Текст книги "Однажды в платяном шкафу"

– А? С тобой все в порядке? – спросила она и потрогала его лоб.

Почему всегда лоб? Почему именно от него взрослые пытаются добиться ответа на все свои вопросы?

– Замок… – с придыханием заговорил Джордж. – Этот замок в Ирландии… это Кэр-Паравэль? Он существует?

Мэгс сделала глубокий вдох и приобняла брата.

– Замок Данлюс – существует. Но тот ли это самый замок из книги мистера Льюиса – я не знаю.

– Его мама… какая безнадежно грустная история. Он выжила?

– Я еще не закончила рассказ, Джордж.

– Не уверен, что хочу знать, чем все закончится. Хочу, чтобы с мамой Джека все было хорошо. Она ведь поправится?

– Хорошо, давай на этом остановимся, если хочешь.

Мэгс лукаво улыбнулась. Джордж обожает эту улыбку – она словно говорит, что сестра сделает все, что он попросит, и ей наперед известно о всех его желаниях.

Джордж выпрямился. Мысли о маленьком Джеке Льюисе и его старшем брате как будто исцеляли его больное сердце. Он должен узнать, что произошло дальше, даже если там случилось что-то ужасное.

– Мэгс, – он выдохнул и сильнее прижался к ней. – В любой истории всегда есть темная и страшная глава. Может, сейчас мы именно на ней. Но за черной полосой всегда идет белая.

Джордж взял ее за руку.

– Продолжай. Что там дальше?

* * *

Молитвы Джека сработали, по крайней мере, так ему показалось, потому что пару недель после операции мама лежала в постели и восстанавливала силы. Одним мартовским днем, когда Уорни приехал домой на выходные, они с Джеком пришли к ней в тихую спальню.

– Мама, – сказал Уорни, – если мы будем усердно молиться, Бог исцелит тебя. Мы молимся каждый день.

Мама лежала на подушках: ее лицо было таким бледным, а губы такими тонкими, что Джеку становилось страшно, когда он смотрел на нее слишком долго. Он хотел только слышать голос.

– Бог не всегда отвечает на наши молитвы, – ответила она сыновьям. – Есть вещи в Его великом замысле, которые мы понять не в силах.

Джек подошел ближе к кровати и, вздернув подбородок, с вызовом в голосе произнес:

– Если в Его замысел не входит тебя исцелить, то это не настоящий Бог.

– Ох, мои дорогие, у меня для вас кое-что есть. – Она медленно приподнялась и, наклонившись, взяла с прикроватной тумбы две Библии. – Вот, возьмите их и храните всю свою жизнь.

Джек и Уорни взяли из ее рук толстые книги в гладких кожаных переплетах и с шелковистой рисовой бумагой.

– Спасибо, мама, – в унисон сказали братья, но Джек тут же осознал, что говорят они не со своей мамой, ведь эта больная женщина, прикованная к постели, просто не могла ею быть. Их настоящая мама никогда не лежала в кровати целыми днями – она учила их латыни и греческому. Играла с ними на улице. Ходила с ними на море, гуляла по замкам и по горам.

Она бы ни за что не стала так долго лежать в постели и никогда бы не подарила им Библии в знак утешения.

Мама смотрела на сыновей. Со слезами на глазах она взяла их за руки.

– Мальчики, мы должны спросить себя… Мы должны… – Она замолчала и закрыла глаза. – Что мы сделали для Бога?

Мальчики стояли неподвижно и держали маму за руку до тех пор, пока не пришел отец и не выгнал их из спальни. Вряд ли у кого-то был ответ на ее вопрос.

Всего через несколько дней, двадцать третьего августа – в день рождения отца – Джек проснулся посреди ночи от того, что у него нестерпимо ныл зуб. Он не мог думать ни о чем, кроме пульсирующей боли и жара, и, забывшись, по привычке позвал маму.

Дверь спальни распахнулась, но на пороге стоял отец. В его облике было что-то пугающее, тревожное. Отец присел на край кровати Джека. В обычные дни склонный к меланхолии, сейчас он был сильно взволнован, от него пахло потом.

– Джекси, твоя мама очень больна.

Джек сел в кровати.

– Я тоже! Пусть она придет ко мне!

