Текст книги "Жестокое и странное"

– Ну, как тебе? – спросила она, появившись из моей спальни в половине первого. На ней был один из моих теннисных тренировочных костюмов.

– Мне кажется, у тебя ушло слишком много времени, чтобы найти себе только это. Однако он сидит на тебе превосходно.

– Я нашла еще кое-какие неплохие вещички, но в основном вся твоя одежда чересчур тяжеловата. Все какие-то официальные костюмы или темно-синего, или черного цвета, серый шелк в едва заметную полоску, хаки с кашемиром и белые блузки. У тебя, должно быть, штук двадцать белых блузок и примерно столько же галстуков. Кстати, тебе не стоит носить коричневое. А вот красного я у тебя что-то почти и не видела, хотя красный тебе идет, к твоим голубым глазам и светло-серым волосам.

– Пепельным, – поправила я.

– Пепел бывает серым и белым. Посмотри на огонь. А размер обуви у нас разный, дело не в том, что я ношу только «Коул-Хаан» или «Феррагамо». Зато я нашла черную кожаную куртку – блеск! Ты, случайно, в своей прошлой жизни не была мотоциклисткой?

– Это называется дубленка, и мне приятно, что ты с удовольствием будешь ее носить.

– А как насчет твоей парфюмерии и жемчугов? А джинсы у тебя есть?

– Из парфюмерии выбирай сама что хочешь. – Я рассмеялась. – И джинсы у меня, кажется, где-то есть. Наверное, в гараже.

– Покупки в магазине я хочу взять на себя, тетя Кей.

– Должно быть, я схожу с ума.

– Пожалуйста.

– Ну, ладно, посмотрим.

– Если ты не против, я бы хотела пойти в твой клуб и немного размяться. Я что-то все никак не отойду после самолета.

– Если ты здесь хочешь поиграть в теннис, я узнаю, сможет ли Тед найти время, чтобы поиграть с тобой. Мои ракетки лежат в стенном шкафу слева. Я как раз недавно начала играть новым Уилсоном. Мяч летит со скоростью сто миль в час. Тебе понравится.

– Нет, спасибо. Я лучше позанимаюсь на тренажерах или побегаю. А почему бы тебе не поиграть с Тедом, пока я буду заниматься, и мы бы могли поехать вместе?

Я послушно взяла телефон и набрала номер спортклуба «Уэствуд». У Теда было все расписано до десяти часов. Я дала Люси наставления и ключи от машины и после ее ухода, немного почитав возле огня, уснула.

Когда я открыла глаза, я услышала шорох углей в камине и тихий звон качаемых ветром колокольчиков за раздвижными стеклянными дверями. Медленно, большими хлопьями падал снег, небо было серо-черного цвета. Во дворе зажглись огни, в доме стояла такая тишина, что я слышала тиканье настенных часов. Было начало пятого, а Люси еще не вернулась из клуба. Я набрала телефон своей машины, но никто не ответил. Ей же никогда не приходилось ездить по снегу, с тревогой подумала я. Мне нужно было сходить в магазин купить на ужин рыбу. Я могла бы позвонить в клуб и попросить, чтобы ее позвали к телефону. Однако тут же я решила, что это было бы нелепо. Люси отсутствовала едва ли два часа. Она уже не ребенок. В половине пятого я вновь набрала номер телефона своей машины. В пять я позвонила в клуб, но ее не нашли. Я запаниковала.

– Вы уверены, что она не на тренажерах или не в женской раздевалке под душем? – переспросила я у женщины из клуба.

– Мы вызывали ее четыре раза, доктор Скарпетта. И я сама ходила искать. Я еще посмотрю. Если найду, я скажу ей, чтобы она немедленно вам позвонила.

– А вы не знаете, была ли она там вообще? Она должна была приехать в районе двух часов.

– Я сама приехала только в четыре. Я не знаю. Я вновь набрала телефон своей машины.

