Текст книги "Дословная тишина. Книга стихов"

Павел Байков
Дословная тишина. Книга стихов

Серебронза

Снаружи: шум буквальный – искрами в лицо…

Снаружи: шум буквальный – искрами в лицо,

сквозь кожу обжигает слепки представлений

в сознании, звуча к началам нервных окончаний.

Внутри: по краю света вырванные вплавь

слова на ощупь выбираются из шума,

сбиваясь в текст (но не с пути, не с ритма в стадо – в стаю!).

Тельцами шелестит читательская кровь…

Ещё раз сделал то, что в позапрошлом было

единым целым: в космосе – ни полночи, ни полдня…

Когда сознанье сузится…

Когда сознанье сузится

До ниточки вперёд —

Пройдёт по телу музыка

И человек умрёт.

Но человек останется

Просунутым во тьму,

Где пустота под пальцами

Шевелится к нему.

Тогда с ладоней линии

Сойдут на раз, два, три…

И человечек глиняный

Рассыплется внутри.

Десять заповедей в коме…

Десять заповедей в коме,

Тускло лампочка горит.

Человек в прошедшем доме

Что-то искоса мудрит.

Выдвигаясь из размеров,

Воздух крошится в ночи.

За чертой небесной сферы

Человек ползком молчит.

Лишь внутри себя встречая

Слаборазвитый рассвет,

Он злословит в чашку чая

На бесследном склоне лет.

Она в меня подумала…

Она в меня подумала,

Что станет мне женой.

И грянули под куполом

Оркестры в мир иной.

И высыпались правила

Шипами на паркет,

А я сидел и вздрагивал

На каждом бугорке.

Сгорает сумрак заживо,

Спрессованный в тупик.

Всё сделанное кажется

Вчерашним напрямик.

Никому не враг, не друг…

Никому не враг, не друг,

Изнутри подпиленный,

Человек с лицом вокруг

Обнажил извилины.

Округляясь до нуля

В бесконечность выстрела,

Из лица глаза скулят

Без пяти – осмысленно…

Жизнь по скошенной траве

В небо перечёркнута —

Завалился белый свет

За подкладку чёрного.

Когда Минувшее столкнулось…

Когда Минувшее столкнулось

Лоб в лоб с просроченным Грядущим —

Над человеком кровь сгустилась.

И человек, влетев случайно

В остановившееся время,

Моргает головой просторной.

(В кастрюле хруст его извилин).

Он вспоминает из кармана,

Как, сидя в бой на унитазе,

До нитки проигравшись в прятки

И рассыпаясь на квадраты —

Он выключил себя снаружи,

Потом задул свечу внутри.

Теперь на все замки открытый,

Став человеком из огрызков,

Он лёжа правит бал на сцене,

Играя первую похлёбку

В анатомическом театре.

Его душа бежит по трубам

Рыгая на ходу подмёткой,

Ручей членораздельной речи

Стекает на пол из затылка.

Над ним патологоанатом

Склонился с хохотом печальным,

Разглядывая по спирали

Бесценную работу смерти.

Вокруг отвисли чьи-то лица,

Глазами собираясь в точку,

Вникая с разворота в тему:

Причина смерти человека.

За окнами осенний вечер.

Потусторонний город…

Вечность…

Спросонья сумеречной пеной,

Покрылся воздух изнутри.

А где-то рядом во Вселенной,

Под сводом внеземной зари,

На основании ребёнка,

Забыв размерами про стыд,

Мечтают двое перепонкой,

Подробно воя на кусты.

Настроенье моё чудесное…

Настроенье моё чудесное,

В ухе заснула блоха.

Обои рваные, тесные,

В подушку набита труха.

И за нос меня гномы дёргают…

Зачем, всё же, я живу:

Чтоб шкаф двигать в бездну чёрную

И в этом лежать шкафу?

Смеркалось. Мысли лезли к потолку…

Смеркалось. Мысли лезли к потолку.

Вращался обруч кровеносного пейзажа.

На свежем мертвеце играла в карты стража,

Накладывая скуку на тоску.

Кто застрелил Байкова под шумок,

А после в рану вполз и притворился пулей?

Под полицейскими задами выли стулья,

А тело мысленно просилось в морг.

