Текст книги "Открытие"

Павел Комарницкий
Открытие

Солнце низко стояло над промороженным, замершим лесом, готовясь покинуть этот мир до завтра. Наверное, оно очень устало, паря в небе без отдыха весь день. Даже терпеливый орёл-стервятник не может летать без отдыха так долго. Старики говорят, там, в горах, куда солнце садится каждый день к вечеру, у солнца гнездо, где оно отдыхает до утра. Правда, никто из стариков не объясняет, почему тогда солнце встаёт каждый раз в другом месте. Когда Ы-ух спрашивал об этом, старики сердились, а одноглазый Бу-Бу даже замахивался палкой.

Но Ы-ух уже и сам догадался. Наверное, гнездо у солнца не такое, как у орла или ворона. Наверное, у солнца там, в горах вырыт вход в нору – точь-в-точь у тупика. Хитрая птица тупик. Она всегда роет в земле нору с двумя выходами, и никакой зверь – ни хитрая куница, ни быстрый хорёк – не может тупика поймать. Тупик всегда уйдёт через другой выход. Наверное, солнце тоже за ночь проползает под землёй по своей норе, чтобы уйти от злобной птицы Кы, птицы мрака и холода, забирающей всех. Хотя трудно представить, чтобы птица Кы могла справится с солнцем, но осторожность никому ещё не помешала. Таковы законы леса, таковы законы этого мира.

Ы-ух сидел на сложенных вдвое шкурах. Тепло и мягко. Конечно, у самого костра ещё теплее, но место у самого костра по праву принадлежит охотникам, приносящим мясо. Кормильцам и защитникам рода, его опорой и надеждой. Это правильно.

Ы-ух тяжело вздохнул. Ему никогда не стать охотником, приносящим мясо. Если подумать ещё, его уже не должно быть. Ему было девять лет, и он собирал в лесу хворост вместе с другими детьми. Пещера была рядом, солнце светило ярко, и они утратили осторожность. Они смеялись. Нельзя смеяться в лесу. В лесу надо, чтобы тихо. На твой голос придут. Так и случилось. Гиена загрызла маленького Ги-мы, и уже хотела его унести, чтобы съесть в глубине леса. Этого нельзя. Каждый знает – если зверю дать съесть человека, он будет приходить ещё и ещё. Ы-ух кинулся на гиену со своим копьём, и гиена, бросив Ги-мы, пошла на него. Он ударил её копьём, и гиена повалила его. Она прокусила ему ногу, но тут прибежали охотники. Гы-у, тогда ещё не бывший вождём, ударил гиену копьём в бок, и гиена убежала, но недалеко, и издохла в кустах за рекой. Шкура той гиены до сих пор служит подстилкой для Гы-у, вместе с другими. Но нога так и осталась искалеченной, и он хромал.

Но ничего. Зато у Ы-уха умелые руки. Он может делать добрые наконечники для копий, и ручные рубила, и скребки, и проколки, и костяные гарпуны, и даже большой кремнёвый кинжал – чурингу. После того, как в позапрошлую страшную зиму умерли многие, только двое в роду, Ы-ух и старый Бу-Бу могут делать такие. Охотники хвалят копья, сделанные для них Ы-ухом, они острые и не крошатся.

Да, у костра неплохо, но место, где обосновался Ы-ух, имеет свои преимущества. Это единственное место в пещере, откуда всегда видно заход солнца. Ы-ух всегда старается не пропустить заход солнца.

В пещере есть ещё одно такое хорошее место, даже ещё лучше. Откуда всегда видно восход солнца, через другое отверстие в своде пещеры, правда, сейчас закрытое шкурой из-за мороза. Восход лучше заката потому, что солнце отдохнуло за ночь, и взлетает на небо весёлое, яркое. Ы-ух любит смотреть и на восход тоже.

Но это место занимает Има. И даже если бы Ы-ух лежал там, то он всё равно отдал бы это место Име. Потому что Има – самая лучшая девушка рода Оленя. Конечно, она не такая быстрая и сильная, как Ума, и не такая толстая и мягкая, как Ли. Но всё равно – даже если сам Гы-у скажет Ы-уху, что Има не самая лучшая девушка, Ы-ух не поверит, и так и скажет Гы-у, и пусть даже вождь его побьёт.

