Текст книги "Расследования Берковича 11 (сборник)"

Павел Амнуэль
Расследования Берковича 11

© Песах (Павел) Амнуэль, 2014.

© Издательство «Млечный Путь», 2014.

© ООО «Остеон-Пресс», оцифровка текста, вёрстка, 2014.

Кофе по-турецки

О смерти Маргалит Кадмон в полицию сообщили из больницы «Ихилов», где она скончалась, не приходя в сознание, поздно ночью с субботы на воскресенье. Инспектор Беркович получил дело к расследованию, как только явился утром на работу. В больницу он поехал один, хотя и хотел взять с собой Рона Хана, однако эксперт рассудил иначе: «Там своих знатоков достаточно, – сказал он. – А если возникнут трудности – звони, подъеду».

Смерть Маргалит, женщины тридцати двух лет, была квалифицирована врачами как следствие отравления мышьяком. Смертельная доза попала в организм примерно за полтора часа до того, как мать Маргалит, Шошана Симхони, вызвала скорую помощь.

Быстро оформив документы о передаче тела для судебно-медицинской экспертизы и сообщив по телефону Хану о предстоявшей ему работе, Беркович вышел в приемный покой, где собрались безутешные родственники умершей. Шошана Симхони оказалась женщиной очень худой и высокой. Алексу Кадмону, мужу Маргалит, было на вид лет сорок или чуть больше – он был бледен и повторял одно и тоже: «Господи, что же это такое?» Были здесь еще две женщины, о которых Шошана, единственная, кто выглядел человеком в здравом рассудке, сказала, что это сестры Алекса Далия и Сильвия.

Разговаривать в приемном покое было, конечно, затруднительно, а везти убитых горем родственников в полицию Беркович не захотел, поэтому поехали домой к Кадмонам – в Рамат-Авив. Семья жила в большой пятикомнатной квартире на шестом этаже нового дома. Устроились в салоне, и Беркович спросил первым делом, откуда в доме взялся мышьяк.

– Это я купила, – мрачно сказала Шошана. – У нас месяц назад на кухне появилась мышь, и я приготовила для нее отраву.

– А мышь съела и сбежала, – хихикнула Далия.

– Понятно, – сказал Беркович. – За полтора часа до того, как Маргалит стало плохо, вы, вероятно, ужинали?

– Нет, – сказала Шошана, которая первой понимала смысл задаваемых вопросов. Алекс молчал, тупо глядя перед собой и время от времени всхипывая, а его сестры, похоже, думали о чем угодно, но не о постигшей всех утрате. – Ужинали мы в шесть, а восемь пили кофе и смотрели телевизор. Дочь почувствовала себя плохо в половине десятого.

– Значит, кофе, – кивнул Беркович. – Кто-нибудь помыл чашки или?…

– Сильвия помыла, – сказала Шошана. – Как выпили, так я ей и сказала: «Помой посуду, не нужно ее оставлять на ночь».

– Могу я посмотреть? – спросил Беркович и пошел на кухню. Фаянсовые чашечки стояли в сушилке, толку от них теперь не было никакого.

– А где вы храните мышьяк? – поинтересовался инспектор.

– Вот, – Шошана открыла шкафчик рядом с плитой и показала стоявшую в самом низу пластиковую баночку, надпись на которой «мышьяк» не оставляла сомнений в том, что каждый мог знать, где хранится отрава.

Вернулись в салон.

– Вы люди умные, – продолжил разговор Беркович, – и понимаете, что есть два варианта. Либо Маргалит сама положила себе в чашку яд, либо это сделал кто-то из вас. Ведь, кроме вас, в квартире никого вчера вечером не было?

– Нет, – подтвердила Шошана. – И я вас уверяю, инспектор, моя дочь не могла покончить с собой! Это глупо! Она была счастлива! Они с Алексом всего год женаты…

Тут Шошана бросила взгляд на безутешного Алекса, и ее губы тоже задрожали, она закрыла лицо руками и разрыдалась, дав, наконец, волю собственным эмоциям.

