Текст книги "Жизнь и учение Конфуция"

Если в самом человеке заключается семя истинных познаний, то неужели семя это оставалось в человечестве (по крайней мере в Китае) непрозябшим до времен Конфуция? «Нет, – отвечает философ, – я (постоянно говорил он окружающим) не учу вас ничему, чего бы вы не могли знать сами, если бы правильно пользовались способностями своего разума. Нет ничего естественнее, ничего проще тех нравственных принципов, которые я вам внушаю. Все то, что я вам говорю, наши древние мудрецы раньше нас применяли на деле, и это применение, которое в века минувшие было общераспространенным, сводится, во-первых, к соблюдению трех основных законов отношений: между государем и подданными, между родителями и детьми, между мужем и женой; во-вторых, к исполнению пяти главнейших добродетелей: человеколюбия, справедливости, твердости относительно установленных обрядов, прямоты сердца, верности».

Но правда и то, что Конфуции вместе с этим постоянно трактовал о задачах управления народом. Китайская жизнь уложилась в такие устои, что это является вполне естественным. Как говорится в другом месте, китайское государство представляет собой совокупность нескольких королевств или провинций, группирующих несколько уездов, волостей; последние же состоят из семей. Семья управляется совершенно самостоятельно, как это ни странно может для нас звучать. У тайцев, при их почитании родителей и старших, старший в семье является естественным представителем семьи и в политическом отношении и первым управителем и администратором всех семейных дел.

Управление государством совершенно аналогично управлению семьей с той только разницей, что государство представляет собой гораздо большее сочетание единиц, чем семья. Говоря об обязанностях человека к человеку, Конфуций не мог не коснуться отношений семейных; коснувшись же последних, он не мог не сказать об отношениях государственных.

Отношение главы семьи к остальным ее членам совершенно подобно отношению главы государства ко всем подданным. Поэтому у Конфуция является учение об управлении государством. Учение это настолько просто и ясно, настолько доступно пониманию всякого и настолько обязанности государя связаны с обязанностями главы семьи и каждого ее члена, что невозможно представить себе какой-нибудь исключительности этого учения. Оно необходимо для всех. Законы жизни одинаково обязательны как для высших, так и для низших, для управляющих и для управляемых, для царей и для подданных, только отношения между ними и основы для правильного течения жизни несколько иные. Так, например, «между отцом и сыном должна быть любовь, между государем и министром должна быть праведность, между мужем и женой – внимание к их отдельным обязанностям, между стариком и молодым – порядок, между друзьями – верность», – говорит Менций.

И Конфуций постоянно старается указать людям на то, как можно бесшумно и правильно регулировать механизм семьи в тесном смысле и семьи в обширном смысле – государства, и какие условия для этого должны быть соблюдаемы. «Человек, – говорил он, – является представителем небес на земле, он высшее существо. Женщина повинуется наставлениям мужчины и помогает ему выполнить предначертания неба. Поэтому она не может ничего от себя определять, а подчинена трем правилам повиновения: когда она молода, она должна повиноваться своему отцу и старшему брату; когда она замужем, она должна повиноваться своему супругу, а когда супруг умер, она должна повиноваться его сыну. Она не должна думать о том, чтобы выйти замуж во второй раз. Никакие наставления или приказания не должны исходить от нее. Дело женщины – это хозяйственные заботы. Она не должна знать ничего за пределами своего хозяйства. Она не должна переходить границ государства». Дальше Конфуций определяет женщин, которых не следует брать замуж, основания для развода и т. п. Все это, разумеется, отнюдь не звучит для нас чем-то передовым, но если мы всмотримся в другую сторону учения Конфуция: об управлении собой и об управлении другими людьми, то мы поймем, что даже и такая ретроградность во взглядах на женский вопрос не является чем-нибудь опасным для китайца. Цзи Чжан спрашивал по поводу управления (государством), и Конфуций отвечал: «Управлять – значит выправлять».

