Текст книги "В конце строки"

3
Нико и Элена

Когда Ева вышла из ванной, на ней уже была пижама, а изо рта торчала незажженная сигарета. Она собрала волосы и умылась, но глаза у нее все еще были красными и опухшими.

Она сразу меня заметила, я стоял напротив кухонного островка со стаканом воды в руках.

Когда она подошла, я передал ей стакан и вытащил у нее изо рта сигарету.

– Ты же бросила?

– Я в процессе, – отозвалась она слегка охрипшим голосом, а потом выхватила мой трофей. – Но сегодня я решила взять паузу и побыть немного безответственной.

– Ага. Я это уже понял.

Ева повернулась ко мне лицом. Отвела глаза, выпила воды и поставила стакан на островок за нашими спинами. Она встала рядом со мной и запрокинула голову, чтобы зажечь сигарету.

– Кажется, я облажалась, Нико.

Я погладил ее по голове.

– Та девушка со скалодрома была права. Не думаю, что вас кто-то заметил. А если и заметил… тогда мы с этим разберемся. В окнах никого не было видно?

Ева покачала головой.

– Меня не это беспокоит.

– Тебя не беспокоит то, что вы снесли статую в общественном месте… – повторил я.

– Она была маленькая. Понятно же, что с ней изначально было что-то не так. Тележка бы ее не снесла, если бы ее хорошо закрепили.

Она махнула рукой, как бы приуменьшая важность произошедшего. А мне захотелось ее придушить, но вместо этого я рассмеялся:

– Хотел бы я знать, что же тебя тогда беспокоит.

Ева повернулась и растерянно взглянула на меня. Мне показалось, что она опять расплачется.

– Мне кажется, я вынесла нам с Софией приговор.

– Почему ты так думаешь?

Ева слишком тяжело, даже немного театрально вздохнула и побрела к дивану у окна.

Все здания вокруг были погружены в темноту. Фонари, спрятавшиеся среди разросшихся кустарников и деревьев во внутреннем дворике, отбрасывали скудный свет, поэтому мы сидели в полумраке.

Я сел рядом с Евой и увидел, как она смахнула пепел с сигареты в одну из грязных чашек, которые стояли там, вероятно, с самого утра, когда мы пили кофе.

– Почему ты считаешь, что облажалась с Софией? – настойчиво спросил я.

– Я даже не знаю, нравилась ли ей. Да и вообще, понятно, что, даже если и нравилась, сейчас шансов у меня не осталось.

– Так, значит, идея с тележкой была твоей.

Ева пожала плечами:

– Какая разница, чья это была идея. У нас все было хорошо, понимаешь? Я думала, ей приятно проводить со мной время.

– Она разозлилась из-за того, что произошло? – Я пытался понять.

Ева сделала еще одну затяжку и покачала головой:

– Конечно нет. София, она… она… – Ева вздохнула. – Она бы не разозлилась из-за такого. Но она видела меня пьяной и плачущей, видела, как я отчаялась и запаниковала. Уверена, она уже никогда не посмотрит на меня как прежде.

Я моргнул пару раз и закусил губу, чтобы не рассмеяться.

– София не изменит своего мнения о тебе, потому что была в таком же состоянии. Вы устроили этот цирк вместе.

Ева издала хриплый смешок. Немного покашляла.

– Да уж, это был тот еще цирк.

Она слегка помассировала виски. Потом уронила голову мне на плечо.

– Знаешь, как мы познакомились?

Я знал, конечно же, я помнил. Тогда Ева пришла домой под утро и шумела так, что разбудила меня. Поэтому, увидев, что я вышел из своей комнаты, она схватила меня за руку и затащила к себе, где я просидел до самого рассвета, слушая ее рассказы про Софию.

– «У Райли», – ответил я.

– Это была ночь караоке, – добавила она. – Не знаю, как ей удалось, но она заставила меня подняться на сцену и спеть. Я пела перед людьми, Нико. И пела не так уж и хорошо. Но это было безумно весело.

