Текст книги "«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан"

Глава 23

Ночь Хюррем провела одна в красиво обставленной отдельной комнате. Плитки, покрытые эмалью, поблескивали в лунном свете. Приятно было ступать босыми ногами по роскошным подушкам и коврам. Из ее покоев, где имелся небольшой мраморный балкон, открывался вид на закрытый дворик, полный зелени, клумб и фонтанов. Она встала на колени, опершись подбородком и руками о перила, и любовалась разноцветными фейерверками, расцветавшими в ночном небе.

«Неужели Сулейман в самом деле такой же чудесный, как его прикосновение, как блеск в его глазах? Или его глаза лишь напоминают мне о единственной настоящей любви…»

Дариуш ссутулился во влажной тьме подземной цистерны. Он тупо смотрел в ночную темень, хотя глаза его заволокло пьяными слезами.

Александра танцевала перед ним, протягивала руки, манила к себе…

Глава 24

Четверо молодых людей бежали по извилистым улицам, прижимая к груди украденное. Исхак бежал быстрее всех; он без труда несся вперед. Дариуш, посередине, крепко прижимал к груди мешок с чечевицей; тяжесть пригибала его к земле, когда он оборачивался, чтобы посмотреть на янычар, которые гнались за ними. Они обогнули мечеть Атик Али-паши, стремясь в темные переулки. Там, возле Большого базара, Дариуш надеялся без труда отделаться от погони.

Завернув в проход, заполненный людьми, которые осматривали последние товары, привезенные караванами с востока, Касим поскользнулся и полетел ничком на гору бочек, выронив яблоки и сладкие мандарины, которые разлетелись во все стороны. Дариуш замедлил бег, заметив, как несколько янычар бросились на Касима. В воздухе замелькали кулаки; кто-то занес кинжал и вонзил его в плоть несчастного воришки. Исхак вбежал в темную аркаду. Халим выхватил у Дариуша мешок и быстро толкнул в узкий переулок.

– Бежим, друг, мы ничего не можем поделать, бежим скорее! – задыхаясь, кричал Халим.

Не выпуская руки Дариуша, он несся вперед по переулкам, дворам и галереям. Через какое-то время они, запыхавшись, перешли на шаг, но продолжали кружить по бесчисленным улицам. Наконец выбрались на пристань. Оба тяжело дышали; от быстрого бега кололо в боку.

Они неуклюже сели на каменный причал, свесив ноги вниз. Оба долго молчали и только смотрели, как на волнах покачиваются рыбацкие баркасы. Невдалеке от них к берегу пристало судно; с него разгружали товар.

– Мы ничего не могли поделать, – повторил Халим, грустно качая головой.

Увидев, что глаза друга наполняются слезами, Дариуш обнял Халима и положил руку ему на плечи. Они продолжали сидеть молча и наблюдать, как восходит солнце и как вокруг них разгружают баркас за баркасом.

– Пошли, Халим, – сказал наконец Дариуш. – Мы должны поесть, а в нашем роскошном подземном дворце, кажется, еще оставался хлеб.

Он встал, увлекая Халима за собой. Когда тот нехотя поднялся, Дариуш притянул его к себе, прижавшись щекой к его черным курчавым волосам. Халим тоже обнял его, и они медленно побрели по улицам к себе домой.

Исхак еще не возвращался в цистерну. Дариуш тащил Халима по туннелю и по дощатому настилу, крепко держа его за руку. В пещере слышался только скрип досок и плеск воды.

Вскарабкавшись на свой выступ, они присели к тлеющему костерку и долго молчали. Вдруг по телу Халима прошла дрожь, и он разрыдался. Печальные звуки эхом отражались от многочисленных колонн и черной воды.

Дариуш растерялся. Он не знал, как утешить друга. Потом он нежно обнял его и уложил на одеяло у костра. Он шептал ему слова утешения, слизывая с лица Халима соленые слезы.

