Текст книги "Продюсер"

Кассир

Фрост пока не давал Мите Фадееву никаких точных указаний. Так и распорядился: жди и не дергайся. Ни с кем не контактируй, собирай информацию по всем активам и готовь мне бумаги. Митя, несмотря на свою относительную молодость, обладал уникальными качествами, за которые его и ценил Шлиц. Великий продюсер выбрал Митю из тысяч увиденных и проверенных и не ошибся. Фадеев хоть и приворовывал помаленьку, а не подводил никогда. В результате Фадеев стал наиболее приближенной к Шлицу фигурой, и на сегодня именно он обладал наибольшей полнотой сведений об активах покойного Шлица. И уж Митя ясно понимал, что никто не сможет претендовать на деньги Иосифа – прежде всего потому, что никто до конца и не представлял всего масштаба созданного им бизнеса.

Перерегистрации требовали двенадцать компаний, связанных с основной фирмой Шлица «Олл старз корпорейшн, лимитед». Ответная структура существовала и в офшорной зоне, куда стекались безналоговые платежи как от зарубежных, так и от отечественных проектов. Поэтому Митя выбирал уставные документы и пакетами готовил под внесение изменений, – как и условились, вплоть до команды Фроста. Фадеев не выходил на связь с Викторией, и она пока его не трогала, видимо, выдерживала положенные девять, а потом сорок дней.

Даже если бы вдова и сумела оттеснить Фадеева от дел, у него оставалась достаточная сумма наличных, чтобы он мог свободно пожить годик-другой где-нибудь на Каймановых островах. Как-то он посетил их, проехав вдоль и поперек: от ровненьких белых строений в викторианском стиле до черепаховой фермы на южном побережье острова Гранд Кайман. Банковский центр, в котором сосредоточились все банки офшора, ломившиеся от спрятанных и уведенных из крупнейших экономик мира денег, восхитил Митю, и он твердо решил поселиться именно здесь – при первой же возможности. Теперь казалось, что такое время вот-вот настанет.

Фадеев пристроил мешок с наличными в большой металлический шкаф, так как сейф был и так забит до отказа деньгами и документами по предприятиям Шлица, и снял с полок открытого железного шкафа папки с личными контрактами певцов. Сейчас его остро интересовали двое: Клим Чук, взбунтовавшийся и этим подставляющий лично Митю, с которым договаривались заказчики. Второй была Айя Кисс, симпатичная молоденькая и совсем не испорченная девушка. Ее настоящая фамилия была Котова, поэтому псевдоним был соответствующий – Кисс. Шлиц берег Айю, поскольку имел какие-то ему одному известные обязательства перед ее родителями. Кажется, отец Айи когда-то помог Шлицу уйти чуть ли не от тюрьмы. Ну а после трагической гибели отца Айи пришло время платить добром за добро.

Впрочем, Шлицу протекторат над Айей убытков не приносил. Последние полгода, сразу же после очередного «Звездного конвейера», Айя Кисс стала пользоваться невероятной популярностью – и не только у молодежи, но и у респектабельных бизнесменов. Ее требовали на корпоративы и частные закрытые вечеринки за любые деньги. Но, надо сказать, Иосиф, оберегая девушку, давал согласие далеко не на все. Он даже платил ей что-то вроде зарплаты, лишь бы уберечь от какой-нибудь гадости. А гадости вокруг было предостаточно. Строптивых артистов, бывало, даже избивали прямо во время выступления.

Особенно опасными были свадьбы криминальных авторитетов. На них обязательно били и даже стреляли. Так пострадал певец Перикл Тессо, которому прострелили обе ноги за то, что он не стал танцевать с женихом. Певца Виктора Малькова застрелили во время концерта из-за спора, чей артист будет выступать последним и закроет концерт. Тенора Даниеля Дефо расстреляли возле подъезда дома из-за девушки, с которой он стал встречаться, не зная, что она состоит в гареме Рашида Мухтаргаджибекова. В Твери прямо в квартире в упор расстреляли Леонида Друга. По всем этим фактам заводились уголовные дела и даже как бы велось следствие. Но преступления чаще всего так и оставались нераскрытыми.

