Текст книги "В конце строки"

Когда мы встали друг напротив друга у подъезда Элены, я замолчал. Я дал ей возможность заговорить первой, потому что слишком хорошо себя знал; знал, что начну говорить глупости.

– Нико, я прекрасно провела время, – сказала она спустя нескольких долгих минут.

– И я.

Я замешкался, слишком медленно решал; поэтому она решила за меня.

Протянула мне руку.

По инерции я ее взял, и мы вновь пожали друг другу руки, словно два важных человека, заключавших самый главный контракт в жизни.

Мы засмеялись.

Я предположил, что рукопожатие стало нашей фишкой, чем-то, что нас связывало, как то, что связывало Элену с лазаньем, меня – с книгами, а дыру в полу – с моей квартирой.

Я не успел пройти и двух кварталов, как почувствовал, что в кармане завибрировал мобильный.

«Ты кое-что забыл».

Я быстро ответил: «А, да?»

Она тоже быстро ответила: «Ты забыл спросить, хочу ли я встретиться вновь».

Когда я чуть не врезался в фонарный столб, мне пришлось поднять голову.

«Хочешь?»

Ответ не заставил себя ждать.

«Больше всего на свете».

16
Шестое письмо

Дорогой друг, напарник!

С каждым разом мне все сложнее так к тебе обращаться. Но ведь ими мы и были, не правда ли? Двое друзей, двое напарников с одним путешествием на двоих.

Некоторые путешествия мимолетные, скоротечные. Они начинаются с силой летнего солнца и сходят на нет с дуновением осеннего ветра. Порой кто-то из двоих уходит; иногда кто-то прыгает с лодки, а другой продолжает грести, грести, плывет по кругу, пока не замечает, что остался один. Некоторые путешествия долгие и длятся целую вечность, полную счастья. Некоторые точно такие же, но их путь скалист, жесток, полон взлетов и падений.

Существует множество разных путешествий. Одни происходят весной; другие – зимой. В некоторых, кроме двух людей, присутствует кто-то еще.

Те, кому благоволит удача, находят напарника для путешествия, в котором пункт назначения не имеет значения. И порой даже взлеты и падения желанны, потому что сложные отрезки пути помогают расти и идти дальше, и во время шторма ты понимаешь, кто ты есть на самом деле. Мне с тобой очень повезло. Но иногда кто-то из двоих прибывает к финишу раньше.

Ты был невероятным напарником, самым лучшим.

И я знаю, что ты ждешь где-то там, за штормом или очередным поворотом, в конце сложного отрезка или после нескольких счастливых; по крайней мере, я на это надеюсь.

Мне так много нужно тебе рассказать… Сегодня, сейчас я пишу тебе, мой напарник, потому что мы с этим парнем вновь остались наедине, и я обнаружила частичку себя, которой нравится проводить с ним время.

Так просто отдаться этой частичке.

Я бы отдалась этому потоку ветра с невероятной легкостью.

Было время, когда я не хотела быть счастливой. Это трудно понять, не правда ли? Мы все хотим счастья, с чего бы нам не хотеть? Я не хотела. Клянусь тебе, не хотела.

Бывают сложные дни, когда тебе кажется, что стакан наполовину пуст. Тебе кажется, что можно немного себя пожалеть. Думаешь, что ничего страшного не происходит. Говоришь самой себе, что завтра выйдет солнце и все вокруг озарится светом…

Когда наступала ночь, я прекращала думать об этом возрождении. Я не думала о солнце. Какое-то время я так и жила. Не слишком долго, но для меня это было бесконечностью.

Мне казалось, я заслуживаю этого. Мне казалось, я никогда не поднимусь с морского дна: холодного, темного, абсолютно одинокого.

Но я поднялась и больше не возвращалась. Не хочу туда возвращаться.

Я плачу о тебе, помню тебя и ужасно скучаю, но лучи не достают до дна, а это значит, что тебя там нет. Ты где-то на берегу, там, где светит солнце, и тебе бы хотелось, чтобы я тоже была именно там.

Поэтому с тех пор я не отказываюсь от счастья, не отказываюсь даже от небольшой радости, пусть даже она больше похожа на катание на качелях во время конца света – напряженное, непонятное и мимолетное; несколько секунд невесомости перед возвратом на твердую землю.