– Нет, сынок. У нее все куда серьезней. Я хочу, чтобы ты держался, как настоящий мужчина. Не кричи, пожалуйста. Нам всем сейчас очень непросто.

Папин голос звучал совсем по-другому, как-то безжизненно.

Джек плюхнулся на подушку, с трудом сдерживая слезы. Лицо нестерпимо пылало, боль пульсировала в висках, и все его мысли были только о маме: о том, что ей нельзя болеть, ведь все в мире, абсолютно каждый шаг, все зависело от нее.

Но она уходила от них, несмотря на то что была так нужна Джеку, и душа покидала ее измученное тело.

На следующее утро мир семьи Льюисов в одно мгновение рухнул.

– Ваша мама отправилась к Богу на небеса. – Уорни и Джек слушали отца, прижавшись друг к другу, и не могли поверить в то, что он говорил. – Она покинула нас. Вам нужно попрощаться с ней.

– Попрощаться? – отпрянул Джек. – Нет. Ни за что. – От беспомощности перед неумолимой утратой у него задрожали губы. Начни он начал плакать, слезы было бы не остановить.

Отец наклонился и, упершись руками в колени, посмотрел младшему сыну прямо в глаза.

– Вы должны зайти в комнату и попрощаться.

Уорни расправил плечи, словно защищая брата и себя самого.

– Нет!

– Сейчас же. – Альберт указал на дверь, и братьям пришлось подчиниться.

Несколько часов спустя, когда друзья и члены семьи собрались в гостиной Литл Ли и начали перешептываться между собой, как будто смерть оправдывала сплетни, Джек в поисках утешения сбежал от всего на кухню, к Лиззи. Озираясь в поисках няни, он увидел календарь, висевший на оштукатуренной стене, – календарь, который до этих пор отсчитывал дни беззаботной жизни, а теперь отсчитывает недели и годы, которые они проведут без мамы. Он прочел цитату из «Короля Лира» за 23 августа 1908 года:

 
…должен каждый
Терпеть, являясь в мир и удаляясь:
На все – свой срок.
 

Джек уставился на эти строки, знакомые по урокам литературы, – самые правдивые строки из всех, которые он когда-либо читал.

И он заплакал по ушедшей маме.

* * *

Мэгс закрыла записную книжку. Джордж покачал головой, вытирая слезы.

– Бедный, бедный Джек! Можешь представить, каково ему было, Мэгс?

– Нет, Джордж, не могу. Когда мистер Льюис дошел до этого места, я разревелась прямо у него в гостиной, утирая слезы его хлопковым платком.

Он взял сестру за руку.

– Все в порядке, Мэгс. Это только одна глава, а не вся история.

Хотя Мэгс наблюдала за ним, и он это прекрасно чувствовал, Джордж все же закрыл глаза. Он очень устал и хотел поскорей представить себе все то, что только что услышал. Подумать о мистере Льюисе, потерявшем часть себя и позднее сотворившем нечто по-настоящему удивительное.

Джорджу нужно все переварить.

Он мечтал поскорей забраться в шкаф и наблюдать, как услышанное по крупицам складывается в одну картинку. Он не желал менять жизнь писателя – лишь посмотреть, как она преобразится в ту историю, где есть снег, белая колдунья и лев, чей глубокий и раскатистый рык, успокаивающий и устрашающий одновременно, зовет и манит Джорджа даже во сне.

Глава 7
Видеть другими глазами

Оксфорд в середине зимы по-своему прекрасен. Пики каменных башен поблескивали на солнце, а ветер налетал резко и неожиданно. В полдень я решила прогуляться до Килнса, выбрав живописный маршрут длиной в две с половиной мили и пролегающий по извилистым дорожкам Оксфордшира. Если пожилой человек с тростью способен проделать такой путь, то и мне он по силам.

Остановившись на мосту Магдалины, за которым река Чаруэлл разделяется надвое, я посмотрела вниз на бурлящий поток. В это холодное утро вокруг не было ни единой души; обледеневшие берега, припорошенные снегом, искрились на холодном солнце. Чуть поодаль темнели березы и ольхи, казавшиеся в своей наготе, без пышной листвы, особенно тонкими и высокими. Слева от меня горделиво и величественно возвышалось многовековое каменное здание, где располагался Магдален-колледж. Рыжевато-коричневые деревянные ворота с коваными петлями были заперты. Глядя на это здание, я была почти готова поверить, что его строили в те далекие времена, когда из-за любого угла вдруг мог, хлопая крыльями, вылететь огнедышащий дракон.