Подумав так, Ы-ух посмотрел на лежанку Имы. Има была на месте. В свете костра – солнечный свет уже совсем не доставал туда – Има занималась своей обычной работой, шила чоботы. Никто из женщин не умеет шить такие крепкие и удобные чоботы, как Има, хотя ей только тринадцать зим. Смотреть, как она работает, одно удовольствие.

Има поймала его взгляд, улыбнулась и показала язык. Дразнится. А вообще-то она всегда добра к Ы-уху, и разрешает трогать себя за грудь и плечи, и даже между ног, где женщины себя трогать обычно не разрешают. Недавно Има тихонько сказала ему, что хочет понести от него. А что? Ы-ух не болеет, и был бы крепким охотником, если бы не несчастье. А такое в лесу может случиться с каждым, и даже с могучим и мудрым Гы-у.

Ы-ух вздохнул. Время любви прошло. Если женщина понесёт в середине зимы, ребёнок родится уже тогда, когда ляжет снег, и обязательно умрёт. И она тоже умрёт, потому что будет худой и слабой. Пережить зиму может только здоровая, упитанная женщина. Слабых и больных уносит птица Кы.

Ы-ух улыбнулся и показал язык ей в ответ. Если Има не передумает, летом она понесёт от него. Когда Ы-ух думал так, внутри него было тепло и щекотно.

Однако солнце уже село, а он до сих пор не закончил работу. Ы-ух глубоко вздохнул и взял в руки кремнёвый желвак. Сейчас он наколет заготовок, а завтра, при свете дня, сделает новые наконечники для копий. Беда с этими наконечниками. Сделаешь короткие – охотники ворчат. Сделаешь длиннее – сломают о первого же крупного зверя. Попадут в кость и – хруп! Вот и сегодня сломали, сразу два. Правда, добыча того стоит. Такого здоровенного лося не добывали давно. Гы-у послал в пещеру за помощью, и то все вместе еле дотащили. Да потом разделывали тушу, да морозили свежее мясо, прятали мясо в холодной яме. Суматошный день. Зато наелись свежатины – во!

Ы-ух размышлял, а руки проворно обтёсывали желвак. Из-под отбойника то и дело вылетали искры. Вот интересно – огня нет, а искры есть. Почему так?

* * *

Ка-ыр лежал на мягких шкурах на своём законном месте, возле костра, и сквозь полуприкрытые веки наблюдал, как дразнятся Има и Ы-ух. Ему было грустно. Он не понимал, почему Има так ласкова к Ы-уху, и так равнодушна к нему, лучшему охотнику племени, разумеется, после великого Гы-у. Да, она разрешала ему трогать свои плечи и грудь, но когда Ка-ыр попробовал потрогать у неё между ног, рассердилась и ударила его по руке. Одно время Ка-ыр даже размышлял, не побить ли ему Ы-уха, но потом передумал. Ы-ух не виноват, что Има хочет его, а не Ка-ыра. И если он побьёт Ы-уха, Има рассердится и не позволит Ка-ыру трогать даже плечи и грудь, а это плохо. Женщина выбирает сама – таков закон и у рода Оленя, и у соседей, рода Бобра. И у всех.

Старый одноглазый Бу-бу, немало повидавший за свои тридцать пять зим, рассказывал, что есть племена, где законы другие. Однажды жизнь занесла его очень далеко отсюда, за четыре дня пути. Там жили дикие люди, говорившие чудно. Они не убили Бу-бу, потому что были сыты, и ещё Бу-бу отдал им пять новых наконечников для копья и большую чурингу, хотя ему было жалко. Эти люди даже позволили ему провести ночь у огня в их пещере. Нравы в том племени были странные. Весь род держал в руках могучий и свирепый вождь, и он имел всех женщин в роду, когда хотел. Другие охотники того племени тоже могли иметь женщин, когда хотели, если разрешал вождь. А женщин никто не спрашивал. Женщин у них было мало, и они были худые и грустные, и плохо пахли. А детей не было совсем, они все умирали. Когда женщин становилось совсем мало, они шли и забирали женщин у других. Бу-бу еле дождался рассвета, и сразу ушёл, пока они не передумали и не съели его. А потом узнал, что четыре рода, соседи, у которых они забирали женщин, объединились и убили всех их охотников, и самого свирепого вождя убили. И это правильно.