Я стараюсь быть той, кем была до встречи с тобой, но лучшей версией себя, пропитанная тобой, всем тем, что узнала о себе рядом с тобой.

Мне с ним хорошо, дорогой друг, напарник. Мне с ним комфортно, и с каждым днем идея отдаться этим золотистым, сверкающим моментам кажется все более привлекательной.

17
Элена и Нико

Мне нравилась моя тетя Лаура. И все же в последние годы мы не виделись с ней так часто, как во времена моего детства, потому что за пару лет до установления диагноза она переехала с мужем и дочерью в Сан-Себастьян, и с тех пор мы стали видеться только по праздникам и определенным датам.

С тех пор как у нее нашли болезнь, прошло четыре года, и хоть симптомы и не были ярко выраженными, они были заметны.

Мне нравилась моя тетя, хотя мне было сложно находиться рядом с ней.

Я знала, что так выглядело мое будущее; мы все это знали и, кажется, думали об этом. Мой отец относился к тете так же, как и всегда относился к своей младшей сестренке: с заботой, уважением и юмором. Моя мама же, напротив, была не такой чуткой.

Я знала, что ею двигал страх, она смотрела на мою тетю и вспоминала о том, что ожидало меня, когда, если посчастливится, родители уже будут пожилыми. Да, это означало, что я смогу прожить без появления симптомов дольше, но это также и подразумевало то, что тогда они уже не смогут обо мне позаботиться.

Когда мама смотрела на мою тетю, она предлагала помочь подняться или сделать что-то, что, как ей казалось, тете было трудно, в ее глазах отражался страх.

В этот раз Лаура приехала одна, и мы пообедали впятером: она, мои родители, брат и я.

– Как поживают Альберто и Айора? – спросила ее мама.

– Хорошо. Все в порядке. Айора растет так быстро, ты бы только видела.

У моей тети пока еще не появились проблемы с речью. Но порой можно было заметить то, чего раньше не было: некая неуверенность, трудности с некоторыми звуками…

– А почему они не приехали с тобой? – продолжила мама.

Знаю, она это делала без злого умысла, ей и правда хотелось знать, она действительно переживала. Думаю, моя тетя тоже это знала, но понимала, что на самом деле стояло за этим вопросом: «Как это они отпустили тебя одну?»

– Это короткая и скучная поездка по работе, – улыбнулась она. – Слишком скучная для шестилетнего ребенка. Мы с Альберто договорились, что я поеду одна, и пообещали Айоре поехать вместе летом, навестить вас и посмотреть город.

– Это замечательно, – вмешался мой отец, взяв на себя роль миротворца. – Нам бы очень хотелось увидеться с ними.

– А ты, Элена? Как у тебя дела? Раньше я все время следила за твоими постами в блоге, но ты уже давно ничего не пишешь.

Я слегка напряглась. Мои родители замолчали, потому что их тоже интересовал мой ответ.

Я кашлянула.

– Взяла творческий отпуск.

Моя мама скривилась. Такой ответ ей не нравился, он звучал неубедительно. Мой отец тоже остался недоволен, но сумел это скрыть.

– Ну, ничего страшного. Для творческого процесса необходимо время от времени брать паузу.

На счастье, больше вопросов про блог или про мои статьи не последовало.

Какое-то время мы сидели в тишине, после чего отец и тетя завели разговор о новом законе об эвтаназии, который правительство хотело принять. Моя мама посмотрела на них с неодобрением.

Ей казалось, что говорить на такие темы неудобно, но, по правде говоря, это она создавала подобную атмосферу.

Обед закончился и оставил у всех кисло-сладкое послевкусие. Думаю, хуже всего пришлось Лауре. Хоть она и делала вид, будто не замечала, но должна была знать, что именно скрывалось за взглядами моей мамы и почему она укоряла их с отцом за разговоры на определенные темы.

На прощание тетя сказала, что до своего отъезда на север не сможет больше со мной встретиться, потому что ей нужно было кое с кем увидеться, но она пригласила меня к себе домой. Сказала, что я могу когда угодно приехать на поезде или самолете и она покажет мне город.