Потом рыдания прекратились и теплое тело Халима прижалось к нему. Глаза у Дариуша как будто подернулись пеленой. Он испытал странное томление. Впервые он до конца прочувствовал страшное одиночество, владевшее им с тех пор, как потерял Александру. Он снова провел губами по мокрой щеке друга. В печальных глазах Халима сверкнул огонек; Дариуш почувствовал, как изнутри поднимается тепло. Халим не отвел взгляда и медленно, робко коснулся щеки Дариуша своими мягкими губами. Оба плавились от нежности. Дариуш прижался губами к губам Халима, раздвигая их языком и исследуя ровные зубы и мягкий язык. Полузакрыв глаза, он ласкал тело Халима. Кровь забурлила у него в жилах, плоть его восстала. Мучительный жар сжигал его изнутри. Дариуша передернуло.

– Нет! – закричал он, вдруг сообразив, что делает. Лицо его перекосилось от отвращения. Он с силой оттолкнул от себя Халима. Затем вскочил и посмотрел сверху вниз на изумленное лицо юноши. – Нет! – хрипло прошептал он, злясь на себя. Повернувшись, он не глядя прыгнул с выступа на доску, побежал к туннелю. Прочь, скорее прочь отсюда!

Голова Дариуша кружилась; он снова бежал по улицам Стамбула неизвестно куда. В глазах стояли слезы; тело сотрясалось от противоречивых чувств. Наконец он остановился в переулке, и его вырвало.

Он стоял, прислонившись к холодной каменной стене. Желудок продолжал извергаться, а тело – содрогаться. Не обращая внимания на прохожих, он горько плакал. Потом повалился на землю. Его неудержимо трясло; воспоминания о том, что он сделал, вселяли в него неуверенность и страх.

Дариуш поднялся только вечером. Внутри у него все было скручено в тугой узел. Он брел по лабиринту улиц, сам не зная куда. Опустив голову, он разглядывал камни и грязь под своими почерневшими босыми ногами. В животе по-прежнему урчало, но он знал, что, если попробует что-нибудь съесть, его снова вырвет. Он пытался осмыслить то, что сделал. Мысли в голове путались… он сам не понимал, что на него нашло. В каком-то темном переулке он снова изверг из себя горькую желчь.

Очутившись в порту, юноша больше часа бродил по темным пристаням. Опомнился он у западной стены, охранявшей Стамбул с моря. Впереди, там, где кончались доки, перед ним высилась огромная крепость с семью массивными башнями.

Дариуш спрятался в ее тени, прислонившись к парапету. Огромная тень, отбрасываемая крепостью, вселяла в него страх. Он заметил, что у входа толпятся янычары; одни входили в крепость, другие выходили оттуда. Одна группа солдат стояла у общественного фонтана. Они громко разговаривали и отпускали грубые шутки.

– Пошли, отведаем вина, которое стоит целое состояние, и насладимся нежнейшей женской плотью, – звал один.

– И грудями такими крепкими, что без труда выдержат и самый острый меч, – ухмыльнулся второй.

Они хлопали друг друга по спине, обмениваясь шутками о свои грядущих ночных победах. Прячась в тени, Дариуш прислушивался к их разговорам и смеху. Вдруг ему отчаянно захотелось стать таким же, как они. Тогда он тоже примет участие в ночных похождениях. Когда солдаты зашагали вперед, Дариуш последовал за ними. Они повернули на улочку, застроенную ветхими деревянными домами, лепящимися у самой городской стены. Зашли в один такой дом; Дариуш протиснулся следом и очутился в комнате, обставленной простой деревянной мебелью.

Беззубый старик-турок предложил вновь пришедшим кубки с разбавленным вином. Дариуш тоже взял один и сел на табурет в углу, прислушиваясь к веселым разговорам. Старик принес ведерко с углями и приготовил кальян, набив его табаком. Все стали затягиваться по очереди; над столом поплыл густой ароматный дым, пахнущий яблоком.