Это все из-за Джорджа. Из-за него я стала видеть сказочные сюжеты там, где раньше ничего не замечала. И теперь мои мысли все чаще были заняты книгой мистера Льюиса и львом.

В глубине души мне так и хотелось ворваться в эти ворота, взбежать по каменным ступеням на самый верх башни, как это делали мальчики-хористы первого мая, и увидеть весь Оксфорд с высоты птичьего полета, выплескивая попутно свое негодование по поводу смерти, болезней и вопиющей несправедливости от того, что девушек не принимают в этот колледж.

Но вместо этого я тихо прошла мимо ворот, миновала мост через реку и побрела вдоль покатых холмов в сторону поместья профессора, спрятав руки в теплых красных варежках поглубже в карманы шерстяного пальто. Я вжала голову в плечи, спасаясь от дующего в лицо ветра, грозившего вот-вот сорвать с меня синюю шапку, которую мама связала прошлой зимой. Всю дорогу в голове неотступно крутились мысли о Джордже.

Я представила, как он лежит в теплой постели, готовый отдать все на свете за возможность встретиться с писателем в его доме. Его не испугали бы ни долгий путь по сугробам, ни ветер, от которого слезятся глаза, ни мороз, кусающий путника за нос и щеки.

Если бы я могла подарить Джорджу что угодно, то, кроме здорового сердца, я бы подарила ему ответы на вопросы о Нарнии. Сегодня за чашкой чая мистер Льюис и Уорни – которого, как оказалось, вдобавок звали майором, потому что он отставной военный, – поделятся со мной еще одной историей. Я приготовилась слушать, но при этом пообещала себе, что ради Джорджа обязательно узнаю еще кое-что, что-то столь же важное и неоспоримое, как жестяная банка со мхом, которую Уорни подарил Джеку.

Тут я вдруг вспомнила о грядущих экзаменах. От одной мысли об этом спина сразу заныла так, как будто за плечами у меня висел неподъемный рюкзак с учебниками.

– Мэгс!

Чей-то голос выдернул меня из размышлений и вернул в реальность; от неожиданности я поскользнулась на обледенелом тротуаре, но успела схватиться за балюстраду. Я обернулась и увидела, что ко мне кто-то приближается. Этим кем-то оказался Подрик, мальчик, с которым я и Делия, моя соседка по этажу, познакомились в одном пабе. Он изучал литературу и философию в Магдален-колледже. Больше я ничего о нем не запомнила, хотя мы минут пять неловко пытались поддерживать разговор. У него была девушка; мы как-то повстречались, но ее имя тут же вылетело у меня из головы. Она ничем не отличалась от остальных девушек с волосами, собранными в гладкий хвост, и красной помадой, на которых я никогда не буду похожа.

Подрик выбежал из боковых ворот и устремился ко мне, на ходу застегивая пальто и натягивая шерстяную кепку на непослушные рыжие кудри. Из-за его появления я разволновалась, хотя прекрасно понимала, что это было за волнение. Глупое, ненужное волнение.

– Мэгс!

– Привет, Подрик.

Я кивнула с безразличным видом. Я тороплюсь.

– Ты запомнила, как меня зовут! – широко улыбнулся он, словно ему только что подарили подарок. – Куда направляешься? – Он резко остановился рядом со мной. – Не хочешь выпить со мной по пинте? – Акцент выдавал в нем выходца из Северной Ирландии, ровно как и дерзкая улыбка, которая словно бы бросала вызов миру, в котором он всегда добивался своего.

– Спасибо за приглашение, но я не могу. У меня встреча с преподавателем.

Подрик оглянулся через плечо, потом снова посмотрел на меня.

– В таком случае, ты идешь не в ту сторону.

Я рассмеялась.

– Я иду к нему домой.

– Звучит слегка неприлично. – Он шутливо поморщился.