– Набранный вами телефон не отвечает... Я попыталась дозвониться до Марино, но его не было ни дома, ни на службе. Я вновь попыталась его найти в шесть часов. Я стояла на кухне возле окна. В бледном свете уличных фонарей медленно падал снег. Бродя по комнатам и продолжая набирать телефон машины, я чувствовала, как у меня сильно бьется сердце. В половине седьмого, когда я уже собиралась сообщать в полицию об исчезновении человека, зазвонил телефон. Вбежав к себе в кабинет, я уже потянулась к трубке и тут увидела, как на экранчике определителя номера зловеще высветились знакомые цифры. Те звонки прекратились после казни Уоддела. С тех пор я про них забыла. В замешательстве я застыла на месте, ожидая, что сейчас, после записанного на автоответчик моего сообщения, вызов, как обычно, прекратится. Но я была ошеломлена еще больше, когда узнала раздавшийся голос.

– Мне очень неприятно говорить вам это, док.

Схватив трубку и откашлявшись, я в полном недоумении воскликнула:

– Марино?

– Да, – ответил он. – У меня плохие новости.

Глава 4

– Где вы? – тут же спросила я, не отрывая глаз от номера на экранчике.

– В Ист-Энде, и снег тут сыплет как окаянный, – ответил Марино. – У нас труп. Женщина, белая. На вид обыкновенное самоубийство при помощи угарного газа, машина в гараже, шланг прикреплен к выхлопной трубе. Однако кое-какие детали кажутся весьма странными. Я считаю, вам хорошо бы подъехать.

– Откуда вы звоните? – спросила я настолько требовательно, что он, похоже, несколько растерялся. Я чувствовала, что он удивлен.

– Из дома покойной. Только что вошел. И тут еще кое-что. Дом открыт. Задняя дверь не заперта.

Я услышала стук гаражной двери.

– О Господи. Марино, не кладите трубку, – сказала я, вздохнув с облегчением.

Вслед за стуком закрывшейся кухонной двери я услышала хруст бумажных пакетов.

Прикрыв рукой трубку, я крикнула:

– Люси, это ты?

– Нет, снежная баба. Ты только посмотри, какой валит снег. Жуть!

Взяв ручку– с бумагой, я сказала Марино:

– Имя покойной и адрес?

– Дженнифер Дейтон. Два-один-семь, Юинг.

Имя мне ничего не говорило. Юинг находился неподалеку от Уильямсбург-роуд, в сторону аэропорта, в незнакомом мне районе.

Люси вошла в мой кабинет уже в тот момент, когда я собиралась положить трубку. У нее было румяное от мороза лицо, радостно искрящиеся глаза.

– Ну где тебя носило? – сорвалась я.

Улыбка тут же исчезла с ее лица.

– Да так, по всяким мелочам.

– Ладно, потом поговорим. Мне нужно ехать. Меня вызывают.

– Какие еще новости? – пожав плечами, уже с раздражением сказала она.

– Прости. К сожалению, люди не советуются со мной насчет того, когда им умирать.

Схватив пальто и перчатки, я поспешила в гараж. Заведя мотор, пристегнувшись и включив отопление, я стала смотреть по карте, куда мне ехать, и совершенно забыла открыть дверь гаража. Замкнутое пространство невероятно быстро заполняется дымом.

– Черт возьми, – строго отчитала я себя по поводу своей рассеянности и быстро открыла гаражную дверь.

Очень просто умереть, отравившись выхлопными газами автомобиля. Молодые влюбленные парочки на задних сиденьях машин с включенным двигателем и отоплением, погружаясь в сладкий сон в объятиях друг друга, так больше и не просыпаются. Самоубийцы превращают машины в небольшие газовые камеры и предоставляют другим решать их проблемы. Я забыла спросить у Марино, жила ли Дженнифер Дейтон одна.

Снежный покров достигал уже нескольких дюймов, и ночь от снега становилась светлее. У себя в районе я не встретила ни одной машины, было их очень мало и на центральном шоссе. Мысли беспорядочным хороводом кружились у меня в голове под непрекращающуюся рождественскую музыку, звучавшую по радио, и от каждой из них мне было страшно. Дженнифер Дейтон звонила мне по телефону и вешала трубку, или с ее аппарата звонил кто-то другой. И вот она мертва. Эстакада делала поворот над восточной частью города, где железнодорожные пути пересекались, как наложенные на тело швы, и бетонные автостоянки поднимались выше большинства зданий. Станция «Мэйн-стрит» выросла на фоне молочного неба с поседевшей от мороза черепичной крышей, часы на ее башне напоминали мутный глаз циклопа.

