Текст книги "Наука любви (сборник)"

 
Не предлагаю тебе дарить драгоценных подарков.
Но, небольшие даря, кстати и к месту дари.
В пору, когда урожай гнет ветви и хлебные стебли,
Ты поднеси госпоже сельских корзину плодов,
Ты расскажи ей, что ты получил их из ближней усадьбы, —
Хоть на Священной ты их улице в Риме купил, —
Гроздья дари и орехи, столь милые Амариллиде[69]69
  Амариллида – пастушка из «Буколик» Вергилия, II, 52; Овидий жалеет, что с буколических времен женщины стали требовательней к подаркам.


[Закрыть]
(Жаль, что ее на каштан нынче поймать мудрено!),
Можешь послать ей дрозда, а можешь – цветочные цепи,
Лишний раз подтвердив верность своей госпоже.
Тем же, в надежде на смерть, подкупают бездетную старость —
Ах, провалиться бы всем, кто опорочил дары!
 

 
Напоминать ли о том, чтобы льстить ей, стихи сочиняя?
Плохо только одно: песни теперь не в чести.
Все похвалят стихи, но все пожелают подарка —
Грубый милее богач, чем неимущий поэт.
Истинно, век наш есть век золотой! Покупается ныне
Золотом – почесть и власть, золотом – нежная страсть.
Если с пустыми руками придешь ты, питомец Камены,
Будь ты хоть сам Гомер – выставлен будешь, Гомер.
Все же, хоть мало, а есть на земле и ученые девы,
Да и невежды порой рады учеными слыть.
Тех и других в стихах прославляй! За сладкое слово,
Плохо ли, хорошо ль, всякая песня сойдет.
Стоит прободрствовать ночь, сочиняя красавице песню:
Вдруг да увидит в стихах хоть невеликий, а дар?
 

 
Далее: если ты сам замыслил какое-то дело,
Пусть и подруга твоя кстати попросит о нем.
Если кому из твоих рабов обещал ты свободу —
Пусть припадает, моля, чтоб заступилась она.
Снять ли оковы с раба, отменить ли его наказанье —
Все, что делаешь ты, делаешь ты для нее.
Ей – почет, а польза – тебе, и ты не в убытке:
Пусть насладится она ролью большой госпожи!
 

 
Чтоб оставаться с тобой, должна твоя женщина помнить,
Что от ее красоты стал ты совсем без ума.
Если в тирийском она – похвали тирийское платье[70]70
  Тирийское платье – то есть крашенное финикийским пурпуром


[Закрыть],
В косском[71]71
  Косское – из тонкой шелковой ткани.


[Закрыть] ли выйдет к тебе – косское тоже к лицу;
Ежели в золоте вся, то сама она золота краше,
Если закутана в шерсть – молви: «Чудесная шерсть!»
Если предстанет в рубашке одной – вскричи: «Я пылаю!»
И осторожно добавь: «А не простудишься ты?»
Если пробор в волосах – не надобно лучшей прически;
Если она завита – честь и хвала завиткам.
Пляшет? Хвали ее руки. Поет? Хвали ее голос.
Кончила петь и плясать? Громко об этом жалей.
Самое ложе любви и самые радости ночи,
Все, что любезно вдвоем, – все это можно хвалить.
Пусть она будет мрачней и жесточе Медузы Горгоны —
Слыша такие слова, станет мила и нежна.
Только следи, чтоб она твоего не открыла притворства,
И выраженьем лица не опрокинь своих слов!
Скроешь искусство свое – молодец; а выдашь – досадуй:
Веры тебе поделом с этой не будет поры.
 