Я была рада повидаться, но в этих встречах всегда было что-то странное. Несмотря на то что ее симптомы не были выражены, мой отец очень расстраивался, а мама боялась. Я же чувствовала вину.

К счастью, в этот раз мне не нужно было мириться с гнетущей атмосферой после ее ухода.

В тот день я пришла на скалодром раньше обычного. После лазанья я чувствовала себя лучше, оно помогало мне немного отвлечься.

Когда я зашла в зал, то в другом конце прохода увидела Нико, на нем были немного спущенные треники и смятая под ремнем для скалолазания футболка, на плече намотана веревка, в руке – бутылка воды. Он подошел ко мне, потому что тоже меня заметил.

Я проходила трассу и думала о нашем последнем разговоре после проведенного вместе дня, когда Нико отвел меня к «Офелии».

Мы договорились встретиться снова, но в прошедшие пару дней оба были поглощены работой. Ни о чем конкретном мы не договорились, и я даже не знала, нужно ли было это делать.

Когда я спустилась, Нико стоял рядом, ждал, на его лице играла легкая улыбка, которая так мне нравилась, волосы немного растрепались, руки – в карманах.

– Привет, – прошептал он.

– Ты только пришел?

– Да, а ты? Давно здесь?

– Я уже собиралась уходить, – ответила я.

Нико едва заметно наклонил голову. Он не стал долго раздумывать, прежде чем ответить:

– Да и я тоже. Можем пойти вместе.

Я отвела взгляд. Никак не могла к этому привыкнуть, к этой обнаженной и прямолинейной искренности, такой простой, как слова: «Мне нравится проводить с тобой время». Единственным человеком, с кем меня связывала такая дружба, была София. С ней я могла откровенничать; могла себе это позволить, потому что эта уязвимость на самом деле являлась признаком доверия.

– Я подожду, пока ты закончишь, – заверила я его.

Я удерживала веревку на первом восхождении, а потом мы вместе поднялись по нескольким трассам, оснащенным самострахованием. Мы снова бросили себе вызов на Kilter Board. И все прошло лучше, чем в первый раз. Намного лучше. В этот раз, в отличие от первого, когда я соревновалась с самой собой, мы делали это вместе. Я не думала о том, сколько раз облажалась, ошиблась, повисла или была на грани падения; я сконцентрировалась на его смехе, и на моем, и на том, как хорошо они звучали вместе. Я отлично провела время. В конце концов я провела там больше времени, чем ожидала, а он закончил раньше, чем рассчитывал.

Мы встретились в середине пути. Так друзья и поступают, не правда ли? Чуть-чуть уступить, вернуться на несколько шагов или сделать несколько вперед, чтобы встретиться с другим; небольшие компромиссы, на которые можно пойти, если это означает быть с кем-то вместе, разделять время.

После мы поужинали в пиццерии неподалеку. Когда было пора возвращаться домой, мы вышли раньше на две станции, потому что нам хотелось подольше поговорить. Мы об этом не упоминали, не договаривались, просто вышли и продолжили идти.

Мы были уже недалеко от его района, когда вдруг начался дождь. Нам пришлось бежать. Мы бежали, но все равно промокли. Укрылись под карнизом, но, даже несмотря на это, Нико все равно вымок.

Он мог бы этого избежать, если бы шел впереди или позади меня, но он не стал. Он продолжил идти рядом со мной, и я видела, как намокало его плечо, часть груди, нога…

Он шел рядом, совсем близко, и с каждым шагом казалось, что мы становились на миллиметр ближе к тому, чтобы дотронуться друг до друга. Было бы так просто взять его за руку, легонько дернуть и сказать: «Нико, ты же так вымокнешь». Мы могли бы пройти по дороге, держась за руки, но я не решилась.

Мы все шли и шли до тех пор, пока гроза совсем уж не разбушевалась. Дождь напоминал шелковый занавес, накрывший Мадрид. Видимость была почти нулевая. Свет автомобильных фар и витрин походил на светящиеся пятна, размазанные по ту сторону водного экрана.

Смеясь, мы бежали, пока не остановились у подъезда, который тоже не смог укрыть нас от дождя. Я не решилась взять Нико за руку, но смогла попросить о кое-чем другом:

– Пошли к тебе домой.

