Текст книги "Палачи и киллеры"

В июне 1976 года Вилферд Барчет (журналист) и Дерек Робек (член международной комиссии по расследованию деятельности наемников) присутствовали на суде над 13 английскими и американскими наемниками в Луанде. Их впечатления легли в основу книги «Проститутки войны», посвященной наемникам и их вербовщикам.

«Только каменный истукан мог бы оставаться равнодушным во время суда в Луанде. В течение 9 дней перед глазами присутствующих развертывалась напряженная драма. В сложном клубке переплетались характеры и страсти, разнообразные мотивы и противоречивые поступки. Все это было невозможно представить себе заранее.

Особый интерес представляют показания, из которых становится ясно, что за люди идут в наемники. Ни один из 13 обвиняемых не принадлежал ни к головорезам из числа бывших легионеров, ни к молодчикам эсэсовского пошиба, то есть к тем профессиональным убийцам, которые наводнили Конго в 60-е годы.

Если не считать Каллэна, убивавшего совершенно хладнокровно, Баркера, убивавшего в ярости, и Герхарта, способного на то и на другое, то все они довольно типичные представители низших слоев общества. Даже если допустить, что приводившиеся в их оправдание истории о неудачной судьбе сильно преувеличены, то все же есть основания предполагать, что некоторых из них обманули, пообещав хорошо оплачиваемую работу в тылу. Стать наемником – да, убийцей – нет.

Причины, которые, по словам 13 обвиняемых, сделали их наемниками: отсутсвие работы, денежные затруднения, скука бесцветного прозябания, неразрешимые семейные проблемы, тоска по прошлой армейской жизни, – могут толкнуть на тот же путь миллионы и миллионы людей.

На одно крохотное объявление, опубликованное всего лишь один раз единственной английской газетой, откликнулось более 300 человек! Аналогичной была реакция и на небольшую статью Буфкина (вербовщика). В своих письменных показаниях, написанных аккуратным почерком, наемник Акер рассказывает о том, как в ожидании отправки в Анголу он провел несколько дней в доме Буфкина в Калифорнии: «Когда я и Лобо жили у Дэйва, он велел нам вести картотеку на всех, кто ему писал по поводу Анголы. Мы заносили в карточки фамилию, военную специальность, боевой опыт и т.п. Заводили мы карточки только на тех, кто мог пригодиться, остальных мы не записывали. У нас уже набралось 120-150 карточек. Письма приходили даже из Израиля, Гонконга, Бельгии, Германии и Англии. И это не считая телефонных звонков. Дэйв также велел нам рассылать брошюры тем из приславших ему письма, кто его устраивал. В брошюре говорилось о работе, которая ждет наемников в Родезии и, возможно, в Южной Африке. Так же говорилось, что средства для отправки наемников в Анголу кончились, и незвестно, когда они появятся снова…» Брошюра, которая была найдена у Грильо, не имела даты, но ссылка в ней на 6 января 1976 года, когда было получено его письмо, позволяет сделать вывод, что она была отослана в период между этой датой и 6 февраля, днем отправки группы американцев, то есть после того, как конгресс запретил финансировать операции против Анголы.

Наемник Макинтайр оставил школу в 15 лет и стал учеником повара в гостинице. Потом он три года учился на вечерних курсах санитаров при Эдинбургской королевской больнице. Вот что он рассказал в суде:

«С 1970 по 1972 год я работал в Пертском королевском лазарете. В 1972 перешел в Орсеттскую больницу, графство Эссекс, а через полтора года у меня началось нервное расстройство, сопровождающееся депрессией. Меня поместили в психиатрическую лечебницу Цорли в Брентвуде, графство Эссекс.

До декабря 1975 года я побывал в этой лечебнице несколько раз.

Когда я еще работал в Орсетгской больнице, один приятель… попросил меня вылечить его от наркомании. Я согласился. Через 9 месяцев он был здоров.

