Текст книги "Продюсер"

Модельер

В баре клуба «Гоголефф» в полдень было пустынно. Лишь две одинокие фигуры в углу беседовали за столиком. Номинальный хозяин клуба Гарик Бестофф потягивал через трубочку любимый напиток – французскую газировку «Перье» с мятным сиропом. Ему нравились вкус и название, которое звучало как «Перьемант». Его собеседник был едва виден в глубокой тени сумрачного бара. Но по бархатному голосу, вкрадчивым манерам и изредка поправляемой челке в нем без труда даже в потемках опознавался модельер Леонид Булавкин. Он взял Гарика за руку.

– Гарррик, – слегка грассируя, убеждал он Гарика прислушаться к своему предложению, – ты не понимаешь, насколько выгодным станет наше сотрудничество.

– Ленечка, я и так себя неплохо чувствую, – не высвобождая руки, но и не соглашаясь, отвечал хозяин вертепа, – ты не обижайся, но я не вижу особого смысла в том, чтобы сейчас перекраивать мой клуб под тебя.

Булавкин явно нервничал, но не подавал и виду. Продолжая удерживать руку Гарика в своей, мягко нажимал:

– Я не собиррраюсь тебя уговаривать. Но только черррез неделю будет поздно. Ты увидишь, как эта сучка Вика вытряхнет тебя из твоего кррресла. Я прекрррасно знаю ее харррактер.

– Не знаю, Леня. Не знаю. Я так не думаю. Мы никогда с ней не ссорились, я не давал ей повода относиться ко мне как-то предвзято… Не думаю, что у меня будут с Викторией проблемы.

Гарик потянулся и как бы невзначай высвободил руку, и понятливый Леня спрятал свои ладошки под стол. Улыбнулся нервно и вновь замурлыкал:

– Ты же знаешь мои связи. Теперь мне многое по плечу. Я могу звонить в любой момент Самому! Он мне так и сказал. Помни об этом. Сейчас хороший момент. Давай разделим клуб.

– Клуб?! – удивился Гарик.

– Я имел в виду долю Шлица, – продемонстрировал редкую осведомленность Булавкин. – Вика все равно с этим не справится. Ей не по плечу бизнес ее мужа. Она все завалит и профукает. Лучше мы ей дадим немного денежек. Ей на жизнь хватит. И бизнес спасем, и ее не обидим. Так лучше будет для всех.

Гарик, уже понявший, как сложно отказаться от предложения столь приближенного к верхам человека, немедленно начал выстраивать новую линию обороны:

– Не знаю. Не уверен, что ей станет легче от этого. Да и я вроде не собираюсь ничего никому отдавать. Пойми меня, Леня, у меня и бизнес давно отлажен, и «крыша» надежная. Много лет работаем с наркополицией. Сам понимаешь, у них здесь зона особого интереса…

– Именно. Как в прямом, так и в переносном смысле, – понимающе улыбнулся Булавкин.

Он часто бывал в клубах, в том числе и в этом, и прекрасно знал, как идет бойкая торговля зельем в часы наибольшего наплыва гостей. Полиция прекрасно знала, кто, где и чем торгует. Не говоря уже о тех, кто принимает, нюхает, колет, курит. Но ловить мелочь никто не собирался, всем нужны были оптовики и поставщики. Леня и сам иногда любил выкурить сладкую папироску и страшно боялся, что об этом кто-то сообщит его высоким покровителям.

Гарик, подтверждая, что здесь все люди взрослые, а потому все прекрасно все понимают, охотно кивнул:

– Конечно. Я им – информацию и посильную помощь. Они мне – защиту и безопасность. Мне кажется, недорого и взаимовыгодно. Так что меня все устраивает. Ничего менять не буду.

Булавкин изобразил на лице искреннее расположение в смеси с душевным страданием.

– Зррря ты так, Гарррик. Я к тебе со всем серррдцем. С душой. Я и прррошу-то какие-то несчастные десять-двадцать пррроцентов. Мне больше и не надо.

Гарик, понимая, что Леня прямо сейчас скинул цену своим услугам с шестидесяти процентов пакета Шлица до десяти, заинтересовался:

– А зачем тебе доля в клубе? Ленечка, у тебя и так все в полном порядке. Бизнес процветает. Получаешь какие-то сумасшедшие государственные заказы. Спецодежда, форма, флаги. Шей себе в свое удовольствие. Ты же дом отхватил в Проточном переулке в четыре этажа. Небось твой Большой Друг дал?