Один из офицеров заметил Дариуша, скромно сидевшего в уголке, и жестом подозвал его к столу. Сначала Дариуш смутился, но потом решил подойти и познакомиться с теми, в чьи ряды он так мечтал вступить. Он придвинул табурет к их столику. Когда ему предложили кальян, он глубоко затянулся и стал смотреть, как пузырьки бурлят в темнеющей жидкости. Дым попал в легкие; по неопытности он выдохнул его через нос. Голова закружилась; он видел солдат словно сквозь туман. Один из них достал из кармана кисет, вынул щепотку грубо нарезанной зеленовато-бурой травы и растер траву в пальцах, затем плотно набил травой курительную чашку. Беззубый турок принес свежих углей. Кальян пошел по кругу; скоро очередь снова дошла до Дариуша. Взяв в рот мундштук, он почувствовал на губах вкус вина и слюны тех, кто затягивался до него. Скоро его губы словно онемели. Легкие наполнились ярким светом. Тяжесть, давившая ему на сердце и не дававшая связно думать, начала растворяться. Вдруг факелы вокруг него замерцали, и он громко расхохотался – от смеха у него заболели щеки и все тело, по коже пошли мурашки. Сидящий рядом солдат дружески хлопнул его по спине. Повернувшись к нему, Дариуш снова расхохотался, не в силах остановиться. Голова у него сделалась легкой, невесомой. Как приятно!

Солдат придвинулся ближе и зашептал:

– Мой юный друг, оружие к бою! Нам предстоит сразиться со сладчайшими противниками во всей вселенной.

Дариуш не совсем понял, что тот имел в виду, но захохотал еще громче. Он пил вино и курил кальян. Вино лилось рекой, кальян ходил по кругу. Он все глубже погружался в дурман. Скоро вокруг него все как будто замедлилось. Он чувствовал, как кровь пульсирует в жилах. Голова наполнилась воздухом; в ноздри ударил свежий аромат сирени.

Когда допили последний кубок, Дариуш с трудом поднялся на ноги вместе с остальными и зашагал по извилистому коридору. Его как будто тащила вперед чья-то невидимая рука; он плыл в аромате мужественности, заполнявшем его ноздри, а откуда-то доносились женский смех и стоны наслаждения.

Они вошли в большой зал, где горела единственная коптилка. На огромных диванах сплелись в объятиях мужчины и женщины; многие из них были совершенно голыми. Несмотря на свое одурманенное состояние, Дариуш разглядел среди них евреев, греков, янычар и турок, которые извивались и метались на диванах. Блестела обнаженная кожа. Сбросив с себя одежду, мужчины торопливо вторгались в сочную женскую плоть, и их восставшие орудия разили сладчайших соперниц.

Дариуш стоял посередине зала, пошатываясь и ошеломленно озираясь по сторонам. Вдруг он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

– Сама хозяйка, – прошептал кто-то ему на ухо, и он, обернувшись, увидел женщину, которая, облизывая губы, многозначительно смотрела на его пах.

– Тебя, молодой господин, я обслужу сама, – сказала содержательница притона, хватая его за локоть и ведя куда-то.

Как сквозь сон Дариуш видел своих новых друзей. Все они радостно гикали, вскидывали вверх сжатые кулаки и приказывали ему «не подкачать». Сам не зная, чего ожидать, он покорно позволил увести себя из общего зала. Раздвинулись складки тяжелого занавеса.

Отдельные покои, куда привела его содержательница, оказались небольшими, но обставлены были довольно пышно. Дариуш даже удивился. Откуда у нее такие богатства? Может быть, это дары от благодарных клиентов? На вид хозяйке можно было дать около сорока лет, но она сохранила следы былой красоты. Дариуш в нерешительности застыл посреди комнаты, не зная, чего от него ждут. Его спутница плотоядно улыбнулась и сняла с него рубаху. У Дариуша снова закружилась голова, и женщина поддержала его за плечи, чтобы он не упал. Прищурившись, он увидел, как женщина быстро спускает с плеч платье. Оно упало на пол к ее ногам. Увидев ее полные белые груди с темными сосками, он ахнул от изумления. Как во сне, прильнул к ней и опустил голову… Принялся исследовать нежную плоть, целуя и покусывая ее.