 
Часто в осенние дни, когда наливаются гроздья,
Пурпурным крася вином лучшее время в году,
То вдруг нажмут холода, то снова распустится лето,
И переменчивый жар тяготой тело томит.
Пусть подруга твоя останется в добром здоровье!
Если же сляжет она, чувствуя воздух больной, —
Тут-то тебе и явить всю любовь твою, всю твою верность,
Тут-то и сеять тебе севы для будущих жатв!
Не поддавайся тоске, на докучные глядя капризы,
Все, что позволит она, делай своею рукой.
Дай ей слезы увидеть твои, поцелуем не брезгуй,
Дай пересохшим губам влажной коснуться щеки;
К богу взывай, но громче взывай, чтоб она услыхала;
Чаще рассказывай ей благополучные сны;
Дряхлую бабку найми к очищению ложа и дома
С серой и птичьим яйцом[72]72
  Сера и яйца – традиционные средства очищения и отвращения бед.


[Закрыть] в горстке трясущихся рук, —
Все заботы твои оставят хорошую память:
Многим открыли они путь к завещаньям чужим.
Только и здесь ты сумей соблюсти в усердии меру —
Возле больной суетясь, и опостылеть легко.
Не говори ей: «Не ешь!», не подсовывай снадобий горьких —
Пусть твой соперник и враг это возьмет на себя.
 

 
Ветер, от берега вея, увел тебя в дальнее море —
Здесь парусам корабля надобен ветер иной.
Снову любовь некрепка, но привычка ей будет опорой:
Дай ей пищу и срок – станет крепка и сильна.
Бык, ужасный тебе, к тебе же ласкался теленком,
Дуб, под которым лежишь, тонким тянулся ростком;
Мал бывает родник, но куда ручеек ни польется,
Станет полней и полней, новые воды приняв.
Пусть же подруга привыкнет к тебе: привычка всесильна!
Ради привычки такой не поленись поскучать!
Пусть она видит и пусть она слышит тебя постоянно,
Ночью и днем перед ней пусть твое будет лицо.
А как уверишься в том, что она без тебя затоскует,
Что и вдали от нее будешь по-прежнему мил, —
Тут-то и отдых устрой. Отдохнувши, земля урожайней,
И пересохшим полям в радость бывают дожди.
Рядом дыша с Демофонтом, Филлида о нем не страдала,
А как отчалил он вдаль, – вспыхнула жарким огнем.
Дальним скитаньем Улисс тревожил тоску Пенелопы,
И, Лаодамия, твой был вдалеке Филакид.
Но берегись, не просрочь! Угасают со временем страсти,
Дальний забудется друг, новая встанет любовь.
 

 
Чтобы утешить печаль о далеком своем Менелае,
Пала Елена в ночи гостю на жаркую грудь.
Ах, Менелай, до чего же ты глуп! Одиноко уехав,
Ты оставляешь в дому гостя с женою вдвоем!
Лучше бы ястребу ты, обезумев, доверил голубок,
Лучше бы горным волкам предал овчарню свою.
Нет на Елене греха! Не преступен ее соблазнитель!
Он поступил, как любой, – так поступил бы и ты.
Ты ее сделал изменницей, дав им и время, и место,
Ты ей указывал путь – и понимала она.
Правда: ведь муж далеко, а гость обходительный близко,
И на постели пустой страшно одной ночевать.
Думай, как хочешь, Атрид, а по мне, так Елена невинна:
То, что покладистый муж дал ей, она приняла.
 

 
Но ни коричневый вепрь, застигнутый в яростном гневе,
Молниеносным клыком рвущий ретивых собак,
Ни над сосущими львятами мать их, безгривая львица,
Ни под неловкой пятой змейка, таящая яд,
Так не бывают страшны, как страшна, услыхав об измене,
Женщина в гневе своем: сердцем и взглядом горя,
Рвется к огню и мечу, забывает стыдливость и чинность,
Словно почуяв удар от Аонийских рогов.
Вот Фасианка – она, по-варварски мстя за измену,
Кровью любимых детей брачный омыла позор.
Вот и другая жестокая мать – ты ласточку[73]73
  Ласточка – Прокна.


