[22]22
  Губернатора (арм.).


[Закрыть]. Липарит Овсепян перешел одну улицу, свернул на другую, дошел до «трамвайчика» и постучал в окошко. «Трамвайчик» этот представлял собой, по сути, будку на колесах, стилизованную под старые трамваи, хоть и в Дзорке отродясь не было никаких трамваев. Он работал всю ночь, и здесь можно было купить все, даже стетоскоп. Днем и ночью в «трамвайчике» работал Закар, и только по утрам, до одиннадцати часов – его жена, миниатюрная Анушик, которая работала еще и в Доме радио.

– Привет, Зако, холодное пиво есть?

– Привет, Липарит. Тебе сколько бутылок? Опять не спится? – спросил Зако, откладывая в сторону кроссворд (сканворды появились чуть позже).

– Да, Зако, – ответил Липарит. – Не спится. Сильный ветер… Посчитай мне, пожалуйста, пять бутылок «Киликии». И перестань называть меня Липаритом.

– Как же тебя называть-то? Это твое имя.

– Ну, можно ж покороче… Липо, например.

У Зако были рыжие, коротко остриженные волосы, большая голова и маленькое тельце. Когда он сидел в своем «трамвайчике», казался очень большим, но стоило ему выйти, чтоб достать тебе из холодильника бутылку пива, то сразу же превращался в карлика, и Липариту каждый раз было неприятно это изменение…

Зако положил пять бутылок «Киликии» в целлофановый пакет и вернулся на свое место.

– Дай еще пачку сигарет и соленые палочки.

– Вапше решил не спать?

– Посмотрим. – Липарит расплатился и пожелал Зако спокойной ночи «без происшествий». Дело в том, что пару месяцев назад двое пьяных водителей из мэрии в четыре часа утра избили Зако за то, что тот отказался отпустить им забесплатно бутылку водки. Дело, конечно же, замяли.

– Постой, Липо. Тут одно слово… – остановил друга Зако, взял в руки кроссворд, карандаш и зачитал: – «Глубоководное приспособление», восемь букв.

– БАТИСКАФ?

– Верно, – заулыбался Зако. – Мерси.

– Чаржи[23]23
  Не стоит (арм.).


[Закрыть], гиганто!

Липарит ушел. Он знал, что Зако не обиделся на слово «гиганто». Зако знал, что ничего плохого Липарит не имел в виду.

Ветер усилился, снег пошел неистовее, и Липарит, не слыша, как звенят бутылки в целлофановом пакете с логотипом мясокомбината, не работающего, кстати, с 90-х годов, спустился к себе домой. Дома он положил четыре бутылки в холодильник, пятый же откупорил и вместе с сигаретами взял с собой в комнату. Он сел за свой Pentium II, стыренный из интернет-клуба «Марио», где он работал админом, и нажал на кнопку. Машина сразу же начала просыпаться, гудеть, и в груди начало сладко покалывать от предвкушения новой радости, называемой ICQ. ICQ – это чудо безличных знакомств. Это – гибель. Это – спасение. Величайшее изобретение рода человеческого! Кому какое дело, кто ты? Кому какое дело, как ты выглядишь? В этом виртуальном мире ты был безличен, за тебя говорил лишь твой никнэйм. Это потом, к концу десятилетия, виртуальное (слово «виртуальный» тоже в начале нулевых не было еще распространено) пространство станет опасным, поскольку начнет индивидуализироваться и персонифицироваться. А пока ты просто говорил с людьми, ты завязывал с ними знакомства, и прелесть этих знакомств заключалась в том, что они ни к чему не обязывали и ни к чему не вели. Ты не знал, с кем на самом деле говоришь (ты их не видел), и тебя не знали, но говорили с тобой, и Липариту нравилась такая игра. Ему нравились правила тогдашнего виртуального мира. Окружающий же его мир РЕАЛЬНЫЙ казался ему слишком грубым и поэтому скучным, он был слишком реален. Общение в ICQ было неким таким зыбким туманом, где все было основано на знаках, намеках, недомолвках и даже загадках…

Машина загрузилась, Липарит нажал на цветочную кнопку ICQ и в мгновение ока из Липарита Овсепяна превратился в безличного «Asso» (по имени одноименного фильма с Адриано Челентано в главной, конечно же, роли). Он открыл окошко «поиска» и, не отмечая ни страну, ни возраст, а только пол (female), нажал на кнопку «search». Сразу же в «результате» вывалилось несчетное количество безличных female-ов, обозначенных зеленым цветком, то есть готовых к общению. Липариту было даже лень просматривать их профили, и он написал первой же попавшейся под руку – он просто обратил внимание на никнэйм LiLith.

Asso: Привет.

LiLith: Привет. Ты кто?