Но Ка-ыр не отчаивался. Да, конечно, Ы-ух мастер хоть куда, и Ка-ыр сам пользуется его копьём и чурингой, и гарпуном тоже. Но Ка-ыр – охотник, приносящий мясо, а это лучше. Когда Ка-ыр сам убьёт медведя, он попросит старую Хуму почистить шкуру, и подарит её Име. И тогда Има поймёт, что он лучше, и позволит трогать у себя между ног, и понесёт от него. От это мысли внутри у Ка-ыра стало тепло и щекотно. Да, он докажет! И пусть даже толстушка Ли сердится и плачет, Ка-ыр сделает так.

* * *

Могучий Гы-у отдыхал. День выдался очень удачный. Сегодня они убили взрослого лося, и даже сумели переправить его в пещеру, избежав встречи с голодными гиенами и пещерным львом, а так бывает не всегда. Теперь мяса хватит на несколько дней. Пожалуй, завтра они не пойдут на охоту. Пусть охотники отдохнут и почистятся, они замёрзли и устали сегодня.

Гы-у не спеша оглядел пещеру. Всё было в порядке. Вокруг костра сгрудились охотники. Лежат, отдыхают. Чуть поодаль сидит старый Бу-бу. Он уже закончил работу, тоже отдыхает.

А вот молодой мастер Ы-ух всё ещё колотит свои камни, делает заготовки на завтра. Колотить-то колотит, да не забывает показывать язык Име. Гы-у улыбнулся. Они думают, никто не видит, как они переглядываются. Пусть думают.

Гы-у снова улыбнулся. Плохо так говорить, но он теперь думает – хорошо, что тогда гиена порвала Ы-уха. Если бы нет, то Ы-ух стал бы охотником, и не научился так хорошо делать всякие вещи. И хорошо, что Има так добра к нему. Гы-у пожил на свете и хорошо знает – если долго ни одна женщина не хочет мужчину, тот становится злым и угрюмым, и своё дело делает всё хуже и хуже. И с женщинами такая же история.

А вот Ка-ыру это не нравится, видно, как морщит нос. Ничего, потерпит. Когда парень и девушка так хотят друг друга, лучше им не мешать. Ничего хорошего не выйдет ни для кого. Надо поговорить с Ка-ыром. Хватит с него толстушки Ли. Такой роскошной и мягкой женщины нет даже в роду Бобра. Чего ещё надо? Вон она, отскребает свежую лосиную шкуру.

Ей помогает Ума. Тоже девушка хоть куда. Ей восемнадцать зим. Сильная, быстрая как олень. И не болеет никогда. Одна беда – Ума готова забрать себе всех мужчин рода Оленя, а если удалось бы, то и рода Бобра. Когда приходит лето, пора любви – берегись! Не успеешь потрогать у неё между ног, как между этих ног и окажешься. Сам Гы-у не раз оказывался. Это приятно, но Гы-у мудр и знает – такая девушка обычно приносит массу хлопот, и может перессорить всех охотников. К счастью, старая Хума как-то держит её, и в последнее время Ума, видимо, что-то поняла. Теперь она привечает только братьев-близнецов, ну а те никогда не ссорятся. Мирно делят Уму меж собой, по справедливости.

Сама старая Хума – а ей уже тридцать две зимы, никто из женщин рода Оленя столько не прожил! – шьёт в углу одежду. Не просто шьёт – учит молодёжь, девчонки так и сгрудились вокруг. Вон Ама, которой только одиннадцать зим, уже сама чего-то шьёт. Хорошо!

Заплакал малыш. Да, это сын Ли. Упитанный, как и его мать, и уже ест жёваное мясо. Так и есть, вон Ли его кормит жваками. Удивительно – Ли каждый год рожает, и всё толстеет. Другая бы давно высохла, как кость.

На плач малыша откликнулся другой, постарше. Ума тоже бросила работу и поспешила к нему. Тоже удивительно – как при такой жадности в пору любви Уме удаётся рожать строго через год. Наверно, знает какую-то траву. Старая Хума подсказала. Это тоже хорошо. Не ослабеет родами. Жалко, что первые двое детей Умы умерли в ту страшную зиму.

Гы-у почувствовал гордость. Сколько детей, и все пока здоровы. А зима перевалила за середину Можно надеяться, что в эту зиму никто не умрёт, и это очень хорошо. Потому что в позапрошлую зиму птица Кы унесла добрую половину рода, и Гы-у тогда было очень стыдно. Что он скажет, когда наступит его черёд, и птица Кы унесёт его туда, где много дичи, и духи предков у костра спросят его – как он вёл род?