[Закрыть] видишь,
Кровь у нее запеклась вечным клеймом на груди.
Так расторгает любовь крепчайшие скрепы и связи, —
Вот почему для мужчин эта опасна вина.
 

 
Но не подумай, что мой приговор: «Будь верен единой», —
Боже тебя сохрани! Это и в браке невмочь.
Нет; но резвясь, умейте таить свои развлеченья:
Ежели грех за душой – право, молва ни к чему.
И не дари подарков таких, чтобы стали приметой,
И постоянного дня не отводи для измен,
И, чтоб тебя не сумели застичь в знакомом приюте,
Разным подругам для встреч разное место назначь.
А сочиняя письмо, перечитывай каждую строчку:
Женщины видят в словах больше, чем сказано в них.
Да, удар за удар воздает, сражаясь, Венера,
И заставляет терпеть, что претерпела сама.
Жил при супруге Атрид, и была непорочна супруга,
Только по мужней вине злою преступницей став.
Слух до нее доходил и про Хрисову дочь[74]74
  Хрисова дочь – Хрисеида


[Закрыть], о которой
Тщетно отец умолял, лавры повязкой овив,
Слух доходил и о горе твоем, Лирнессийская дева[75]75
  Лирнессийская дева – Брисеида


[Закрыть],
Чей обернулся увод стыдной задержкой войны;
Все же это был слух, а Кассандра явилась воочью —
Сам победитель своей пленницы пленником был.
Тут-то Тиндарова дочь и открыла Фиестову сыну[76]76
  Фиестов сын – Эгисф.


[Закрыть]
Сердце и ложе свое – тут-то и грянула месть.
 

 
Сколько, однако, греха ни скрывай, всего ты не скроешь;
Но и попавшись врасплох, все отрицай до конца.
Будь не более ласков и льстив, чем бываешь обычно:
Слишком униженный вид – тоже ведь признак вины.
Но не жалей своих сил в постели – вот путь к примиренью!
Что у Венеры украл, то вороти ей сполна.
 

 
Многим известен совет: принимать сатурейские травы,
Вредные травы: по мне, это опаснейший яд;
Или советуют с перцем принять крапивное семя,
Или растертый пиретр во многолетнем вине;
Но не желает таких побуждений к любовным утехам
Та, чью обитель хранит тень Эрицинских холмов.
Белый ешь пеласгийский чеснок, Алкафоевых севов[77]77
  Алкафой – мифический царь Мегары (греческой, пеласгийской, а не сицилийской), где рос отличный чеснок.


[Закрыть]
И бередящую ешь травку из наших садов;
Мед с Гиметтской горы не вредит, полезны и яйца,
И помогает орех с веток колючей сосны.
 

 
Но перестань, Эрато, вникать в ведовскую ученость!
Ближе лежат рубежи бегу квадриги моей.
Я говорил тебе, как утаить от подруги измену,
Я же теперь говорю, как показать ее въявь.
Не торопись меня обвинять в легкомыслии вздорном —
Ведь и ладью по волнам разные ветры несут:
То нас фракийский Борей, то Эвр подгоняет восточный,
То под полотнищем Нот, то заполощет Зефир.
Или взгляни, как на конских бегах то отпустит возница
Вожжи, то, вновь натянув, сдержит летящих коней!
Женщины есть и такие, кому наша преданность в тягость:
В них угасает любовь, если соперницы нет.
Изнемогает порою душа, пресытившись счастьем,
Ибо не так-то легко меру в довольстве хранить.
Словно огонь, в горенье своем растративший силы,
Изнемогая, лежит, скрывшись под пеплом седым,
Но поднеси ему серы – и новым он пламенем вспыхнет,
И засияет опять ярко, как прежде сиял, —
Так и душа замирает порой в нетревожимой лени:
Острым кресалом ударь, чтоб разгорелась любовь!
Пусть изведает страх, пусть теплая станет горячей.
Пусть побледнеет в лице, мнимой измены страшась!
О, четырежды счастливы, о, неисчетно блаженны
Те, чья обида могла милую деву задеть,
Чтобы она, об измене твоей услыхав боязливо,
Бедная, пала без чувств, бледная, пала без слов!
Мне бы такую любовь, чтоб, ревнуя, меня не жалела,
Чтобы ногтями рвалась и к волосам, и к щекам,
Чтобы взглянула – и в плач, чтоб яростным взором сверкала,
Чтоб ни со мной не могла, ни без меня не могла!
Спросишь, а долго ли ей о тебе стенать и метаться?
Нет: подолгу томясь, слишком накопится гнев.
Ты ее пожалей, обвей ее белую шею,
Пусть она, плача, к твоей жаркой приникнет груди;
Слезы уйми поцелуем, уйми Венериной лаской —
Так, и только так, миром закончится брань.
Вволю побуйствовать дай, дай ненависть вылить воочью
И укроти ее пыл миром на ложе утех.
Там – согласия храм, там распря слагает оружье,
Там для блага людей в мир рождена доброта.
Так, побранясь, голубок и голубка сольются устами
И заворкуют вдвоем, нежную ласку суля.
 