Пока Шошана приходила в себя, Беркович задал несколько вопросов сестрам Алекса и убедился в том, что умом они не блистали, но в наблюдательности им отказать все-таки было нельзя. Сильвия и Далия жили с братом всю жизнь. Обе никогда не работали, потому что у брата были деньги, чтобы содержать сестер, которых он безумно любил. А деньги Алекс зарабатывал на биржевых операциях, и зарабатывал много.

После смерти родителей Алекс и сестры жили втроем, брат долго не женился – можно было подумать, что сестры заменяли ему других женщин. Год назад он познакомился с Маргалит и полюбил ее. Последовал бурный роман и женитьба, после которой Маргалит переехала к мужу, взяв с собой мать, с которой не могла расстаться, как Алекс не мог расстаться с сестрами.

Беркович не стал углубляться в выяснение, какие дискуссии предшествовали принятию решения поселиться всем вместе. Наверняка без споров не обошлось. Как бы то ни было, четверо женщин и мужчина поселились под одной крышей, и атмосфера постепенно пропитывалась ненавистью.

То, что сестры Алекса возненавидели Маргалит, было понятно и без их признаний – они не способны были сдерживать свои чувства и отвечали на вопросы инспектора со всей откровенностью, даже не думая о том, что переходят из разряда свидетелей в разряд подозреваемых. Обычно они пили растворимый кофе, но вчера Маргалит захотела сделать по-турецки, и Сильвия с Далией, конечно, не согласились. Шошана тоже по-турецки не любила, так что Маргалит приготовила две чашки – себе и мужу. Алексу было решительно все равно, что пить, лишь бы получить напиток из рук любимой жены.

Мышьяк в растворимом кофе был бы ощутим на вкус, а крепкий и горький кофе по-турецки представлял прекрасную возможность для совершения преступления. Скорее всего, убийца действовал по наитию – появилась возможность, и он ее не упустил. То есть, не он, конечно, а она – ибо ясно было, что убийцей стала одна из сестер или обе вместе, ведь только они ненавидели погибшую. Шошана тоже испытывала ненависть, но не к дочери, конечно, и не к зятю, а к его сестрам, которых считала – и не без основания – никчемными существами.

Как развивались вчерашние события? Беркович понимал, что если убила кто-то из сестер, то верить их описаниям нельзя, но Шошана подтверждала то, что сказали Сильвия с Далией, а Алекс, немного придя в себя, показал то же, что женщины.

Итак, Шошана налила три больших чашки растворимого кофе и поставила посреди журнального столика. Кофе по-турецки для себя и мужа приготовила Маргалит и поставила свою чашку на край журнального столика рядом со своим креслом, а чашку мужа – на низкую тумбочку рядом с угловым диваном. В это время зазвонил телефон в спальне, и Маргалит вышла из салона. Вышла и Шошана, чтобы нарезать и положить в вазочку лимон. Вышел Алекс, чтобы найти какую-то бумагу. Сильвия с Далией тоже на минуту вышли – одной нужно было в туалет, другая проверила, закончила ли стирать стоявшая на техническом балконе стиральная машина.

Минуту-другую в салоне не было никого, и убийца при достаточной сноровке мог положить в чашку Маргалит щепоть белого порошка. Правда, на кухне была Шошана, а ее трудно было заподозрить в желании убить собственную дочь, но и она, положив лимон, не сразу понесла вазочку в салон, а отправилась в ванную, чтобы помыть руки. В это время Сильвия или Далия, или обе вместе, могли взять из шкафчика пакетик с морфием…

Вернувшись в управление, Беркович спустился в лабораторию и пересказал свои разговоры эксперту Хану, которому предстояло проводить вскрытие тела Маргалит.

– Самоубийство вряд ли возможно, – закончил инспектор. – У Маргалит не было для этого причин. Да и что это за демонстративное самоубийство при всей компании? И никакого предсмертного письма. А если убийство, то подозревать можно лишь сестер – они ненавидели Маргалит и не скрывают этого.

– Других вариантов нет?

– Не вижу. Мотив был только у сестер. Возможность была у всех. Улик же – никаких. Чашки вымыты, баночка с мышьяком у твоих сотрудников, я заходил к ним, они говорят, что пальцевых следов не обнаружено.

