Текст книги "Простые чудеса"

История седьмая
Лазарева суббота

Шестая седмица Великого поста завершалась. В субботу мы всей семьей собирались на утреннюю службу в наш храм Святого Преподобного Сергия Радонежского в Бусинове. По субботам обычно служит отец Петр и часто вместе с ним отец Павел. Оба – молодые священники, весьма похожие на своих великих тёзок – святых апостолов Петра и Павла. Отец Павел – жгучий брюнет, смуглый и черноокий, а отец Петр – светловолосый, голубоглазый, мягкий и добрый, отец четверых детей.

В пятницу, накануне Лазаревой субботы, я разговорился со своим водителем Михаилом о предстоящем празднике, о чуде воскрешения Лазаря и вообще о чудесах…

Михаил часто интересуется, спрашивает меня о церковных праздниках, с чем они связаны, что можно есть в пост, а что нет. Задается и более сложными вопросами: что ждет нас после смерти, в чем смысл человеческого бытия?..

Нашу очередную деловую поездку мы начали с рассказа о предстоящем празднике Воскрешения Лазаря. Михаилу я рассказал, как возник праздник.

Недалеко от Иерусалима в селении Вифания жил святой праведный Лазарь, брат Марии и Марфы. Господь Иисус Христос во время своей земной жизни часто навещал Лазаря, так как считал его своим другом. А когда Лазарь скончался и был мёртв четыре дня, Господь воскресил его. После воскрешения святой Лазарь прожил еще тридцать лет, был епископом на Кипре, где распространял христианство.

Отвечая на вопросы Михаила, я и сам пытался анализировать и объяснять – то ли ему, то ли самому себе – те, произошедшие давным-давно события. И конечно, старался воспроизводить услышанное или прочитанное как можно «ближе к тексту».

На следующее утро, рассуждая с Михаилом по поводу чудес, которые являл людям наш Спаситель, я вспомнил, что читал где-то такое объяснение. Иисус Христос много путешествовал по деревням и городам. В те древние времена люди, которые ему встречались, были не очень образованными. И тогда для полной убедительности Спаситель показывал народу примеры силы и могущества Господа – очень простые, но крайне доходчивые. Например, чудо в Галилее, где Иисус на свадьбе превратил воду в вино. Он исцелял многочисленных хромых, слепых и даже прокаженных, которых в те времена все сторонились и опасались. А уж история Лазаря (как и несколько чудесных воскрешений других людей), событие, символично предвещающее само Воскресение Христово, которое произойдет неделю спустя. Очевидно, что для людей того времени такие чудеса были воистину неземным волшебством, которое заставляло их сперва поражаться и восхищаться, а потом уже осознанно веровать и поклоняться Отцу Небесному, Именем Которого и совершал Иисус Христос все чудесные добрые дела.

Говорили мы с Михаилом и о том, что сегодняшнему просвещенному и образованному человеку эпохи искусственного интеллекта и Интернета не так просто было бы объяснить, что именно по воле Божьей прозрел слепой человек или как вода вдруг превратилась в вино. Массу научных, физических, технических, фармакологических, синтетических и прочих аргументов и объяснений приведут вам современные скептики и останутся неубежденными. Однако Воскрешение Лазаря, пожалуй, и в наши дни большинство людей восприняли бы с восторгом и надеждой…

Утром в субботу литургия начинается рано. Пока ехали, разговаривали, Арсений, ему тогда было восемь лет, начал задавать вопросы: «А кто такой Лазарь? А почему мы почти две тысячи лет все так же вспоминаем и празднуем этот день? А как возможно, чтоб человек воскрес? А бывает ли такое в наши дни?» Потренировал он нас со Светланой по этому вопросу основательно.

По благословению нашего настоятеля во время службы мы с Арсением находились в алтаре. Пристроились в уголочке, чтобы не мешать, но в то же время, если что необходимо, – помочь. Бывает, что алтарник заболеет или записок много, надо почитать.

В эту субботу отцу Петру и отцу Павлу помогали аж три алтарника: Степан двенадцати лет и два благообразных мужа, которым за шестьдесят – Александр и Владимир Иванович. Шла Божественная литургия, вот уже приступили к чтению Апостола. В этот момент по разрешению священника можно присесть, особенно тем, кто прислуживает.