– Знаю.

– Это была любовь с первого взгляда, а я все испортила до того, как узнала, был ли у меня шанс в принципе.

Она почесала лицо тыльной стороной ладони.

Я приобнял ее за плечи:

– Если б ты только видела себя со стороны, так, как я тебя вижу и как тебя видят все остальные… Ты замечательная.

У Евы вырвался очередной смешной всхлип, и она полностью улеглась на меня.

– А ты наконец решился поговорить с Эленой? – поддразнила она меня.

– Рот закрой.

Ева расхохоталась. Так мы и остались сидеть на диване напротив закрытых окон, перешептываясь, пока Ева не оставила свою наполовину выкуренную сигарету, вновь пообещав, что это была последняя, а потом мы попытались поспать хотя бы те несколько часов, что оставались до утра.

Через пару дней Ева пригласила половину Мадрида на свой день рождения. Мы праздновали его наверху, в квартире Даниеля. Она была такой же большой, как и наша, но в ней на одну спальню меньше и просто огромная гостиная. К тому же Даниелю нравилось играть роль гостеприимного хозяина.

Мы жили в отдаленном районе, в старом доме с каменным фасадом, увитым плющом. В нашем здании было всего три этажа. Мы с Евой жили на втором, а Даниель – на третьем.

Планировка здесь старинная. Это здание и еще три вокруг него образовывали внутренний дворик, который, скорее всего, был очарователен в прошлом.

В некоторых квартирах на балконе находилась небольшая лестница, по которой можно было спуститься во дворик. У нас такой не было, вместо нее была дверь в конце коридора, ведущая вниз, но мы никогда ею не пользовались, потому что этот садик с высоты казался непроходимым.

Мы и на балкон-то не выходили, потому что еще до того, как стали снимать эту квартиру, одно из деревьев начало бесконтрольно расти. Из-за веток днем в квартире было темновато, а во время грозы эти ветки стучали в окна так, словно просились внутрь.

Той ночью было особенно жарко, одна из самых душных ночей сентября на моей памяти. Даниель открыл все окна в своей квартире, и я спросил себя, как скоро нам позвонит кто-нибудь из соседей и пожалуется на шум.

С таким количеством людей квартира казалась намного меньше. На одном из диванов под стеклянной крышей сидели ребята, которых я знал еще со школы. На кухне курили люди, которых я видел впервые, а в центре гостиной расположились те, кого я встречал в «У Райли».

И они тоже были здесь.

Ева подошла ко мне с цветочным горшком в руках.

– Это что? – поинтересовался я.

– У Даниеля не осталось свободных стаканов, – ответила она и, прежде чем сделать глоток, пожала плечами. Ева махнула рукой в ту сторону, куда, как она уже заметила, я смотрел до этого. – Ты уже с ними поздоровался?

– Я уже поговорил с Софией.

– А с Эленой? – От Евы ничего не ускользало. – Будет жаль, если после стольких месяцев переглядываний…

– Недель, – поправил я.

– Будет очень жаль, если она составит о тебе неправильное мнение из-за той дурацкой ситуации, когда у вас обоих нервы были на пределе.

Элена стояла около балкона, у единственных закрытых окон, и рассеянно смотрела на царапающие стекло ветки и листья, которые поглощали свет от дворовых фонарей.

Я решился до того, как Ева начала настаивать, потому что на самом деле она была права. В общем, я направился к Элене.

Я встал рядом, но она была так погружена в себя, что даже не шевельнулась, когда я подошел, или же просто не хотела этого делать.

Я слегка прокашлялся:

– Привет.

Элена развернулась и выпрямилась. Она была высокой, возможно, одного роста с Евой, но ниже меня. У нее были каштановые полураспущенные волнистые волосы, которые сильно завивались на кончиках. Чтобы убрать пряди с лица, она собрала их в низкий пучок, который, казалось, вот-вот развалится.