Однако пора отходить ко сну. Тяжёлый был день. Кого же поставить костровым на ночь?

– А-ых! – позвал вождь.

К нему подбежал парнишка, откинул пятернёй назад спутанные волосы. Уже двенадцать зим ему, и скоро будет в роду новый охотник.

– А-ых, будешь кормить огонь. Потом разбудишь Ы-уха. Ы-ух! Ты разбудишь Хуму. Так до утра. Всё!

Гы-у мудр. Он всегда ставит Хуму на утро, когда хочется спать сильнее всего. У стариков сон плохой, и ей легче, чем молодым.

* * *

Костёр неярко освещал вход в пещеру, занавешенный прокопчённой, облезлой лосиной шкурой. А-ых подбросил в огонь пару хворостин, и огонь затрещал живее, поедая дерево. Огонь – самое прожорливое существо на свете. Он может есть и есть без передыху, и чем больше ему дашь, тем больше съест, точь-в-точь как малыш Ли. Хорошо ещё, что огонь питается деревом, а не мясом.

Огонь горел у входа в пещеру всегда, сколько себя помнил А-ых. Днём и ночью. И никакие звери, даже страшный пещерный лев, не могут подойти к огню. Звери боятся огня. Даже мохнатый носорог боится. Только человек не боится.

Огонь передавался в роду Оленя из поколения в поколение, его принесли в пещеру самые первые Олени, и неизвестно, когда он появился. И у Бобров тоже. И у всех.

Страшно подумать, что было бы, если бы у людей не было огня. Без огня не изжарить мясо. И от пещерного льва не отбиться без огня, не хватит всех охотников в роду. И не загнать дичь – звери не испугаются тебя, как громко ни кричи, если в руках у тебя нет огня.

Пламя костра вновь опало, и А-ых снова подкинул пару хворостин. Он и другие дети каждый день собирают хворост для того, чтобы кормить огонь. Это тоже важная работа. Охотники приносят мясо, чтобы кормить людей, а они с ребятами приносят дерево, чтобы кормить огонь. А хорошо бы и людям научиться есть дерево. Вот было бы здорово! Конечно, дерево невкусное, зато всегда все были бы сыты, и никто не умер бы от голода. Вон бобры едят ветки, и лоси, и олени – значит, можно?

А-ых представил себе, как он ест ивовые ветки, навроде бобра. И все кругом едят. Старая Хума выбирает веточки потоньше, тщательно пережёвывает своими старыми зубами. Толстая Ли ест ветки охапками, громко хрустя, как лось. А могучий и мудрый Гы-у выбирает лучшие деревья в лесу, подгрызает их своими крепкими зубами. Ему помогают охотники. Дерево с треском валится, и все начинают грызть толстые сучья, чтобы утащить в пещеру. Теперь еды хватит надолго. Можно всю зиму сидеть в тёплой пещере, и не надо ходить по зимнему лесу, где на каждом шагу волки, гиены, медведи, где бродит страшный пещерный лев.

От съеденного дерева в животе у А-ыха стало тепло и приятно. И все довольны. Гы-у хвалит его. Хорошо придумал. И как раньше никто не догадался?

* * *

Ы-ух проснулся от громкого рыка и звука затрещины, и каким-то чутьём сразу почуял – случилось несчастье.

– Ты, глупый сурок! – и снова плюха. Рука у Гы-у тяжёлая.

Занавесь у входа в пещеру откинута, и в пещеру сочился сумеречный свет раннего утра. Своды пещеры тонули во мраке, и это было дико и страшно. Всегда, сколько себя помнил Ы-ух, пещера освещалась пламенем костра.

Трое охотников, стоя на коленях, перебирали золу. Хоть бы один уголёк! Бесполезно.

А-ых стоял и плакал, как маленький. Злые, жгучие слёзы катились из глаз, и он ничего не мог с собой поделать. Гы-у прав, он глупый сурок, и его надо убить палкой, как глупого сурка. Пусть! Он заслужил.

От кострища поднялся Ка-ыр, и тоже закатил А-ыху полновесную плюху. Гы-у рыкнул на него – Ка-ыр стушевался, отступил на шаг.

Теперь возле костра сгрудились все. Заплакали дети, но на них теперь никто не обращал внимания. До людей медленно доходили размеры постигшего их несчастья.

Гы-у исподлобья, медленно обвёл взглядом всех родичей. Делать нечего. Кому-то придётся идти за огнём.