Митя вздохнул. Он понимал, что и дело об убийстве Шлица, скорее всего, ждет подобная участь. Агушин производил впечатление достаточно вменяемого мужика и поэтому, скорее всего, не пойдет на явную подтасовку. Не станет пытать задержанных и заставлять сознаться в том, чего не делали. Не будет напрасно обвинять невиновных. Хотелось в это верить. По крайней мере, Митю отпустили под честное слово, что он принесет все списки компаний Шлица и копии авторских и продюсерских договоров.

– Иди сюда, родной, – пробормотал Митя и с особым удовольствием первым в стопку только что испеченных копий положил контракт Клима Чука. Агушин мог серьезно потрепать нервы этому мерзавцу.

Одно было странным: совершенно молчала Виктория Медянская. Фадеев долго боролся с собой, а затем не выдержал и набрал до боли знакомый ему телефон квартиры босса. Он должен был знать, чем дышит сейчас вдова Иосифа. И длинный гудок, наконец, прервался вопросом:

– Алло? Кто это?

– Виктория Станиславовна, извините, это Митя Фадеев.

– А-а. Здравствуй, Митя. Куда ты пропал? Почему не появляешься? Ты был на похоронах? Я тебя что-то не видела.

– Виктория Станиславовна, извините, я просто не смог… по семейным… по личным обстоятельствам. Простите… Но вы же знаете мое отношение к Иосифу Давыдовичу. Он для меня и сейчас как живой. Он – мой учитель, наставник. Он для меня как бог был всегда. Пусть так и останется. Я его не видел мертвым…

– Ну, хорошо. Дело твое. Когда ты ко мне с отчетом придешь? Надо же фирму не бросать.

– А она не брошена… Просто слегка заморожена.

– Митенька, брось свои сказки. Ты сам не отмораживайся только! А то смотри, не оттаешь. У меня есть конкретные вопросы к тебе.

Митя насторожился:

– Виктория Станиславовна, я не отмораживаюсь, но есть объективные причины, которые мне мешают. Я готов к вашим вопросам. Давайте.

– Прежде всего, поясни, почему мне звонят «конвейеристы» и спрашивают про какие-то там гастроли, билеты, подтверждения?

– А вы не обращайте внимания. Они болтаются без дела уже полгода. Просто это был последний «конвейер», и Иосиф Давыдович не поладили с Корнеем Львовичем на нем. Потом этих Буратин выпустили, а спроса нет. Фрост все перекрыл, что смог. А он может, сами понимаете, многое. Вот эти малолетки и слоняются. Иосиф Давыдович обещал им гастроли по Югу. Ну, Украина, Крым, Анапа. Туда вроде Фрост не дотянулся. Пусть сами устраиваются.

– Так, с этими ясно. Хотя мне не нравится, что ты их сейчас кидаешь на произвол судьбы. Может, поговорить с Фростом? Все же он приходил на похороны, обещал помощь.

Фадеев усмехнулся: обещания Фроста в такой ситуации не значили ничего. Медянская и сама прекрасно знала цену этим дежурным обещаниям. Но все же надеялась. Ведь когда-то очень давно, в то время как Виктория была замужем за Женей Кузьминым, они даже дружили домами. Так вышло, что Женя был одноклассником Корнея, и они довольно-таки часто общались семьями. Конечно, время было совсем другое, и все относительно ровно делали карьеру. А как только политическая волна вынесла Корнея наверх телевизионного олимпа, с ним стало сложнее не только поговорить, но даже увидеться. Ну а развод с Кузей и нахальные выпады Иосифа против Корнея окончательно поставили глухую стену в отношениях. Теперь, после гибели мужа, появлялся шанс хотя бы снискать сочувствие и хоть какую-то помощь от телемагната. Но это Виктория могла сделать и без Митиных рассуждений, а потому задала следующий вопрос:

– А почему не заплатили Айе?

– В смысле? Как не заплатили?