– Кто дал, тот дал, Гарик, это не касается тебя! – впервые за встречу огрызнулся Леня. Он не хотел обсуждать собственный бизнес и состояние дел. Не для этого пришел на встречу с этим мачо.

– А почему бы и нет? – резонно возразил Бестофф. – Если ты мне предлагаешь отписать часть клуба тебе, пусть и десять процентов, то почему бы и тебе, Ленечка, не поделиться со мной твоим особнячком? По-моему, вполне справедливо.

– И не думай даже… – зашипел Леня, но тут же взял себя в руки, улыбнулся и попытался обратить все сказанное в шутку: – Ты так смешно рассуждаешь! Этот старенький домишко дешевле снести, чем что-то там сделать. У меня и денег таких нет сейчас.

– Э-э-э… денег нет, а собрался долю в клубе получать, – пожурил его Гарик. – Да ты знаешь, что клуб – это бездонная яма? Расходов больше, чем доходов. А так мы могли бы объединиться с тобой. Твой «домишко» вполне подойдет для второго «Гоголеффа». Или, если хочешь, назовем его «Гарлен»?

– Почему Гарлен, а не Гарлем? – Леня увидел грамматическую ошибку.

– Потому, что ты Булавкин ЛЕНЯ, а не Станислав ЛЕМ. ГАР и ЛЕН – часть наших имен, складываем и получаем. Имя трендовое. Можно даже одежду параллельно запустить с таким же названием. Как ты на это смотришь?

Гарик был очень креативен, то есть просто талантлив. Часто придумывал различные проекты, но не всегда доводил их до ума. Сейчас он размечтался так, что даже Леня, дизайнер, профессионал, стал завидовать:

– Прррекрррати! Ты фантазеррр! Нам надо решить, что делать с Медянской. Она тебя оберет и выкинет. Я тебе хочу помочь. И я могу тебе помочь! А ты мне заливаешь пррро какие-то воздушные замки. Давай рррешай!

Понимая, что разговор может ничем не кончиться, Булавкин уже начал нервничать, а Гарик все продолжал, полузакрыв глаза, мечтать:

– Фууу! Какой ты неинтересный, Ленечка. А еще модельер-затейник. Ты должен был придумать что-то забавненькое, красивенькое. А ты так пошло предлагаешь кинуть вдову. Не-а! Не пойдет, Леня. Я не подпишусь. Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. О прекрасном. Когда у тебя показ зимней коллекции?

– Ты – дурррак! – взвизгнул Булавкин и осекся.

Он был неврастеником и часто не сдерживал эмоций. Это его и подводило. Вот и теперь… Гарик недовольно оттопырил нижнюю губу и, покачав головой, встал:

– Не сложилось. Умер так умер. Леня, извини, у меня еще есть дела.

Он выбрался из-за столика, а Леня кусал губы и щипал себя за толстенькие ляжки. Он ненавидел себя и проклинал за несдержанность. Нужно было хотя бы расстаться на положительной ноте.

– Гаррричек, дорррогой, прости меня. Прррости! Прошу тебя. Это все проклятые нерррвы. Понимаешь, я ведь тоже любил Иосифа. Он был такой талантливый, щедрррый.

Но Бестофф лишь смотрел на суетящегося модельера да кивал головой в такт его объяснениям.

– Да-да. Был. Любил. Убил, – срифмовал он и похолодел.

Рифма показалась слишком страшной. Леня изменился в лице, выскочил из-за стола, подбежал к Гарику и быстро чмокнул его дважды в правую и левую щеки. Гарик так же молча их подставил, ответив двумя чмоками в воздух. И несостоявшиеся компаньоны тут же разбежались по делам.

А дел прибавлялось с каждой минутой. Конкуренты в погоне за наследством Шлица тоже не спали. Каждый, кто мог дотянуться до его имущества или денег, выскакивал из штанов и даже из кожи лез вон, чтобы не остаться без надела. И никто даже не представлял всего объема и размера оставшегося наследства, не знал, что если разделить его по-честному, по справедливости между теми ключевыми игроками и ведущими продюсерами, которых Иосиф хотел бы поддержать, то хватило бы с излишком на всех. Но, увы, договориться о справедливом разделе денег в шоу-бизнесе невозможно. Там нет компаньонов, там есть только две категории людей: рабы и враги.

GAY

Очередное совещание следственной группы закончилось единогласным решением отрабатывать «голубую» версию убийства. Агушин по-хозяйски расхаживал по наконец-то освободившемуся кабинету начальника следственного комитета. Теперь, когда того все же «ушли» в отставку, имелись все необходимые и достаточные условия, чтобы занять это мягкое скрипучее кресло. И Агушин не терял времени.