Я медленно миновала обезлюдевший торговый центр на Уильямсбург-роуд и, немного не доезжая округа Энрико, нашла Юинг-авеню с ее маленькими домиками и грузовичками или американскими машинами старых моделей перед ними. Возле номера двести семнадцать по обеим сторонам улицы и на подъезде к дому стояли полицейские машины. Пристроившись за «фордом» Марино, я взяла свой медицинский чемоданчик и пошла до конца грунтовой дорожки по направлению к дому, где светился, как рождественское украшение, гараж для одной машины. Вход был открыт, вокруг обшарпанного «шевроле» толпились полицейские. Марино сидел на корточках возле задней дверцы со стороны водителя и рассматривал кусок зеленого поливального шланга, тянувшегося от выхлопной трубы через частично открытое окно. Салон машины был весь в копоти, в холодном сыром воздухе чувствовалась вонь газа.

– Зажигание все еще включено, – сказал мне Марино. – В машине кончился бензин.

Женщине на вид было лет пятьдесят или около шестидесяти. Она сидела за рулем, завалившись на правый бок, открытые участки кожи на шее и руках – ярко-розового цвета. Засохшие пятна крови виднелись на коричневатой обшивке кресла под ее головой. С того места, где я стояла, мне не было видно ее лица. Раскрыв свой медицинский чемоданчик, я достала оттуда химический термометр, чтобы измерить температуру в гараже, и надела хирургические перчатки. Я спросила молодого полицейского, не мог бы он открыть передние дверцы машины.

– Мы как раз собирались заняться их обработкой, – сказал он.

– Я подожду.

– Джонсон, займись отпечатками на дверных ручках, чтобы док могла попасть в машину. – Он внимательно посмотрел на меня своими темными латиноамериканскими глазами. – Кстати, я Том Люцеро. У нас тут маленькая нестыковка. Начнем с того, что мне не нравится кровь на переднем сиденье.

– Насчет этого можно дать несколько предположительных объяснений, – сказала я. – Одно из которых – так называемый посмертный выдох. Он немного прищурился.

– При агональном отеке легких начинается кровотечение из носа и рта, – объяснила я.

– А-а. Но такого, как правило, не бывает, пока человек не начнет разлагаться, да?

– Как правило.

– Исходя из того, что нам известно, эта леди умерла, может быть, не больше чем двадцать четыре часа назад, и здесь такой холод, как в холодильнике морга.

– Да, действительно, – согласилась я. – Но если у нее работало отопление, плюс горячие выхлопы, в машине должно было быть довольно тепло до тех пор, пока не кончился бензин.

Марино всматривался внутрь сквозь закопченное окошко и сказал:

– Похоже, что отопление включено до отказа.

– Другой вариант, – продолжала я. – Потеряв сознание, она стала падать и ударилась лицом о руль, о панель управления или о сиденье. У нее могло начаться кровотечение из носа. Она могла прикусить язык, рассечь губу. Я не могу сказать, пока не осмотрю ее.

– Ну, хорошо, а посмотрите на ее одежду, – сказал Люцеро. – Весьма необычно, что она вышла на холод, пошла в холодный гараж, приделала шланг и села в холодную машину в одном халате.

Голубой халат по щиколотку, с длинными рукавами был из какого-то тоненького синтетического материала. У самоубийц нет какого-то определенного принципа одеваться. Было бы вполне разумно для Дженнифер Дейтон надеть теплую куртку и обувь, прежде чем выходить на улицу студеным зимним вечером. Однако, если она собиралась расстаться с жизнью, она знала, что недолго будет чувствовать холод.

Полицейские разобрались с дверцами машины. Я посмотрела на термометр. В гараже было около минус двух.

– Когда вы сюда приехали? – спросила я у Люцеро.

– Где-то около полутора часов назад. Разумеется, здесь было теплее, до того как мы открыли дверь, но не намного. Гараж не отапливается. Да и капот был холодный. Думаю, что и бензин кончился, и аккумулятор сел за много часов до того, как нас вызвали.

