Книга: Все думы – о вас. Письма семье из лагерей и тюрем 1933-1937 гг. - Павел Флоренский

Первым местом его заключения оказался город Сковородино на Дальнем Востоке. Здесь, в шарашке, он продолжил научную деятельность на Опытной мерзлотной станции. Вместе с группой ученых он занялся исследованием грунтов вечной мерзлоты. И ему, символисту, мерзлота открылась как тайная вселенная. Ощущение близости тайны Флоренский ценил выше всего. Он писал, что прикрытые мерзлотой, таятся в земле горечи, обиды и печальные наблюдения прошлого. Мерзлота, как глубокая родовая память, хранит мудрость веков, но и кошмар. И освободив мерзлоту ото льда, мы выпустим этот хаос.

За короткое время на мерзлотной станции Флоренскому удалось сделать очень много. «Явление так мало изучено, что каждый день приносит открытия», – писал он. Эксперименты, доклады, лекции. Он даже успел отправить две статьи о мерзлоте в Академию Наук, участвуя заочно во Всесоюзном мерзлотном съезде. Заключенный Флоренский в Сковородино пережил сильный творческий подъем, задумал написать книгу о мерзлоте, словарь и грамоту орочанского (местного) языка. Даже сочинил стихотворную поэму про то, как орочанский мальчик попадает на исследовательскую станцию, и ссыльный грузин ведет с ним долгие беседы, а потом мальчик сам становится исследователем. Флоренский надеялся, что его занятия будут «полезны для государства». И все шло хорошо. В 1934 году его представили к получению «ударной книжки». Но работа была прервана…

Благодаря каким-то внешним причинам, его переводят в Соловецкий лагерь. Здесь свободы становится много меньше, условия хуже. Климат и лица – одинаково серые. Больше всего переживет Флоренский, что прервана его исследовательская работа. Но проходят первые месяцы тоски, и отец Павел стоит перед сараем с кривой надписью «Лаборатория». Теперь он занимается добычей йода из водорослей. Этот великий ученый, человек эпохи Возрождения, богослов, физик и священник – опять при деле.

Письма, которые он писал с 1933 года по 1937-й – поразительны. Он мог писать только родственникам, поэтому круг его адресатов ограничен семью людьми. Это мать, жена и пятеро детей. И как в хорошем литературном произведении, мы видим семь совершенно разных сюжетных линии. Он говорит на семь голосов и развивает семь тематических блоков. Маму он не тревожит подробностями лагерной жизни, подбадривает и рассказывает о встречах с кавказцами. Сравнивает дальневосточные закаты с батумскими. Его мама была армянкой. Жене он дает указания и пишет о любви, которую «не умеет выразить». С двумя старшими сыновьями говорит о науке. Только они могут понять, чем занимается отец. С мальчиками он говорит, как с взрослыми: «Пора тебе уже понимать, – пишет он старшему, Василию, – что все происходящее имеет свой смысл и делается так, что в общем жизнь направляется к лучшему. Старайся радоваться тому, что тебе дается». Со средней дочерью Ольгой Флоренский говорит о литературе и искусстве. Дает ей список литературы для чтения, но предупреждает, что в литературе нельзя просто удовлетворяться фабулой. Надо понимать, как сделано произведение в целом и в отдельных элементах, и для чего оно сделано именно так. Младшему Мику – рассказывает о природе, про уссурийских тигров, оленях и морских зайцах, делая свои письма сказками. А в голове младшей дочери Тики пробуждает воображение, просит побольше общаться с курочкой Жонеттой и посылает весточки с комарами: «Мне бы хотелось, дорогая Тика, чтобы твои щечки всегда были розовыми, и не только после прогулки, а всегда. Для этого тебе надо побольше: 1. есть, 2. спать, 3. гулять. Предлагаю тебе заключить с Васей договор соревнования на еду, спанье, гуляние, розовость щек и толщину. Непременно заключи и напиши мне, кто оказался из вас впереди. Ты совсем не написала про своих кукол. Как они у тебя живут, слушаются ли тебя и не шалят ли по ночам, когда спишь?»

Флоренский, конечно, переживал разлуку с близкими, страдал от потери очков, раздражался, что в камере много народу, и невозможно сосредоточиться… Но, в целом, его письма – пример колоссальной крепости духа и внутренней дисциплины человека, смиренно и безропотно принимающего свою судьбу. В присутствии такого человека, пусть даже и в виде книжки на полке, любые жалобы и ропот должны звучать ужасно пошло. «Уже давно я пришел к выводу, – пишет Флоренский жене, – что наши желания в жизни осуществляются, но со слишком большим опозданием и в неузнаваемо-карикатурном виде. Последние годы мне хотелось жить через стенку от лаборатории – это осуществилось, но в Сковородине. Хотелось заниматься грунтами – осуществилось там же. Ранее у меня была мечта жить в монастыре – живу в монастыре, но в Соловках. В детстве я бредил, как бы жить на острове, видеть приливы-отливы, возиться с водорослями. И вот я на острове, вижу приливы-отливы и только и делаю, что занимаюсь водорослями». Флоренский успел отсидеть почти половину положенного ему срока. 8 декабря 1937 года его расстреляли.