– Митя, я тебя предупреждала, не надо мне вопросом на вопрос отвечать! Почему не заплатили Айе Кисс? Она пришла ко мне и попросила денег. Говорит, что была в туре Берлин – Франкфурт – Кельн – Гамбург. Иосиф еще организовывал, чтобы девочка получила опыт и подальше была от наших липких антрепренеров. Я проверила. Все правильно. Десять выступлений вместе с другими командами, без сольников. Я ей даю триста долларов, как записано в контракте. Он как нарочно на столе у Иосифа остался лежать. Я посмотрела. Там так и написано: триста долларов за выступление в этом туре.

– А чего она?

Мите даже стало любопытно, что может сказать певец, если его вдруг опускают подобным образом на уровень плинтуса. Ясное дело, что в официальном контракте ни один уважающий себя продюсер не станет писать полную сумму гонорара артиста. Иначе придется самому добавлять за налоги и вычеты. Так все работают, включая тех же Ротмана, Фроста, Гарика. Основной расчет после «чеса». По факту. Продюсеру от пятидесяти до восьмидесяти процентов. В зависимости от класса певца. От десяти и ниже группе и административному звену. Если только они не живут за счет артиста. А то некоторые пытаются жрать в два горла и получать со всех: и с продюсера, и с устроителей, и с певца. Вот таким как раз ноги и ломают. Причем ломают такие, как Ванька Бессараб. Митя вспомнил громилу и поежился. Виктория же продолжала:

– Она явно растерялась. Но ничего не говорит. А у самой слезы в глазах стоят. И я не пойму, в чем дело. Наверное, какая-то ошибка. Поясни, Митя, а то я как дура себя чувствую.

– А почему вы решили, что ошибка? Нет никакой ошибки. В контракте что указано?

– Там написано триста. Я и дала столько. Но сама чувствую, что это какой-то подвох. Может, Иосиф прятал реальные гонорары?

«С ума сойти! Не прошло и трех дней…» – Митя закатил глаза. Медянская только-только догадалась о том, что известно каждому мальчишке уже на второй день работы в шоу-бизнесе. Но вслух добавил именно то, что мог сказать:

– Нет, ничего он не прятал. Просто на таких девочек такие расценки. Они и едут в поездку ради того, чтобы мир посмотреть и себя показать. Еще с них брать надо.

– Ну-ну. Разошелся. Они хоть молодые, но уже артисты. Многие из них гораздо толковее, чем ты.

Уже готовый к такому повороту, Фадеев мгновенно прикинулся обиженным:

– Ой, утешили, Виктория Станиславовна! Разве я заслужил такие слова?

И понятно, что сердце Медянской смягчилось.

– Ладно, не дуйся. Сам виноват, пропадаешь непонятно где. Сейчас мне вообще не до бизнеса. А они лезут со своими вопросами. Я и так без Иосифа – как без воздуха. Он же мне был больше чем муж. Он был как отец, хозяин, полубог! – Она тяжко вздохнула и вроде даже всхлипнула.

– Вы не обижайтесь тоже, Виктория, – вздохнул Митя, – я, что могу, сделаю. Но поймите, что здесь ни вам, ни мне одним не справиться. Слишком велика потеря… Иосиф Давыдович и впрямь был полубог…

Это, в общем, было правдой. Митя и впрямь туманно представлял себе свою судьбу в ближайшее время. Чаще всего она вырисовывалась в каких-то полууголовных тонах – между следователем Агушиным, операм которого он дал подписку о сотрудничестве, медиаолигархом Фростом, который наверняка заберет все спорные активы, и вдовой Медянской, абсолютно не способной удержать на плаву «Титаник», построенный гениальным Шлицем.

– Ой, ладно, Митя. Повздыхали и хватит. Все равно в эти сорок дней по правилам ничего нельзя делить. Подождем?

– Угу.

– Все. Митя, не пропадай. И все же занеси деньги, которые собрал и не передал Иосифу. Я же знаю, что ты их получил. Иося хоть и не докладывал мне о доходах, но такие вещи я знаю. Договорились? Ну, пока!