Когда дверцы были открыты, я сделала несколько фотографий, прежде чем подойти с другой стороны и посмотреть на голову покойной. Я пыталась ухватиться хоть за какую-то деталь, хоть за какую-то искорку, мелькнувшую а памяти. Но все было тщетно. Я не знала Дженнифер Дейтон. Я никогда прежде с ней не встречалась.

Ее осветленные волосы у основания были темными и крепко накрученными на маленькие розовые бигуди, несколько из которых раскрутились. Она была очень полной, но по ее тонким чертам лица я могла предположить, что когда-то она, возможно, считалась довольно привлекательной. Ощупав ее голову и шею, я не обнаружила ни трещин, ни переломов. Я дотронулась тыльной стороной ладони до ее щеки, затем попыталась перевернуть тело. Оно уже окоченело, кожа с той стороны лица, которой покойная лежала на сиденье, была бледной и пузырчатой от жара. Не похоже, чтобы ее тело переносили после смерти, и кожа не белела при нажатии. Она была мертва по меньшей мере часов двенадцать.

Лишь только когда я уже собралась надеть ей на руки пакеты, я что-то заметила под ногтем ее указательного пальца на правой руке. Чтобы лучше разглядеть, я достала карманный фонарик, затем вынула пластиковый конвертик для улик и пинцет. В коже под ногтем сидела крохотная металлическая зеленая чешуйка. Рождественская блестка, подумала я. Кроме этого, я обнаружила золотистые волокна, и не только под ногтем этого пальца, но и на других. Надев на ее руки коричневые бумажные пакеты и закрепив их на запястьях резинками, я обошла вокруг машины, чтобы посмотреть с другой стороны на ее ноги. Они полностью окоченели, и мне стоило труда вытащить их из-под руля и положить на сиденье. Осматривая подошвы ее толстых темных носков, я увидела приставшие к шерсти волокна, по виду очень похожие на те, что остались у нее под ногтями. Ни грязи, ни земли, ни травы на подошвах не было. Я мысленно забила тревогу.

– Нашли что-нибудь необычное? – поинтересовался Марино.

– Вы не заметили где-нибудь здесь домашних тапочек или шлепанцев? – спросила я.

– Не-а, – отозвался Люцеро. – Я же говорил вам, что мне показалось весьма странным, что она вышла из дому холодным вечером только в...

Я прервала его:

– У нас тут загвоздка. У нее чересчур чистые носки.

– Проклятье, – проворчал Марино.

– Надо ее везти в центр. – Я отошла от машины.

– Я сейчас распоряжусь, – вызвался Люцеро.

– Хочу осмотреть дом, – сказала я Марино.

– Да-да. – Сняв перчатки, он стал дуть себе на руки. – Я тоже хочу его осмотреть.

В ожидании санитарной бригады я прошлась по гаражу, внимательно глядя под ноги и стараясь никому не мешать. Ничего интересного там не было: традиционный набор садового инвентаря в сочетании с разным хламом, которому не нашлось места в доме. Я скользнула глазами по стопкам старых газет, плетеным корзинам, запыленным банкам с краской, ржавой решетке для углей, которая вряд ли использовалась на протяжении многих лет. В углу беспорядочными кольцами, напоминая зеленую безголовую змею, лежал тот самый поливальный шланг, от которого, похоже, и был отрезан кусок, приделанный затем к выхлопной трубе. Я присела возле отрезанного конца, не дотрагиваясь до него. Судя по пластиковому срезу, шланг отсекли под углом одним сильным ударом. На цементном полу неподалеку я заметила прямой рубец. Поднявшись, осмотрела висевшие на щите инструменты. Среди них были топор и кувалда, все ржавые и в Паутине.

Санитары появились с носилками и мешком для тела.

– Вы не нашли в доме ничего, чем она могла бы предположительно отсечь кусок шланга? – спросила я Люцеро.

– Нет.

Дженнифер Дейтон никак не хотела вылезать из машины, смерть сопротивлялась рукам живых. Я зашла с противоположной стороны, чтобы помочь. Трое из нас схватили ее под руки, а четвертый толкал ноги. Уложив ее в мешок и застегнув его, они унесли тело в снежную темноту, а мы с Люцеро пошли по дорожке в сторону дома, и я очень сожалела, что не потрудилась надеть сапоги. Мы вошли в кирпичный дом типа ранчо через заднюю дверь, которая вела на кухню.