Душа качалась на своих ветвях,

Убийца корчил рожи ей, дыша чуть слышно.

На письменном столе лежал Байков остывший,

Герой сюжета в криминальных новостях.

Висит отточенное – небо слышится…

Висит отточенное – небо слышится.

Сидит откормленное – руки падают.

Стоит открытое…

Ничто не движется в метро каменных лиц.

Кричат закрытые рты – их нет.

В глазах гнездятся птицы —

не становись в очередь.

Неслышим-Невидим встал:

«Тсс-ссс… Остановка Серых Мышей!..»

У живого за хвост человека…

У живого за хвост человека

Скособочено время внутри:

Из пустого кармана – с разбега,

Он глядит сразу нб две зари.

А в прокуренном сердце иголка

Отдаётся ногами вперёд.

Время тянется быстро. Как долго

Жить осталось в искусственный лёд?

Над землёй разрастаются солнца —

Сыном, Духом Святым и Отцом,

Где на множество маленьких порций

Нарезается время свинцом.

Душа от тела отрывает кровь…

Душа от тела отрывает кровь —

Ей влага зрячая разумней после тела.

Сухая глина возвратится вновь,

Туда, откуда свыше прилетела.

Оттуда осень кажется весной,

Там свет по кубикам возводится в квадраты,

Туда проснётся то, что было мной,

Без имени и сумеречной даты.

Юный Боже лесных фотографий…

Юный Боже лесных фотографий

Трепет сферы воздушных девичеств

Принимал как свою бесконечность.

Полыхающим снегом окутан,

Он разбитые чаши событий

Наполнял отражением мёда.

Внутривенное солнце в зените —

Время выхода в собственный космос,

Изразцовое время2 (в квадрате),

Где в растительном омуте текста

Обитает загробная рыба,

Как сестра без сестры и без брата.

Отрываясь от берега ночи

На исходе бессонницы летней,

Принимая свою бесконечность,

Я смотрел на полярные звёзды,

Как рассвет отделялся от волка,

Обнаженного кровью оленьей.

Полнолуние молится в сторону сонной артерии…

Полнолуние молится в сторону сонной артерии.

Вниз словами шевелится книжная пыль эзотерики.

Заколочена кровь. Заживает Второе Пришествие.

Утопая в часах, друг за друга цепляются шйстерни.

Время ходит е-два – е-четыре за линию вечности.

Храм от света отрезан горящими в золото свечками.

Осыпается дно. На зубах сокровенное крошево.

Затекают конечности в щели дальнейшего прошлого.

Я учился любить на живых организмах по полочкам.

Занимался огнём, проходя курс ранений осколочных.

Закрывался в глаза. Выживал из ума до последнего.

О себе сам с собой разговаривал через посредника.

Нет сегодня, нет завтра, нет будущей жизни над пропастью.

Посторонние мысли приходят священными тропами.

Проливается боль. Мой клинический ангел беспомощен.

Полнолуние молится в тонком сиянии облачном.

Болитвы

На меня напала туча…

На меня напала туча.

Ну, не туча пусть, вода.

А вода хоть и трескуча,

Но не треснет никогда!

Пароход мой под парами —

Выдох, вдох, пустой гудок.

Деньги пахнут комарами,

Улетающими в долг.

Бесконечная вода…

Бесконечная вода

Вытекает после смерти

Из лежащего туда

В не надписанном конверте.

Отрываются шаги

От земли в открытый воздух —

Ты беги, беги, беги

Через край, пока не поздно.

Не найдя в исподнем счастья…

Не найдя в исподнем счастья,

Встав плашмя из-под земли —

Буду я здоров на части

Без покойницкой сопли.

А когда меня накормят

Этой жизнью на века —

Буду я в разумной форме

Разлагаться свысока.

Угольки по уголкам…

Угольки по уголкам

Тлеют нищему на память:

Дом, сгоревший в Божий храм,

Не вернуть и не оставить.

Всё рассчитано дотла.

Зимний лес под сердцем кружит.

Жизнь за шиворот прошла,

Заключённая снаружи.

Никуда и ниоткуда…

Никуда и ниоткуда,

От вращенья натощак,

Бьётся заживо посуда

С содержимым сообща.