Голос Виктории звучал как-то по-особенному. И Митя не стал ей перечить.

– Конечно, Виктория Станиславовна. До свидания!

Митя повесил трубку и сразу же забрался в шкаф и сейф. Деньги, разобранные по наименованиям валют, сложенные и увязанные в ровные пачки, притягивали его и не отпускали. Он потер виски и стал отсчитывать сто тысяч долларов. Отложил их в сторону и убрал сумки обратно в сейф и металлический шкаф. Даже от изъятой сотни места не прибавилось. Он вздохнул и на столе разделил отсчитанные сто тысяч пополам. Пятьдесят сунул в ящик стола, а остальные бросил в бумажный пакет с цветочками и надписью «Поздравляю!». Митя попробовал его на вес. Задумался, снова выдвинул ящик стола и доложил только что убранные пятьдесят тысяч в пакет. Теперь пакет стал в два раза тяжелее и толще. Выглядело солидно. Фадеев удовлетворенно кивнул. Положил пакет на стол и решил сегодня же вечером отвезти Медянской.

Крайний

Митя остановил свой красный «Порше» на углу дома. Там было светлее и многолюднее. Мимо проходила тропинка, по которой нескончаемым ручейком спешили с работы люди. Напротив такие же трудящиеся ждали на остановке автобуса. Машина была практически под постоянным присмотром. Угона Митя не боялся, а хулиганы и вандалы в такое время не сунутся. Он схватил пакет в розочках и с надписью «Поздравляю!» и поспешил к подъезду Медянской. А уже на ступеньках сзади подошли двое.

Митя похолодел, и нервный озноб предательски заставил дрожать колени и шею. Он понимал, что они выбрались из здоровенного «Субурбана», который стоял прямо напротив входа, но это не проясняло ничего. По всему телу бежали гаденькие мурашки. Мужчины прижали Митю с двух сторон и, как по команде, одновременно положили свои ручищи на плечи. Тот, что был справа, загудел, как огромная труба:

– Эге. Фадеев. Генеральный директор покойничка Шлица. Собственной персоной. Чего шаримся в темноте? Тянет на место преступления? – Тот, что слева, надавил на Митины ребра. Фадеев от неожиданности и боли охнул. После кулаков Бессараба тело до сих пор саднило.

– Не! Я ни при чем! – через силу выдавил Митя. – Я к Медянской иду. Она ждет меня. По делу.

– Так, так. По делу, говоришь? Сейчас проверим! – Митю прижали к стенке подъезда. – Что несешь, голубок? Пирожное, мороженое? Давай сюда.

Не дожидаясь ни ответа, ни разрешения, он выхватил пакет «Поздравляю!» и запустил туда свою лапу. Вытащил сверток и, чуть надорвав угол зубами, понюхал:

– Уфф. Ничто в мире так не пахнет, как свежеотпечатанные баксы. Скажи, Валер? – обратился он ко второму. Валера подвигал ноздрями и, вдохнув запах зеленой спецкраски американского финведомства, кивнул и нараспев, растягивая звуки, резюмировал:

– Ага! Прет, Саныч! Баа-а-акс-с-сы…

Действительно, запах был резкий и специфический. Его чувствовал даже Митя. Он понуро опустил голову и готовился умереть на месте. Большей глупости и позора придумать было нельзя. Здоровяк Саныч отпустил Митю и сгреб в ладонь все деньги. Раздумывая, покачал в руке. Потом опустил свободную руку на плечо Фадеева и посмотрел ему в глаза. В сумерках и нервном стрессе Митя уже не различал лица говорящего.

– Фадеев, ты молодец, что решил вдове помочь. Хвалю! Надеюсь, не последние припер? Только вот помощь твоя ей больше не понадобится. Не парься, Митя. Ее дело теперь вдовье. Оставь мадам в покое и забудь про нее. А тебя ждет Гарик. Давай прокатимся и потолкуем. А не захочешь… – Саныч отреагировал на какое-то Митино естественное движение. – Мы тебя сперва в отдел свозим. Посидишь в обезьяннике пару суток. Гарик Ованесович к тебе сам приедет.