У нее были большие, слегка раскосые карие глаза теплого, почти золотистого оттенка. На подбородке с левой стороны виднелся небольшой вертикальный шрам, а другой, гораздо больше и диагональный, был на виске, на уровне глаз.

Я мог отыскать любой предлог, чтобы начать разговор… Между нами был белый лист бумаги, начало бесконечной главы, которая могла превратиться в захватывающее приключение.

– Привет, – ответила она.

Однако сейчас все, что было между нами, – это то, что произошло той ночью. И то впечатление, что я на нее произвел.

Я не знал, что сказать, но Элена взяла слово.

– Вы живете в очень красивом месте, – прошептала она.

Было заметно, что она тоже нервничала.

– Вообще-то мы с Евой снимаем квартиру этажом ниже. Здесь живет Даниель.

Элена оглянулась:

– Я не знакома с Даниелем.

– Ах да. Ну, в общем, это его квартира. – Я потер затылок.

Элена кивнула.

И мы снова погрузились в неловкую тишину, но тут я заметил, что она стояла с пустыми руками.

– Принести тебе… пива?

– Не люблю пиво.

Я хмыкнул.

– Что такое? – Элена посмотрела на меня, приподняв бровь.

Казалось, она была настроена воинственно, но мне совсем не хотелось снова нападать на нее.

– Ничего. Тебе показалось.

Элена натянуто улыбнулась, и было видно, что взглядом она кого-то ищет.

– Кажется, София меня зовет, – извинилась она, и я был очень ей благодарен за эту ложь, которую мы оба поддержали. – Хорошего тебе вечера.

– Ага, и тебе, – отозвался я, наблюдая, как она уходит.

Все произошло так быстро, и было унизительно, что Ева продолжала за нами наблюдать. Она покачала головой и вопросительно на меня посмотрела. Но я не хотел снова выслушивать ее подколы, поэтому как можно быстрее затерялся среди приглашенных.

В полночь мы задули свечи на ее торте. Потом я потерял из виду и Еву, и Даниеля, который появился незадолго до того, как мы решили закругляться с вечеринкой, и, увидев меня, подошел.

– Ты сегодня не работаешь?

– Я уволился.

Мне удалось его удивить. Даниель посмотрел на меня в недоумении и провел рукой по бритой голове. Несколько недель назад он подстриг свои и без того короткие волосы и теперь был похож на солдата.

– Да ладно тебе. Нико, любитель откладывать деньги, ушел с работы? А что с делом твоей жизни? Кто теперь будет зарабатывать деньги на покупку «Офелии»?

Я слегка улыбнулся. Даниель слишком хорошо меня знал и был в курсе моей цели, из-за которой я не бросал работу: помещение в Литературном квартале. Забавно, что мы оба делали вид, что той суммы, которую я откладывал с зарплаты на полставки, хватило бы на покупку этого места.

Когда-нибудь.

– Я нашел другую, где больше платят, – ответил я. – «У Райли».

Даниель хлопнул в ладоши, чем застал меня врасплох, а потом приобнял за плечи.

– Бесплатная выпивка! – заключил он.

Я рассмеялся:

– Не думаю, не хочу, чтобы меня выгнали, и тем более не собираюсь платить за твою выпивку.

Он намеренно меня игнорировал.

– Да-да… там посмотрим.

Я познакомился с Даниелем на первом курсе университета. У нас с ним не было той долгой дружбы, которая объединяла меня с Евой, но мы сразу поладили. Спустя некоторое время после того, как мы стали работать в паре на занятиях, выяснилось, что мы живем в одном доме. Нам очень повезло, потому что хозяин дома заключал контракты с новыми людьми каждый год.

– А знаешь, если я выиграю в лотерею, то куплю тебе «Офелию».

Я удивленно на него посмотрел:

– А ты что, играешь?

Даниель щелкнул языком и махнул рукой, как бы говоря, что, играет он или нет, не имеет особой важности.