Но помимо религиозной жизни, которая, как мы старались показать выше, вовсе уже не стоит на такой низкой ступени, как у нас сложилось представление, общественные и экономические отношения китайцев находятся на высокой ступени развития.

Что касается формы государственного правления в Китае, то она совершенно отлична от тех форм, к которым мы привыкли в западноевропейской практике. Описание ее может вызвать улыбку недоверия, так как она слишком отлична от наших форм. Но тем не менее описания разных лиц, посетивших Китай и ознакомившихся с его правлением, более или менее сходятся в этом отношении. Это следует сказать по крайней мере про Симона, Георгиевского, Смита[8]8
  Smith A. Village in China. London, 1900.


[Закрыть], французских миссионеров и т. д.[9]9
  Здесь уместно будет отметить общую в этом отношении черту народов крайнего Востока, за исключением Японии. Из обстоятельной, прекрасной книги английского офицера Филдинга, описывающей бирманский народ, оказывается, что в Бирме характер правления такой же, как и в соседнем с ней Китае (книга издана. «Посредником» под названием «Душа одного народа»).


[Закрыть]. У китайцев нет того, что мы разумеем под центральным управлением. Во главе правительства стоит император, богдыхан, но власть его номинальна: он не располагает военной силой, которая дала бы ему возможность подчинить страну его воле.

В этой стране, по их заявлению, существует полная свобода слова и печати, причем всякий может быть открытым ценителем мероприятий и видов правительства; полная свобода веры, дающая возможность каждому гражданину по своему произволу принимать христианство, буддизм, магометанство или другую какую религию; в этой стране ассоциации и всякого рода артели достигли такого разнообразия, о котором в Европе не имеют еще и понятия; банковские операции развиты настолько, что правительство нашло более удобным отказаться от своей монополии выпускать бумажные деньги и монету из драгоценных металлов.

Милитаризм в том смысле, как это понимается у нас, в Европе, уже давно исчез в Китае, и китайцы более всего отличаются чувством законности. Издавая тот или другой закон, император может надеяться провести его в отдаленных провинциях только в силу нравственного давления; в противном случае закон этот игнорируется населением. И не было случая, чтобы правитель или народ пожалели о такой замене грубой силы нравственным воздействием. Новые законы обыкновенно пробуются в какой-нибудь одной провинции и, если там они признаны подходящими, вводятся везде.

Такая организация правления ведет за собой соединение деспотизма с удивительной, недоступной даже западноевропейским учреждениям, свободой. Власть монарха распространяется только на очень ограниченный круг, и то же самое следует сказать и про власть его представителей в провинциях: вице-королей и прочих чиновников. Но это же самое, в свою очередь, в значительной степени развивает в китайцах чувство законности. Вот что говорит, например, о китайцах путешественник Смит: «Китайское правительство, имея удивительную устойчивость, обнаруживает в то же время полную слабость тогда, когда именно требуется его сила, когда требуется проявить свое значение и власть сразу и неожиданно».

Такой строй государственной жизни страны не является каким-нибудь случайным явлением в последний период времени, он имеет за собой историю более тысячи лет.

Задолго до того, как началась проповедь христианства, император Шунь, слава которого пережила многие народы и империи, собрал совет нотаблей и объявил им, что какими бы высокими умственными и нравственными достоинствами ни был одарен человек, он один не может хорошо управлять большой империей, и ему необходима помощь честных и мудрых людей; поэтому он предложил им избрать двенадцать таких помощников и, когда они были избраны, назначил их в дальние провинции, недоступные его влиянию; с той поры вице-короли и губернаторы получили значение почти самостоятельных правителей. Свою власть они получают от императора, но пользуются ею по своему личному пониманию и в соответствии с различными условиями.

И поныне власть главы государства над вице-королями исключительно нравственная; лично он не может принудить их исполнять его волю, и их оппозиция часто остается безнаказанной.