– Ну, что? Едем, чудило? – подал голос Валера и больно ткнул под ребра кулаком. Митя застонал и закивал головой одновременно:

– Едем, едем. Только не бейте, пожалуйста…

– О-па! Кто тебя, голубь ты мой сизокрылый, бьет? Ты что? – теперь уже его ткнул под ребра Саныч.

– Нехорошо, Митя, клеветать на сотрудников органов. Нехорошо! – ему снова добавили по ребрам.

Митя чуть не плакал от боли и обиды. Он-то посчитал, что попал в руки бандитов, а это оказались менты. Можно было догадаться, ведь Гарик Бестофф работал исключительно с «красными крышами», подкармливая всех борцов с преступностью. Вот и эти оказались из его когорты. Слишком уж здоровенные. От таких и не убежать. Плюс у каждого под мышкой топорщилось по кобуре. И явно не пустой. Пристрелят и глазом не моргнут. Спишут на случайный труп или попытку нападения на сотрудников милиции. В общем, со всех сторон оставался Митя крайним.

Прокурворы

На Федора и Прохора было страшно смотреть. Зареванные лица, спутанные волосы, грязные изорванные рубахи. Они просидели в общем обезьяннике при отделе милиции с бомжами, пьяницами и хулиганами часа три, но этого хватило. Те, быстро раскусив, что их временные соседи слеплены из другого теста, вдоволь наиздевались над мальчиками-одуванчиками. Если бы не открытые решетки, то, скорее всего, их бы еще и изнасиловали. По крайней мере, два уродливых беззубых мужлана в одних семейных трусах и наколках с ног до головы прямо об этом и говорили.

Мальчики держались, как могли: схватились за руки и отчаянно сопротивлялись. Но все это время их катали по полу, пинали ногами, ощупывали каждый миллиметр тела, а по некоторым местам прошлись неоднократно, гогоча и щипая. А затем экзекуция внезапно кончилась, и их перевезли в чистенькое, хотя и невзрачное помещение следственного управления. Добрый следователь по имени Геннадий Дмитриевич внимательно выслушал все их жалобы, дал по листу бумаги – написать жалобу на злых соседей по камере – и по стакану сладкого чая – успокоиться и согреться. Федя и Проша написали все, что с ними произошло, и выпили чай. Кажется, ничего вкуснее в жизни они и не пробовали до сего дня. Но, главное, они были свободны. Ну, скажем, почти свободны.

В благодарность они рассказали следователю Геннадию Дмитриевичу все, что знали про случай в клубе «Гоголефф», когда Иосиф Давыдович Шлиц поругался с Кирюшей Фарфоровым. Об этом знал подробно Проша. Он и рассказывал все доброму вежливому следователю. Федя в это же время сидел в соседней комнате и писал от руки о Кирилле все, что знал: где познакомились, какие у него интересы, и даже написал, какие джинсы и рубашечки Кира любит. А еще вспомнил историю о том, как Кира поругался с девушкой-журналисткой и назвал ее нехорошим словом. Но написал он это для того, чтобы помочь Кире. Может быть, сейчас самое время. Наконец-то попался вежливый и внимательный следователь, который во всем разберется. Вот он и написал, что та девушка была не права, а Фафочка был прав. И надо то дело пересмотреть. Он даже слово вспомнил правильное, юридическое – в порядке «кас-са-ции». Вот так-то.

Еще написал, что Иосиф Давыдович был тоже человек очень хороший, но все же зря он Киру обижал. Иногда вовсе не по делу начинал высмеивать. Вот и про президентскую историю написал. Кира, правда, настоящим президентом может быть. Хоть в России, а хоть в Румынии. И зовут его туда по-настоящему. Это вам не шутки! А Шлиц так смеялся и обижал Фарфорова. А артист человек нежный. Он может даже голос потерять. Тем более что Кира обиды очень переживал. И никогда их не забывал. Потому что честный и добрый. Ему униженным ходить было совсем не в кайф! Так-то, дорогие товарищи следователи! Разберитесь и накажите тех, кто Киру обижает и обзывает плохими словами. Пусть знают завистники, что наши органы свои таланты берегут и певцов, артистов и работников высокого искусства ценят. Поставил подпись и число.