Она выглядела недавно обновленной – черная кухонная техника, белые столы и шкафчики, обои с восточным узором в виде пастельных цветов на нежно-голубом фоне. Услышав голоса, мы с Люцеро пересекли узкий коридор с деревянным полом и остановились у входа в спальню, где Марино с еще одним полицейским осматривали ящики комода. Я долго смотрела по сторонам, отмечая своеобразные черты личности Дженнифер Дейтон. Ее спальня представлялась мне солнечной батареей, где она получала энергию и с ее помощью творила волшебство. Я вновь вспомнила, как она вешала трубку, и мне резко стало не по себе.

Стены, шторы, ковер, постель и плетеная мебель были белого цвета. На мятой постели, почти в самом изголовье, где подушки были прислонены к спинке кровати, на единственном чистом листе бумаги для пишущей машинки стояла хрустальная пирамидка. На комоде и на столе стояли другие, и еще маленькие были подвешены к раме окна. Я представляла себе, как комната наполнялась радугами и светом, отраженным от призматического стекла, когда сюда струились солнечные лучи.

– Впечатляет, а? – спросил Марино.

– Она была психически ненормальной? – поинтересовалась я в свою очередь.

– Скажем так: у нее был свой собственный бизнес, и занималась она им в основном здесь.

Люцеро подошел к стоявшему на тумбочке возле кровати автоответчику. Мигающий свет свидетельствовал о наличии сообщений, на табло светилась цифра тридцать восемь.

– Тридцать восемь сообщений с восьми часов прошлого вечера, – продолжил Люцеро. – Я кое-что бегло прослушал. Эта леди занималась гороскопами. Похоже, люди ей звонили, чтобы узнать, хорошим ли будет день, ждет ли их выигрыш в лотерее, смогут ли они расплатиться с долгами после Рождества.

Открыв крышку автоответчика, Марино при помощи перочинного ножа подцепил кассету с пленкой и положил ее в пластиковый конверт для улик. Меня заинтересовали кое-какие другие вещи на тумбочке, я подошла поближе, чтобы посмотреть. Рядом с записной книжкой и ручкой стоял стакан с каплей прозрачной жидкости. Нагнувшись к нему, я не почувствовала никакого запаха. Вода, подумала я. Возле него лежали две книжки в мягких обложках – «Парижская форель» Пита Декстера и что-то Джейн Робертс. Никаких других книг я в спальне не увидела.

– Хотелось бы на них взглянуть, – сказала я Марино.

– "Парижская форель", – удивился он. – Это что, о том, как рыбачить во Франции?

Однако он говорил на полном серьезе.

– С их помощью я, возможно, смогу понять, в каком состоянии она была перед смертью, – пояснила я.

– Пожалуйста-пожалуйста. Я попрошу специалистов проверить их, а потом отдам вам. Кстати, и с бумагой, я думаю, следует поступить аналогичным образом, – добавил он, имея в виду белый лист бумаги на кровати.

– Да, – с усмешкой отозвался Люцеро. – Вдруг она написала на том листе предсмертную записку невидимыми чернилами.

– Пойдемте, – позвал меня Марино. – Я хочу вам кое-что показать.

Мы пришли в гостиную, где в одном из углов ютилась искусственная рождественская елочка, наклонившаяся под тяжестью многочисленных безвкусных украшений и прочно опутанная мишурой и электрогирляндами. Под ней лежали коробки конфет, кексики, пена для ванн, стеклянная банка с содержимым, на вид похожим на ароматизированный чай, и керамический единорог с блестящими синими глазами и позолоченным рогом. Ковер с золотистым ворсом, как я полагала, объяснял происхождение тех волосков, которые я заметила на носках Дженнифер Дейтон и у нее под ногтями.

Вытащив из кармана маленький фонарик, Марино присел на корточки.

– Взгляните, – сказал он.

Я тоже села на корточки возле него, и лучик карманного фонаря осветил металлические блестки и кусок тонкого золотого шнура в густом ворсе ковра вокруг основания рождественской елки.