Нико приподнял брови. Его это удивило так же, как и меня? Даже если и так, ему удалось сохранить лицо.

– Ладно. Хорошо. Дождь очень сильный.

Я кивнула. Да. Это потому, что шел сильный дождь.

Мы снова побежали; на этот раз уже не осторожничая, немного неуклюже, не думая о том, наступим в лужу или нет, сможем ли где-нибудь укрыться во время этого долгого забега.

Мы добрались до подъезда, а потом поднялись в его квартиру, на второй этаж.

Я заметила, что квартира была закрыта на замок – Ева еще не вернулась и, возможно, была с Софией.

Я надеялась, что гроза их не настигла и что они использовали это время с пользой.

Как только мы зашли, Нико сразу же снял обувь и предложил мне сделать то же самое. Я согласилась – в моих кроссовках плескался целый океан, и я не хотела натоптать в квартире.

Я сняла кроссовки и толстовку, а он дал мне полотенце, чтобы я могла высушить волосы и плечи. Он посмотрел на то, что было под толстовкой, и я увидела в его глазах сомнение; он не знал, что делать, когда заметил, что под ней я тоже вымокла.

– Хочешь переодеть футболку?

– Да, было бы неплохо.

Пока он искал подходящую футболку, я решила осмотреться: слева располагались две спальни, впереди гостиная, а направо – кухня. Рядом с одной из комнат, около двери, стояла стопка книг. На журнальном столике в гостиной лежало еще несколько позабытых томов, и, кажется, на кухонном островке было еще несколько.

Когда Нико вернулся, то протянул мне футболку и кивнул:

– Ванная там, за тобой.

Я посмотрелась в зеркало и увидела, что тоже вымокла, хотя и не так сильно, как он. Нико всегда промокал сильнее всех.

Я переоделась в футболку, которая оказалась для меня слишком большой и мешковатой. Она была такого же синего цвета, как глаза Нико. Я смотрелась в зеркало и думала, что ни разу не видела его в ней и что ему бы она очень пошла.

Когда я вышла, Нико сидел в гостиной, глядя в окно балкона.

Капли дождя стучали в стекла, и несколько струек, подобные тонким вертикальным ручейкам, стремительно стекали с крыши или с самых деревьев; но следов грозы уже не было. Она сменилась мелким дождем, легким, тихим, едва заметным.

Мы посмотрели друг на друга, ведь уже не было никакой причины оставаться в квартире, не нужно было укрываться от грозы, и мы вновь приняли решение, которое могли принять лишь лучшие друзья, такие, которым нравилось проводить время друг с другом: мы проигнорировали улучшение погоды. Мы сели друг напротив друга на разные диваны, с внутреннего дворика в комнату проникал свет, и было слышно, как вдалеке в окна стучит дождь.

Я помню, что хотела поговорить, хотела лучше его узнать, хотела услышать, как он рассказывает о своих мечтах, об «Офелии».

– Как продвигается план «Офелия»?

Нико рассмеялся:

– Медленно.

– Насколько медленно?

– Как ты думаешь, сколько мне еще нужно накопить на ее открытие, если пока я накопил четыре тысячи триста евро?

Я попыталась не улыбаться слишком широко.

– Думаю, достаточно много.

– Пожалуй, так и есть. Достаточно много.

– Но ты уже на шаг ближе.

– На пятьсот евро ближе, чем в прошлом месяце.

Мы помолчали пару секунд.

– Можно, я тебе ее покажу? – вдруг попросил он.

Я наклонила голову, не понимая.

– Ты же уже это сделал. Ты мне ее показал. Я все помню: выцветшая вывеска, бабочка, письма на полу и заклеенные газетами витрины.

– Нет, – покачал он головой. – Я говорю о настоящей «Офелии», об «Офелии», в которую она превратится.

Спустя секунду я согласно кивнула головой, он протянул мне руку, и я встала с дивана.

Мы стояли друг напротив друга, на расстоянии вытянутой руки.

– Не двигайся, – прошептал он.

Его голос вырвался из груди и в какой-то момент сорвался, как капли срываются с крыш.

Он обошел меня, а я следила за ним взглядом. Он встал за моей спиной и поднял руки. Его ладони закрыли мне глаза и погрузили в темноту.

Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме биения моего сердца.

– Добро пожаловать в «Офелию», – прошептал он мне на ухо. – Если сделаешь несколько шагов вперед, то найдешь входную дверь.

Я не стала долго думать. Начала двигаться вперед и разрешила ему вести себя. Похоже, я чуть было не наткнулась на один из диванов, потому что Нико резко сменил курс и засмеялся.

– Вот сюда. Да. Все верно. Прямо. Вытяни перед собой руки.

Я его послушалась и нащупала какую-то дверную ручку. Должно быть, это была балконная дверь. Не дожидаясь того, что мне он скажет, я сама ее открыла.

Почувствовала, как Нико вновь приблизился к моей спине.

– Вот ты уже и внутри «Офелии», на первом этаже. Перед тобой находится прилавок, а на нем – стопка книг. По сторонам от прилавка находятся низкие полки с последними новинками. Ты их видишь?

– Вижу.

– Если немного повернешься… – продолжал Нико. Он прислонился грудью к моей спине и очень осторожно меня развернул. Ветер целовал мое лицо там, где не доставали его пальцы. – Да, вот так… Здесь стоят шкафы, достающие до самого потолка, а там, дальше, за балконом, проходящим по периметру всего здания, другие книги… книги на всех стенах, на всех полках.

– Я их вижу. А что впереди?

– Впереди? Конечно же, еще больше книг. Винтовая лестница ведет на второй этаж, над ней висят часы, подобно тем, что можно найти на самых старинных вокзалах. А дальше, в глубине, огромная стеклянная дверь; через нее пробивается солнечный свет.

Его голос был рекой, а я была кораблем. Он нес меня от начала, из безопасного порта, в открытое море, и я увидела. Увидела «Офелию», ее логотип, вывеску и все эти книги. Увидела забитые книгами шкафы, старинные часы и винтовую лестницу. Все это открылось моему взору, в то время как Нико закрывал мои глаза, осторожно вел меня, а листья с веток, захвативших балкон, щекотали мои щеки.

Мне на лоб упала одна капля, а потом вторая. Я почувствовала, как они стекают у него между пальцами.

– Я ее вижу, Нико. Я смогла ее увидеть. Что еще? – спросила я. – Что находится на верхнем этаже?

Пауза. Сомнения.

– Хочешь подняться на верхний этаж?

Я не стала колебаться.

Он опустил свою руку, но я не открыла глаза – нужно было следовать правилам, если я хотела продолжать играть.

Его пальцы переплелись с моими, и я позволила ему поднять мою руку. Наконец моя ладонь затронула шероховатую и влажную поверхность, и я догадалась, что он делал.

Дерево.

То самое дерево, которое шло на третий этаж, в квартиру Даниеля, то самое, по которому я поднялась на крышу.

Мне пришлось открыть глаза. Я обернулась. Мы стояли так близко, что я могла чувствовать его дыхание.

– Пошли? – спросил он шепотом.

Мы поднялись на крышу.

Залезли по очереди на дерево, останавливаясь, чтобы помочь и протянуть руку, посоветовать, куда ступать, как лучше подняться… Шаг за шагом мы пробирались по стволу дерева и наконец забрались на крышу.

Был ноябрь, черепицы намокли.

Нико взял с собой плед, но мы не стали его стелить, не стали садиться, а вместо этого просто укутались под ним. Я отдавала себе отчет о каждом сантиметре своего тела, которое контактировало с его; однако еще больше я была внимательна к тем миллиметрам, где мы не дотрагивались: почти прижатые коленки, наши плечи в одном вдохе от того, чтобы прильнуть друг к другу, беспокойные руки близко, так близко, что было бы невероятно просто сделать вид, что прикосновение было случайным.

Той ночью над Мадридом не горели звезды; но они были в «Офелии».

– Ну что, на второй этаж? – прошептал Нико, наклоняясь ко мне.

Я закрыла глаза.

Мы прошлись мимо книг, по залитым ярким золотистым солнцем коридорам; мы остановились насладиться запахом цветов.

– Есть цветы, потому вместе с цветами появляется жизнь.

– Какие они?

– Фиолетовые; здесь все такого цвета.

– Как и бабочка, – произнесла я шепотом, чтобы не нарушить атмосферу.