 
В первоначальные дни все смешано было в природе:
Звезды, море, земля – все это было одно.
Время, однако, пришло, и хаос разъялся бесплодный:
Небо взошло над землей, сушу вода облегла,
Лес населило зверье, воздух принял летучую птицу,
Стаи чешуйчатых рыб скрылись в текучей воде.
Род человечий тогда бродил по степям одиноким,
Грубым телом могуч, полон нетраченых сил:
Лес ему – дом, трава ему – корм, листва ему – ложе;
И человека не мог, встретясь, узнать человек.
Но, говорят, укротила любовь их дикие души —
Там, где друг с другом сошлись женский и мужеский род.
Что они делали, в том ненадобен был им наставник:
И без науки любовь сладкий вершила их труд.
Птица с птицей в любви; меж рыб, в пучинах живущих,
Для обоюдных услад самка находит самца;
Лань за оленем идет; змея пленяется змеем;
Даже собаку и пса вяжет любовная связь;
Рада барану овца; быком наслаждается телка;
Для плосконосой козы сладок нечистый козел;
И за своим жеребцом кобылица, беснуясь, несется
Через просторы полей и преграждающих рек.
Будь же смелей! Чтобы боль укротить красавицы гневной,
Из всевозможных лекарств лучшее есть при тебе.
Это лекарство сильней Махаоновых зелий целебных,
Чем прогневил госпожу, тем же прощенье добудь.
 

 
Так я пел мою песнь; вдруг вижу я лик Аполлона,
Вижу, касается он лиры своей золотой;
Лавры в простертой руке, и лавром увенчан священный
Лоб: певец и пророк взорам моим предстоит.
И возвещает он так: «Шаловливый наставник влюбленных!
Путь питомцев своих к храму направь моему,
К храму, где письмена, по всему знаменитые миру,
Всем приходящим гласят: всяк да познает себя[78]78
  Всяк да познает себя – знаменитая надпись на дельфийском храме «Познай самого себя».


[Закрыть]!
Только познавший себя умеет любить умудренно,
Только ему и дано вымерить труд по плечу.
Кто от природы красив, пускай красотой щеголяет,
В ком благородный загар – плечи умей показать,
Кто хорошо говорит, тот не будь молчаливым в собранье,
Петь ли умеешь – так пой, пить ли умеешь – так пей!
 
 
Только оратор пускай не вставляет речей в разговоры
И полоумный поэт не произносит стихов».
Так заповедует Феб – покорствуйте Фебовой воле!
Только правдивая речь льется из божеских уст.
 