– Сыграю, – заверил он меня. – И когда это произойдет, обязательно выиграю. Ради тебя. Ради «Офелии».

Я похлопал его по плечу:

– Прекрасная идея. Спасибо.

Я старался удержаться на ногах до конца вечеринки, а потом увидел, что даже Ева сдалась и упала на один из диванов.

Оттуда мы наблюдали, как последние гости, один за другим, покидают квартиру. Вдруг Ева вскочила на ноги, чтобы попрощаться с Софией и Эленой, с которой я не заговорил ни разу за все эти долгие часы, что длилась вечеринка.

– Посмотрите-ка, кто пришел. Я ее не заметил.

– Софию?

Даниель покачал головой:

– Элену.

Я не удивился, что он ее знает. Даниель знал всех, ну по крайней мере тех, кто представлял хоть какой-то интерес. С ним легко было завести разговор, он адаптировался к любой теме и на все имел свою точку зрения. Он всем нравился, хотя и не поддерживал дружеские отношения с одними и теми же людьми на протяжении долгого времени. Мы с Евой были исключением. Мне нравилось думать, что было в нас что-то, чем мы отличались от других, или, возможно, то, что мы были соседями, безнадежно нас сближало. В любом случае у Даниеля было много знакомых, с которыми он мог отправиться на тусовку, сорваться ни с того ни с сего в отпуск, исчезнуть на несколько дней, а вот друзей было совсем мало.

Естественно, он знал Элену. Как же иначе?

Когда Ева к нам вернулась и до того, как успела лечь между нами на одном из диванов, Даниель обратился к ней:

– Я и не знал, что ты дружишь со скалолазкой.

– С Эленой? – уточнила она. – Она соседка Софии. Они близкие подруги.

– А ты откуда знаешь, что она лазает? – встрял я.

Даниель улыбнулся, но тут же нахмурился, когда понял, что я спрашиваю серьезно.

– А ты не знаешь? – Он повернулся к Еве: – И ты тоже не в курсе?

Она слегка покачала головой. В темных глазах Даниеля зажглась искорка любопытства.

– Ух ты, а я уж было начал думать, что вы наконец-то озаботились тем, чтобы общаться с интересными людьми. – Он достал из кармана джинсов телефон и открыл приложение. Потом приложил к груди телефон экраном вниз, как бы подогревая интерес. – Вы действительно не знаете, что произошло на факультете журналистики прошлым летом?

Я в нетерпении легонько пнул его.

Он рассмеялся и передал нам телефон. Ева подвинула его поближе ко мне, чтобы я смог получше разглядеть, хотя вначале я не понимал, на что смотрел: на экране появилась крошечная фигурка; свесив ноги, она сидела на краю крыши факультета, а снизу за ней наблюдала довольно большая группа студентов.

– Черт. Это Элена? – угадала Ева.

Даниель кивнул.

– Я даже и не знала, что у этого факультета есть выход на крышу.

– Не думаю, что он есть, – ответил Даниель. – Ваша подруга забралась туда по фасаду.

Я заморгал. Наверное, у нас с Евой было одинаковое выражение лица, она слегка приоткрыла рот, не зная, что сказать, и повернулась к Даниелю.

– Но почему? – допытывалась она.

– Говорят, у нее крыша поехала после последнего экзамена. Вышла из аудитории, спустилась в кампус и полезла наверх.

– Свободное лазанье? – спросил я.

– Если ты имеешь в виду без веревки, то да. Она поднялась без веревки, без ремня, вообще без всего. – Даниель забрал телефон и принялся искать что-то в интернете. – Странно, что вы не читали. Это передавали по всем новостям.

Ева снова выхватила телефон и принялась перескакивать с одного заголовка на другой, во всех говорилось о том, как у одной из студенток второго курса факультета журналистики случился нервный срыв.

– Почему я об этом ничего не знала? – в шоке прошептала она.