Я покачала головой. От этого намека, пусть он и сказал это в шутку, я залилась краской.

– Нет, что ты, ничего подобного. Я иду домой к мистеру Льюису и его брату Уорни. Они пригласили меня на чай. Он даже не мой преподаватель; он просто рассказывает мне истории. Долго объяснять.

Я вытерла нос тыльной стороной варежки, обреченно подумав, что Подрик наверняка видит во мне серую мышь-заучку, которая вечно копается в своих цифрах.

– Расскажешь, если я тебя провожу? Очень хочется послушать. Люблю долгие объяснения.

– Буду рада твоей компании, – честно ответила я.

Мы неторопливо перешли через мост Магдалины и свернули с Хай-стрит на Плейн-стрит. Подрик шел рядом, так близко, что мог бы случайно соприкоснуться рукавами. Но, разумеется, ничего такого не произошло.

– Знаешь, – начал он, еще не успев как следует отдышаться, – он занимается со мной английской литературой.

– Он твой репетитор? И как он тебе?

Я замолчала, и в этот момент двое мальчишек, несущихся по улице, врезались прямо в нас. Мы еле устояли на ногах; Подрик подхватил меня, чтобы я не потеряла равновесие. От его прикосновения я буквально утратила дар речи. Но мне не давал покоя внезапно возникший вопрос: общается ли мистер Льюис с Подриком иначе, чем со мной? В сердце на секунду вспыхнуло что-то вроде ревности, но ее тут же заглушило любопытство.

Мы вышли на перекресток, где нужно было пересечь улицу Сент-Клементс. Убедившись, что дорога свободна, Подрик протянул мне руку и кивнул в сторону тротуара напротив. Эти знаки внимания, простые, но такие приятные, подкупали. Мы ускорили шаг, и он непринужденно продолжил разговор, как будто мы его и не прерывали.

– Он настоящий гений. И всегда такой серьезный, пока не выдаст что-нибудь невозможно остроумное. Некоторые зовут его тираном, но большинство его обожает. Он требовательный. Терпеть не может дураков, поэтому не все с ним ладят. Но если ты правда хочешь научиться понимать книги, то лучшего преподавателя не сыскать.

– Ну, рассказчик он действительно прекрасный, – ответила я. – Я была у них дома, хотела кое-что спросить, а потом…

Тут я осеклась, но пауза продлилась недолго: открытая, широкая улыбка Подрика помогла мне отбросить последние сомнения, и я решилась рассказать ему про брата и его просьбу, хотя до этого не говорила об этом никому.

Мой рассказ растянулся на несколько кварталов. Когда мы дошли до Хэдингтон-Роуд и я закончила свое повествование, Подрик шумно выдохнул, как будто всю дорогу говорил он, а не я, и выдал тихое озадаченное «ого».

– Наверное, глупо собирать истории из чужой жизни. Но это все, что я могу сделать для брата.

– А ты читала другие произведения мистера Льюиса? – поинтересовался Подрик.

Наши фразы превращались в белый пар и растворялись в холодном полуденном воздухе.

– Нет.

– Они тоже очень интересные. «Письма Баламута» и «Расторжение брака». Еще есть «Космическая трилогия» и книга про льва, конечно же, – сейчас про нее все говорят, потому что когда-то мистер Льюис был атеистом.

От удивления я остановилась как вкопанная.

– Мистер Льюис был атеистом?

– Да, представь себе.

Подрик довольно заулыбался, заметив мое искреннее изумление. Сняв шерстяную кепку, он принялся приглаживать непослушные кудри. Я стала оправдываться.

– Ну, я практически ничего о нем не знаю. Я занимаюсь физикой, а не сказками. До тех пор, пока брат не обратился ко мне со своей просьбой, я ничего не знала о мистере Льюисе, кроме его имени.

– Может, это даже к лучшему. Возможно, тебе нужно знать о мистере Льюисе только то, что он сам тебе расскажет.

Я молча пожала плечами, которые, как и шея, ныли после долгих часов, проведенных за книгами в тишине библиотеки Бодли.

Подрик широко улыбнулся, весь в предвкушении.

– Расскажешь мне потом, что он тебе поведал? Расскажешь его истории?