– Когда я здесь оказался, я первым делом посмотрел, были ли у нее под елкой какие-нибудь подарки, – сказал Марино, выключая фонарик. – Она явно раскрыла их раньше времени. И оберточная бумага вместе с поздравительными открытками были брошены в камин – там полно золы, кусочки фольги, которая еще не успела сгореть. Леди, что живет через улицу напротив, говорит, она заметила дым из трубы перед самыми сумерками вчера вечером.

– Она и есть та самая соседка, которая вызвала полицию? – поинтересовалась я.

– Да.

– Почему?

– Вот это мне еще неясно. Надо с ней поговорить.

– Когда будете с ней разговаривать, постарайтесь узнать о здоровье этой женщины, не было ли у нее психических отклонений, и тому подобное. Я бы хотела узнать, кто ее лечащий врач.

– Я собираюсь туда через пару минут. Можете пойти со мной и сами у нее узнать.

Продолжая присматриваться к деталям, я вспомнила про ждавшую меня дома Люси. В центре комнаты я обратила внимание на четыре маленьких квадратных вмятинки в ковре.

– Я тоже их заметил, – сказал Марино. – Похоже, кто-то приносил сюда стул, вероятно, из столовой.

Там вокруг стола стоят четыре стула. У всех квадратные ножки.

– Еще вы можете сделать вот что, – размышляла я вслух. – Проверить ее видеомагнитофон. Посмотреть, не ставила ли она его на запрограммированную запись какой-нибудь передачи. Это тоже могло бы нам помочь.

– Хорошая мысль.

Выйдя из гостиной, мы прошли через небольшую столовую с дубовым столом и четырьмя стульями с прямыми спинками. Лежавший на деревянном полу плетеный ковер выглядел совсем новым, либо по нему просто редко ходили.

– Похоже, что в основном она обитала в этой комнате, – сказал Марино по дороге через коридор в следующую комнату, которая явно служила ей офисом.

Комната была набита всеми атрибутами, необходимыми для ведения небольшого дела. Был здесь и факс, который я тут же осмотрела. Он был выключен, его шнур подключен к единственной розетке на стене. Я смотрела по сторонам, и все мне казалось еще более загадочным. Персональный компьютер, письменный стол и секретер завалены всякими бланками и конвертами. Полки книжных шкафов заставлены энциклопедиями и литературой по парапсихологии, астрологии, знакам зодиака, религиям Востока и Запада и тому подобной. Я заметила несколько переводов Библии и дюжину тетрадок с помеченными на них датами.

На письменном столе возвышалась стопка чего-то типа бланков подписки. Я взяла один из них. За триста долларов в год вы можете звонить не чаще одного раза в день, и Дженнифер Дейтон в течение трех минут расскажет вам ваш гороскоп, «основанный на точных сведениях о вашей личности, включая расположение планет в момент вашего рождения». За дополнительные двести долларов она будет составлять гороскоп на неделю. Оплатив счет, подписчик получает карточку с личным кодом, который действует на протяжении оплаченного времени.

– Какая же чертовщина! – воскликнул Марино, обращаясь ко мне.

– Полагаю, что она жила одна.

– Пока все говорит за это. Одинокая женщина, занимающаяся подобным бизнесом, – подходящая приманка для негодяя.

– Марино, вы знаете, сколько у нее телефонных номеров?

– Нет. А что такое?

Я рассказала ему про анонимные звонки, а он внимательно смотрел на меня, играя желваками.

– Мне нужно узнать, на одной ли линии у нее факс и телефон, – заключила я.

– Господи Боже мой.

– Если на одной и ее факс был включен в тот вечер, когда я позвонила по телефону, появившемуся на экране моего определителя номера, – продолжала я, – то это объяснило бы тот сигнал, который я услышала.

– Черт возьми, – воскликнул он, выдергивая из кармана своего пальто рацию, – почему же вы раньше мне об этом не сказали?!

– Я не хотела говорить об этом при остальных.

Он поднес рацию к губам:

– Семь – десять. – Потом, обращаясь ко мне: – Если вас беспокоили эти звонки, почему вы не сказали мне об этом еще несколько недель назад?

– Но они не так уж меня и беспокоили.

– Семь – десять, – раздался трескучий голос диспетчера.

– Десять – пять восемь – двадцать – один. Диспетчер связался с восемьсот двадцать первым.