– Значит, нужно заставить сестер сказать правду!

– Каким образом? – вздохнул Беркович. – По-моему, единственный человек в этой семье, кто сохранил здравый рассудок – это, как ни странно, Шошана, мать Маргалит. Пожалуй, я с ней еще поговорю…

Поговорить с Шошаной удалось только на следующий день после похорон. Беркович приехал к Кадмонам, он не хотел вызывать Шошану в управление. Алекс сидел шиву и был похож на привидение с всклокоченными волосами. Сестры смотрели на инспектора с ужасом, и он не мог поверить, что они при всей своей ненависти могли задумать преступление и в считаные минуты исполнить задуманное.

Уединившись с Шошаной в ее спальне, Беркович задал вопрос о том, кто из сестер мог взять мышьяк.

– Никто, – твердо сказала Шошана. – Я бы видела.

– Но кто-то ведь его взял! В прошлый раз вы сказали, что дочь при вас приготовила кофе по-турецки и понесла в салон. Растворимый вы наливали сами. Входили ли в кухню Сильвия или Далия?

– Нет, – покачала головой Шошана.

– Вы понимаете, – задумчиво сказал Беркович, – если исключить сестер, у которых хотя бы мотив был…

– Да о чем вы говорите? Мотив! Они дурочки, они и муху не способны убить…

– Но если не они, остаетесь вы или Алекс. Обвинять вас в убийстве дочери нелепо. Значит, Алекс. Возможность подсыпать яд в чашку жены у него была. А мотив… Вчера на похоронах я услышал кое-какие разговоры и навел справки. Возможно, вам это было не известно, но у Маргалит не так давно появился любовник – некий Ронен Клингер.

– Я знала, – просто сказала Шошана.

– Так что мотив был и у Алекса.

– Нет! – воскликнула Шошана. – Он не мог! Он обожал Маргалит!

– Именно поэтому… – вздохнул Беркович. – Отелло ведь тоже обожал Дездемону.

– Нет! – повторила Шошана. – Это не Алекс! Это я! Я сама…

– Вы? – поразился Беркович.

– Я не знала, что это яд! Я думала, это сахар…

– Погодите, – растерялся Беркович. – Вы не могли думать, что в пакетике с мышьяком находился сахар!

– О Господи, какой пакетик? Я вам скажу, как было дело, только оставьте, пожалуйста, Алекса в покое, это святой человек.

Час спустя Беркович сидел в лаборатории Хана и пересказывал разговор с Шошаной.

– Я прекрасно понимал, – говорил инспектор, – что, даже имея мотив, Сильвия и Далия не смогли бы придумать такое преступление. У них на это мозгов не хватит. Шошану я тоже исключил – она мать. Оставался Алекс, и я решил, что мне просто не известен его мотив. А на похоронах услышал разговоры о том, что Маргалит влюбилась в спортсмена и наставила мужу рога. Вот, подумал я, и мотив нашелся. А все оказалось наоборот.

– Наоборот? – удивился Хан. – Что значит наоборот?

– А то, что это Маргалит задумала убить мужа, чтобы уйти к любовнику. Она знала, что Алекс ее обожает и ни за что не согласится на развод. Ведь именно она решила в тот вечер приготовить кофе по-турецки. И приготовила. И мышьяк из баночки отсыпала в пакетик заранее. На кухне мать была рядом – наливала по чашкам растворимый кофе. Маргалит отнесла чашки в салон и решила, что случай не благоприятствует… Но тут зазвонил телефон, все разбрелись, и когда Маргалит вернулась в салон, там никого не оказалось. Тогда она всыпала содержимое пакетика в чашку мужа.

– А выпила сама? Это же глупо!

– Видишь ли, Шошана видела, как дочь сыпала в чашку Алекса что-то белое. Ни о каком убийстве Шошана, конечно, не подумала. Она только знала, что зять не любит слишком сладкого кофе. Алекса Шошана уважала, считала, что дочери повезло с мужем. Она не хотела, чтобы вечер был испорчен – Алекс обнаружит, что кофе сладкий, начнет ворчать на Маргалит, та ответит… В общем, Шошана вошла в салон и поменяла чашки местами – Маргалит, мол, все равно, сладкий кофе или не очень.