– Тебе вряд ли будет интересно, – ответила я, заглянув в его зеленые глаза, запомнившиеся мне еще с нашей первой встречи. В тот вечер Делия потащила меня с собой в паб, потому что у нее был день рождения. Все кончилось тем, что мне пришлось под руку вести ее домой: она выпила лишнего и то и дело спотыкалась.

– Почему это? Почему мне будет неинтересно?

– Эти истории не про Нарнию. Каждый раз, когда я спрашиваю, откуда взялась Нарния, они с братом делятся со мной воспоминаниями из детства. Ты знал, что его мать умерла, когда ему было девять? Просто ужасно.

– Возможно, так он отвечает на твой вопрос, только ты пока этого не понимаешь.

– Уверена, так и есть. Он не из тех, кто попусту тратит свое время. Даже тапочки до конца не надевает.

– В Нарнии дети живут без родителей, да?

– Да, их разделила война…

Подрик улыбнулся.

– В каждой сказке есть доля правды.

Я кивнула, не совсем понимая, к чему он клонит: мне не хотелось прерывать разговор и расставаться; и пускай у него уже есть девушка – длинноволосая блондинка с очаровательным звонким смехом, способным отправить всех мальчишек в бар за еще одним бокалом сидра для нее, – мне все равно приятно его внимание.

– Мне пора, – сказала я. – Приятно было повидаться. Спасибо за компанию.

Подрик кивнул на прощание и пошел назад так же быстро, как шел мне навстречу на мосту. Я смотрела ему вслед. Сделав несколько шагов, он обернулся и заметил, что я провожаю его взглядом. Он помахал мне рукой и улыбнулся. Благодаря небеса, что он не видит мои пунцовые от смущения щеки, я пошла дальше.

До Килнса оставалось каких-то полмили, и в назначенное время я уже подходила к дому Льюисов. Миновав коварную наледь, я очутилась у знакомой зеленой двери и постучалась.

Открыл Уорни. Меня обдало теплым воздухом, и я почувствовала, как начинает постепенно оттаивать замерзшее лицо.

– Входите, входите!

Его голос эхом разнесся по всему дому. Зайдя внутрь, я сняла пальто, варежки и положила все на скамью в коридоре, где в общей куче лежали остальные вещи.

– Здравствуйте, мисс Девоншир. Мой брат немного запаздывает. Предлагаю подождать его в гостиной и выпить пока по чашечке горячего чая.

Висевшие на крючках пальто и шляпы казались с моего ракурса призраками своих хозяев; запах дров и табака создавал атмосферу уюта. Я улыбнулась и последовала за Уорни в гостиную.

– Чай уже готов, – сказал он.

Я уселась, скрестив ноги, в знакомое кресло, потертое и мягкое, стараясь выглядеть самой что ни на есть воспитанной дамой в доме ученых мужей. Поднос со всеми чайными принадлежностями, кроме дефицитного сахара, стоял на деревянном столе. Рядом стояла коренастая женщина. Она с улыбкой повернулась ко мне; растрепанные седые волосы торчали во все стороны, а левый передний зуб смотрел слегка вбок.

– Здравствуйте, мисс Девоншир. Приятно с Вами познакомиться. Меня зовут миссис Шаркинс.

Забыв о правилах приличия, я чуть не прыснула со смеху – так ей подходило это имя.

– Я тоже очень рада знакомству, – ответила я вместо этого. – Большое спасибо за чай, мэм.

Она улыбнулась и взглянула на Уорни.

– Какая воспитанная девушка. Желаю вам хорошо провести вечер.

С этими словами она исчезла в дверном проеме и отправилась на кухню греметь кастрюлями и сковородками. Внезапно в гостиной абсолютно бесшумно появился мистер Льюис.

На нем была та же одежда, что и в прошлый раз: твидовый пиджак с заплатами на локтях и толстый свитер под ним. Изо рта торчит трубка, дым от которой поднимается и растворяется на уровне его лукавых карих глаз.

– Прошу прощения за опоздание, – сказал он. – Навещал Минто в больнице.

– Минто? – удивилась я, пытаясь вспомнить, упоминал ли раньше мистер Льюис это имя.