В Англии запрещено делать такие вещи. Лечением наркомании должны заниматься специалисты в соответствующих лечебницах. Но его подруга тоже была наркоманкой… Она пришла ко мне и стала угрожать, что донесет на меня, если я не буду давать ей наркотики. Я дорожил своей работой, и поэтому мне ничего не оставалось, как снабжать ее наркотиками. А она каждую неделю требовала все больше и больше. Я не хотел давать ей наркотики, но другого выхода у меня не было. Потом об этом узнала моя жена и бросила меня. Я остался с двумя детьми. Позже их забрали мои родители. Я ушел из больницы и сменил фамилию Райт на Макинтайр, что одно и то же, но только не по-английски, а по-шотландски. Я надеялся, что теперь подруга моего приятеля меня не разыщет. Я устроился на работу в отель «Куинс» в Саутенде, но через несколько месяцев снова попал в психиатричку.

Меня выписали 23 декабря 1975 года. К этому времени я уже знал, что моя жена в сентябре умерла. Я провел Рождество у родителей. Мне все еще было трудно прийти в себя, а лечиться было сложно»…

Райта-Макинтайра примерно 20 января разыскал «близкий приятель», Джон Кук, который связал его с вербовщиком наемников. Макинтайр оказался жертвой собственной слабохарактерности и стечения обстоятельств. Вербовщик Бэнкс же получил за него 200-300 фунтов.

Совсем иначе попал в наемники 35-летний Дерек Джон Бар-кер, один их бывших военнослужащих, с которыми Джон Бэнкс сам установил непосредственный конкакт. Вот как описывает происшедшее Баркер своих письменных показаниях, написанных печатными буквами: «Я выпивал с приятелем в пивной в Олдершоте. Ко мне подошел человек, отрекомендовавшийся Джоном Бэнксом, и спросил, не хочу ли я поехать в Анголу в качестве члена САС – специальной воздушно-десантной службы. Платить будут 600 долларов за две недели. Он нам дал всем по 10 английских фунтов и сказал, что на следующий день будет ждать нас в Лондоне, в отеле „Тауэр“. Я отправился в Лондон со своими приятелями Маккензи, Макферсоном, Сондерсом и Эйвисом. Когда мы приехали на место, там уже было несколько бывших военнослужащих из разных концов Англии, нам сказали, что нам следует пока остановиться в отеле, а в 8 часов того же дня у нас будет встреча.

В 8 часов вечера в тот же день нам сказали, что мы поедем в Анголу, Западную Африку, чтобы помочь обучать местную армию, в которой господствовал низкий моральный дух. Армия называлась ФНЛА. С нами беседовал Джон Бэнкс, нам велели оставаться в отеле. Я потолковал с моими приятелями, и мы все решили, что отель очень дорогой. 22 фунта с каждого за ночь, да еще выпивка. Мы решили согласиться, если, конечно, нас не дурачат, тем более что я был без работы, а в Англии все так дорого.

В воскресенье в 6 часов утра пришел специальный автбус, и мы поехали в лондонский аэропорт Хитроу. В автобусе нам раздали конверты с 500 американскими долларами. Нам сказали, что мы получим еще 100 долларов, когда прибудем к месту назначения, то есть в Киншасу. Нас завербовали на полгода»…

На вопрос, почему он поехал в Анголу воевать против законного правительства этой страны, Баркер ответил:

«Я был под надзором полиции в связи с тем, что в декабре 1975 года совершил нападение. Перед самым Рождеством меня отпустили под залог в 200 фунтов».

Когда Баркера спросили, сидел ли он в тюрьме раньше, он ответил:

«Да, я побывал в тюрьме еще до службы в армии. Мне было около 17, когда я оказался в Бортальском учреждении для несовершеннолетних преступников за угон автомашины и кражу со взломом.

Фактически я и был несовершеннолетним преступником. В 1968 году я отсидел в тюрьме 9 месяцев за кражу, а в 1969 – 1970 годах – б месяцев за избиение женщины, с которой жил».

Сенсацией судебного процесса была пленка с записью программы Би-би-си «Панорама». Эта программа о наемниках передавалась 26 апреля 1976 года. Обвиняемые реагировали на эту запись по-разному. Уайзмен плакал, услышав голоса жены и детей, но начал истерически хохотать, когда услышал рассказ о том, за что Баркера в декабре 1975 года обвинили в нападении. Его развеселила запись беседы между корреспондентом Майклом Кокереллом и Дугласом Со-ндерсом.

Кокерелл. По прибытии в Анголу Сондерса и Баркера сразу же произвели в майоры. В свою бытность в Олдершоте (родном городе) Сондерс и Баркер нажили немало врагов. В прошлом месяце Баркер подрался с Лонгом. Это произошло на вечеринке, которую устроили Лонги. Баркер и Сондерс враждовали с Лонгами и явились на вечеринку без приглашения.