Липарит сделал глоток пива, закурил и решил пока что продолжить с этой самой LiLith.

Asso: Меня зовут Asso, – написал он и сразу же в ответ услышал: «Ку-ку!»

LiLith: Я это вижу J.

Asso: А что ты хочешь еще?

LiLith: Твое настоящее имя.

Asso: Зачем? Я просто человек разумный.

LiLith: Откуда же ты такой разумный?)))

Asso: Из Дзорка. Знаешь такой город?

LiLith: Вот угораздило! Я тоже оттуда.

Asso: Совпадение…

LiLith: А у тебя тоже за окном идет снег?

Asso: Да.

LiLith: Люблю снег!

Asso: Я тоже. Но когда долго идет снег, мне кажется, что я умер.

LiLith: Зачем же так пессимистично? Что ты делаешь кроме того, что сидишь в ICQ?

Asso: В данный момент пью пиво, грызу соленые палочки, курю.

LiLith: А у меня тоже в холодильнике есть бутылка пива. Сейчас принесу!

И Липарит стал ждать, пока LiLith притащит свою бутылку и они наконец начнут «серьезный» разговор.

«Ку-ку!»

LiLith: Я вернулась. Теперь у меня тоже есть пиво. Правда, сигарет нет((.

Asso: На, возьми.

LiLith: Спасибо. Прикурила J)))

Asso: Молодец. Ты очень красивая, когда куришь!

LiLith: Мне нравится такая игра, Asso. Как будто мы видим друг друга. Жаль только, что сигарета не настоящая. Кто ты? Чем занимаешься?

Asso: Неважно. Все это неважно. А ты действительно красивая, когда куришь.

LiLith: Откуда ты знаешь? Может, я уродина)))))

Asso: Не похоже. Во всяком случае, мне так больше нравится думать.

LiLith: Ты меня почти что убедил. Давай играть еще.

Asso: Согласен. Ты пива еще хочешь?

LiLith: Валяй.

Asso: И ты всегда пьешь пиво с горла?

LiLith: Откуда ты знаешь?!)))))))

Asso: Я вижу!)

LiLith: Что же ты видишь еще? J

Asso: Что ты голая, в одних трусиках.

LiLith: О-о-о-о! Я сейчас оденусь!

Asso: Можешь не торопиться. Я ведь на самом деле не вижу тебя.

LiLith: А хотелось бы?

Asso: Я боюсь, что ты все же уродина.

LiLith: Хам!))) Я сейчас вышлю фотографию, ты увидишь, какая я.

Asso: Ок.

Липарит допил свою первую бутылку и пошел за холодненьким в кухню. Вернулся – опять за комп. Открыл фото LiLith – оно уже пришло на электронную почту (господи, как же это удобно! Ведь так легче жить-то!). LiLith оказалась красавицей. На фото она сидела на диване, вероятно, у себя дома, на ней были джинсы, свитер, у нее была короткая стрижка, a-la Деми Мур в «Призраке», и чуть вздернутый «не армянский» носик. Липарит рассматривал ее фото и потом услышал нетерпеливое «Ку-ку!».

LiLith: Ну, как?

Asso: Супер!

LiLith: А тебя можно увидеть?

Asso: Не имею ни одной фотографии с изображением собственной физиономии.

LiLith: Жаль J)))

Asso: Хотелось бы увидеть, какая ты сейчас.

LiLith: У меня нет цифровой камеры.

Asso: Жаль, как ты говоришь. А знаешь, говорят, когда-нибудь появятся такие телефоны, которыми можно будет не только звонить и писать смс, но и фотографировать и писать в ICQ.

LiLith: Это вряд ли. Представляешь, какие батарейки нужны будут к этим телефонам?! Ну, или через пятьдесят лет, может быть… Скажи, я тебе понравилась?

Asso: Есть такое. И ты смелая. Не всякий пошлет свое фото, да еще в первый день знакомства.

LiLith: А чего тянуть? К тому же я не из пугливых. И на дворе третье тысячелетие. Ну и что из того, если ты меня однажды узнаешь на улице? Я этого не боюсь. И потом: все ведь хотят одного, в конечном итоге… кстати, ты замечал, что ICQ возбуждает? В нем есть что-то от вседозволенности. Тут можно не прятаться, раскрыть все свои самые запретные тайны. Интернет – это свобода. Может, когда-нибудь он станет тюрьмой, и он будет опасен. Но теперь он – свобода. К тому же ведь свои тайны чужому человеку легче открыть, чем знакомому, близкому, не так ли?

Asso: Согласен. Ты молодец. Как тебя зовут на самом деле?

LiLith: Лилит.

Asso: Очень смешно!

LiLith: Это правда, клянусь! А тебя?

Asso: Липарит.