 
Я же продолжу свой путь – чтобы ты, умудренный любовник,
Нашу науку познав, с верной добычей ушел.
Нам не всегда борозда возвращает посевы сторицей,
И не всегда кораблям веет попутный Зефир:
Радостей мало дано, а горестей много влюбленным —
Будь же готов претерпеть все, что тебе предстоит!
Сколько над Гиблою[79]79
  Гибла в Сицилии славилась пчелиным медом.


[Закрыть] пчел, сколько зайцев на горном Афоне,
Сколько синих маслин древо Минервы[80]80
  Древо Минервы – олива.


[Закрыть] дарит,
Сколько на взморье песка, столько муки в любовной заботе —
Желчью напоены жала, язвящие нас.
Вот тебе говорят: «Ее нет», – а ты ее видел.
Что же, не верь глазам и восвояси ступай.
Вот, обещав тебе ночь, заперла она дверь перед носом —
Так у порога в грязи целую ночь и лежи.
Лгунья рабыня и та, оглядев тебя взглядом надменным,
Спросит: «Кто там залег, дом наш в осаде держа?»
Что ж, к косякам и к красавице злой обращай свои просьбы
И, расплетя свой венок, розы рассыпь на порог.
Скажет: «Приди», – ты придешь, а скажет: «Уйди», – уберешься.
Ты ведь не грубый мужик, чтоб докучать ни за что!
Разве приятно тебе услыхать: «Какой ты несносный!»?
Нет, уж лучше терпеть: жди и дождись своего.
А до поры не считай за позор ни брань, ни побои,
И, перед милой склонясь, нежные ножки целуй.
 

 
Хватит с меня мелочей! Великого сердце взыскует.
Высшую песнь завожу: люди, внимайте певцу!
Пусть непомерен мой труд – в непомерном рождается подвиг!
Только великих трудов хочет наука моя.
Видишь соперника – будь терпелив: и победа твоею
Станет, и ты, победив, справишь победный триумф.
Это не смертный тебе говорит, а додонское древо[81]81
  Додонское древо – дуб, по шелесту которого жрецы Зевса давали предсказания.


[Закрыть]:
Верь, из уроков моих это главнейший урок.
Милой приятен соперник? Терпи. Он ей пишет? Пусть пишет.
Пусть, куда хочет, идет; пусть, когда хочет, придет.
Так и законный супруг угождает законной супруге,
И помогает ему, нежно присутствуя, сон.
Сам я, увы, признаюсь, в искусстве таком неискусен,
Сам в науке моей тут я плохой ученик.
Как? У меня на глазах соперник кивает подруге,
Я же терпи и не смей выразить праведный гнев?
 
 
Поцеловал ее друг, а я от этого в ярость, —
Ах, какой я подчас варвар бываю в любви!
Дорого, дорого мне обходилось мое неуменье —
Право, умней самому друга к подруге ввести!
Ну, а лучше всего не знать ничего и не ведать,
Чтоб не пришлось ей скрывать вымыслом краску стыда.
Нет, не спешите подруг выводить на чистую воду:
Пусть грешат и, греша, верят, что скрыты грехи.
Крепнет любовь у изловленных: те, что застигнуты вместе,
Рады и дальше делить общую участь свою.
 

 
Всем на Олимпе знаком рассказ о том, как когда-то
Марс и Венера вдвоем пали в Вулканову сеть.
Марс-отец, обуянный к Венере безумной любовью,
Из рокового бойца нежным любовником стал.
И не отвергла его, не была жестокой и грубой
К богу, ведущему в бой, та, что нежней всех богинь.
Ах, как часто она, говорят, потешалась над мужем,
Над загрубелой рукой и над хромою стопой!
Сколько раз перед Марсом она представляла Вулкана!
Это ей было к лицу: прелесть мила в красоте.
Но поначалу они умели скрывать свои ласки
И в осторожном стыде прятали сладость вины.
Солнце о них донесло – возможно ли скрыться от Солнца?
Стала измена жены ведома богу огня.
Солнце, Солнце! зачем подавать дурные примеры?
Есть и молчанью цена – рада Венера платить.
Мульцибер[82]82
  Мульцибер – одно из имен Вулкана.