Справа от меня, метрах в полутора, на табуреточку сел седовласый алтарник Владимир Иванович. Расправив богослужебное облачение, стихарь, сидит бледный, вроде как торжественный, отирает рукой лоб и слушает. Отец Павел на клирос вышел, отец Петр в алтаре возле жертвенника и Святых Даров слушает задумчиво. Я смотрю на них и радуюсь тихонько. Такое счастье быть в самом святом месте храма, да еще с младшим сыночком. Светлана моя тут же в храме, возле канона молится, слушает чтеца. Врата царские раскрыты…

Вдруг краем глаза вижу, что Владимир Иванович наклонился вперед и мгновенно падает на пол возле алтаря. Причем летит он сначала прямехонько на алтарь, но в последний миг отвернулся и стукнулся головой о главный подсвечник, а потом лицом о пол. Бабах!!! Аж гул по храму пошел. Все, кто был в алтаре, остолбенели.

Как-то инстинктивно, а может и по военной памяти, я нырнул на пол рядом с упавшим и подтянул его к себе. Встал на колени и прижал его спину к своей груди. Обхватил руками, голову держу, чтоб не заваливалась, а он хрипит, глаза жутко выкатились, пытается вдохнуть, а изо рта пузыри и свист… Страшная картина. Но пугаться-то нельзя! Я понимаю, что человек умирает прямо у меня на руках: глаза гаснут, судороги, хрип… Хрипение страшное. Тяжелый и как будто обреченный…

Лет десять назад мы снимали передачу для телевидения, и после отснятой сцены вышли из раскаленной софитами студии на улицу, перевести дух и подышать свежим воздухом. Стоим, шутим, разговариваем с нашими героями, и вдруг один мужчина, лет шестидесяти пяти, затрясся, засипел и упал. Мы к нему бросились, подхватили, уложили, пытаемся понять, что происходит, а он только жалобно вращает глазами. Вот тогда впервые я услышал этот хрип, последний, как выяснилось позже. Он дернулся, обмяк и затих. Мы попытались ему помочь. Я через трубку вдувал воздух в легкие через рот, видеоинженер Миша на раз-два-три делал толчки в грудь, другой Миша, продюсер, проверял пульс. Девушки наши, режиссер Лена и редактор Оля, «скорую» вызвали.

А дело было в воскресенье, в центре Москвы на Гоголевском бульваре. «Скорая» ехала к нам почти сорок минут. То были самые долгие минуты в моей жизни. Пока мы пытались его спасти, казалось, что он вот-вот оживет, откроет глаза, задышит сам…

На приехавшую бригаду я чуть не с кулаками набросился: «Вы что так долго ехали?!» Они развели руками: вызовов, мол, много. И добавили, что мужчина, которого мы пытались спасти, умер сразу. Все наши усилия были хоть и благородными, но напрасными. Я возмутился:

– Но как же так? А укол адреналина в сердце? А дефибриллятор?..

– Нет, – покачал доктор головой. – Это только в кино адреналин в сердце колют. Когда мозг умер, всё кончено. Дефибриллятор мы трижды использовали, вы же видите – безрезультатно.

Тот случай я запомнил на всю жизнь. И до сей поры виню себя, что мы не спасли того человека… А главное, хрип его последний тоже остался в памяти – навсегда.

И вот теперь, во время службы, в Лазареву субботу, так же захрипел у меня на руках алтарник Владимир Иванович. Подскочил батюшка Петр:

– Что делать, Павел Алексеевич?!

– Массируйте ему сердце, а я голову подержу, язык выправлю, чтоб не запал. Если через двадцать – тридцать секунд не будет улучшения, начнем качать!

Стучат в голове секунды. Батюшка сердце ему массирует и молится: «Господи помилуй…»

Я ему вторю мысленно: «Господи! Не сейчас! Не сегодня! Верни его! Такой праздник! Пасха же через неделю! Господи, помилуй!..»

Второй алтарник, Александр, открыл окно. Ворвался морозный ветер, свежий, бодрый, жгучий… Мальчик Степан от бабушки принес нашатырь на ватке. Семьдесят пять секунд прошло.

А отец Павел в это время литургию служит! Ничто не может остановить божественную службу, даже конец света.