– Потому что вы живете в полном неведении. А я вас просвещаю.

– А что случилось потом? – спросил я.

– Кажется, ее спустили оттуда и исключили. – Он пожал плечами: – И вроде бы после этого на учебу она не вернулась.

Я еще некоторое время смотрел на экран телефона, читал заголовки и рассматривал фотографии. Никакое из этих фото невозможно было увеличить так, чтобы рассмотреть лицо Элены, но сейчас, когда я знал, что это была она, я не мог перестать представлять ее там, наверху, с безмятежным взглядом, беззаботно сидящую и болтающую ногами.

Почему она это сделала?

4
Элена и Нико

В тот день отец привел на скалодром Лео. С того момента, как я вернулась на два курса назад, на самый старт, я не часто виделась с родителями и братом.

На удивление, эта дистанция пошла на пользу нашим отношениям. Мы были счастливы вновь видеть друг друга, нам хотелось разговаривать и делиться разным. Мы были лучшей версией самих себя.

Прощания же оставляли после себя горько-сладкий осадок. Это послевкусие в горле, которое угнетало и царапало, обычно было маминых рук делом. Она хмурилась, и я видела, что она сомневается, спрашивать ли, как у меня дела: были ли у меня проблемы с координацией и концентрацией, падала ли я в последнее время, возникали ли у меня контрактуры, плохо ли я спала, не случилось ли со мной что-то страшное, чего она опасалась с момента, как мне исполнилось шестнадцать.

В тот день она не приехала, и я испытала облегчение, смешанное с виной. Я любила маму, очень любила, но когда ей было невмоготу терпеть, когда беспокойство побеждало и вынуждало ее заключать меня в удушающие объятья с целью защитить, я думала лишь о том, как бы сбежать.

Я устала постоянно убегать.

В течение часа я играла с Лео на стенах для начинающих. До тех пор, пока руки не заболели от того, что приходилось постоянно его держать и дергать за веревки. Потом эстафету принял отец, и я села наблюдать.

Спустя некоторое время подошла поздороваться София. В моей семье ее очень любили. Раньше, когда я просила разрешения пойти на вечеринку или отправиться в путешествие, родители всегда спрашивали про нее. Если София тоже ехала, то мне разрешали поехать с ней. Если нет, то им нужно было подумать. Иногда возникало ощущение, что после того, как мне исполнилось шестнадцать, они сложили на ее плечи невидимый груз. Мне казалось, что они переложили на нее заботу обо мне, когда их не было рядом. Мне было немного обидно за Софию, но, признаюсь, я понимала ход их мыслей.

С первой встречи было понятно, что она человек, на которого можно положиться. София всегда рядом, чтобы протянуть тебе руку помощи, если ты в этом нуждался. Несмотря на то что она попадала в происшествия, подобные той истории с тележкой, гораздо чаще, чем стоило бы, ты знал, что, если речь шла о друге, ради него она могла пойти на все, такой преданной она была.

Лео остался сидеть внизу с ней, пока мы с отцом поднимались по одной из трасс средней сложности, сначала по зеленым зацепам, потом по красным. Мы были в зоне с верхней страховкой, где веревки уже были прицеплены к трассам.

Я сделала несколько шагов, боясь, что не смогу продвинуться дальше, что дойду до мертвой точки и повисну у стены, как это уже бывало в последнее время. Но, на мое удивление, я смогла залезть и спуститься без всяких проблем.

Уровень был гораздо ниже моего, но я шла медленнее, чем обычно. Кажется, отец этого не заметил, однако не думаю, что он был особо внимателен. Я же это заметила, но ничего не сказала.

И снова я порадовалась про себя, что мамы с нами не было. Ей не нравилось скалолазание. Она много раз ходила вместе с нами в походы на скалы, но никогда не лазала сама. И, несмотря на это, если бы она была здесь, она бы заметила. Заметила, что я двигалась медленнее обычного, и спросила бы меня.