И глядят потом осколки

Преломляя Божий свет,

Как проходит век недолгий

Человеческих котлет.

Под уздцы схожу с ума…

Алёне Бабанской

Под уздцы схожу с ума,

Кем – неведомо – ведомый

Сквозь лекарственный туман,

Обнуляющий изломы.

Раздвигая на ходу

Свет руками, с мёртвой точки

Я кого-то вниз веду,

Головой в себя просрочен.

Где-то кровью, где-то потом…

Где-то кровью, где-то потом,

Где-то желчью со слезой,

Протекала в стол работа

Человека над собой.

Океаны в каплях влаги,

Отпущение трудов…

Слиплись буквы на бумаге

В нечто чёрное без слов.

Сердце бьётся в пустоту…

Сердце бьётся в пустоту,

Бьётся с кукольною скукой —

Сокращённый с корнем стук…

И в ответ ему ни звука.

Как вести себя туда,

Где в лицо попутный ветер,

Где на солнечный удар

Рассыпаешься в ответе?..

То ли воздух дал осечку…

То ли воздух дал осечку,

То ли свет покинул грудь.

День как утро, ночь как вечер —

Ни проснуться, ни заснуть.

Время набок покосилось,

Дождь со снегом за окном.

Как безвременно красиво

Слился с кладбищем мой дом.

Я числом иду войной…

Я числом иду войной

За пределы суммы тела

Против стрелки часовой,

Чтобы кровь не зачерствела.

Лики кончено святых

Удивлённо смотрят: кто там,

К ним причисленный под дых,

С циферблатом бьётся током.

Бесчисленный Байковник

На дне двух лиц, случайно совмещённых…

Памяти Бобрышевой Т.

На дне двух лиц, случайно совмещённых,

Туземец плоскости зеркальных качеств

Искал единство паруса и ветра,

Растягиваясь в сумерках движенья…

Мой ослёнок золотистый…

Моей жене Кате

Мой ослёнок золотистый

На нескошенном лугу

Щиплет солнечные листья

И не щиплет шелуху.

День из мёда сотворенный

Расцветает на траве.

Бродит в платьишке ослёнок

С хохолком на голове.

А в лесу дремучем волки

Нагуляли аппетит.

Тень сердечная на ёлке

Головою вниз висит.

Сумрак режет по живому,

Дальше – тёмная вода

И небес надмирный омут

Без суда и без следа…

Даль безмолвно зеленеет,

Травы шепчут-шелестят,

Что опасностью болеет

Лес для маленьких ослят.

Тишина блестит очками…

Тишина блестит очками,

В небе тёмная луна.

Здесь сморчками и строчками

Вся земля заражена.

Мой русскоязычный лес —

Здесь я умер, здесь воскрес.

Лик размазан облаками,

Замерла в полёте мышь.

Окружённая шагами,

Ты испуганно молчишь.

Лес глядит под сердце нам,

Вырубленный пополам.

Обгоревшая иконка

По краям – моя вина.

Нерождённого ребёнка

Ноша наша дотемна.

Кольца флейты плавно стелют

Чужеродных звуков дым.

И внутри своих петелек,

Каждый порознь мы сидим.

Ни кола я, ни двора я…

Памяти Н. С. Байкова

Ни кола я, ни двора я,

Не имею, не хочу я.

Не горюя —

Не сгорю я.

У Святого Николая,

Язвой духа не хворая,

Я за пазухой ночую.

здесь когда-то были тополя…

Памяти Т.Ф. Байковой (Антоновой)

здесь когда-то были тополя

а теперь советских три рубля

скользкая тропинка мимо школы

золотой зимой снег порошковый

вид во двор из моего окна

с шестьдесят четвёртого рожна

здесь от малой охты по большой

среднеохтинский разлом прошёл

у домов покрой военнопленный

им по-фински море по колено

ветер заряжается с невы

чтобы выбить дурь из головы

я родился в пятьдесят восьмом

смольнинский тринадцатый роддом

вышло – две июльских единицы

так не дай им Бог перекреститься

два галчонка дома ждут меня

до свиданья мама это я

Кто-то маленький и сладкий…

«…не хочу помидорки, хочу лучка!»