Хор затягивает:

Иже херувимы тайно образующе и Животворящей Троице трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение. Яко да Царя всех подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми. Аллилу-и-а-а…

И вдруг дернулся наш Владимир Иванович, как будто кто-то в него резко дух вдохнул, всхлипнул, еще раз дернулся и вдохнул воздух. Чувствую, тело крепнет, короткие вдохи делает. Мы его держим, массируем, тормошим. Я на ухо шепчу:

– Владимир Иванович, дышите, ровно, глубоко… выдох, хорошо! Молодец, Владимир Иванович!

Отец Петр сидит на полу напротив меня у алтаря и пот вытирает, бледный, сосредоточенный:

– Слава тебе господи!

А Владимир Иванович всё больше оживает. Застонал. Я шепчу, успокаиваю. Отец Петр встал, помогает служить отцу Павлу. А мы с алтарником всё полусидим-полулежим на полу у алтаря. Я думаю, как Владимира Ивановича перенести правильно, чтоб не нарушить порядок и людей не напугать. Только теперь оглянулся на сыночка своего Арсения, который замер и смотрит во все глаза на то, что происходит. Вроде не перепугался. Вот они, все ответы на его недавние вопросы!

Продолжаю говорить шепотом с алтарником:

– Все хорошо, сейчас врач приедет, посмотрит, поможет! Пасху вместе справим! А что болит у вас? Скажите мне. Где больно?

Он слабой рукой тянется к левой брови и переносице. Смотрю – ссадины серьезные. Но без крови! Тут же всплывают в сознании когда-то прочитанные истории и наставления о том, что кровь в алтаре под полным запретом. И если случается кому-то пораниться, то надо срочно покинуть святое место. А если, не дай Бог, капли крови будут, убирать и даже огнем выжигать надо. Потому, как алтарь – место исключительно Крови и Тела Господня.

Уже двадцать минут «скорую» дожидаемся. Прошу алтарника Александра еще раз «03» набрать, поторопить…

А служба идет своим ходом. Святые Дары выносят с жертвенника, священники и алтарники выходят на амвон, только мы с Владимиром Ивановичем прячемся… Народ хоть и заметил, даже какое-то волнение пошло, но вроде уже и успокоился. Тут кто-то таблетки валидола передал.

– Владимир Иванович, а у вас с сердцем-то как? Побаливает? Наблюдаетесь? Лечитесь?

– Да. Стенокардия меня замучила! Сегодня с утра что-то прихватывало-о-о!!! – опять застонал, захрипел, задергался, вцепился мне в руку и обмяк.

Вот тут я, потеряв его во второй раз за последние двадцать минут, не на шутку испугался.

– Где ж эти врачи?! Господи! Молю тебя, не сейчас! Не здесь! Не сегодня! Спаси!!!

Дары внесли. Отец Петр мне снова помогает. По отработанной схеме поддерживаем алтарника, массируем, тормошим… Батюшка, чуть не со слезами, молится: «Господи помилуй! Господи спаси!..»

Секунд сорок реанимируем. И вновь дернулся наш алтарник, будто кто в него жизнь вдохнул… Засвистел, задышал. Слава тебе господи! Наконец и «скорая» приехала. Подхватили мы Владимира Ивановича, выводим. Уложили на кушетку в санитарной карете. Я врачу рассказываю происшедшее в деталях.

– Он сегодня дважды умер и вернулся. Сердце первый раз не билось почти полторы минуты, второй раз секунд двадцать – тридцать…

Врач вежливо слушает, кивает. А медсестра не выдержала, хмыкнула скептически. Имеет право не верить. Они – профессионалы. Но спасибо, что приехали. Руку врачу пожал, уехали они.

Захожу вновь в алтарь. Весь храм в этот момент поет молитву «Символ Веры»: «Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь».

Я встал на свое место, крещусь, молюсь, пытаюсь понять, что же такое произошло на наших глазах…

Служба завершилась. Причастие началось. Крест целуем…

Тяжелая была ситуация, а на душе почему-то спокойно и легко. Необъяснимо…

Батюшка благословил, мы поехали домой. Всю дорогу вспоминали, что обсуждали накануне и утром перед службой по дороге в храм. Лазарева суббота. Воскрешение Лазаря, умершего четыре дня назад. И людскую жажду к чудесам Господним в нашей современной жизни…

Разве этот случай в алтаре – не пример любви Господа нашего Иисуса Христа к нам, недостойным?..