И я бы была вынуждена солгать: «Все в порядке. Ничего странного не чувствую. Все как всегда».

Мы уже решили сдаться и уйти, как Лео стал настаивать, что, как и мы, хочет залезть на такую же высокую стену.

После напряженных переговоров он попытал удачу на трассе с синими зацепами (немного сложнее, чем с белыми, но не настолько сложная, как с зелеными), которую отец посчитал для него подходящей.

А тем временем я, измотанная, села подождать рядом с Софией.

– Посмотри на него, он кажется таким маленьким на этой стене, – прошептала она.

– Совсем крошечным.

– Иногда я забываю, что у тебя есть младший брат. Хотела сказать, я помню, что Лео существует, но просто как данность. А потом я вижу этот маленький ремешок, эти ручки и начинаю осознавать, что он…

– Малыш.

– Совсем малыш. Ему ведь три?

Я кивнула:

– Ты же знаешь, почему он настолько младше. Он родился аккурат после того, как мне исполнилось шестнадцать.

Как только я это сказала, София толкнула меня локтем, пытаясь остановить, потому что знала, как я продолжу мысль.

– Они родили его, когда поняли, что их дочь с дефектом.

– Господи, Элена… – пробормотала она, но было видно, что ей это казалось забавным.

Когда я впервые выдала нечто подобное, София выпучила глаза так сильно, что я думала, они у нее выпадут. Она вскинула брови, не зная, как реагировать, поэтому просто велела мне заткнуться. А потом София рассмеялась, потому что таким человеком она была.

И хотя я, чтобы ее шокировать, шутила на эту тему каждый раз, когда представлялась возможность, на самом деле я в это не верила. Мама уже была беременна, когда у моей тети выявили болезнь Хантингтона[2]2
  Хроническое нейродегенеративное заболевание головного мозга.


[Закрыть] и когда после этого вся наша семья со стороны отца сдала анализы.

Я оказалась единственной, у кого обнаружили этот ген.

Счастье, что его не было ни у кого больше, и полный отстой, что именно я оказалась его носителем.

Я хотела было сказать что-то еще, но мой отец спустил Лео с трассы и они направлялись к нам, так что я сдержалась.

Мы договорились встретиться на выходе со скалодрома. Когда мы с Софией появились, отец с Лео уже ждали нас там. Мы обнялись.

– Приедешь в выходные на обед? София, ты тоже приглашена.

Я кивнула. София тоже.

– Спасибо за приглашение.

Я сделала отвлекающий маневр, чтобы попрощаться и уйти, но заметила, что мой отец колеблется. Мой брат отошел, потому что заметил что-то на одной из клумб, расположенных около входа.

– Может, в воскресенье мы еще сможем поговорить о твоих планах на этот год.

– Я уже знаю, чем буду заниматься. Я уже два месяца работаю в «Чайном дворце».

На его лице появилось выражение, которое возникало всякий раз, когда что-то было выше его понимания. У него было такое же лицо, когда он не понимал домашнее задание, с которым я просила его помочь, когда смотрел фильмы, сюжет которых не казался ему убедительным, или когда смотрел на трассы, с подъемом на которые он не мог разобраться.

Когда я пришла в себя, то заметила, что София со сдержанностью, достойной восхищения, оставила нас наедине.

– Возможно, мы сможем поговорить о том, что ты будешь делать после работы в «Чайном дворце». Не хочу тебя обидеть, дочка, но не думаю, что ты будешь продавать чай до самой старости.

– А вот сейчас ты меня обидел, – ответила я.

Отец вздохнул:

– Мы с мамой хотим знать, чем ты будешь заниматься. Может, мы сможем найти другой университет, посмотреть, какие варианты есть в других провинциях, или…

– Нет, – перебила я, – ничего не нужно. Мы уже об этом говорили. Ссорились из-за этого, и не раз. Я сама решаю, что делать со своей жизнью.