– Надо взять огня у Бобров. Надо быстро идти. Вернуться завтра. Кто пойдёт?

– Гы-у, пошли меня! – это А-ых.

Гы-у внимательно посмотрел на него. Может, правда послать? Парнишка хочет оправдаться, искупить вину.

Нет. До Бобров далеко, день быстрого ходу по зимнему лесу. А-ых мал, и скорее всего выбьется из сил, а значит – погибнет. Это плохо. А-ых должен стать сильным охотником. А-ых и другие – будущее рода.

– Нет, не пойдёшь. Надо сильных охотников. Самых лучших.

А-ых понурился ещё больше. Переживает за свою глупость, переживает, что вождь не доверяет. Надо его успокоить.

– Ты нужен здесь.

Самых лучших охотников. Легко сказать! После страшной позапрошлой зимы охотников в роду Оленя осталось всего ничего. Ка-ыр. Близнецы Ур-ук и Ур-ак. Ну и сам Гы-у. Всё.

– Пойдёт Ка-ыр. Пойдёт Ур-ук.

– Тогда и я пойду! – это Ур-ак.

Верно. Близнецы всегда вместе. И на охоте, и у огня, и когда едят мясо, и даже в пору любви с Умой спят вместе. Дружные братья.

– Да, ты тоже.

Гы-у понимал, что трое в лесу лучше, чем двое. А здесь останется он один, чтобы держать род, чтобы люди не боялись. И потом, есть Ы-ух и Бу-бу. Ы-ух – парень крепкий, только бегать не может быстро, но копьё вполне удержит. Да и Бу-бу, несмотря на свои тридцать пять зим, ещё крепкий старик. Так что пещеру они удержат, даже если придёт пещерный лев. Да, надо сделать завал.

С другой стороны, опасно. Гы-у был мудр, и понимал – одно дело продержаться пару дней в холодной пещере, и совсем другое – жить дальше. Если эти трое погибнут, погибнет весь род. Кто будет приносить мясо? Один Гы-у ничего не сможет.

Но если огонь не вернуть в пещеру, никакое мясо не понадобится. Пусть идут все трое. Только возвратятся.

Гы-у распрямился, поднял голову. Да, чуть не забыл. Ур-ук же недавно сломал свой костяной нож.

– Самую тёплую одежду им. Сушёное мясо им. И чоботы в запас. И снегоступы. И по два копья. И факелы. Ты – указал он на Ка-ыра – возьмёшь мою чурингу. Свою отдашь Ур-уку. Собирайтесь сейчас.

* * *

Собирались быстро, но без суеты. Ур-ук и Ур-ак примеряли новые мягкие чоботы, прятали в заплечные кожаные мешки запасы. Ка-ыр связывал в пучок смоляные факелы. Неизвестно, есть ли у Бобров достаточный запас факелов. Лучше взять свои.

Внутри у Ка-ыра всё пело. Плохо так думать, но ему хорошо. Настал его час. Когда Ка-ыр принесёт всем огонь, Има поймёт, кто лучше всех. И позволит трогать себя везде, и понесёт от него уже этим летом.

Ка-ыр достал чурингу, которую отдал ему Гы-у. Длинная, ровно обработанная мелкими аккуратными сколами, с рукоятью, туго обмотанной полоской кожи. И острая: Ка-ыр мог бы сказать – как бритва, если бы знал, что такое бритва. И тяжёлая. Таким оружием можно запросто раскроить череп даже кабану, если уметь с ним обращаться. Настоящее оружие вождя.

Закончив сборы, он встал, потянулся. Нигде не давит. Попрыгал. Связка факелов, наискось притороченная за спиной, не брякала. Поправил на боку чурингу. Взял в руки оба копья. Очень удобно идти по зимнему лесу, опираясь на два копья, поочерёдно.

Близнецы тоже были готовы, стояли у выхода.

– Пошли? – полувопросительно, полуутвердительно сказал Ка-ыр.

– Ты старший – ответил Ур-ук, и Ур-ак кивнул, соглашаясь.

Это правильно. После Гы-у он здесь старший.

Они вышли из пещеры, и все вышли их проводить. Ка-ыр посмотрел на небо. Небо хорошее, снежного бурана не будет. Он кивнул близнецам, и все трое молча пошли вниз, пружинисто ступая по проторённой тропе.

У кромки леса Ка-ыр не удержался, обернулся, и близнецы тоже обернулись на ходу. Никто из рода Оленя не ушёл, все стояли и смотрели. И Има смотрела.