Ему нравилась версия убийства на почве гомосексуальной ревности. Допрошенные работники продюсерского центра Шлица, кроме Мити Фадеева, все как один, показывали, что Иосиф Давыдович активно поддерживал «голубую» тусовку. На всех застольях обязательно присутствовали молоденькие смазливые мальчики. Помимо ставшего тенью Шлица, взлетевшего из безвестности в звездную высь Клима Чука на посиделках неизменно появлялись новые лица из очередного «Звездного конвейера». Никто же не допускал мысли, что Иосиф таким образом лишь оберегает ранимых и нежных решивших практиковать однополые чувства мальчиков от той грязи и жестокости, в которую их в любой миг мог ввергнуть ортодоксальный внешний мир. Общество не понимало их и не принимало. Шлиц не был гомосексуалистом, но четко знал, что в эстраде половых вопросов лучше вообще не касаться. Слишком тонкая тема и серьезные последствия.

Агушин внимательно записал все рассказы. На всякий случай достал том популярной медицинской энциклопедии и почитал о научном объяснении такого явления. Также перечитал когда-то, в студенческие годы, уже изученные труды Зигмунда Фрейда. Теперь он пытался объяснить своим менее просвещенным подчиненным и коллегам взаимосвязь между эстрадными певцами нетрадиционной ориентации и убийством продюсера Шлица. По мере изложения своей версии следователь забрался в такие дебри, что даже самые молодые и рядовые сотрудники его бригады не могли сдержать слез от смеха. Но главная проблема заключалась в том, что секретарше приходилось стенографировать умозаключения следователя, дабы потом восстановить эти выкладки для формулировок обвинения тому, кого должны изловить. Она краснела и тщательно записывала каждое слово Геннадия Дмитриевича:

– Таким образом, Шлиц, безусловно обладая определенной сексуальной привлекательностью как мужчина, а вернее, как мужчина в биологическом смысле, но продюсер в техническом и медицинском, мог возбудить… в смысле… привлечь… точнее, стать объектом тайных желаний эстрадных исполнителей, певцов, других продюсеров…

– Теле– и радиоведущих, – подсказывали с разных концов длинного стола совещаний.

– Правильно! – Агушину нравился такой демократичный стиль.

– А еще есть технический персонал, – подал голос молодой стажер, которому посчастливилось отыскать в бачке с отходами орудие убийства – пистолет «ТТ».

– Это кто такие? – остановился возле него Агушин.

– Ну, администратор, директор, режиссер, оператор, редактор… – зарядил стажер перечислять все участвующие в постановках шоу профессии. Без них действительно невозможно создать настоящее представление. Агушин похлопал по плечу младшего коллегу:

– Молодец! Продолжаем. Эти тайные желания, усугубленные патологической ревностью, которая является особенностью психологического состояния влюбленных гомосексуалистов, реагирующих на гетеросексуальные проявления со стороны объекта влечения, побудили убийцу уничтожить объект своих самых грязных желаний. С этой целью у влюбленного гея…

– У кого? – переспросила секретарша. Она катастрофически не успевала за начальником, но боялась его прервать, дабы не показаться неспособной к быстрой записи высоких мыслей генерала юстиции Агушина. Тот остановился:

– Гея. По буквам говорю. Гэ, е, я! Понятно? Я – последняя.

– Вы? Что последняя? – окончательно сбилась секретарша.

– Не я – последний! А буква «я» – последняя. В слове «гея». Поняла?

– Извините, Геннадий Дмитриевич, теперь поняла.

– Ты давай не отвлекайся! Пиши все подряд. А потом разберем. Если что неясно – просто пропусти. Поехали дальше.

Диктовка продолжалась полчаса. Наконец Агушин подвел итог для всех участников совещания:

– Итак. У нас появилась реальная версия. Есть субъект – несостоявшийся или, возможно, отвергнутый любовник. Есть мотив – неразделенная любовь или измена. Есть орудие преступления – пистолет «ТТ», найденный нашим молодым коллегой. Еще раз тебе благодарность. Обращаю внимание, что пистолет слишком старый, чтобы его использовал профессиональный киллер. Баллистическая экспертиза подтвердила, что Шлиц был убит из этого оружия. «ТТ» пролежал в земле лет двадцать. После чего его откопали, отреставрировали, как могли, в кустарных условиях и применили всего раз. На пороге квартиры Шлица. От выстрела даже ствол деформировался и дал трещину. Но этого хватило, чтобы нанести ему смертельное ранение. Ну, так и скажите мне, господа, кто может использовать такое странное и ненадежное оружие, чтобы убить человека? – Он оглядел притихших коллег, у которых уже не было сил смеяться. И сам заключил: – Однозначно. Только педераст!