Мой отец почесал двухдневную щетину.

– Да, сама, – согласился он. И на его лице я увидела гораздо больше боли, чем должна была, больше угрызений совести и страха.

В некотором смысле, в отличие от своих сверстников, я не могла оступиться, у меня было гораздо меньше прав на ошибку.

Возможно, меньше, чем мы все ожидали.

– Ты, конечно, можешь продолжать там работать, если тебе и правда этого хочется, но еще ты можешь подумать о том, чтобы вернуться домой. Тебе больше не нужно жить рядом с кампусом.

Я знала, что ему непросто. Ему было сложно принять то, что я могла распоряжаться своей жизнью сама: принимать неправильные решения, совершать ошибки или, если мне того хотелось, все бросить и сдаться. Он смирился с этим раньше мамы, но ему все равно было трудно.

Тем не менее я не могла вернуться.

– Я не хочу возвращаться. Я счастлива с Софией. Мне нравится этот новый этап моей жизни.

Я видела, как он перевел дух и повернулся, чтобы посмотреть на Лео. Возможно, он спрашивал себя, не слишком ли быстро я выросла, можно ли было что-то изменить, или Лео вырастет так же быстро. Возможно, нет, возможно, с ним все будет иначе, без спешки.

– Я рад за тебя, солнышко, – прошептал он и сжал губы, прежде чем подойти и обнять меня вновь. – Я правда рад за тебя, и мама тоже. Только звони нам почаще, ладно? Ты выглядишь хорошо, просто замечательно, но мне хочется слышать от тебя самой, что у тебя все в порядке.

– Хорошо, – сдалась я, сглотнув ком в горле. – Увидимся в воскресенье, папа.

Он кивнул в знак согласия, позвал Лео и помахал на прощание Софии. Прежде чем уйти с отцом, мой брат подбежал ко мне и обхватил меня руками.

– Надо бы съездить как-нибудь в горы, да? – уходя, сказал мне отец. – Мы давно не лазали по скалам, дочка.

Я ответила, что мне бы тоже этого очень хотелось, но ком в горле так никуда и не делся.

Лазать по скале было сложнее, опаснее… во многих смыслах, конечно, лучше, но я не знала, была ли готова лазать там с моим отцом. Там я не смогу скрыть свою нерешительность, неверные шаги, все эти падения, которых не избежать…

Возвращение домой прошло в полной тишине. Мы прошли мимо киоска, в котором в прошлом году я обычно покупала прессу: ежедневно я приобретала журналы и издания, которые мне нравились, а по воскресеньям – четыре разные газеты, чтобы быть в курсе разных точек зрения, даже если я их не разделяла. Что-то, что меня интересовало, что-то, чего я не понимала, что-то, что выводило меня из себя, и что-то, что я обожала. Предполагалось, что это будет важной частью моей работы.

София остановилась, чтобы купить журнал, и спросила, нужно ли мне что-то. После моего отрицательного ответа она молчала всю оставшуюся дорогу, я тоже не решалась заговорить. Мне в горло будто бы насыпали песка – ощущение, которое не покидало меня до самой квартиры. И даже когда я уже была одна в своей комнате, оно полностью не исчезло.

Когда я почувствовала, что София заглядывает ко мне в дверь, я даже не попыталась скрыть то, что я искала на своем ноутбуке. Возможно, мне хотелось, чтобы она увидела, может быть, мне хотелось поболтать. Никто о нем больше не говорил, и это намеренное молчание меня убивало.

София зашла в мою комнату с небесного цвета пледом на плечах и цветком в руках. Я не знала, был ли это новый цветок, или он уже прожил с нами несколько недель. После переезда я потеряла счет всем тем растениям и цветам, что София притаскивала в дом. Ей нравилось прохаживаться с ними по квартире. Она говорила, что каждое растение должно решить, какая комната ему нравится больше всего, подобно нам, когда мы только въехали. Множество цветов прошли через полку над моей кроватью и подоконник, но в итоге остались только кактусы. Они были единственными, кто выжил.