Женщина, горя от нетерпения, мягко надавила ему на затылок, опуская его голову ниже…

Она схватила его за руку и повела к дивану. Затем с силой толкнула на мягкие подушки, схватила его за ноги и сдернула с него шаровары. Увидев его мужское достоинство, удивленно выгнула брови и плотоядно улыбнулась:

– Ты очень хорошо сложен, молодой господин… таких красавцев я уже давно не встречала!

Дариуш нежился на мягких подушках; женщина улеглась с ним рядом и принялась ласкать его тело губами и языком. Она спускалась все ниже, к животу и бедрам. Хватая ртом воздух, он вцепился руками в мягкое покрывало. Искусные пальцы продолжали ласкать и возбуждать его. Такого наслаждения он никогда прежде не испытывал!

Хозяйка села на него верхом, наклонилась, жадно поцеловала его в губы, одновременно направляя рукой его возбужденное орудие.

Дариуш тихо застонал.

Он как завороженный смотрел в лицо женщины, которая извивалась на нем, призывая его войти глубже… еще глубже… В сладком полузабытьи он поплыл по течению. Исчезли лишние двадцать лет, разгладились морщины на женском лице, черные глаза превратились в голубые, черные волосы стали огненно-рыжими. Хриплый кашель показался ему переливчатым смехом Александры. Он увидел перед собой свою любимую.

И сразу же боль и тоска навалились на него, сдавили голову. Глаза его наполнились слезами; он перевернулся на бок, отодвигаясь от своей спутницы, и зарыдал – горько, не сдерживаясь, как несколько часов назад рыдал Халим.

Женщина осторожно перевернулась на бок вместе с ним, освободила его обвисшую плоть и погладила его по голове.

– Ты еще ни разу не был с женщиной, верно, молодой господин? – ласково спросила она.

Дариуш кивнул, не переставая рыдать.

– Нет… дело не только в этом, – проницательно заметила содержательница притона. – Расскажи, что у тебя за беда.

Не переставая рыдать, Дариуш стал рассказывать ей обо всем, что случилось. Пока он говорил, женщина осматривала шрамы на его груди; она инстинктивно поняла, что его боль вызвана не только татарскими стрелами. Она внимательно выслушала его рассказ об Александре, об их юной любви, о мечтах.

Пока юноша рассказывал, женщина вспоминала Большой базар. Перед ее глазами снова заплясали солнечные зайчики в рыжих волосах красивой девушки с нежной кожей цвета слоновой кости. Она услышала ее сладкий голос…

– Я знаю, где она.

Глава 25

Хюррем скромно сидела в углу двора, радуясь лучам солнца, проникавшим сквозь густые ветви высокого бука, и старательно расшивала край попоны, предназначенной для верблюда, которого скоро отправят в Мекку. Вот уже две недели она находилась в гареме султана. Постепенно она познакомилась с остальными одалисками.

Она узнала, что у султана три фаворитки – Ханум, Гюльфем и Махидевран. Хотя почти все время она проводила с Хатидже, она много общалась и с Махидевран, которая показалась ей приятной и умной женщиной. Каждая из трех фавориток родила султану по сыну; самому младшему было два года, старшему – восемь лет. Хюррем с улыбкой наблюдала, как дети играют у фонтана, пытаясь поймать золотую рыбку, которая плавала среди кувшинок. Она громко рассмеялась, когда маленький Мурад чуть не упал в воду, и снова засмеялась, когда Махмуд прыгнул в воду, доходившую ему до колен, и торжествующе сжал в кулаке трепещущую рыбку.

Рядом с ней сидела Махидевран и рассматривала лежащую на коленях Хюррем работу.

– Ты очень искусно вышиваешь, прекрасная Хюррем.

Хюррем продолжала вышивать; затем, потянувшись за новым мотком алой пряжи, спросила:

– Давно ли ты замужем за Сулейманом?

Неожиданно для нее Махидевран рассмеялась:

– Ни одна из нас не замужем за султаном, и ни одна из нас не допустит такой дерзости.