LiLith:)))))))))))

Asso: Что ты ухмыляешься? Очень распространенное армянское имя (у других национальностей этого имени я не встречал). Непонятно, правда, его происхождение. Говорят, это устаревшее название горной породы риолит, от названия итальянских островов Lipari, где эту породу впервые обнаружили. Но какое отношение армяне имеют к этим островам или к этой породе, неизвестно. А еще Липаритом звали последнего полководца Армянской Киликии.

LiLith: Смеюсь)))

Asso: Еще бы! Asso ведь звучит лучше, чем Липарит… Чем ты занимаешься, Лилит?

LiLith: Я студентка в Брюсове[24]24
  Ереванский государственный университет языков и социальных наук имени В. Я. Брюсова.


[Закрыть]. Мне двадцать один. Не замужем. Приехала на каникулы в Дзорк (тут у мамы квартира) и жду когда предки тоже приедут. Мы каждую зиму приезжаем в Дзорк. Вот как раз они должны приехать из Еревана.

Asso: А ты знаешь, что дороги закрыты из-за снегопада? В новостях говорили. Твои родители доедут максимум до Веревунка.

LiLith: Не знала. Посмотрим. Поговорю с ними утром. Ну, а ты? Чем занимаешься ты, о мой Риолит?

Asso: Не издевайся, пожалуйста)). Можно же просто сказать Липо… так вот: мне двадцать один год, как и тебе, я на последнем курсе Горного института (не ржать!). Вернее, уже нет. Меня отчислили. За неуспеваемость и хулиганство (меня, представляешь?!). Я уже три месяца, как приехал в Дзорк жить. Живу в бывшей квартире дедушки и бабушки (они умерли, летом еще, друг за другом). Работаю администратором в интернет-клубе «Марио». Весной призовут в армию.

LiLith: Ясно…

Asso: Ты где живешь?

LiLith: В девятиэтажках – знаешь? – у фонтанов. Рядом с почтой. Подыхаю от тоски, балуюсь ICQ, мечтаю о сигарете.

Asso: А я – недалеко от Церкви. Знаешь, о чем я подумал? Приходи ко мне J)))))

LiLith: Размечтался!)))))))) нет… уже поздно. Может, завтра, если предки все же не приедут… в смысле, уже сегодня, получается…

Asso: А сейчас?

LiLith: Сейчас уже пойду спать. Ты завтра работаешь?

Asso: Да. У нас – через день и через ночь. Завтра работаю днем.

LiLith: Завтра ты вернешься с работы, мы поговорим, выпьем виртуального пива, покурим виртуальных сигарет, и я приду… Послушай, а ты не женат?)))

Asso: Че[25]25
  Нет (арм.).


[Закрыть], Лилит. Не женат я!

LiLith: Пока. Целую… спокночь)))))

Asso: Целую, как ты говоришь.

LiLith:)))))))))))

Лилит ушла, ее «цветочек» сделался красным, и Липарит тоже вышел в оффлайн, сразу же перестав быть Assoм. Он еще раз посмотрел на фотографию Лилит и пошел спать. У него болели глаза, голове было тяжело от пива и сигарет. Но спать ему, конечно, не удалось еще очень долгое время. Ему все время казалось, что он слышит, как за окном идет снег. И было тихо, очень тихо…

На следующий день с нетерпением ждал конца рабочего дня, когда вернется домой, засядет за комп и включит ICQ. Наверное, это все же болезнь, думал он, выпивая сто пятую чашку кофе – хозяин интернет-клуба каждую неделю привозил Липариту и его напарнику банку NESCAFE и полкило сахарного песка. Ведь, по сути, его ничто не интересовало, кроме ICQ. Ни этот интернет-клуб, ни все эти клиенты. Вся внешняя жизнь, думал он, протекает мимо, и ему это даже нравится. Он наблюдал жизнь со стороны. Все равно в марте призовут в армию, и тогда жизнь изменится и никогда больше не будет прежней. Так, кто виноват в равнодушии? ICQ? ICQ – это гибель? Впрочем, наверное, в будущем и не то придумают.

Пришел напарник, Липарит ушел домой, поел, стал ждать, когда звездочка LiLith в ICQ станет зеленой, и задремал. День никак не хотел отпускать его в ночь, а Липарит очень хотел эту ночь, ведь тогда он превращался из равнодушного, да и никому не нужного Липарита Овсепяна в Asso. Вообще, человек, как правило, никому не нужен. И всегда одинок. Более или менее не одиноким Липо чувствовал себя именно ночью, когда сотни тысяч таких же, как и он, «липаритов», закончив свои дела, усаживались за свои компьютеры. Его неодиночество было в безличных знакомствах и знакомых. Значит, ICQ – это спасение.