Сондерс. Этот тип подошел к Брамми стал его задирать. Брамми ничего не оставалось, как дать ему сдачи.

Бенни Лонг. Баркер сам подошел ко мне. Мы перебросились парой слов, а потом он кинулся на меня, и не успел я опомниться, как он откусил мне кончик носа…

Вот в этот момент Уайзмен и разразился истерическим хохотом, и только злобный взгляд Каллэна заставил его замолчать.

Затем Майк Кокерелл представил слушателям Мэри Слэтте-ри, у которой некоторое время снимал квартиру Баркер и которая внесла за него залог в 200 фунтов, когда ему предъявили обвинение в том, что он откусил нос Бенни Лонгу. Мэри Слэтгери сказала, что, «если бы Баркеру досталось хоть немного материнской ласки, он был бы совсем другим».

Кокерелл. Вы очень огорчились, когда узнали, что человек, за которого Вы внесли залог, вдруг сбежал в Анголу?

Мэри Слэтгери. Да, конечно, я ведь никогда не думала, что Брамми может так поступить со мной.

Кокерелл (обращаясь к Сондерсу). Обещал ли Вам Бэнкс что-нибудь еще, кроме 150 фунтов в неделю?

Сондерс. Да, он говорил что-то насчет председателя и насчет того, что мы будем жить в особняке. Ну, еще он говорил, что недостатка в девочках у нас не будет.

Майкл Слэттери, сын Мэри Слэттери. По-моему, они собирались драться с какими-то черномазыми, ну, пострелять немного.

А 150 фунтов за неделю – это же целое состояние. А тут поездка на 6 месяцев! Да они еще здесь, в Оддершоте, за месяц спустили 5 тысяч фунтов.

Кокерелл. Как Вы думаете, что особенно привлекало Баркера?

Майкл Слэттери. My, это… Баркер любит драться. А то, что делают наемники, это тоже вроде драки, верно? Ну, когда они прячутся за деревьями и стреляют. Это же здорово! Ведь наемники воюют не по правилам, верно?

Кокерелл. А вот Джон Бэнкс и его приятели считают, что наемниками становятся не ради денег и не затем, чтобы избавиться от повседневных забот. Сейчас они пишут об этом книгу.

Бэнкс. Надо бороться против коммунизма, за деньги или ради убеждений, это все равно. Много ли англичан хотят, чтобы к власти пришли эти чертовы коммунисты? Я не хочу этого. Он – тоже. И пока не поздно, нужно помочь людям…

Кокерелл. Джон, считаете ли Вы себя виновным в том, что 10 наемников скоро предстанут перед судом и, возможно, будут казнены?

Бэнкс. Все, кто ехал из Англии в Африку, слишком наивны.

Они же знали, что едут воевать. А любая война в Африке – грязная война. Мало техники, очень грязная война. Они ехали воевать, а война – это всегда риск. На войне любого могуг убить, покалечить, ранить, взять в плен.

Десять английских наемников в зале суда в Луанде слушали это заявление Бэнкса, смысл которого сводился к тому, что «так им, сукиным сынам, и надо», и с трудом сдерживали горечь и ярость. Такой подлости они не ожидали. Теперь они были убеждены, что Бэнкс не только получил то, что причиталось ему за каждого завербованного, но и прикарманил деньги, которые он должен был послать их семьям.

Заканчивая программу, Кокерелл съязвил: «Бэнкс получил тысячи писем от желающих стать наемниками.

Что бы ни случилось с 10 английскими наемниками в Луанде, он убежден, что покупать соотечественников так же патриотично, как покупать товары отечественного производства».

Кокерелл (обращаясь к Майклу Гриффину, школьному приятелю Уайзмена, у которого последний жил после того, как ушел от родителей). Как вы думаете, почему он все-таки решил поехать в Анголу?

Гриффин. Он не раз говорил, что делает это ради денег. Он надеялся подзаработать, чтобы обеспечить своих детей. Он души не чаял в детях, можете мне поверить. Кроме того, он говорил, что надеется помириться с женой…

Линн Уайзмен. Он позвонил мне в субботу перед отъездом сказал, что хочет повидаться с детьми. Он пришел на следующий день, и по тому, как он смотрел на детей, я поняла, что он завербовался. На другой день он снова зашел после работы и сказал: «Я уезжаю вот сюда». И показал мне брошюру с картой Анголы на обложке.