Только зная это, и можно понять, почему китайское правительство является часто беспомощным в своих внешних сношениях и в исполнении некоторых требований иностранцев. (…) Вице-короли провинций считают часто излишним получать согласие императора на свои административные мероприятия, чеканят свою собственную монету, проводят каналы, строят железные дороги и созывают и распускают войско, не справляясь с мнением императора.

Общественное мнение является гораздо более действенным орудием в Китае, чем в Европе, и повлиять на это мнение в Китае гораздо легче, чем у нас. Оно составляет там исключительно нравственную силу. Одного китайца, который был два раза подвергнут тяжелому телесному наказанию за кражу, но все-таки не исправился, приговорили в третий раз к телесному наказанию, но когда и это не подействовало, его присудили к отправке на родину, где он должен был стоять по часу в течение трех дней, имея на спине надпись, в которой было изложено, в чем заключалось его преступление. Тогда неисправимый преступник стал умолять, чтобы его подвергнули телесному наказанию или заключили в тюрьму, но не позорили бы навсегда. Он был готов на все, что угодно, только не подвергаться общественному осуждению. Во всех обыкновенных случаях эта узда общественного мнения, в силу религии, воспитания и обычая, оказывается достаточной.

Китайский народ настолько усвоил начала своей политической организации, что его полное повиновение достигается уже одним только знаком власти. Достаточно одного, даже вовсе не строгого чиновника, чтобы держать в подчинении тысячи китайцев.

Население каждой деревни само ведет свои общественные дела, само взимает налоги, входит в соглашение с соседями о содержании дорог и каналов, и вообще пользуется в местном самоуправлении гораздо большей свободой, чем германцы, французы и итальянцы. Члены цеха протягивают руку помощи своим несчастным или честолюбивым собратьям и одалживают друг друга средствами с такой готовностью, которая показалась бы европейцу полной неосмотрительностью. При этом они доверяют гораздо более честности товарища, чем его расписке. Сплошь и рядом можно встретить такие примеры, что один член цеха отдает весь свой заработок другому, чтобы дать ему возможность выполнить заключенный им договор. Сумма, которая дается таким образом в долг, достигает иногда трех-четырех тысяч рублей и представляет целое состояние для человека из рабочего класса. Ни кредитор не требует расписки, ни должник не выдает ее. Тем не менее долг уплачивается и притом без процентов. Доныне цехи вообще употребляли свою власть на пользу своих членов, которая резко расходится с общей пользой, так как для цеха весьма важно иметь на своей стороне общественное мнение.

В китайском обществе существуют только две категории людей: образованных и необразованных; сыну честных родителей открыты все дороги, и, если только судьба не слишком обидела его своими дарами, он не лишен возможности достигнуть даже звания мандарина. Для какого-нибудь бедняка китайца гораздо легче сделаться посланником, чем такому же простому человеку в Европе проложить себе дорогу в дипломатический корпус.

Высшие добродетели далеко не чужды китайцам. Случаи самопожертвования в Китае менее заметны потому, что они как явления заурядные не останавливают там на себе ничьего внимания, никого не удивляют и ни в ком не возбуждают восторга; там же, где подобные случаи являются исключением, люди объясняют их иными, особыми мотивами. Добрый сын жертвует за отца своей жизнью, не колеблясь и не рисуясь, даже тогда, когда это самопожертвование влечет за собой самые ужасные физические муки. Очень часто встречаются случаи, когда место преступника, приговоренного к смерти, заступает другой человек единственно ради того только, чтобы получить несколько сот рублей и завещать их своим погибающим от нищеты родственникам; большинство таких случаев остается неизвестными. Множество хорошо воспитанных девушек из семей, впавших в нищету, покидают свою семью с затаенным в глубине души отчаянием, отказываются от всех своих надежд в жизни и, чтобы спасти мать от голодной смерти, продают себя в самое ужасное рабство нашего времени и делаются жертвами проституции. Народ, способный на такой героизм, не может быть заклеймен словом «безнравственный», как у нас и в европейской печати нередко выражаются. Во всем том, что предписывается этикой, как вежливость, благовоспитанность, такт, во всем том, что требуется общественным приличием, китайцы не имеют себе равных. Они следуют словам своего великого учителя: «Работайте много и употребляйте немного пищи. Считайте и пустяки стоящими вашего внимания. То, что кажется вам не имеющим никакого значения, может оказаться самым важным. Будьте всегда сдержанны и в ваших удовольствиях, и в ваших страданиях. Таким путем вы достигнете душевной гармонии».