– Ну-ну, – пораженно пробормотал Хан. – А когда она поняла, что натворила…

– Она так и не понимала, пока я не сказал, что подозреваю Алекса. До этого Шошана была уверена, что произошла нелепая случайность, она даже мысли не допускала, что кто-то мог убить ее дочь! И то, что Маргалит хотела смерти Алекса, ей тоже в голову не приходило. А когда я сказал про Алекса и про любовника ее дочери… По ее словам, будто пелена с глаз упала, и она вспомнила о том, как переставила чашки…

– Бедная женщина, – резюмировал Хан. – Это воспоминание будет преследовать ее всю жизнь.

Смерть неизвестного

Тело неизвестного обнаружил на обочине шоссе патруль дорожной полиции. Мужчина был изуродован до неузнаваемости. Руки и ноги были перебиты, а лицо так располосовано, что опознать погибшего не смогла бы и родная мать. Никаких документов, удостоверяющих личность, при убитом не оказалось, и тело отправили в Абу-Кабир, где судебно-медицинский эксперт возился с ним несколько часов, определяя какие-нибудь характерные особенности, которые могли бы помочь в опознании.

К инспектору Берковичу дело об убийстве неизвестного поступило к вечеру, когда вскрытие уже закончилось. Вместо того, чтобы отправиться домой, где его ждали любимая жена и сын, Беркович вынужден был читать с экрана только что поступившую информацию и чертыхаться про себя, потому что реальных перспектив он не видел, а заниматься на ночь глядя придумыванием бесполезных версий не хотел. Если бы сохранилось лицо, можно было бы дать объявление в газетах, пусть люди посмотрят, может, кто-нибудь узнает знакомого. Но не в этом случае. Убийцы очень хотели, чтобы тело осталось неопознанным.

Тяжело вздохнув (фотографии не могли вызвать никаких иных эмоций, кроме ужаса и отвращения), Беркович позвонил в архив и попросил перевести на его компьютер все сведения о людях, пропавших без вести в последние несколько недель. Убийство произошло прошлой ночью, но ведь человек мог исчезнуть гораздо раньше, его могли держать в заложниках и убить, когда стало ясно, что выкупа не будет… Да мало ли иных причин?

Больше ничего сделать Беркович на этом этапе не мог и уехал домой. Наташа сделала вид, что недовольна опозданием мужа, а Арик, напротив, радостно потянулся к отцу, и Беркович провозился с сыном весь вечер, забыв о неизвестном трупе.

Приехав утром на работу, инспектор открыл присланный из архива файл с затребованными данными и обнаружил, что никто из пропавших за последние три месяца мужчин не мог соответствовать телу убитого. Двое были слишком высокими, трое – слишком низкими, один чересчур толст, один – слишком худ. Более или менее подходил по росту и комплекции некий Авигдор Нахмансон, но вряд ли кто-нибудь стал бы возиться, чтобы сделать тело этого человека непригодным для опознания. Нахмансон был бомжем и жил на улицах Тель-Авива. Если бы его и убили, то не стали бы прятать или уродовать. Впрочем, за неимением других нужно было проверить и эту версию.

Изучив все документы и фотографии, Беркович отправился к своему коллеге и бывшему начальнику инспектору Хутиэли. Тот слышал краем уха о найденном теле и сказал:

– Пустой номер. На моем веку таких случаев было пять или шесть. Если опознать тело сразу не удается, то очень быстро всякие перспективы сводятся к нулю. Смотри: если бы это был человек из приличной семьи, его бы уже искали, и все его особенности ты бы знал.

– Одежда на нем вполне приличная, только грязная, – сказал Беркович. – Его убили скорее всего в другом месте, а потом привезли к плантации и метров двадцать тащили по земле.

– Описаниям пропавших, по твоим словам, тело не соответствует, – продолжал Хутиэли. – Значит это все-таки какой-нибудь бомж. А это значит, что опознать убитого вряд ли удастся.