Кокерелл. Он не объяснил, почему он решил ехать?

Линн Уайзмен. Нет, но, думаю, ради денег. Он, к тому же, не терпит черных. А вообще-то не знаю…

В программе «Панорама» также записано интервью с семьей Сесила Мартина (Сэтча) Фортуина. Фортуин родился в Южной Африке. Крепкий, сильный, волосы колечками, губы, как у негра. Он был закадычным другом Бэнкса. Когда он служил во 2-м парашютно-десантном полку, Бэнкс, Фортуин и два других приятеля Бэнкса вытатуировали на руках имена друг друга.

Кокерелл (обращаясь к Джону Бэнксу). Такая татуировка была у всех четверых? Вы поддерживали связь с Сэтчем Фортуином?

Бэнск. Да. Сэтч был отличным парнем, никогда не унывал.

Когда мы раньше разъежали по Аденку, он, как и мы, часто говорил: «Только полюбуйтесь на этих черномазых». И тогда мы подтрунивали над ним: «Уж чья бы корова мычала…» Кокерелл. Фортуин родился в Южной Африке и был цветным, но родители его считались белыми Родители Фортуина и католический священник (отец Мэть-юс)рассказывали о его юности, о том, что он регулярно ходил в церковь. Отец Мэтыос вспоминает о нем как «об очень благочестивом мальчике».

Кокерелл (обращаясь к отцу Мэтьюсу). Вам не кажется, что его благочестие в юные годы как-то не вяжется с тем, что он стал наемником? Суд в Луанде может приговорить его к смертной казни за совершеные злодеяния.

Отец Мэтыос. По-моему, никакого противоречия здесь нет. Я считаю, что христиане всегда были в какой-то степени искателями приключений. Так что набожность и страсть к приключениям не исключают друг друга.

Затем Майкл Кокерелл рассказал о том, что Фортуин пять лет служил в воздушно-десантных войсках и побывал за это время в различных районах земного шара, что его первая семья распалась вскоре после того, как он стал солдатом, и что в 1974 году он женился вторично.

Кокерелл…. Через полтора года развалилась вторая, семья и Сэтч поселился у Хилари Робертса, который был барменом в отеле «Ныо инн» в Кеттеринге. Вы не припомните, какое впечатление произвел на Вас Сэтч, когда Вы впервые познакомились?

Хилари Роберте. Ну… Он был парень толковый и какой-то непохожий на других. Что-то в нем мне понравилось.

В письменных показаниях Фортуин писал: «Сейчас я живу с другой женщиной. У нее четверо детей. Мне с ней хорошо».

Кокерелл (обращаясь к Хилари Робертсу). Как вы относитесь к его отъезду?

Хилари Роберте. Ну, как Вам сказать… Я несколько опешил. У меня было ощущение, что добром это не кончится. Судя по сообщениям из Анголы, войска ФНЛА терпели поражение. Я написал ему, чтобы он возвращался, что я жду его и что не стоит там оставаться. Они знали, что их ждет, если они попадутся. И он-таки попался. Думаю, что он не рассчитывал на то, что правительство и народ Англии кинутся его спасать.

Кокерелл. Вам его жалко? Хилари Роберте. Нет.

По лицу Фортуина было видно, что он ушам своим не поверил, услышав это короткое и сухое «нет» от единственного человека, на которого, как он считал, можно было положиться. Если у него еще осталась какая-то вера в преданность старых друзей – а людям, которым грозит смертная казнь, такая вера очень нужна, – то этот ответ Робертса лишил его всяких иллюзий.

Ведь он уже знал о том, что его предал Бэнкс, его сослуживец, имя которого было вытатуировано у него на руке и который завербовал его, пообещав, что он будет только телохранителем. Но при первом же нажиме Каллэна Бэнкс отправил его на передовую.