Последняя война с Китаем, надеемся, кроме того ужаса, который несет с собой всякая война, принесет с собой и такие сведения о Китае, которые заставили бы нас устыдиться нашего невежества. То, что проникает в прессу, позволяет это предугадать. Вот, между прочим, что говорят русский солдат и генерал, вернувшись из Китая.

«Китайцы, – говорит солдат, – как нам показалось, это те же люди, которые жили в раю: они добры, ласковы, не сердятся, не обманывают, никого не обижают и всегда довольны… – А затем он чистосердечно прибавил: «А наш брат, коли правду сказать, не по-христиански с ними поступал, много грехов на душу взял».

Генерал же дал такую характеристику Китая и китайцев:

«После двух лет, которые я провел между китайцами, меня мучит все один и тот же вопрос: поймем ли мы все то, что я так ясно и несомненно понял, что в Китай надо европейцу ездить не воевать, а учиться понимать, что такое государственная сила, что такое религия в жизни, что такое культура, что такое народное образование, что такое труд, что такое народное благосостояние, что такое нравственность, исходящая из веры в Бога, что такое семья, что такое честность, что такое уважение к собственности и что такое в этой стране мандаринов свобода и равенство. В этой стране одинаково нет места и дела европейскому солдату как эмблеме завоевания, европейскому цивилизатору как эмблеме разрушения. Правда, там нет железных дорог, нет ватерклозетов, нет техники цивилизации, но зато там земля дает урожая сам сто двадцать и бедняк получает, проходя по улице, обед из супа, мясных блюд, овощей и сладостей за четыре копейки».

Генерал высказал еще следующее: «Правда, что китайцы неохотно дерутся и предпочитают сдаваться, чем драться, предпочитают принимать войска гостями, чем врагами, но на этом долго усыпляться, Боже сохрани. В день, когда этот, проникнутый бесстрашием, мудростью, верой, народ поймет, что вся его военная слабость происходит от отсутствия офицеров и он их получит, тогда Китай будет небывалым в мире по силе колоссом. Если мы хотим избегнуть страшных для нас бедствий на азиатском Востоке, мы должны все усилия своей воли, своего разума и своего сердца направить к тому, чтобы каждый русский там внушал к себе любовь китайца; русский может этого достигнуть, европеец – никогда; в этом наше неизмеримое преимущество перед англичанами и немцами. Но, увы, все, что случилось… было плохим для нас началом: ненависть к европейцам, брошенная ими закваскою в жизнь Китая, пала и на нашу долю. И горе нам, если мы не приложим усилий и гигантских усилий, чтобы ее искоренить как можно скорее».

Жизнь Конфуция
Составлена по Леггу

Предки Конфуция

Китайцы очень гордятся древностью своего рода вообще, что вполне понятно, как это было указано раньше, – ввиду культа предков. Естественно поэтому, что и предки Конфуция могут быть прослежены не только в течение веков, но десятков столетий.

Здесь мы должны заметить, что Конфуций – это латинизированное имя мудреца, на самом же деле звали его Кун Фу-цзы, то есть учитель Кун.

В царствование Гуан Сюя, двадцать одно столетие с половиной после смерти мудреца, потомки Конфуция насчитывали одиннадцать тысяч мужчин. Но предки их произошли еще столько же столетий назад до Конфуция, насколько можно судить из генеалогических таблиц, по которым предков Конфуция можно проследить еще от Хуанди, изобретателя круга в 2637 году до н. э.[10]10
  См. Memoires concernants les chinois, т. 12, с. 447. Отец Ammiot утверждает (с. 501), что он видел в таблицах Цзн Лу в 1744 году до н. э. одного из представителей этого семейства, который носил название герцога.