– Да. Именно. И внутри их будет еще больше; больше настоящих бабочек, везде, на цветах, на книгах… Фиолетовые бабочки в «Офелии».

Мы бродили среди книг, цветов и бабочек, пока наконец не открыли глаза и не вернулись в Мадрид, на крышу, над вымокшим городом, где всего несколько минут назад шел дождь.

И там, под мягким светом, который попадал через стеклянную крышу третьего этажа, над всеми этими огнями, светящимися вдали, Нико посмотрел на меня, и его взгляд упал на мои губы.

У меня пересохло в горле.

– Как ты его получила? – спросил он, и мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, о чем шла речь.

Я дотронулась до шрама, маленького и вертикального, который находился слева от подбородка.

– Упала, когда мне было шестнадцать.

– Со стены?

– Со скалы. Я повисла; поскользнулась, запуталась в веревках и ударилась о камни.

Я убрала назад волосы, чтобы он смог рассмотреть мой висок с левой стороны, увидеть эту вертикальную отметку на уровне глаз, которая была чуть длиннее того, другого шрама.

Он скривился от боли:

– Похоже, это было не слишком приятное падение.

Я вытащила руку из-под пледа и показала ему.

– Я сломала локтевую и лучевую кости.

Я видела, как он поднял руку и остановил ее над моей, сомневаясь. Его взгляд обжигал. Однако, когда я решилась взглянуть на него, он не опустил свою ладонь мне на руку, а поднял ее и медленно провел пальцами по шраму на моем виске. Я задержала дыхание.

– А у тебя? – спросила я, почти задыхаясь. – Какие боевые ранения есть у тебя?

Нико показал мне свое предплечье, правое. Горизонтальная линия, немного кривая, там, где кожа была немного темнее, чем на всей остальной руке.

– Паркур, – пояснил он.

– Что? – удивилась я.

– Был у меня период… – засмеялся он. – Тогда мне это нравилось. Но поскольку особо ловким я не был, парочка воспоминаний с того времени у меня остались.

Он немного приподнял край штанины и показал мне розоватое пятно на щиколотке.

– Я содрал кожу об асфальт, и от этого падения у меня еще осталось напоминание на коленке.

Мы сидели так близко, что я могла сосчитать его веснушки. Забыть о его шрамах, поднести руку, как это сделал он, и дотронуться кончиками пальцев: раз, два, три… Могла разглядеть два миллиона веснушек на его прекрасном лице, на золотистой от солнца коже.

Этой ночью, когда невозможно было посчитать звезды, я могла посчитать его веснушки.

Дуновение ледяного ветра напомнило об обрушившемся на город каких-то пару минут назад дожде, мы по инерции еще сильнее закутались в плед, и наши плечи соприкоснулись.

Так мы и стояли, очень тихо, практически не дыша, до тех пор, пока я не решилась пошевелить руками и дотронуться до его предплечья. Кончики моих пальцев скользили по его коже, по этому шраму.

Нико позволил мне. Я видела, как своим взглядом он внимательно следил за движением моей руки. Видела, как он слегка повернул руку, чтобы открыть мне доступ, и видела, как он замер в ожидании, когда я закончила со шрамом и мои пальцы продолжили путешествовать по его коже, продлевая совершенно необязательное прикосновение.

Я спрашивала себя, зачем все это делала, и не могла найти никакого объяснения, а сердце мое колотилось со скоростью тысяча ударов в час.

Ничего не говоря, Нико убрал прядь волос мне за ухо; это был едва заметный жест, настолько беспечный, что на миг я подумала, что мне это показалось. Но я чувствовала его пальцы, чувствовала исходящее тепло, когда он вблизи посмотрел на меня и вновь опустил глаза мне на губы.

Это было настолько просто… как будто он это делал всю свою жизнь, будто это было так же естественно, как дышать.

Мы провели так целую вечность, но на этом все, ничего более. Это все, что мы себе позволили.

Мне было не важно.

Большего я бы и не просила.

Возможно, так оно всегда и будет; возможно, на этом все и закончится. Двое друзей, разделяющих близость, слушающих друг друга, скучающих друг по другу и желающих проводить время вместе.

Я была не против.

Хотя мне бы хотелось большего.