А Владимира Ивановича обследовали и подтвердили сердечный приступ. Оказалось у него все кровеносные сосуды закупорены. Ему сделали коронарное шунтирование, и он еще месяц находился в больнице под наблюдением врачей. Надеемся, он скоро вернется к нам и на Службу.

История восьмая
Пожар

Наши молитвы, обращённые к Богу, иконы, хранимые в доме, святые, в честь которых при крещении называем своих детей – мы принимаем как должное, не задумываемся, а ведь это важные факторы нашего благополучия. И только когда такой духовный опыт входит в повседневный быт, сохраняется на протяжении многих лет, становится понятно, что молитва, обращённая к святому, очень действенна. А икона и вправду тебя защищает.

История, заставившая меня об этом впервые задуматься, произошла в 1990 году. Мы по-прежнему жили с родителями Светланы. Маму Светланы зовут Люба, поэтому я частенько шучу: «В моей жизни постоянно есть Любовь! Это моя теща». В храм я пошел, честно говоря, благодаря ей. Именно она договорилась о крещении нашего первенца Антона в 1988 году, а потом и о моем крещении. С тех пор мы стали ходить в этот храм по праздникам, покупать иконки. Подружились с настоятелем храма, он часто помогал нам своими советами. В один из праздничных дней, когда мы пришли в храм, нам кто-то в свечном ящике[8]8
  Свечной ящик – церковная лавка, место в православном храме или поблизости от него, где можно приобрести церковные свечи и другие предметы религиозного назначения, получить просфоры в конце богослужения, подать поминальные записки, навести справки.


[Закрыть] посоветовал обратить внимание на икону «Неопалимая Купина».

Мы поинтересовались:

– Какой смысл этой иконы?

– Она от пожара защищает.

История Неопалимой Купины известна. В Пятикнижии описывается горящий, но не сгорающий терновый куст, в котором Бог является Моисею, пасущему овец в пустыне близ горы Синай, и призывает его вывести народ Израиля из Египта в Обетованную землю.

Потом я узнал, что поначалу на иконе «Неопалимая Купина» изображался горящий куст с заключенным в нём образом Богоматери и коленопреклоненным пророком Моисеем перед ним. А примерно в XVI веке возник другой довольно сложный образ – восьмиугольная звезда, окружающая изображение Божией Матери и Младенца Христа.

Мы купили небольшую иконку, принесли домой. Все иконы у нас стояли в гостиной, в большой комнате. А эту я отнес на кухню. У нас там висели хохломские расписные полки, на них находились какие-то баночки со специями, ну и я «Неопалимую Купину» на одну из полок поставил. Красиво получилось! Да ещё и написана она в палехской манере…

Стояло жаркое лето. В тот год мы собрались на отдых к знакомым в Калининград, в поселок Янтарный. Антона, конечно, взяли с собой. Целый месяц нас не было, но домой мы время от времени звонили. Как-то после очередного звонка Светлана сообщила:

– Мама какая-то взбудораженная, напряженная, мне кажется, что-то произошло, но она не говорит.

А у Любы есть такая манера: когда что-то неладное случается, она быстренько, втихаря, пытается последствия устранить, всё загладить и уладить. Лишь бы только не расстраивать близких.

Возвращаемся мы после отдыха домой и видим: на кухне перестелен линолеум, обои переклеены, и кухонный гарнитур другой стоит. Явно что-то не так. А когда мы только в квартиру входили, я глянул наверх, а над дверной щелью, через которую тянет сквозняком, увидел, что потолок покрыт копотью. Я указал на это жене: «Странно… Посмотри – копоть…»

Светлана сразу с порога к матери:

– Мама, что произошло?