Ка-ыр помахал ей рукой. Идти за огнём – не охотится. Не надо выслеживать дичь, не надо устраивать засаду. И биться с разъярённым зверем не надо. Что может случиться с тремя крепкими парнями? Сегодня они переночуют у Бобров, и завтра вечером будут дома. И принесут огонь.

Сердце Ка-ыра пело.

* * *

Гы-у очнулся от дум. Все стояли и смотрели вслед уходящим. Тревожно смотрели. Это плохо.

– Всем делать завал, быстро!

Люди стряхнули с себя оцепенение, задвигались. Так лучше. Людям всегда надо дать какое-нибудь дело, если настоящего нет.

На морозе не постоишь, и скоро в пещере у входа выросла груда больших камней. Все собрались в пещере, и Гы-у вместе с Бу-бу и Ы-ухом быстро сложили завал, оставив лишь небольшую щель, куда не пролезет и рука. Второе отверстие пещеры, занавешенное шкурой, открыли. Оно шире старого лаза, но это не опасно. Через этот лаз, выходящий на отвесный обрыв скалы, высотой в двенадцать локтей, вряд ли проберётся даже рысь. Летом этот лаз часто открыт, особенно по утрам, и тогда в пещере весело от яркого солнца.

В пещере стало светло, зато холодно. Морозный воздух вливался в широкую дыру, забирая остатки тепла, ещё хранимого стенами пещеры. Вновь заплакал малыш Ли, за ним и ребёнок Умы. Дети постарше молчали, они уже знали, что плакать бесполезно. Никто не поможет плачущему, зато на голос придут многие, кто захочет тебя съесть.

Гы-у велел достать замороженное мясо из холодной ямы. Женщины скоблили мясо кремнёвыми скребками для шкур. Полученную строганину можно есть. Ума и Ли жевали мясо и совали его в рот малышам. Малыши хныкали. Сырое мясо – плохая еда для самых маленьких.

– Все шкуры сюда! И все сюда тоже!

Так ещё лучше. Теперь весь род Оленя сбился в тугой ком, едва шевелящийся под кучей шкур, как пчёлы зимой в дупле. Зато малыши угомонились, засопели. Тепло.

– Всем спать.

* * *

Снег в лесу – совсем не тот, что на открытом месте. Глубокий, рыхлый, местами по пояс. Плохой снег. Под снегом бурелом, это ещё хуже. Но охотники знают, как идти зимой в лесу, и трое продвигаются вперёд хоть и не быстро, но уверенно.

На ногах охотников снегоступы, сплетённые из гибких веток. Они меняются часто – тот, кто впереди, быстрее устаёт. Зимний день короткий, и зимний лес – не то место, где следует задерживаться.

По лицам течёт пот, хотя морозец не слабый. Охотники идут молча. Зимний лес – не то место, где следует разговаривать без крайней нужды.

Ка-ыр поднял руку, и все остановились. Прислушались. Зимний лес – не то место, где можно гулять без оглядки.

Нет, показалось. Крупный зверь уже выдал бы себя, а мелкие сами боятся. Затихли, ожидая, пока пройдут по своим неведомым делам люди, некрупные, но очень опасные хищники, хитрые и непостижимые для звериных мозгов.

Наконец-то впереди показалась поляна. Посреди поляны рос высокий дуб, на который можно залезть. И видно кругом далеко. Зверю незаметно не подобраться. Хорошее место.

Ка-ыр делает братьям-близнецам знак – привал.

* * *

Медведь-шатун набрёл на человечьи следы случайно. Люди прошли здесь недавно, трое. Медведь предпочёл бы, чтобы человек был один, ему бы хватило. Но люди в зимнем лесу в одиночку обычно не ходят.

Ладно, трое так трое. Если честно, медведь пошёл бы на них, будь их даже пятеро. Смерть от голода ничем не лучше, чем от человеческих острых палок. Если повезёт, он отобьет у людей их добычу.

Медведь некоторое время шёл по следу. Эти трое явно не охотились. Они шли прямо, не сворачивая и не отвлекаясь на следы. Ну что же, тогда добычей станут они сами.

Медведь прибавил ходу.

* * *

Отдохнувшие и подкрепившиеся сушёным мясом охотники шли так быстро, как только могли, но всё равно получалось медленнее, чем хотелось. Пожалуй, к Бобрам они придут уже затемно.