В течение всего процесса Каллэн держался надменно. И вызывающе. Он прерывал других наемников и бросал на них грозные взгляды, явно все еще считая их подчиненными. Однако он весь съежился, а лицо его побагровело вначале от гнева, а потом от расстерянности, когда он услышал следующие слова Кокерелла:

Особое возмущение вызывают «подвиги» в Анголе самозваного полковника психопата Каллэна, командира наемников. Это Каллэн, бывший парашютист, с позором изгнанный из армии, приказал расстрелять посланных Бэнксом 12 наемников, когда те отказались воевать. Наемник Крис Демпстер, один из людей Бэнкса, видел, что сделали Каллэн и его подручный Коупленд…

Вот тут-то Каллэн и сник. Он так и не пришел в себя до конца суда. До этого он считал, что в глазах соотечественников он выглядел героем. Когда же он услышал, что передавала компания Би-би-си, для самообольщения не осталось никаких оснований. Его решимость хранить молчание была поколеблена. Рн уже не мог играть роль дисциплинированного армейского офицера. Он потерял контроль не только над собой, но и над другими. С этого момента функции командира взял на себя Грильо.

(Барчет В., Робек Д., Солдаты на продажу. М.,1997).

Вот, что расказал о себе Грильо – наемник, который был связан с гангстерами.

«Я воспитывался в порядочной семье. Мой дед был очень богат, и мои родители сделали для меня все: я ходил в частную католитическую школу. У меня были частные преподаватели, гувернантка, учитель музыки, я учился в немецкой школе и в пансионате. Мы держали слуг. Для меня сделали все возможное; а что из меня вышло, – бандит!» Так говорил о себе Густаво Марчело Грильо тем, кто взял его в плен. Грильо родился в Аргентине, в семье, активно участвовавшей в политической борьбе: одни из ее членов были за перонистов, другие – против. Когда Густаво было 11 лет, мать привезла его и сестру Сильвию в Соединенные Штаты. В 17 лет он поступил в корпус морской пехоты США, следующий год он провел во Вьетнаме.

Крупный, крутые, мускулистые плечи, лицо, уже к вечеру темнеющее от щетины. Его живость и ироничность вносили оживление в ход процесса, по крайней мере казалось, что он понимает суть происходящего. Трудно сказать, насколько бесхитростным было его поведение. Наделенный незаурядным природным умом, он вполне мог таким путем добиваться расположения суда в надежде спасти свою жизнь.К его большому удивлению, все время, пока он находился в плену, с ним обращались гуманно, как, впрочем, и с остальными подсудимыми. Все они отмечали медицинскую помощь, что нескольким спасло их жизни. Свидетельством этого были и довольно непринужденные отношения между ними и охраной в зале суда.

Грильо продолжал свой рассказ:

«В 1967-1968 годах дела во Вьетнаме шли все хуже. Я решил, что надо ехать туда. Период обучения мне сократили наполовину и отправили. Вначале я был простым стрелком, то есть рядовым пехотинцем, потом командовал огневой группой – у меня в подчинении были 5 солдат. Потом командиром отделения – 15 подчиненных. Затем взводным сержантом

– 35 с лишним солдат. Все время мы были на передовой. Мы выслеживали противника, добывали о нем сведения, уничтожали. Днем в дороге, ночью в засаде.

Мы не сидели на месте, все время в движении. Грязная, тяжелая война. Большие потери с обеих сторон.

Я попал во Вьетнам в 1967 году и пробыл там 19б8-й и 1969-й. Дважды болел малярией. Получил ранение в левое колено.

– Чем Вы занимались после Вьетнама, когда демобилизовались?

– Найти работу было очень трудно. У меня не было профессии. Я работал в ресторанах, научился кулинарному делу. К этому времени уже был порядочной дрянью».

В своих показаниях, написанных по-испански, так как этот язык он до сих пор знает лучше, Грильо приводит больше подробностей.

«В 1970 году я вернулся домой (из Вьетнама). У меня были рекомендательные письма, но никакой профессии для нормальной гражданской жизни. С большим трудом мне удалось устроиться механиком. Потом я работал на строительстве, но денег на жизнь не хватало. Тогда, чтобы иметь побольше денег, я связался с гангстерами. Я ведь знал кое-кого из них. Участвовал во всяких темных делишках. Однажды полиция прижала одного типа, и он раскололся. Я попал в тюрьму на 18 месяцев за вооруженное ограбление. Ну, а тюрьма – это тоже вроде школы – школы преступности.,. Когда меня в 1972 году выпустили, все было, как раньше. Найти работу теперь было еще труднее, Я устроился в итальянский ресторан, который назывался „Эспозито“. Мыл тарелки, сквородки…

Все рестораны, в которых я работал, были связаны с гангстерами.