– Бомж или иностранец, – сказал Беркович.

– Иностранец? – поднял брови Хутиэли. – Почему иностранец?

– На теле костюм итальянского производства и французские туфли, все, правда, не новое, но вполне приличное.

– Будто в Израиле нельзя купить итальянский костюм и французские туфли!

– Можно, конечно. Но на бомже такой одежды быть не могло, а приличным, если так можно выразиться, пропавшим это тело не соответствует. Может, турист какой-нибудь?

– Пожалуй… Ты проверил гостиницы?

– Сейчас этим займусь. Но он мог жить не в гостинице, а у знакомых.

– Тогда они уже объявили бы об исчезновении гостя!

– Если только не они сами его и убили.

– Ну, эта версия, извини, притянута за уши.

– Я и не настаиваю. Просто один из вариантов. Что ж, – Беркович поднялся, – придется заняться гостиницами.

Список тель-авивских гостиниц очень обширен и далеко не ограничивается фешенебельными отелями на берегу моря. Сотни небольших заведений, порой всего с десятком номеров, разбросаны по всей территории города. Посетить все гостиницы у Берковича не было возможности, разве что ему дали бы в помощь десять полицейских. Все же он сделал что мог – обзвонил по списку девяносто шесть объектов, потратив на это почти два полных рабочих дня, и выяснил лишь, что ниоткуда постояльцы не пропадали. Одни въезжали, другие выезжали, но чтобы выйти из номера и не вернуться, оставив вещи… Нет, такого не наблюдалось.

На третий день расследования, понимая, что, скорее всего, дело действительно окажется безнадежным, Беркович поехал в аэропорт имени Бен-Гуриона. Если погибший – турист, то, возможно, он как-то наследил при въезде в страну. Привез с собой что-нибудь недозволенное, к примеру, или выглядел подозрительно…

Как и следовало ожидать, эти надежды не оправдались, и, потеряв еще несколько часов, Беркович вернулся домой в мрачном настроении. Наташа, конечно, видела, что у мужа неприятности на работе, но по уже установившейся традиции вопросов не задавала, и после ужина Беркович не выдержал:

– Что ты на меня так смотришь, будто я упустил важного свидетеля? А впрочем… Что-то я, видимо, действительно упустил. Не может быть такого, чтобы человек оказался совершенно никому не известен.

– Расскажи, – попросила Наташа, и Беркович изложил историю обнаружения неизвестного, опустив, конечно, все натуралистические подробности.

– А какие еще могут быть варианты? – задумчиво сказала Наташа, выслушав мужа. – Может, он палестинец, убили его на территориях, а потом привезли сюда и выбросили?

– Исключено, – не согласился Беркович. – Сейчас, когда все дороги, ведущие в автономию, досматриваются с особой тщательностью, невозможно провезти в район Тель-Авива мертвое тело.

– Может, оно не было мертвым, когда его везли? Может, убили его уже здесь?

– Маловероятно, Наташа. Ну с чего бы палестинцам рисковать и везти человека в густонаселенный район Израиля? У себя ведь они могут убить кого угодно и каждый день это делают! Нет, это нелогично.

– А почему ты сказал, что проверял списки пропавших за последние три месяца? Почему не за четыре? Или за год?

– Туфли, – пояснил Беркович. – Эксперты утверждают, что эта модель поступила в продажу три месяца назад.

– Три месяца – в Израиле? За границей эти туфли могли появиться в продаже раньше.

– Логично, – согласился Беркович. – Но турист, приехавший больше трех месяцев назад, не вернувшийся домой и не объявленный, тем не менее, в розыск… Тоже маловероятно.

– Ну, тогда не знаю, – сказала Наташа. – Если все варианты исключаются, но откуда же взялось тело?

– Если не получается решить проблему прямо, – пробормотал Беркович, – нужно сделать наоборот. Где я читал эту сентенцию?

– Наоборот? – удивилась Наташа. – Что значит наоборот?

– Да так, – уклончиво сказал Беркович. – Появилась одна идея… Нет, пока не скажу. Завтра попробую проверить.