На этот раз София принесла желтый цветок, такого же цвета, как и плед, что был накинут на мои плечи, или свет фонарей за окном.

– Что делаешь? – спросила она, встала коленями на кровать и вытянулась, пытаясь поставить моего нового соседа на полку. – А, вижу. Так значит, вот какой сегодня день.

Она пододвинула меня, взяла один из концов своего пледа и накрыла меня им, укутала в синее.

– Я не могу перестать думать о нем, – призналась я.

– Когда лазаешь?

Я едва заметно покачала головой.

На экране моего компьютера была фотография Габриеля, одна из тех, что мне нравились. Помню, что когда впервые увидела ее, то была в шоке. Я сочла его безрассудным, тем, кто понапрасну рискует своей жизнью. Однако сейчас я видела его совсем по-другому: видела другой оттенок зеленого в его глазах, тот, что вдохновляет стремиться к свободе. На этой фотографии Габриель стоял на самом верху здания, в окружении чердаков и крыш небоскребов, которые бледнели на фоне этой высоты.

– Нет. Там, наверху, я ни о чем не думаю. Я вспоминаю о нем здесь, на земле.

Я спрашивала себя, чувствовал ли Габриель то же самое. Замечал ли так же, как и я, этот контроль, эту защищенность, которые появлялись, как ни странно, тогда, когда ты отрекался от устойчивости и определенности под ногами.

София все поняла и без дальнейших объяснений.

– Тебе не понравится то, что я сейчас скажу, но ты не знаешь, действительно ли он умер на земле, – тихо сказала она, пока я укрывалась пледом. – Ты знаешь это неписаное правило: если кто-то разбивается насмерть, это скрывают. Читать про ребят, которые случайно падают с небоскребов, никому не доставляет удовольствия.

– Нет. Все было иначе. Я знаю, что он умер на земле. Он не упал. Я уверена. – Я закусила губу.

София вздохнула и положила голову мне на плечо.

– Ты не можешь продолжать о нем думать. По крайней мере, не так. Это плохо на тебя влияет.

– Никто о нем не вспоминает.

– Прошло уже много времени. Близкие ему люди хотят забыть.

– А я не хочу, София. Не могу. Мне нужно… мне нужно больше информации, у меня столько вопросов…

– Нет, – перебила она меня. – Ты не можешь опять поступать так с собой. Тебе нельзя падать в этот колодец, не снова, Элена. Ты знаешь, насколько он глубок и как непросто будет оттуда выбраться. Перестань на этом зацикливаться.

Я прожевала ее слова, проглотила их и кивнула, потому что знала, что она была права. Но они сделали мне больно, спускаясь по горлу и оседая у меня в груди.

– Там столько совпадений…

– Совпадений, – отозвалась она эхом.

Я согласилась, выключила экран компьютера и посмотрела на Софию.

– Откройся чуток. Выходи и знакомься с людьми. Заведи новых друзей. Почему бы в следующий раз тебе не присоединиться ко мне и не пойти в «У Райли»? Через пару дней сосед Евы начинает там работать. Надо поддержать его.

– Нико? – уточнила я.

Я представила, как хмурю брови и кривлюсь. На самом деле, скорее всего, я так и сделала, потому что София тихонько рассмеялась.

– Он хороший парень, правда. Но если он тебе не нравится, ничего страшного, тебе даже не придется с ним общаться. Мы с Евой будем там. Ты точно хорошо проведешь время.

Я посмотрела на свой закрытий ноутбук, на желтый свет, разливающийся по матрасу.

– Ладно.

Подруга довольно улыбнулась. Она заключила меня в настолько крепкие объятия, что с меня полностью спал плед. Так мы и остались сидеть болтать, и я позволила этому голосу, похожему на легкое дуновенье ветра, вести себя, позволила окутать себя синим.