– Мне нужно, чтобы вы набрали один номер, – сказал Марино, когда инспектор связался с ним по рации. – Телефон под рукой?

– Десять – четыре.

Марино продиктовал ему номер Дженнифер Дейтон и затем включил факс. Тут же раздались звонки, гудки и прочие звуки.

– Получили ответ на свой вопрос? – спросил меня Марино.

– Да, на один вопрос, но не на самый главный, – ответила я.

Соседку, жившую напротив и вызвавшую полицию, звали Мира Клэри. В сопровождении Марино я вошла во дворик ее обшитого алюминием дома, с горящим пластиковым Санта-Клаусом на переднем газоне и электрогирляндами в кронах самшитов. Не успел Марино позвонить, как дверь открылась, и миссис Клэри пригласила нас войти, даже не потрудившись узнать, кто мы такие. Я решила, что она, видимо, следила за нашим приближением из окна.

Она проводила нас в унылую гостиную, где возле электрокамина сидел ее муж. Его тощие ноги были слегка прикрыты, отсутствующий взгляд устремлен на экран телевизора, где какой-то мужчина намыливался душистым мылом. Многолетняя убогость ощущалась во всем. Обшивка была ветхой и засалилась в определенных местах от постоянного контакта с человеческим телом. На деревянной мебели толстым слоем лежала полировальная мастика, на стенах желтели пятна. В воздухе ощущался целый букет разнообразных невыветриваемых ароматов от еды, съеденной на передвижном столике перед телевизором не за один год.

Марино объяснял, зачем мы пришли, в то время как миссис Клэри суетилась, судорожно убирая с дивана газеты, уменьшая громкость звука телевизора и унося грязные тарелки на кухню. Ее муж не пожелал покинуть свой внутренний мир, его голова тряслась, как цветок на стебельке. Болезнь Паркинсона похожа на машину, которая отчаянно дрожит, перед тем как сломаться, словно знает, что ее ждет впереди, и протестует единственным посильным способом.

– Нет, мы ничего не будем, – сказал Марино в ответ на предложение миссис Клэри что-нибудь поесть и выпить. – Сядьте и постарайтесь успокоиться. Я знаю, что у вас был трудный день.

– Говорят, она в своей машине дышала этими газами. О Боже мой! – воскликнула она. – Я видела, что все окно в дыму, словно в гараже начался пожар. Я уже тогда поняла, что произошло самое страшное.

– Кто «говорят»? – спросил Марино.

– Полиция. Позвонив, я стала их ждать. Когда они подъехали, я тут же пошла посмотреть, все ли у Дженни в порядке.

Миссис Клэри не могла спокойно усидеть в кресле напротив дивана, на котором расположились мы с Марино. Ее седые волосы выбились из пучка, собранного на макушке, сморщенное лицо напоминало печеное яблоко, в глазах светились жадное любопытство и страх.

– Я знаю, что вы уже разговаривали с полицейскими, – сказал Марино, подвигая пепельницу поближе. – Но я хочу, чтобы вы все по порядку рассказали нам, начиная с того момента, когда вы в последний раз видели Дженнифер Дейтон.

– На днях...

– В какой день? – прервал ее Марино.

– В пятницу. Помню, как зазвонил телефон, я пошла на кухню взять трубку и увидела ее из окна. Она въезжала к себе во двор.

– Она всегда ставила свою машину в гараж? – спросила я.

– Всегда.

– А вчера? – уточнил Марино. – Вчера вы видели ее саму или ее машину?

– Нет. Но я вот выходила за почтой. Ее все не было – так бывает в это время года. Три, четыре часа – и все нет. Наверное, в половине шестого, а может, и позже я опять вспомнила про почту. Уже темнело, и я заметила, что из трубы дома Дженни шел дым.

– Вы уверены? – уточнил Марино. Она кивнула.

– Да-да. Я помню, как при этом подумала, что в такую ночь хорошо сидеть возле огня у камина. Но этим всегда занимался Джимми. Он так и не научил меня, как это делается. Если он что-то делал хорошо, то помощники ему были не нужны. Так что я оставила эту затею с огнем и купила электрокамин.

Джимми Клэри смотрел на нее. Я не могла понять, знает ли он, о чем она говорит.