Сказала Катя Бай-Го-Фу.

Кто-то маленький и сладкий

Рос из горькой шоколадки,

Рос и вдоль, и поперёк

Без расчётов наперёд.

Чёрный хлеб, яичко всмятку,

Чай с вареньицем вприсядку.

Кукол ангельский улов

Щебетал из всех углов.

А слова играли в прятки,

Рассыпались в беспорядке

Из улыбок всем и вся

Смехом по полу скользя.

Шевелились топотульки

В чистом небе на прогулке,

Глазки щурились на свет,

Отражённый от конфет.

Кто-то маленький вприпрыжку

На заглавной точке книжку

Отложив, летел с небес

Кувырком за город в лес.

В солнечном сплетенье леса

Шла торжественная месса —

Звукоряд рабочих пчёл…

Кто-то маленький их счёл

За своих друзей по лету,

По природе и по свету,

По деревьям и цветам,

Значит мёд – напополам…

Расплелись на снег косички —

Время ловит их с поличным,

Каждый выгоревший год,

Как прыжок наоборот.

Спит любимый муж-зануда,

Чмокнул в щёчку и – привет.

Ночь. Супружества запруда.

Шкаф. За тряпками скелет.

Распушила хвост комета

В чёрном небе за окном…

Крошки звуков. Горстка света.

Полтаблетки перед сном.

Ближний космос. Поздний вечер…

Ближний космос. Поздний вечер.

Нервный срыв. Обратный свет.

Спит мой женский человечек

С обезьянкой в голове.

Что им снится вверх по кругу

Через крохотную чушь?..

За окном пустая ругань.

За стеною пьяный муж.

Почему, зачем, откуда,

Кто я, что я и куда?

В сердце – грязная посуда,

В жилах – жирная вода.

Мне в лице своём неловко

Наблюдать с утра сто грамм.

Изо рта торчит верёвка

По рукам и по ногам.

Отставая в небо взглядом,

Где болит звезда «полынь»,

Мне судьба: с изжогой рядом

Умереть из-под полы.

Ум за разум – не ответчик,

Даже если даст ответ.

Спит мой женский человечек

С обезьянкой в голове.

Наш Антошка встал на ножки…

Моему неожиданному сыну

Наш Антошка встал на ножки

И потопал по дорожке,

Рядом с ним Святой Антоний

С добрым утром на иконе.

В редколесье птичьи трели

Сверлят дырочки на слух.

Ветерок сопит в пропеллер —

Дремлет облачный пастух.

Где-то в солнечной глубинке

Улыбнулся львёнок свинке,

Колокольчик с огоньками

За язык звенит боками.

В детстве час – по чайной ложке,

Сто шагов – счастливый путь.

Шаг навстречу – и к Антошке

Вышло время отдохнуть.

Лёг Антошка на животик,

Травку ручками разводит

И знакомится-играет

С насекомыми мирами.

Дальше – больше, топай смело,

Не сгорая, но – горя,

Между прочим, между делом,

Между нами говоря!

Стихимия для детей

* * *

Сидит голодный зайчик

И грустно смотрит, как

Растёт морковка долго

На грядке в огороде.

Проходят дни, что значит

Течёт Времён река…

А тут ещё тень волка

Неподалеку бродит.

* * *

В небесах фонарик светит,

Так, что звёзды не видны.

Каждый может на ракете

Дотянуться до Луны!

* * *

Подводная лодка плывёт под водой,

Глядит в перископ командир молодой:

На флаге кораблика вражеский смайлик —

Торпеда ушла… До свиданья, кораблик!

* * *

Улетели на ракете

И девчонки, и мальчишки —

Любознательные дети,

Открывать про космос книжки!