[Закрыть] тайную сеть, никакому не зримую оку,
Петля за петлей сплетя, вскинул на ложе богов.
К Лемносу вымышлен путь; любовники мчатся к объятью
И в захлестнувшем силке оба, нагие, лежат.
Муж скликает богов; позорищем пленные стали;
Трудно богине любви слезы в глазах удержать.
Ни заслонить им глаза от стыда, ни скромную руку
Не поднести на беду к самым нескромным местам.
Кто-то, смеясь, говорит: «Любезный Марс-воеватель,
Если в цепях тяжело, то поменяйся со мной!»
Еле-еле Вулкан разомкнул их по просьбе Нептуна;
Мчится Венера на Кипр; мчится во Фракию Марс[83]83
  Лемнос – место культа Вулкана, Кипр – Венеры, Фракия – Марса.


[Закрыть].
С этих-то пор что творилось в тиши, то творится открыто:
Ты, Вулкан, виноват в том, что не стало стыда!
Ты ведь и сам уж не раз признавался в своем неразумье,
Горько жалея, что так был и умен, и хитер.
Помните этот запрет! Запретила влюбленным Диона
Против других расставлять сети, знакомые ей!
Не замышляйте ж и вы на соперника хитростей тайных
И не вскрывайте письмен, писанных скрытной рукой.
Пусть вступившие в брак, освященный огнем и водою[84]84
  Огонь и вода вручались при официальной брачной церемонии невесте, вступающей в дом жениха.


[Закрыть],
Пусть их ловят мужья, ежели сами хотят!
 

 
Я же повторно клянусь, что пишу лишь о том, что законно,
И что замужней жене шутка моя не указ.
Кто невегласам раскрыть посмеет святыни Цереры
Или таимый обряд самофракийских жрецов?
Невелика заслуга молчать о том, что запретно,
Но велика вина этот нарушить запрет.
Ах, поделом, поделом нескромный терзается Тантал
Жаждой в текучей воде меж неприступных плодов!
Пуще всего Киферея велит хранить свои тайны:
Кто от природы болтлив, тот да не близится к ней!
Не в заповедных ларцах[85]85
  В заповедных ларцах хранились символы тайных культов, звоном меди сопровождались некоторые обряды в восточных мистериях.


[Закрыть] Кипридины таинства скрыты,
В буйном они не гремят звоне о полую медь, —
Нет, между нами они, где сошлись человек с человеком,
Но между нами они не для показа живут.
Даже Венера сама, совлекши последние ткани,
Стан наклоняет, спеша стыд свой ладонью затмить.
Только скотина скотину у всех на глазах покрывает,
Но и от этой игры дева отводит глаза.
Нашей украдке людской запертые пристали покои,
Наши срамные места скрыты под тканью одежд;
Нам соблазнителен мрак и сумрак отраден туманный —
Слишком ярок для нас солнцем сверкающий день.
Даже и в те времена, когда от дождя и от зноя
Крыши не знал человек, ел под дубами и спал, —
Даже тогда сопрягались тела не под солнечным небом:
В рощах и гротах искал тайны пещерный народ.
Только теперь мы в трубы трубим про ночные победы,
Дорого платим за то, чтоб заслужить похвальбу.
Всякий и всюду готов обсудить любую красотку,
Чтобы сказать под конец: «Я ведь и с ней ночевал!»
Чтоб на любую ты мог нескромным показывать пальцем,
Слух пустить о любой, срамом любую покрыть,
Всякий выдумать рад такое, что впору отречься:
Если поверить ему – всех перепробовал он!
Если рукой не достать – достанут нечистою речью,
Если не тронули тел – рады пятнать имена.
Вот и попробуй теперь ненавистный влюбленным ревнивец,
Деву держать взаперти, на сто затворов замкнув!
 