– Я люблю готовить, – продолжала она. – В это время года я часто пеку. Я делаю сладкие пирожки и угощаю соседей. Вчера я хотела отнести один Дженни, но сначала я обычно звоню. Трудно сказать, дома ли хозяева, особенно если у них машина в гараже. Оставишь пирожок на коврике возле двери, а какая-нибудь собака его утащит. Вот я и попыталась ей позвонить, но там этот аппарат. Весь день я звонила, но она не подходила к телефону, и, сказать по правде, я начала немного беспокоиться.

– Почему? – спросила я. – У нее были какие-нибудь проблемы со здоровьем, какие-нибудь, о которых вы знали?

– Холестерин. Больше двухсот – так она как-то мне сказала. И высокое давление, но это у них семейное.

Я не видела у Дженнифер Дейтон никаких приготовленных по рецептам лекарств.

– Вы не знаете, кто был ее лечащим врачом? – поинтересовалась я.

– Не помню. Но Дженни верила в естественные способы лечения. Она говорила мне, что, когда она себя плохо чувствует, она медитирует.

– Судя по вашим словам, вы были чуть ли не подругами, – заметил Марино.

Беспрестанно теребившие юбку пальчики миссис Клэри напоминали непоседливых детишек-шалунишек.

– Я все время здесь, только если в магазин выйду. – Она взглянула на своего мужа, который опять уставился в телевизор. – Время от времени я заходила к ней, знаете, по-соседски. Бывало угощу чем-нибудь из своей стряпни.

– А она была общительной? – спросил Марино. – К ней часто кто-нибудь приходил?

– Знаете, она работала дома, но, кажется, в основном по телефону. Хотя время от времени к ней кто-то приходил.

– Вы кого-нибудь знали?

– Не помню.

– Вы не заметили, приходил ли к ней кто-нибудь прошлым вечером? – спросил Марино.

– Не заметила.

– Когда вы вышли за почтой и увидели дым из трубы, у вас не создалось впечатление, что у нее гости?

– Никакая машина не стояла. Ничто не натолкну меня на мысль о том, что у нее гости.

Джимми Клэри мирно задремал. Во сне он что-то бормотал.

– Вы сказали, она работала дома, – обратило к ней я. – Вы не знаете, чем она занималась?

Миссис Клэри посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Подавшись вперед, она понизила голос.

– Я знаю, что люди говорят.

– И что же? – поинтересовалась я.

Она поджала губы и покачала головой.

– Миссис Клэри, – вступил Марино, – что бы вы ни рассказали, может нам помочь. Я знаю, вы хотите помочь.

– В двух кварталах отсюда есть методистская церковь. Ее видно. Колокольня ночью горит. Она горит с тех пор, как ее построили три-четыре года назад.

– Я видел эту церковь, когда ехал сюда, – ответил Марино. – Какое она имеет отношение...

– Ну вот, – оборвала она, – Дженни приехала сюда, кажется, в начале сентября. Я так и не могла этого понять. Свет колокольни. Посмотрите, когда поедете домой. Конечно... – Она помолчала с некоторым разочарованием на лице. – Может, уже больше и не будет.

– Что не будет? – спросил Марино.

– Гаснуть, а потом опять зажигаться. Я такого никогда не видела. Минуту горит, а потом смотришь из окна, а там – темнота, словно церкви и нет вовсе. Потом опять посмотришь – опять горит, как будто всегда горела. Я следила по времени. Минуту горит, две не горит, потом три горит. Иногда по целому часу горит. Совсем беспорядочно.

– Какое это имеет отношение к Дженнифер Дейтон? – спросила теперь уже я.

– Я помню, это было вскоре после ее приезда, за несколько недель до того, как у Джимми случился удар. Был холодный вечер, и он разводил огонь. Я на кухне мыла посуду, и мне было видно из окна, что колокольня горела, как всегда. Он пришел на кухню налить себе что-нибудь выпить, а я говорю: «Ты же знаешь, в Библии написано о том, что человек должен быть напоен духом святым, а не вином». Он в ответ: «Я пью не вино, а бурбон». И тут прямо сразу после его слов колокольня потухла. Словно церковь вдруг исчезла. И я сказала: «Вот тебе и слово Божье. Вот он тебе и ответил насчет тебя и твоего бурбона».