– Миссис Мур. Скоро я про нее непременно расскажу, – заверил он меня и опустился в кресло. – Но не сегодня.

Я улыбнулась: значит, сегодняшняя история далеко не последняя.

Когда все расселись, взяв себе по чашке очень крепкого чая, мистер Льюис с улыбкой повернулся ко мне.

– Итак, на чем мы остановились?

Слова стремительным потоком хлынули из моих уст.

– Вы не обязаны рассказывать мне так много историй. Сейчас предрождественское время, и у вас, наверное, куча работ, которые надо проверить… и… может быть, вы дадите мне одну подсказку, поделитесь одним фактом, который я могла бы передать Джорджу. Он так увлекся Самшитом, что попросил меня привезти ему альбом и пенал с цветными карандашами.

– Как замечательно! – воскликнул Уорни.

Мистер Льюис положил трубку на поднос.

– Дать подсказку? Поделиться фактом, который раскроет происхождение Нарнии… – голос преподавателя стих. – Не могли бы вы напомнить, что вы изучаете?

– Математику и физику, сэр.

Оба брата отреагировали одновременно.

– Ах, да!

Мистер Льюис подался вперед.

– Благодаря историям я вижу другими глазами, воображаю другим воображением, чувствую сердцами других людей так же, как своим собственным. Истории – не математические уравнения.

– Я понимаю. Но мне не хочется… чтобы мой брат сбегал в мир фантазий… чтобы верил в то, чего заведомо не существует.

Братья переглянулись, словно уступая друг другу право объяснить, насколько сильно я заблуждаюсь. Но жизнь бывает такой сложной – уж им ли не знать? Ложная надежда окружает тебя повсюду, а я так хотела подарить Джорджу веру и надежду – без обмана, сулящего лишь разочарование.

Я продолжала сидеть молча.

– Мисс Девоншир, – начал мистер Льюис и выглянул в окно, словно бы слова, которые он пытался отыскать, разгуливали где-то по сонливому зимнему саду. – Вера в силу фантазии и воображения – это не бегство от реальности.

– Почему?

Кажется, мы подобрались к важной теме.

– Хорошие истории знакомят нас с чудесами. Законченная история, как это ни парадоксально, помогает нам наслаждаться реальной жизнью. Таким образом, мы возвращаемся в реальный мир с еще большим удовольствием. И он приобретает новый смысл.

– Да, – подхватил Уорни, – истории позволяют нам абстрагироваться от самих себя и взглянуть на реальность под другим углом. Так расширяется наше понимание мира.

Я настолько прониклась важностью этих слов, что по рукам и шее побежали мурашки. Я поняла, что фантазия и воображение необходимы нам не только для бегства от реальности. Отрекаться от них безрассудно. Я по-прежнему молчала в ожидании продолжения.

Мистер Льюис кивнул Уорни.

– А писал и читал я еще и потому, что ничего не смыслил в математике. – Он снова посмотрел на меня. – Даже, можно сказать, был полным бездарем. Во время учебы в ужасной школе Белзен Старик жестоко наказывал меня в том числе из-за нее.

У меня возникло непреодолимое желание обнять мистера Льюиса, но, по всей видимости, он был не большим любителем объятий. Хотелось прижать руку к его сердцу и узнать, все ли у него хорошо, но вместо этого я проговорила:

– Как вы пережили столько ужасных вещей?

Он посмотрел на меня, подбирая правильные слова.

– Кошмарных, – добавила я.

Он улыбнулся.

– В семнадцатом веке жила одна мистическая проповедница Юлиана из Норвича. Слышали о ней?

– Да, сэр.

– Она написала много прекрасных строк, но есть одна, которая разошлась по всему миру: «Всё будет хорошо, и всё будет славно, и всякое, что случится, обернется во благо».

– Я не очень в это верю, сэр. Ведь каждый день случается столько бед.

– Да, случается и будет случаться, и тем не менее, все будет хорошо.

Глубоко в душе я понимала, что это правда, хотя сомнение подтачивало эту веру. Я продолжала слушать, боясь, как бы случайное действие или слово не заставили мистера Льюиса замолчать.

Рассказывая мне эту часть своей истории, братья постоянно переглядывались, словно узнавая друг у друга, все ли в порядке.