Назавтра он опять отправился в аэропорт и углубился в изучение списков пассажиров, прибывших в Израиль в течение суток перед обнаружением тела неизвестного. Его интересовали не израильтяне, возвращавшиеся из зарубежных поездок, а иностранцы, приехавшие по делам или к родственникам. Таких тоже было достаточно много, но все-таки не катастрофическое количество: двести семнадцать человек. Найти их всех было чрезвычайно трудно, но разве у Берковича имелся другой выход?

Со списком инспектор вернулся в управление и, прежде чем вплотную заняться нудным и практически бесперспективным расследованием, спустился в лабораторию к эксперту Хану.

– Рон, – сказал Беркович, – ты же видел тело. Неужели нет хоть какой-нибудь зацепки? Хоть какой-то особенности…

– Нет, – покачал головой Хан. – Но ведь и отсутствие особенностей тоже является особенностью, ты не находишь?

– Да, конечно, но такая особенность есть у каждого второго.

– Не скажи! Если бы изуродовали только лицо, но ведь преступники поработали еще и над всеми конечностями, и грудь изрезали. Значит, на всех этих местах находилось что-то, что могло помочь опознанию. Найди-ка мне человека, у которого какие-то важные особенности были бы на руках, ногах и груди. Я не знаю – какие именно, но уже одно их количество…

– Черт возьми! – воскликнул Беркович. – Ты прав, а я олух!

Он покинул лабораторию, не слушая возражений эксперта.

Поднимаясь к себе, инспектор думал о том, что разгадка где-то рядом. Слова Хана что-то ему напоминали, но что? И еще вчерашний разговор с Наташей. Что он тогда сказал – очень важное для дела? Если не решается прямая задача, нужно сделать наоборот.

Что значит наоборот? Труп невозможно опознать. Наоборот – труп давно опознан. Человека зверски убили. Наоборот – человек жив. Нет, он ведь все-таки мертв. Значит, наоборот…

Черт, ну конечно же! Неопознанный убитый – опознанный самоубийца! Вот почему слова Хана показались такими знакомыми!

Вбежав в кабинет, Беркович бросился к компьютеру. Действительно, почему он ограничился тремя месяцами, когда искал исчезнувших? Почему не годом? Логика была простая и понятная, если говорить об убийстве. Но речь-то шла о человеке, покончившем с собой!

Вот оно. Беркович вывел данные на принтер и внимательно перечитал текст. Ариэль Блументаль, двадцать два года, наркоман. Год назад бросился в море с прогулочного катера. Тело не нашли, но обнаружили предсмертнкю записку, в которой Блументаль утверждал, что не может выдержать презрения родственников. Он был красивым парнем, на обеих руках у него было вытатуировано по змее, а на ногах – по кинжалу. И еще на груди он себе изобразил очень эффектную красотку, обнаженную и страстную. Опознать тело Блументаля не представляло бы труда, если бы…

Беркович вернулся к компьютеру и вызвал файл с параметрами убитого. Рост, вес… Такие же, как у Блументаля. Похоже, что на этот раз он на верном пути. И значит…

– Парень, видимо, не думал кончать с собой, – сказал Беркович инспектору Хутиэли час спустя. – Он хотел скрыться – видимо, связался с бандой наркодилеров, они за него крепко взялись. Он и слинял. Думал, похоже, отсидеться за границей и несколько дней назад вернулся. Но прежние дружки из вида его не упускали – в отличие от полиции, которая, не найдя год назад тела, все-таки согласилась с версией самоубийства.

– Резонный упрек, – пробормотал Хутиэли. – Кстати, это я тогда занимался делом Блументаля. Похоже, ты прав, это он и есть. Что ж, придется мне расхлебывать старый грех – убийцы наверняка среди старых знакомых Блументаля.

– Скажите, что мне делать, поработаем вместе.

– Не нужно, – отказался Хутиэли. – Это уже рутина. Займись лучше делом об отравлении Адина Карми – вот где нужен твой острый ум.

– Скажете тоже – острый, – смутился Беркович. – Просто Наташа посоветовала мне сделать все наоборот. Или это я сам догадался?