Агушин тщательно и обстоятельно допросил Прохора Филатова, обратив внимание на его фамилию и заглавную букву. Затем почитал «чистосердечное признание» Федора Москвина – с той же буквой в имени. А затем пригласил их вместе побеседовать, что называется, без протокола.

– Ну что же, господа, благодарю за обстоятельные показания. Хотел вот провести между вами очную ставку… – Он поглядел на пришедших в себя после злоключений в отделении певцов.

Те переглянулись и хихикнули. Им показалось забавным само выражение «очная ставка». Федя, оказывается, успел шепнуть Прохору на ухо: «Очная вставка». Хотя Агушин, если бы даже и услышал, все равно бы этого цветного юмора не оценил.

– Так вот, я попрошу вас, ребятки, задержаться у нас еще на день. Вы не волнуйтесь. Такого безобразия, что с вами вытворили в милиции, больше не повторится. У нас здесь все же прокурорское ведомство. Все серьезно.

– А как же домой? Мне надо сегодня вечером быть дома, – заметно расстроился Прохор.

А вот Федор еще не осознавал, на что намекает следователь. Ему было весело, так как казалось, что все самое худшее уже позади. Он пытался каламбурить и снова шептал Прохору одному лишь ему слышимые скабрезности: «Прокурвовское педомство». И хихикал. Как это называлось у мальчиков их круга: «подсел на ха-ха».

Агушин улыбался. Он был очень доволен и проведенным расследованием, и показаниями на Кирилла Фарфорова. Такую рыбину следственные сети давно не вылавливали. Эти два бестолковых, болтливых и трусливых гомика ему были больше не нужны, но он не мог допустить, чтобы они испортили ему поимку Фарфорова. Нужно было их изолировать на время и добиться «добра» на задержание главного подозреваемого. Утром его ждал Генеральный прокурор. Несмотря на особый статус следствия, курирование Президентом, Генеральный все же выдерживал работников оппозиционного ему с некоторых пор ведомства на расстоянии. Нет, сроков принятия решений он не нарушал, но и не торопился.

– Так что переночуете в КПЗ, – пояснил мальчикам Агушин, – а завтра к обеду отпустим вас восвояси. Договорились?

– Ни фигаси-восвояси?! – перекаламбурил Федор и засмеялся, прикрывая рот ладошкой.

Прохор пнул его под столом ногой:

– Дурак! Нас на ночь оставляют здесь! Не отпускают! Понимаешь?

Федор захлопал белесыми ресницами, оглядел кабинет, посмотрел на расстроенного почему-то Прошу и потом на следователя Геннадия Дмитриевича:

– Геннадий Дмитриевич, а здесь же нет даже кроватей… Как мы спать-то будем?

– Ах, это? Не волнуйтесь, граждане! Вас отвезут в замечательное место, где все приспособлено для сна и досуга. В тишине и покое проведете ночь, а завтра – гуляй не хочу.

– Здорово! – захлопал в ладоши Федор и снова получил пинок от Прохора:

– У-у! Дурак! Нас не отпускают! Ночевать будем в какой-то «капезе». Понимаешь?

– Ага! «Капезе» – смешно! Но только… – Федор наморщил лоб, и до него наконец-то дошло, что их задержание не закончилось. Он потер вспотевший под длинной осветленной челкой лоб и серьезно, но жалостливо обратился к Агушину:

– Скажите, Геннадий Дмитриевич, а можно, чтобы мы в одном номере с Прошей ночевали? А?

– О! Вот это вам могу гарантировать! Спите себе на здоровье! – выдохнул Агушин.

Его теоретические изыскания в области однополых контактов пополнились уникальным практическим материалом.