 
Это тебя не спасет: растлевается самое имя,
И неудача сама рада удачей прослыть.
Нет, и в счастливой любви да будет язык ваш безмолвен,
Да почивает на вас тайны священный покров.
 

 
Больше всего берегись некрасивость заметить в подруге!
Если, заметив, смолчишь, – это тебе в похвалу.
Так Андромеду свою никогда ведь не звал темнокожей
Тот, у кого на стопах два трепетали крыла;
Так Андромаха иным полновата казалась не в меру —
Гектор меж всеми один стройной ее находил.
Что неприятно, к тому привыкай: в привычке – спасенье!
Лишь поначалу любовь чувствует всякий укол.
Свежую ветку привей на сук под зеленую кожу —
Стоит подуть ветерку, будет она на земле;
Но погоди – и окрепнет она, и выдержит ветер,
И без надлома снесет бремя заемных плодов.
Что ни день, то и меньше в красавице видно ущерба:
Где и казался изъян, глядь, а его уж и нет.
 
 
Для непривычных ноздрей отвратительны шкуры воловьи,
А как привыкнет чутье – сколько угодно дыши.
Скрасить изъян помогут слова. Каштановой станет
Та, что чернее была, чем иллирийская смоль;
Если косит, то Венерой зови; светлоглаза – Минервой;
А исхудала вконец – значит, легка и стройна;
Хрупкой назвать не ленись коротышку, а полной – толстушку,
И недостаток одень в смежную с ним красоту.
Сколько ей лет, при каких рождена она консулах, – это
Строгий должен считать цензор[86]86
  Цензор в Риме – высшее должностное лицо, составляющее списки полноправных граждан.


[Закрыть], а вовсе не ты;
И уж особенно – если она далеко не в расцвете
И вырывает порой по волоску седину.
 

 
Но и такою порой и порой еще более поздней
Вы не гнушайтесь, юнцы: щедры и эти поля!
Будет срок – подкрадется и к вам сутулая старость;
Так не жалейте трудов в силе своей молодой!
Или суда по морям, или плуги ведите по пашням,
Или воинственный меч вскиньте к жестоким боям,
Или же мышцы, заботу и труд сберегите для женщин:
Это ведь тоже война, надобны силы и здесь.
Женщина к поздним годам становится много искусней:
Опыт учит ее, опыт, наставник искусств.
Что отнимают года, то она возмещает стараньем;
Так она держит себя, что и не скажешь: стара.
Лишь захоти, и такие она ухищренья предложит,
Что ни в одной из картин столько тебе не найти.
Чтоб наслажденья достичь, не надобно ей подогрева:
Здесь в сладострастье равны женский удел и мужской.
Я ненавижу, когда один лишь доволен в постели
(Вот почему для меня мальчик-любовник не мил),
Я ненавижу, когда отдается мне женщина с виду,
А на уме у нее недопряденная шерсть;
Сласть не в сласть для меня, из чувства даримая долга, —
Ни от какой из девиц долга не надобно мне!
Любо мне слышать слова, звучащие радостью ласки,
Слышать, как стонет она: «Ах, подожди, подожди!»
Любо смотреть в отдающийся взор, ловить, как подруга,
Изнемогая, томясь, шепчет: «Не трогай меня!»
Этого им не дает природа в цветущие годы,
К этому нужно прийти, семь пятилетий прожив.
Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый —
Мне драгоценнее то, что из старинных амфор.
Нужно платану дозреть, чтобы стал он защитой от солнца,
И молодая трава колет больнее ступню.
Ты неужели бы мог предпочесть Гермиону Елене,
И неужели была Горга[87]87
  Горга – дочь Алфеи, сестра Мелеагра, упоминается в «Метаморфозах».


[Закрыть] красивей, чем мать?
Нет: кто захочет познать утехи поздней Венеры,
Тот за усилье свое будет стократ награжден.