Ур-ук зажмурился, представляя горячее, шкворчащее на огне мясо. Род Бобра всегда радушно принимал их, и Олени отвечали взаимностью. Роды часто менялись девушками, и это хорошо, потому что сторонняя кровь – это крепкие дети.

Они заночуют в пещере, у огня, а завтра чуть свет выйдут, держа в руках смоляные факелы, как при загоне дичи. Три факела. Если кто-нибудь упадёт в глубокий снег, факел потухнет, но два останутся. Нет, они выйдут затемно, чтобы уж точно попасть домой до заката. С огнём в руках можно никого не бояться.

Размышления Ур-ука были внезапно прерваны. Идущий впереди Ка-ыр резко встал и поднял руку.

– Медведь – негромко сказал он.

Охотники стояли, прислушивались.

– Он нас выследил, и встретит там – впереди островком темнел густой ельник.

– Обойдём? – тихо спросил Ур-ук. Глупо спросил. От медведя не уйти.

– Нет. Пойдём прямо. Нас трое. Ты справа, ты слева, я спереди. Убьём.

Они сняли снегоступы, встали плечом к плечу. Припасы остались в снегу. Вторые копья легли за спину, чтобы можно было выхватить одним движением. Хорошо, что снег тут мелкий, едва по колено.

Ельник впереди, казалось, вымер. Но Ка-ыр опытный охотник, и он прав – медведь ждёт.

Когда до чёрной стены елей осталось шагов двадцать, Ка-ыр вдруг громко свистнул, и ельник ожил. Взмётывая снег, медведь с рёвом кинулся на охотников.

Любой охотник в роду Оленя знает, как убить медведя. Когда медведь кинется на тебя сверху, надо нырнуть ему навстречу, выставив копьё и уперев его в землю, и медведь насадится на него, а остальные охотники его добьют. Поэтому Ка-ыр встал посередине. Он самый опытный, и ему брать медведя на копьё.

Но медведь не захотел делать так, как решил Ка-ыр. Он резко свернул вправо и напал на Ур-Ука, с ходу лапой отбив копьё. Короткий вскрик, и уже ноги Ур-Ука торчат из-под медведя. Ка-ыр прыгнул и со всей силой всадил копьё в медвежью шею. Медведь взревел ещё страшнее и ринулся на Ка-ыра, оставив Ур-ука. Копьё вылетело из рук Ка-ыра, он потянул из-за спины другое, а медведь уже навис над ним, разинув вонючую пасть. Но тут подоспел на помощь Ур-ак. Он нырнул под медведя и сделал наконец то, что было задумано с самого начала. С хрустом разрываемой плоти и костей медведь насадился на копьё Ур-ака, сломанный наконечник вылез из спины зверя. Медведь захрипел и замолотил лапами, скользя по копью и оседая на охотника. В этот миг Ка-ыр всадил своё запасное копьё в бок зверя, и попал куда надо. Медведь дёрнулся и разом обвис, и только маленькие кроваво-красные глазки ещё хранили боль и недоумение. Затем потухли.

Ур-ук стонал и шевелился в окровавленном снегу. Ка-ыр с силой отвалил тушу зверя и замер. Глаза Ур-Ака были широко открыты и не мигали, и в левом глазу таял комочек снега. А на виске кровил отпечаток медвежьего когтя.

* * *

Ы-ух проснулся от того, что затекла шея. В шею уткнулась и мирно посапывала Има, и было тепло и щекотно. И было бы хорошо, если бы не трое, ушедшие в зимний лес.

– Всем вставать, есть мясо! – услышал он голос вождя. – Достать мясо!

Тугой клубок под толщей шкур зашевелился и стал расползаться, загомонили женщины, снова заревел малыш Ли. А малыш Умы молчал. Большой уже, если доживёт до весны, получит имя. А пока рано. Зачем? Имя надо, когда малыш начнёт говорить.

Гы-у усмехнулся. Мясо поднимает дух, и люди не так грустят. Трое охотников, наверное, уже подходят к стойбищу Бобров. Всё будет хорошо.

Он подошёл к дыре, справил малую нужду. Обычно они пользовались для такого дела открытым местом левее и ниже пещеры, где на пологом склоне дождевая и талая вода быстро убирала всё лишнее. И из пещеры хорошо видно. И до леса далеко, даже кустов рядом нет.