[Закрыть].

Более скромные писатели, однако, довольствуются указанием на предков Конфуция к началу династии Чжоу в 1121 году до н. э. Между родственниками тирана Чжоу, последнего императора из династия Инь, был старший брат его от наложницы по имени Цзи, который прославлен Конфуцием в «Разговорах» (18:2) под титулом графа Бери. Предвидя неизбежную гибель своего семейства, Цзи убежал из дворца и впоследствии был назначен императором Чэном, вторым из дома Чжоу, вице-королем в провинцию Сун. Цзи как герцогу провинции Сун наследовал младший брат, от которого и дальше нисходила линия. Его внуку, герцогу Мину, наследовал в 908 году до н. э. младший его брат, оставивший двух сыновей Фухэ и Фан Цзи. Фухэ отказался от своих прав на престол в пользу Фан Цзи, который казнил своего дядю в 893 году и стал правителем всей империи. Он известен как герцог Ли, а его старшему брату Фухэ принадлежит честь иметь мудреца в своем потомстве.

Потомками Фухэ были Чжэн-Каофу, знаменитый впоследствии чиновник У и Сюань (799–728 годы до н. э.). Чжэн до сих пор славится за свою скромность и за свои литературные таланты. Мы имеем сведения о нем как о великом историографе государства, исследователе древней поэзии и таким образом подавшем пример трудиться в том направлении, в каком трудился и сам Конфуций. От Чжэн Као родился Кун Фуцзи, от которого и явилась фамилия Кун. Прошло пять поколений, в течение которых герцогство принадлежало прямой линии этого потомства, и, согласно правилам, в таких случаях должна прерываться герцогская нить и герцогство переходило кому-нибудь из народа под другой фамилией. Кун Цзи был master of thihores в Суне и известным по своей преданности и честности чиновником. К его несчастью, однако, у него была удивительной красоты жена, в которую влюбился главный министр государства по имени Хуа Ду. Решив овладеть ею, он пустил в ход интриги, окончившиеся в 709 году до н. э. убийством Цзи и воцарением герцога Шан. Тотчас же Ду завладел женой Цзи и поспешил в своей дворец с драгоценной добычей, но по дороге она задушила себя своим ожерельем.

Таким образом началась вражда между двумя семьями Кун и Хуа, которую не сгладило время, и так как род Хуа был более могущественным, то правнук Цзи ушел в государство Лу, чтобы избежать преследований. Здесь он был назначен комендантом города Фан и известен в истории под именем Фан Шу. У Фан Шу родился Бо Ся, а от него произошел Шу Лянхэ, отец Конфуция. Лянхэ прославлен историей того времени как мужественный и благородный воин. В 562 году до н. э., находясь при осаде места, называемого Би Ян, как только партия нападающих прорвалась внутрь тотчас же была спущена ограда. Лянхэ, уцепившись руками за массивную дверь, удерживал ее, сколько позволяла его страшная сила, до тех пор, пока друзья его убежали.

Вот что известно о предках мудреца. Китайские историографы, как мы видели, подобно описаниям происхождения мудрецов у других народов, стараются показать и древность и знатность рода своего мудреца.

От рождения Конфуция до занятия им первой общественной должности (551–531 годы до н. э.)