Люба неохотно рассказала. Оказывается, случился пожар. В советские времена многие использовали приспособление, которое называлось «выпрямитель». На самом деле это стабилизатор напряжения – ящик с трансформатором внутри. Этот «выпрямитель» ставили возле электрической розетки и к нему подключали всякие бытовые приборы. Это приспособление защищало технику от перепадов напряжения электричества, не дало бы мне возможности, как случилось когда-то, прилипнуть к фазе. Родители Светланы были очень довольны, что у них есть такая штука, да и вообще это считалось круто по тем временам. Утром, когда все ушли на работу, этот стабилизатор напряжения вдруг загорелся. Он был в эбонитовом, пластиковом корпусе и полыхнул так, что огонь мгновенно перекинулся на линолеум, вспыхнули шторы, сгорел кухонный гарнитур. Языки пламени метались по кухне, дошли до полочки, на которой стояла «Неопалимая Купина» и… огонь потух! Кухня выгорела ровно наполовину. Теща сама не могла поверить, как такое случилось: возле иконы огонь сам собою погас. Когда она вернулась домой на обед, соседи сказали, что вызвали пожарных, увидав, как из окна валит дым. Пожарные приехали, но выяснилось, что пожар фактически прекратился.

Огонь остановился рядом с полочкой, на которой стояла «Неопалимая Купина»!

Я потом много слышал таких историй. Бывали случаи, когда свечка, стоящая у иконы, падала, догорала – и всё, пожар не начинался. Или вот еще был случай.

Мы переехали и двенадцать лет прожили за городом. Неподалеку был храм, мы ходили в него по праздникам, дружили с батюшкой. Батюшка хотел открыть рядом с храмом воскресную школу. Но расширяться было некуда, хотя раньше вся территория вокруг, несколько гектаров, принадлежала храму. Мы подняли архивные документы, и батюшка попросил у администрации здание бывшей автошколы, которое когда-то принадлежало храму. На тот момент здание пустовало, но собственник почему-то был против передачи. Батюшка впоследствии нам рассказал, что, как раз в момент спора по этому поводу, утром кто-то швырнул бутылку с «коктейлем Молотова» в маленькое окошко храма. Попал прямо на хоры, на клирос, где был деревянный настил. Бутылка упала под икону «Неопалимая Купина». Вспыхнул огонь, выгорело пятно примерно полметра в диаметре, и погас! Дальше пожар не пошел.

Я потом расспрашивал знающих людей, оказалось, что случаев с иконой «Неопалимая Купина» очень много. Их даже специально собирают и записывают. Но у меня-то такой задачи нет, я просто рассказываю о том, с какими удивительными вещами в жизни приходилось сталкиваться мне самому…

А иконка та сохранилась. До сих пор у Любы дома стоит.

История девятая
Взрыв в японском ресторане

Эта история произошла с нами, когда мы были еще совсем молодыми, старший сын Антон был совсем маленьким, а Артём, средний, еще не родился.

Первые годы семейной жизни у нас со Светланой проходили бурно: мы были студентами, родили ребенка, потом начали усиленно работать. Не упускали возможность продолжать учёбу, получить новую квалификацию. Старались хорошо зарабатывать, обеспечивать нормальную жизнь.

Говорят, что спустя пять лет семейной жизни во многих семьях наступает кризис. Нас он не миновал. Начались какие-то ссоры, недоразумения, разборки, конфликты. Конечно, любой психолог скажет, что это нормально. Но мы довольно сложно переживали этот период. Молодые были, максималисты, каждый пытался отстоять что-то свое и не хотел уступать. Кстати, именно тогда мы стали обращаться к батюшке, который помогал своими советами, мудрым жизненным опытом, пониманием отношений, выстраивающихся между православными людьми, и прежде всего близкими, живущими в семье. У него рано умерла жена, и он как-то сказал нам: «Ради того, чтобы провести один-единственный час с женой, я готов отдать всю свою оставшуюся жизнь».

Для нас было очень важно всё, о чем мы с ним говорили. И вот двадцать пятого марта, в годовщину нашей свадьбы, я, чтобы поздравить жену и вообще немного отвлечься, пригласил Светлану вместе с маленьким Антоном в один из первых открывшихся японских ресторанов. Их тогда было немного в Москве, буквально два-три. Я выбрал тот, что на Пушкинской улице, которая теперь называется Большая Дмитровка. Очень дорогой классический традиционный японский ресторан с тремя большими витринами в конце улицы, ближе к кинотеатру «Россия».