Хюррем откровенно смутилась. Она еще не свыклась с мыслью, что у одного мужчины может быть несколько жен. Подумав, она решила, что для султана такое допустимо, ведь ему обязательно нужно иметь наследника мужского пола. Но, узнав, что о браке здесь нет и речи, она пришла в полное замешательство.

Махидевран потупилась и продолжала:

– Милая моя, ни один султан не женился после того, как Баязет и его семья были взяты в плен Тамерланом. – Она наклонилась к Хюррем и зашептала: – Жену султана заставили обнаженной подавать еду завоевателю и его полководцам. Империя никогда еще не переживала подобного унижения – и никогда больше не переживет. Тень Бога на Земле, наш султан, не обязан следовать устарелым обычаям. Он в состоянии любить нас всех и заботиться о нас, как сейчас.

Хюррем положила вышивание на колени и задумчиво посмотрела на свою собеседницу. Разглядывала блестящие черные волосы, глаза, сверкающие, как черный жемчуг, и нежные черты, немного похожие на ее. Махидевран исполнилось двадцать один год, и она была несомненной красавицей.

Часто беседуя с Махидевран по вечерам, Хюррем узнала, что та находится в гареме Сулеймана с тех пор, как ей исполнилось десять лет; ее возвысили до положения второй фаворитки после того, как она родила Сулейману сына, Мустафу. Родила она в шестнадцать лет. Сейчас Мустафе пять.

По-прежнему пытливо глядя на Махидевран, Хюррем кивнула в знак согласия, хотя в тот миг думала совсем о другом.

Обе быстро вскинули головы, когда захныкал маленький Мустафа. Он упал с края фонтана и теперь, плача, лежал на земле. Мать бросилась к сыну.

– Вот капризуля! – прошептала Хюррем себе под нос. – Почему он не такой славный, как другие дети? – Пока Махидевран утешала сына, Хюррем задумалась. Может быть, скоро и у нее будет ребенок?

Младшие дети Хатидже тоже воспитывались во дворце Топкапы. Хюррем радовалась им, но также радовалась, когда мавританки уводили их в конце каждого дня.

Однажды вечером, примерно через неделю после их приезда, Хатидже и Хюррем вместе сидели на верхнем балконе и любовались последними лучами заходящего солнца.

– Сегодня мой брат упоминал о тебе, – сказала Хатидже, лукаво улыбаясь.

Хюррем вспыхнула, вспомнив прикосновение руки и губ Сулеймана.

– Он сейчас очень занят государственными делами. Весной он собирается выступить походом на север и присоединить к нашей империи Белград.

Хюррем почти ничего не знала о Белграде, но при мысли о военном походе почувствовала, что ей не по себе.

– Ты сказала, он упоминал обо мне?

Хатидже улыбнулась.

– Что он говорил? – умоляюще спросила Хюррем, тыча подругу в бок.

– Он сказал, что твоя улыбка слаще, чем все сладкие воды Европы и Азии, вместе взятые, что твоя красота безупречна и рядом с тобой Тень Бога на Земле превращается в простую искру.

Хюррем густо покраснела.

– Заседания Дивана продолжатся до конца недели, но потом, дорогая моя, будь уверена, он позовет тебя к себе.

Глава 26

Сулейман и Ибрагим скакали по ровному полю. Слева от них тянулся вал, защищавший дворец Топкапы от вод Мраморного моря. Высоко над ними и за ними, на утесе, возвышались стены самого дворца. Со стороны кухни медленно плыл дым.

Мужчины пришпорили лошадей и галопом поскакали по полю. Вскоре Сулейман, выбившись из сил, натянул поводья Тугры. Кобыла встала на дыбы, весело тряся головой. Когда она снова поставила все четыре копыта на землю, Сулейман быстро потрепал ей гриву и нежно поцеловал в шею.

Ибрагим расхохотался:

– Иногда мне кажется, что ты любишь эту лошадь больше, чем всех одалисок из твоего гарема.