Мальчики

Любимое занятие нетрадиционно ориентированных мальчиков на досуге – травить анекдоты про таких же «уникальных» парней.

– Два гомосексуалиста встречаются. Один другому говорит: ты знаешь, я решил тоже стать геем. Тот говорит: а у тебя есть дача на Рублевке? Первый отвечает: нет. А тот опять: а у тебя есть «Бентли»? Тот снова удивляется и говорит: нет. А второй опять с вопросом: ну а хотя бы высокий покровитель в Кремле или Госдуме у тебя есть? Тот снова руками разводит, мол, нет. Тогда друг ему дает поджопник и говорит: слушай, иди отсюда, какой ты, на хрен, гей, ты просто пидор!

– Ой-ой! Ха-ха-ха! Хи-ихи-хи! Насмешил, Прошенька!

Недавние выпускники «Звездного конвейера» Федор Москвин и Прохор Филатов шлепали друг друга по рукам и заливались смехом. Они сидели в любимом всеми их собратьями клубе «Гоголефф». Вечер только начинался, но они уже заняли стратегически важные позиции – на входе у стойки бара, откуда просматривался не только весь первый этаж, но, главное, вход и все появляющиеся через него в клубе. Им позарез нужен был Кирилл Фарфоров.

Киря, как его называли друзья, бескорыстно поддерживал молодых нетрадиционно ориентированных коллег и часто платил за них не только в ресторанах, но и в модных магазинах. Иногда если какой-нибудь смазливый мальчишка, понравившийся Кире накануне в очередном клубе или на частной вечеринке, звонил из шикарного бутика:

– Кирочка, миленький, тут такой классный свитерок в бутике на Новинском, а у меня не хватило денежек… – тут же трубка передавалась менеджеру, и Кириллу открывался очередной кредит.

Иметь своим клиентом, безусловно, талантливого, обворожительного и безгранично обаятельного Кирилла Фарфорова мечтали все торговцы модным счастьем. Причем не только столицы. Ему отпускали в долг вещи, одежду, обувь, аксессуары, украшения под честное слово, которое, кстати, он всегда держал, по всей стране и даже в Майами и Ницце, где он регулярно отдыхал и также часто работал.

По сути, Фарфоров был уже мировой величиной, которая не вмещается в рамки обычного представления о певце или шоумене. Пожалуй, он достиг всего, но в душе был одинок. Пройдя сложный, тернистый путь к вершине славы и умудрившись удержаться на ней, несмотря на несколько удачно созданных его противниками и конкурентами скандалов, Фарфоров видел свое предназначение в более высокой миссии, чем банально развлекать публику.

У него было две заветные мечты. Первая – стать богатым. Но не просто богатым. Он не хотел быть миллионером. Он уже был им. Его состояние насчитывало двадцать два миллиона долларов, которые он изредка с удовольствием пересчитывал. Но состояние не хотело увеличиваться. Он достиг того состояния, когда все, что он зарабатывал, тратилось ровно в таком же размере. А ему для счастья нужно было даже не сто миллионов, а миллиард. Хотя сто миллионов сразу его тоже вполне бы устроили.

Вторая мечта была более высокой и от этого еще более тайной. Он серьезно думал о том, как стать президентом Румынии. Это не было бредом или глупой фантазией. Кирилл по матери действительно имел румынские корни и тайно готовился к этой высокой миссии. Оставалось одно – сменить фамилию на Фарфоряну и, наконец, принять румынское гражданство.

Проша и Федя выпили по дежурному коктейлю и, волнуясь, ждали появления своего кумира, покровителя и гения. На большее денег сегодня, как, впрочем, и вчера, и неделю назад, и завтра, не было и не будет. Зажав пустые стаканы, они продолжали пытаться рассмешить друг друга давно устаревшими бородатыми анекдотами. А Кирилл все не появлялся.

– Он же обещал прийти. Почему нет-то? – не выдержал Федя.

– Ой, ну он всегда такой необязательный… – махнул рукой Проша. Затем приблизился к Федору и зашептал: – А ты знаешь, что он тут творил накануне убийства Иосифа Давыдовича?

– Нет. Я слышал кое-что от мальчиков, но они тоже не присутствовали. А что он делал? Расскажи, Прохор!