Конфуций родился тогда, когда отец его Шу Лянхэ был уже стариком. Отец его, будучи солдатом, женился рано, но жена рожала ему только дочерей – девять дочерей и ни одного сына. От наложницы у него был сын по имени Бо Ни (Мэн Пи), горбун. Когда ему было уже семьдесят с лишком лет, он стал искать другую жену из рода Янь, от которой впоследствии родился Янь Хай, любимый ученик его сына. В семье Янь было три дочери, младшую из которых звали Янь Чжи. Янь однажды говорит им: «Я знаю Лянхэ, коменданта Цзоу. Отец и дед его были только учеными, но предки его до них происходили от мудрых императоров. Это человек десяти футов роста и необычайной силы, и я бы очень желал породниться с ним. Хотя он стар и серьезен, вы не должны отклонять его. Которая из вас трех будет его женой?» Две старшие дочери молчали, а Янь Чжи сказала: «Зачем ты спрашиваешь нас, отец? Это тебе надо решать». «Хорошо, – сказал отец в ответ ей, – ты будешь его женой». Янь Чжи сделалась поэтому женою Лянхэ и родила Конфуция, которому дали имя Цю, а прозывали Чжун Ни.

Событие это произошло в 21-й день 10-го месяца, на 21-м году правления герцога Сина из Лу, то есть на 20-м году царствования императора Лина, или в 551 году до н. э.[11]11
  Сыма Цянь говорит, что Конфуций родился на 22-м году герцогства Сун, в 550 году до н. э. С ним согласен также и Чжу Си в своем маленьком сочинении о жизни Конфуция, приложенномк Луунь-юй. Соглашаются с этим также и хроники государства, изданные в царствование Цзи-гуна.


[Закрыть].

Место рождения было в округе Цзоу, где Лянхэ был губернатором. Но честь месторождения Конфуция оспаривается двумя местами в двух разных частях этого округа.

Материал, который мы имеем о ранних годах жизни Конфуция, очень скуден. На третьем году его жизни умер отец. О Конфуции рассказывается, что когда он был мальчиком, то обыкновенно играл в разные священнодействия и представлял всевозможные церемонии. О школьной его жизни мы не имеем сведений, которым можно было доверять. Сам он говорит о себе, что в пятнадцать лет ум его стал склоняться к учению[12]12
  «Разговоры», 2: 4.


[Закрыть], но семья его находилась в бедности. Впоследствии, когда люди удивлялись разнообразию его познаний, он объяснял это, говоря: «Когда я был молод, положение мое было низким, и поэтому я старался изощрять свои способности во многом, но все это были пустяки»[13]13
  «Разговоры», 9: 6.


[Закрыть].

Когда ему было 19 лет, то он женился на девушке из государства Сун. В следующем году у него родился сын Ли. По случаю этого события герцог Чжао прислал ему в подарок пару карпов. Этим он показывал свое благоволение, почему сын Конфуция и был назван Ли, то есть карп. Впоследствии отец дал ему кличку Бо Юй, то есть первая рыба. О рождении других детей его нигде не упоминается, хотя мы знаем из «Разговоров» (5:1), что он имел по крайней мере одну дочь. То, что герцог Лу послал ему подарок по случаю рождения Ли, указывает, что он и тогда уже занимал известное общественное положение и пользовался известным уважением.

Вероятно, через год после своей женитьбы Конфуций занял первую общественную должность как хранитель зерновых магазинов, а в следующем году ему было поручено управление общественными полями и имуществом. Менций (Мэн-цзы) говорит об этом периоде, что служба Конфуция поясняла учение его о том, что высший человек иногда может занимать должность ввиду своей бедности, но в таких случаях он должен стараться занимать должности низкие и не стремиться ни к чему иному, как только к скромному исполнению своих обязанностей. Согласно этому, Конфуций как смотритель магазина говорил: «Мои расчеты должны быть правильны, потому что ни о чем ином я больше и не забочусь». И когда он был управителем общественных полей, то говорил: «Быки и овцы должны быть сильны и жирны, и лучше других, потому что у меня нет ничего другого, о чем бы я заботился»[14]14
  Менций, 5, ч. 2, 5, 4.


[Закрыть]. Отсюда нельзя видеть, занимал ли эти должности Конфуций как государственные или же служил по найму у рода Цзи, в пределах юрисдикции которого он жил. Но подарок карпа герцогом заставляет предполагать первое.