Один знакомый гангстер порекомендовал меня другому – специалисту по азартным играм и спортивным соревнованиям. Его звали Роберто. Очень хороший человек – золотое сердце. Я работал у него телохранителем, шофером и сборщиком долгов, а также выплачивал «откупные» другим ганстерам и платил долги своего босса. Я будил его по утрам и укладывал в постель по ночам. Он поселил меня в квартире, которая обходилась в 325 долларов в месяц, дал новую машину, оплачивал мои расходы, платил адвокатам – да только ли это!». Среди бумаг, которые были при Грильо, обнаружено несколько пропусков, например, в «Легион почета» полицейского управления штата Нью-Джерси и в «Ассоциацию полицмейстеров штата Нью-Джерси», и, кроме того, с полдюжины визитных карточек детективов и юристов, по всей видимости обслуживающих рэкетиров, связанных с Грильо.

Далее Грильо описывает, как один из приятелей обратил его внимание на телевизионную передачу о наемниках и на открывающиеся здесь возможности. Грильо послал вербовщику Буфкину 35 долларов, чтобы получить нужную информацию.

«Через 3-4 дня он позвонил мне по другому аппарату, из Миссури, сказал, что только что вернулся из Южной Америки, что у него нет денег для возвращения в Калифорнию и попросил у меня взаймы. Я ответил, что слишком мало его знаю, чтобы давать ему в долг, что в таком деле нельзя доверять никому и что мошенникам не следует надувать друг друга. Я также сказал ему, что, если он меня попытается провести, я истрачу все, что имею, чтобы разыскать его и стереть в порошок. Я хотел сразу внести ясность в наши отношения».

Один из английских адвокатов, Уорберто-Джоус, защищая своего клиента, иронически назвал Грильо «философом». А ведь в этом была большая доля истины. По крайней мере, жизненный опыт привел Грильо к следующему выводу: «Если уж грабить, то не бедняков, не тех, кто своим трудом зарабатывает на жизнь, не тех, у кого и так нет денег. Нужно грабить гангстеров, чиновников, продажную верхушку. Эти мерзавцы жиреют за счет других. Надо отбирать у них деньги и раздавать нуждающимся».

Ту же идею высказал Грильо и представителю суда Тешейре да Силве, которого все время интересовали причины, побуждающие людей становиться наемниками.

«Я всегда говорил: „Из одного мыла пены не сделаешь, – нужна еще вода“. Я уверен, все они знали, что едут сюда воевать. Конечно же, все знали, кто такой наемник, зачем его посылают, чем он занимается. Они же смотрели фильмы и читали о второй мировой войне и о первой. Они знали, что такое война и на что люди идут. Сейчас они говорят, что ехали механиками, поварами. Вранье! Я вот приехал сюда ради денег и приключений…

Я не очень то разбираюсь в политике, но теперь кое-что начинаю понимать. Наши системы – это день и ночь. Когда я лежал в военном госпитале, там был часовой. Он был постарше меня, лет 45-50. Хорошее, благородное лицо, прокалившееся на солнце: Это лицо у меня до сих пор перед глазами. Он был крестьянином, выращивал тростник. Ничего другого, как он мне сказал, он делать не умеет. Воевать он пошел не ради денег, а за народную республику. Он оставил семью, друзей, домишко, где жил счастливо, и пошел воевать – задаром. И мне стало действительно стыдно. Я почувствовал себя таким ничтожным, что готов был провалиться сквозь землю. Я и он – это ночь и день. Я ведь попал сюда только из корысти, только из-за денег.

Вот вам американская система. Там, если у тебя есть две рубашки, тебе хочется иметь еще 20. А здесь, если у тебя есть две, – ты счастлив, и ничего тебе больше не нужно. Здесь все равны, вот в чем разница. Мало кто считает наемников «героями». Обычно их презирают. Наемник вроде проститутки, он продается другим. Я не могу сказать, что горжусь тем, что был наемником. Гордиться тут нечем».

Когда Грильо закончил свои показания, народный обвинитель отметил его «высокую политическую сознательность» и сказал, что «его поведение в суде будет принято во внимание».

(Барчет В., Робек Д., Солдаты на продажу. М.,1979).