Подъезжаем к ресторану. Большая Дмитровка – односторонняя. Чтобы заехать на нее, надо выруливать по Тверской, через Манежную площадь. А потом от Театра оперетты проехать до Страстного бульвара. Поэтому я припарковался сбоку от кинотеатра «Россия». Там находилось Министерство печати и информации, и я дал охраннику сто рублей, чтобы разрешил поставить машину.

Вышли из машины, а моя нежнейшая вторая половина говорит:

– Ну почему мы никогда не можем подъехать так, чтобы встать прямо у ресторана?

– Понимаешь, столик заказан на час дня, а если объезжать, мы потратим минут двадцать – тридцать точно. Давай вот здесь перейдем, вот же ресторан, недалеко.

Мы даже в таких мелочах цеплялись тогда друг к другу, спорили. Тем не менее заходим в ресторан. Нас встречает метрдотель в смокинге, самурай какой-то стоит ряженый. А в тот год в конце марта было холодно, снег кое-где лежал, поэтому мы в теплой верхней одежде. Сдали куртки, проходим через второй большой зал, полупустой, буквально два столика заняты. Идем в третий. Нас ведут к столику у дальней стены: «Вам здесь будет удобно».

Возле стен стоят импровизированные японские беседочки. Две лавки, столик, стилизовано под небольшой паланкин. Садимся. Антон напротив нас, Светлана рядом со мной слева, спиной к большому витражному окну. Окно тоже в японском стиле: всё затянуто белым пергаментом и разделено черными крестообразными реечками. Очень симпатично. Сидим, рассматриваем интерьер.

В этом же зале, в противоположной стороне от окна находится открытая кухня – тепан. Место, где готовят на открытом огне. Повар тут же суетится: кальмара обжаривает, рыбу, кусочки мяса. Посетители смотрят, им нравится. Такая «живая кухня».

Подошла официантка, раздала нам салфеточки, мы вытерли руки. Воды для начала взяли. Потом чай жасминовый. Делаем заказ. Тут Антон говорит:

– Папа, я хочу в туалет.

– Ну, пойдем.

Мы втроем встали, прошли через зал мимо кухни, полюбовались, как повар что-то готовит. Миновали следующий зал и через вестибюль попали в туалет. Потом тем же ходом обратно. Сели за свой столик.

И в ту же секунду ресторан взорвался! Взрыв был такой силы, что я его даже не услышал… Ухо человека устроено так, что когда ты находишься в эпицентре взрыва, то ничего не слышишь, кроме этакого вакуумного хлопка. Мы увидели яркую белую вспышку, которая стала расти.

Я, как человек военный, падаю налево, накрываю собой Светлану и фактически увлекаю ее под стол. В армии есть упражнение, называется «Вспышка справа, вспышка слева». Идет строй солдат, имитируется взрыв, и тут надо быстро упасть, правильно лечь на землю, повернувшись к вспышке, закрыть голову руками. Я тренировался два года в армии и пять лет в высшем военном учебном заведении, так что проделал всё чисто автоматически, не понимая, что происходит. Антон – напротив нас. Дотянуться до него я не могу, только вижу, что он зажал уши. Всё происходило, как в замедленной съемке. Когда я начал падать, увидел, что с кухни летит повар. Медленно-медленно, на уровне метров двух от земли он пролетел мимо нас. Видимо, эпицентр взрыва был на кухне…

В следующее мгновение я поднимаю голову из-под стола и вижу, что вокруг картина необыкновенным образом изменилась. Только что здесь был ресторан, декорированный в японском стиле: витражи, японские фонарики. Теперь этого ничего нет. Подвесной потолок рухнул. Висят оборванные провода, искрят. Все в белом дыму, как в глицериновом тумане. Ничего не видно. Я ничего не слышу, только звон в ушах. Пытаюсь осмотреться. Там, где была кухня, теперь непонятная дымящаяся масса.

В этот момент из клубов дыма, выныривает метрдотель, который нас встречал. На нем разорвана рубашка, бабочка висит сбоку, из ушей и носа льется кровь. Он бежит к нам, руки протягивает, кричит:

– Выбегайте, выбегайте на улицу!

– Куда? Мы же в третьем зале сидим.

– Назад, через окно!