– Слушай. Первого числа у него со Шлицем была встреча по поводу очередного конкурса «Звезды года». И Киря требовал посадить его в жюри. А Иосиф смеялся сперва. Потом Фафа его уже начал доставать капитально. Погнал, что не будет тогда вести «Звездный конвейер» и вообще продюсировать проекты шлицевские.

– Вау! Круто заехал! А что Иосиф Давыдович?

– Он, как всегда, замолчал. Выслушал Фафу и говорит ему спокойненько так: «Вали-ка ты, Фафочка, в жопу!»

– Ха! Так и сказал? В жопу? – радостно подпрыгнул на высоком стуле Федя.

– Ну да! Прямо туда!

– М-м-м. Я бы согласился… – мечтательно отозвался Федя.

– Прекрати ты! Я тебе про другое говорю. Слушай, дурак!

– Не ругайся, Прошка! – надулся Федя.

– А ты слушай, а не мечтай! Короче, Шлиц послал Фафочку, а Фафа озлобился.

– И что? – снова перебил Федя.

– А то! Надулся и заткнулся. А как только Иосиф ушел из клуба, Фафа сбегал к менеджеру. Носик обмакнул и давай храбриться.

– Ух ты! И чего, чего он говорил?

– Ха! Говорил? Он орал как резаный. Как завелся, я его не мог остановить. Да что я?! Никто не мог. Сперва он начал весь разговор пересказывать. Ну, мол, я его как человека просил. Я же звезда, а не розовая кофточка.

– Это клево! Не розовая кофточка! Ха-ха!

– В общем, Фафочка растравил себя дальше некуда. И тут его понесло. Начал ругать его. Кричит: «Он меня послал в задницу! Вы слышите, люди добрые, в задницу. Так я с удовольствием залезу к Шлицу в это место. И буду там сидеть до тех пор, пока он не взмолится о пощаде. Пока не будет меня умолять стать председателем жюри!»

– Круто! Умница Фафа! Я его обожаю. Такой клевый ответ. Это тебе не «розовая кофточка». Только как-то теперь жалко Шлица… А когда это было?

Проша многозначительно поднял брови, и до Феди стал доходить весь смысл сказанного. Он с ужасом смотрел на дружка, а тот молча кивал головой, подтверждая самые худшие догадки Феди. Федя схватился руками за голову и застонал:

– Мамочка! Мамуля! Роди меня обратно! Бедненький Фарфорушка! Бедненький Иосиф Давыдович! Мамочки!

Он причитал и раскачивался из стороны в сторону, Прохор попытался его успокоить и обнял, и Федя, уже не сдерживая эмоций, обхватил друга и зарыдал. Прохор тихонько погладил его по спине и прошептал:

– Тихо, тихо, Феденька. Все хорошо будет. Может, никто и не узнает, что Кирюшенька так ругался и грозился.

Проша и сам себе не верил. За этим скандалом наблюдал весь клуб «Гоголефф». А само по себе появление в одном месте сразу двух звезд – Кирилла Фарфорова и Иосифа Шлица – привлекало журналистов и папарацци со всех концов земли. И вечер накануне убийства не был исключением. Вспышки камер красноречиво говорили о том, что их конфликт не был тайным.

И словно в подтверждение самых худших ожиданий Феди рядом с ними, словно из-под земли, выросли четыре здоровенных дядьки в серых костюмах. Самый рослый, похожий на Николая Валуева по комплекции и выражению лица, взял пальцами-клещами правой руки Федю за локоть, а левой – точно так же Прошу и грозно спросил:

– Федор Филатов и Прохор Москвин?

– Нет! Это не мы, – глупо отозвался Федя.

Оперативник действительно перепутал их фамилии. Но такой ответ явно не устраивал представителя правопорядка, и он, хищно усмехнувшись, тряхнул парней что было сил:

– Ну-ну! Пройдем! Там разберемся, кто из вас ху? – и с силой потащил мальчишек к выходу, и только крик бармена остановил его.

– Эй-эй! Куда пошли? За коктейль тысячу двести заплатите!

– Слышь, ты, продавец воздуха, – опер насмешливо глянул в сторону не в меру шустрого официанта, – хочешь с нами прогуляться? Ты же, падла, не расплатишься!

Тот под железобетонным взглядом оперативника сник:

– Ну, тогда все в норме. Вопросов нет.

– Хм. Кто бы сомневался. Живи, сучонок, пока я добрый. Но я не прощаюсь. Как-нибудь вернусь, потусуемся с тобой, красавчик! – подмигнул оперативник и потащил дружков-неудачников к выходу под молчаливые усмешки своих коллег.