безрукописи

в анатомическом театре кукол…

в анатомическом театре кукол

идёт спектакль умалишённый пьесы

без зрителей без действия без звука

без скальпеля расходятся разрезы

по сцене тела главного героя

из рекламационного покоя

растяжки-ниточки вибрируют на «нет»

в конце туннеля аплодирующий свет

под корень говорю через века…

под корень говорю через века

на горе-русской (без креста) латыни

вожу губами по ушам пустыни

язык свой проглотив издалека

с чужой посмертной маской на лице

я принимаю на себя удары

сердечных слов из книг небесной кары

с крюками твёрдых знаков на конце

протаптывая смену поколений

я делаю из воздуха шаги

через себя отбрасывая тени

и видит Бог за пазухой итога

я разойдусь на все свои круги

от камушка в ботинке по дорогам

желудок мой пятнистый как гиена…

желудок мой пятнистый как гиена

сознательно копытами стучит

когда насквозь в него стартует спирт

чтоб финишировать огнём по венам

он разговаривает тьму вселенной

к большому взрыву исчезая мир

и язва прокажённая на пир

в экстазе бьёт поклоны лбом об стену

желудок мой светает под забором

и ангелы налившись кровью хором

крылами перечёркивают тьму

растянутый в улыбке до упора

он принимает буквы приговора

в огонь переварив свою тюрьму

Осторожно двери закрываются следующая остановка «остановка сердца»

жить ещё осталось долго

мне внутри за кадром

разлагаться с чувством долга

покрываться матом

говорить вокруг без кожи

ошибаться в стены

заниматься кто чем может

по спине со сцены

укрощать свой мёртвый шарик

спотыкаться в женщин

раздуваться чтоб не сжали

от морщин до трещин

жить с нулём посередине

напиваться в угол

биться сердцем в паутине

с варикозным звуком

принимать на грудь огранку

вешаться икая…

видно слепнуть наизнанку

мне судьба такая

и веселье мне не в радость…

и веселье мне не в радость

не в печаль и грусть

не повысить водкой градус

не напиться в плюс

не разинуть в небо крылья

не сморгнуть на дно

до последней капли был я

кем-то всё равно

растревожились вороны

в тёмных тополях

ни к чему приговорённый

я стою в дверях

всё закончится сквозь стены

в сумеречный снег

из угла своей вселенной

выйдет человек

и отмеченный на солнце

по задворкам лет

он исчезнет без пропорций

в дырочку на свет

ни отца ни матери…

ни отца ни матери

на плечах семья

за спиной приятели

мелочью звенят

жизнь меня расставила

по своим местам

выбитые правила

снятие с креста

нарисует засветло

затемно сотрёт

держит слово за слово

задом наперёд

«пронеси нас Господи

грешных мимо рта

возведи нас Господи

на небо в квадрат

проведи нас Господи

по своей груди

просвети нас Господи

с нашего пути»

прикусила молодость

саблезубый рот

шприцем или молотом

колет в сердце лёд

жизнь через развалины

привела к реке —

из ума представленный

путь мой налегке

по воде как посуху

заново как встарь

за глаза без воздуха

сломанные вдаль

запечатал немыми устами…

«…устало закрылась рана…»

Франц Кафка «Прометей»

запечатал немыми устами

ветер дверь гробовой тишины

мы пред Господом нашим предстанем

в ослепительном свете луны

и устало закроются раны

круг замкнётся и – нечего ждать

выйдет в центр последний из равных

наш обугленный хлеб оправдать

и тогда догадается каждый

на краю у последней черты:

есть единая ниточка жажды

проходящая сквозь наши рты

Хоккупация

один написал хокку

другой ответил ему хайку —

Басё в гробу перевернулся дважды

петроградская сторона света

принимая на веру лекарство от силы раз в месяц…

принимая на веру лекарство от силы раз в месяц

утоляешь все слабости с корнем целительной смесью

разряжаются ёмкости за горизонты событий

простирая различия между покоем и прытью

собирается дождь надо мной посмеяться сквозь слёзы

за житьё за бытьё за приливы собачьего вальса

переменная облачность радужно пенится оземь

обведённая в танце вокруг безымянного пальца

как дела как семья как работа как жизнь как здоровье —

из пустого в порожнее переливание крови

но Господь нас из комы выводит на чистую воду

вдоль по питерской летом две тысячи этого года

распускается роза по ниточке…

распускается роза по ниточке

с миру мне на рубаху смирительную

униформа букашки прожиточной

рукава до сырой земли вытянуты

выше сил моих Слово Заветное

рвут на буквы закона общественного

начинённые встречными ве́трами

доказательства духа вещественные

знаки плюсов – скрещения минусов —

нам возможность до боли ниспосланная

из-под камня лежачего сдвинуться

с места общего в личное пользованье

горьким опытом делятся атомы

наделяя нас жалкими смайликами

я веду свой огонь по накатанной

колее взяв за ручку как маленького

под завязку под крест на голгофе…

под завязку под крест на голгофе

залит солнцем домашний очаг

сигарета с утра натощак

с бесконечною чашечкой кофе

выступая из тени сомнений

я без стука вхожу в эту роль

кушать подано: справа хлеб-соль

слева водка-селёдка на сцене

кто с катушек родимых окраин

чью-то жизнь промотал до конца

тот теперь от чужого лица

до костей промерзает игральных

вечным ценностям – вечная память

и от камня спасательный круг

на воде где поджал петербург

свой державный язык за зубами

в кольце концов замкнувшем обручальный палец…

в кольце концов замкнувшем обручальный палец

с учётом времени и сил ушедших на покой

я заискрил в гипертоническом запале

и разорвался освещённый огненной водой

теперь дышу на ладан винными парами

над городом описывая мёртвую петлю

во всех деталях я последними словами

своё болото петербургское хвалю

свинец терновый в голове пускает корни

метеоритный дождь смывает времени следы

мой поезд у платформы на расправу скорый

стоит навстречу вечному огню впритык

КонецОценоК (полипалиндромы[1]1
  Палиндром – текст, одинаково читающийся слева направо и справа налево. Полипалиндром – текст, состоящий из отдельных обратимых строк.


[Закрыть])

Конец оценок I

О, мир зениц… И незримо,

ум из луны вынул зиму.

Воспрял сугроба табор. Гусляр псов

хаму двигал флаги в думах.

Укоряя из вод вдов, зияя Року,

город устоял, мямля от судорог.

Хулой образован навоз, арбой олух…

О, горд ум мудрого!

Он видит соборы робости. Дивно

небо (до поры сыро). Подобен

себе, на мякине чумы мученик… Яма небес!

(1988–1991)

Конец оценок II

Тише. Толп истина манекена манит сипло. Тешит

море пясти чулан. Олива в мотиве витом Вавилона лучится пером.

Карма – бараки. Голос ям.

Лениво карцеров творец раковин ел мясо.

Логика раба – мрак!

– Удач креститель, тавро смотри.

Нельзя вязь лени ртом сорвать

(летит сер к чаду,

на сером он, жеребце).

Дрессура – парус сердец.

Бережно море. Сан

небу безумец не дал.

Маникюр блуда надул брюки на младенце.

Музе – бубен!

Марс яро в тоге шёл ясен, в омут умов неся лешего, творя срам!

Ропот нищ. Бог облав о крови ворковал. Бог общин – топор!..

– Уведи, Кумир бед в дебри муки Деву.

(1988–1991)

Конец оценок III

Я – окоп покоя,

на воле целован.

Я – месяц, Я – семя,

а ты пока копыта.

Больше тешь лоб,

во благо Бога лбов —

огонь – лоб больного!

(1988–1991)

Целого голец I

Имя – Луна.

Навзрыд, адова рыдала дыра.

Вода дыр звана нулями.

Вокал, Бог облаков

возил анализов

сор: подлиз рёв и верзил допрос.

Вокал – шум залпа

(загну золото лозунга за плазму шлаков)!

Могилы разгар…

Вот умора: шаг зомби шумом ушиб мозга шар.

Омут овраг зарыл игом.

Демонов оголено не логово, но мёд!

Целого голец II

Шутя, мести пуля леденит сон —

верно, зеркалу кулак резон.

Ревности неделя лупит семя туш…

– Жулик, остуди мороз взором, идут соки луж.

Целого голец III

Отчиму азы зауми – что?

Арена – фортуна, а нутро – фанера.

Цени всходы, выдох – свинец.

Беда всего рода – на дороге свадеб.

«Сена престол от серпа нёс

мор» – туманно слетел сон нам утром.

«Аты-баты», – поёт семантики кит

на месте опыта быта.

Скиф, я – един!

Идея фикс:

дал кухарке крах уклад

миров – огурец и фокус раба.

«Барсук», – офицеру говорим:

«А мадам о чём там орала врагу?»…

День недуга рвал аромат мечом Адама.