Мы поворачиваемся и видим, что витражные витрины полностью вылетели на улицу. Мало того, все припаркованные возле ресторана автомобили перевернуло взрывной волной и снесло на противоположную сторону улицы. Помню машину «вольво», перевернутую на бок, во все дверцы воткнуты толстые осколки стекол…

На тротуаре лежит прохожий, израненный осколками. К нему уже спешат люди, помогают. Тут же валяется барная стойка, которая стояла рядом с ресторанной кухней. Из стойки растекаются по асфальту реки из ликеров, водки, рома…

Мы поняли, что позади нас нет стекла, вскочили, я схватил Антона и Светлану за руки и бегом – на улицу.

А там уже любопытные собираются, спрашивают:

– Вы что, были там, внутри?!

– Да.

– Это надо же, какой взрыв! Наверное, никого в живых не осталось!

Через Пушкинскую площадь мы кинулись к машине. Посадил в нее Светлану и Антона и вдруг вспомнил, что верхняя одежда осталась в ресторане. Бегу обратно, опять мимо трех вылетевших витрин, перевернутых автомобилей – всё как во сне:

– Одежду нашу отдайте…

Мне тут же, без всяких номерков отдают наши куртки. Хватаю, бегу к машине, бросаю одежду в салон. И в шоковом состоянии мы быстро уезжаем подальше от этого места. Как человек военный, я прекрасно знаю, что за первым взрывом может быть второй…

С какой-то невероятной скоростью на адреналине мы долетели до Колхозной площади. Я остановился. Вижу, Светлана сидит бледная, ее трясет. Я выскочил к киоску, купил воды. Попили, умылись, потому что были все в какой-то пыли и саже. И уже потихоньку поехали домой.

Как потом написали газеты, официальное расследование установило, что взорвались баллоны с газом. Честно скажу, я не интересовался последствиями взрыва. Не знаю, сколько пострадало человек, какие произошли разрушения…

А на следующий день мы, конечно, первым делом пошли в храм к отцу Николаю. Рассказали, что с нами произошло.

– Ну, вот видите, как вас Господь любит, – сказал отец Николай. – Господь пощадил, ангел-хранитель сберег. Всякое бывает в жизни, конечно.

С этого момента мы со Светланой перестали ссориться и даже цепляться друг к другу. Потому что на фоне того, что могло произойти с нами в годовщину нашей свадьбы, все остальное показалось ерундой. Главное – мы живы, здоровы, ребенок с нами.

Через несколько дней вспоминали подробности случившегося. Какие случайности помогли нам остаться в живых? Первое – мы не сели во втором зале, а нам предлагали. Второе – мы не сели посреди третьего зала, а пошли в конец, хотя ресторан был полупустой, и мы могли выбрать любой столик. Мы выбрали место у самой дальней стены, и этот выбор нас спас… Третье – если бы мы хотя бы на пять секунд задержались в туалете, то попали бы как раз в эпицентр взрыва, когда шли к своему месту. Нас бы просто раздавила ударная волна.

Вспомнили, как Антон после взрыва воскликнул:

– Ого, как бабахнуло!

А когда бросились на улицу, он поинтересовался:

– А что, нас так и не покормят?

Тогда ему было четыре с половиной года.

За год до этого события мы обвенчались. И это лишний раз подтверждает мысль о том, что различные духовные проблемы и искушения приходят именно в тот момент, когда ты стараешься быть ближе к Богу, идешь на праздник, причащаешься, исповедуешься, совершаешь какие-то другие таинства.

После венчания часто начинают происходить события, направленные на то, чтобы поссорить только что обвенчавшихся супругов. Надо знать, как себя вести, быть готовым, не придавая всё же этому какого-то сверхзначения. Не бояться или не пытаться избежать, нет. Просто правильно относиться: молиться, прощать, уделять внимание и побеждать все раздражители одним-единственным способом – любовью. Любовь превыше всего. Потому что Бог есть любовь.

Бывает, что настроение плохое, устал или нервничаешь. Неаккуратное слово или поступок часто дают повод для ссоры, спора, конфликта. Но если зажмуриться, отбросить всю словесную шелуху, то увидишь главное: любишь человека – прояви к нему в этот момент максимум любви. Тогда все плохое сразу отступит. Отец Николай нам так и сказал:

– Любовь побеждает всё. Даже смерть. Поэтому живите долго и счастливо.