Сулейман улыбнулся:

– Друг мой, ты хорошо меня знаешь, но сейчас, боюсь, мое сердце украл прекрасный цветок.

– Тебе кто-то приглянулся? – спросил Ибрагим. – А, знаю! Подарок твоей матушки!

Глаза Сулеймана загорелись, и он похлопал друта по плечу. Ибрагим радостно улыбнулся и повторил его жест. Ибрагим был ровесником Сулеймана; ему исполнилось двадцать шесть. Но если Сулейман был высоким и сухощавым, Ибрагим был ниже ростом, мускулистее и приземистее.

Сын греческого рыбака, он был еще мальчиком захвачен в плен пиратами и продан в рабство. К шести годам он попал во дворец султана. Его сделали пажом шехзаде. С тех пор они с Сулейманом были неразлучны.

Сулеймана всегда поражали энергия и воодушевление Ибрагима – даже сейчас, скача по полю, он наблюдал за другом завистливо и вместе с тем задумчиво и горделиво. Они вместе учили фарси, греческий и итальянский. Их дружба окрепла на занятиях борьбой, стрельбой из лука. Они учились фехтовать на мечах и играть на разных музыкальных инструментах. Их жизнь переплелась так тесно, что они гораздо больше, чем братья, чем господин и раб.

– Господин, после твоего восшествия на престол у нас наплыв добровольцев и рабов, которые желают служить тебе.

Остаток пути они проскакали рысью и, объехав лотки торговцев рыбой, очутились на площади, с трех сторон ограниченной птичниками, казармами янычар и началом земляной стены, отделявшей дворец Топкапы от центра Стамбула. На площади стояли двести мальчиков и юношей. Некоторым было всего девять или десять лет; самым старшим – около восемнадцати.

Сулейман пытливо посмотрел на молча стоящих юношей. Среди них ходили великий визирь и капи-ага, начальник янычар. Они ощупывали мускулы, осматривали зубы. Нескольких мальчиков вывели из строя и велели бороться друг с другом, чтобы те показали свою силу. Они катались в грязи, пыхтя, не обращая внимания на боль и синяки. Им очень хотелось, чтобы их отобрали.

Один маленький мальчик с длинными светлыми волосами, запачканными грязью, встал из пыли, крича, и, бросившись на двух мальчиков вдвое старше себя, повалил их на землю.

– Когда он подрастет, из него выйдет славный воин, – с удовольствием отметил султан.

Затем он обернулся к нескольким молодым людям, сражавшимся друг с другом. Все были раздеты по пояс; на их спинах блестели грязь и пот. Особое внимание он обратил на одного молодого человека лет восемнадцати. Когда он бросался в атаку, густые каштановые волосы падали ему на лицо. Ловко действуя мускулистыми руками, он хватал противников за ноги и толкал в грязь. Они катались по земле. Вдруг соперник перевернул юношу с каштановыми волосами на спину и навалился на него всей тяжестью. Но юноша замахнулся кулаком и ударил соперника в нос. Послышался тошнотворный хруст. Ликующий победитель вскочил на ноги, отводя от лица волосы, и торжествующе наступил левой ногой на грудь своего поверженного соперника, который по-прежнему лежал на земле.

Ибрагим хлопнул в ладоши, веля великому визирю записать имя молодого человека. Его отправили к группе тех, кого уже отобрали.

Юноша убрал ногу с груди соперника и попытался стереть со своего торса въевшуюся грязь. Сулейман заметил шрамы на его груди. Поймав на себе взгляд призывника, он поднял руку в знак приветствия и натянул поводья Тугры, развернулся и поехал назад.

– Мой султан, хочешь, чтобы сегодня я поужинал с тобой? – спросил Ибрагим, когда они снова очутились на лугу.

– Нет. Мы покончили с государственными делами, и теперь мне не терпится исполнить свой долг в гареме.

– Надеюсь, твой меч готов к решительному штурму.

– О да, друг мой, благодаря твоей искусной ручной работе он заострен для битвы.

Оба расхохотались и пустили лошадей в галоп.