Сама мысль о том, что для отправления естественных надобностей можно использовать кусты, рассмешила бы любого из рода Оленя. Даже малыши знают – в такой момент человек особенно беззащитен, поэтому такие дела надо делать на открытой местности, желательно под присмотром другого человека, с копьём в руках.

Гы-у выглянул наружу, и настроение сразу испортилось. Небо было плохое. Завтра будет буран. Значит, огня завтра к вечеру не дождаться. Охотники будут сидеть у Бобров, ждать, когда кончится буран. А если буран будет два дня? Или даже три?

Что ж, придётся ждать. Ничего. Лось большой, а их мало. Только малышам плохо – будут болеть животы от жваков из сырого мяса.

* * *

Пот заливал глаза, и было трудно глядеть в лес и кругом. А теперь это было особенно нужно.

Ка-ыр тащил за собой волокушу, сделанную из двух сломанных копий. Остальные были пристроены рядом с лежавшим на волокуше Ур-уком так, чтобы любой из них мог легко схватить оружие.

Ка-ыр выбился из сил. Снегоступы, не рассчитанные на такой вес, помогали мало, при каждом шаге он проваливался по колено.

Медведь разом сломал все планы. Ка-ыр потерял массу времени, чтобы поднять убитого на вершину сосны и закрепить его там, надёжно прикрутив ремнями. Бросать мёртвого на земле нельзя. Звери найдут человека, съедят, и захотят ещё. Если нельзя зарыть, надо сжечь, а если нет, то надо сделать так, как Ка-ыр. Правда, на дереве мёртвого расклюют вороны, Это тоже плохо, но не так. Вороны не охотятся на человека.

Раны Ур-ука были не смертельны, но идти он не мог. Ничего. Отлежится у Бобров, потом вернётся. Наверное, это будет уже весной. Бобры добрые, они наши друзья и родичи.

Однако теперь добраться до Бобров к ночи нечего и думать. Надо искать ночлег.

Он уже бывал в этих местах и знал – есть такое место. Уже не так далеко от Бобров есть россыпь гранитных останцев. Забившись в щель, можно переночевать. Проход узкий, ни гиена, ни тем более лев не достанут. А волков Ка-ыр совсем не боялся. Волки могут съесть охотника, только окружив. В узкой щели волк сам станет мясом для человека.

Ка-ыр остановился передохнуть и посмотреть, как там Ур-ук. Всё молчит. Не спит ли?

Ур-ук не спал. Он глядел перед собой невидящими глазами. Ясно. Переживает за брата. Да, плохо вышло. И похоронили Ур-ака плохо. Но что делать?

Ка-ыр поглядел на небо, и в сердце вонзилась тонкая ледяная игла. Небо было плохое. Очень плохое. К утру будет буран.

Ка-ыр налёг на ремень волокуши.

* * *

Буран завывал, как стая голодных волков. В зев пещеры, словно дикие пчёлы, роями влетали колючие снежинки. Сперва Гы-у велел повесить шкуру, но сидеть в полной темноте весь день, слушая завывание ветра, было так тяжело, что женщины стали просить снять занавеску. Всё равно без огня в пещере холодно, и шкура не спасает. Так хоть светло.

Ы-ух сидел и думал, как хорошо сейчас охотникам, ушедшим за огнём. Они сидят у огня, как гости, и едят горячее жареное мясо. Ры-у, вождь рода Бобра, неторопливо расспрашивает их о том, о сём.

Но в глубине души сосал неприятный холодок. А если они не дошли?

Нет, не может такого быть. Трое лучших охотников – и не дошли?

Има что-то почувствовала. Она поймала его взгляд, смятенно улыбнулась. Потом нашарила его руку и сунула себе за пазуху, туда, где бьётся сердце. Внутри у Ы-уха снова стало тепло и щекотно.

Так можно кого хочешь утешить.

* * *

В гранитной щели ветер совсем не чувствовался, особенно теперь, когда поверх наскоро сооружённого навеса из лапника намело гору снега. Они были теперь совсем как медведь в берлоге.

Ка-ыр медленно жевал сушёное мясо, отрезая его тоненькими полосками при помощи острого кремня. Сам ел и давал Ур-уку. Ур-ук ел плохо, зато сильно дышал.

Опасно. Если бы Ур-ук был дома, старая Хума промыла бы ему раны травой, и дала травы, и сейчас он спал бы в тепле. И у Бобров тоже. Но здесь, в каменной щели, без огня…

Как долго продлится буран? Хорошо бы завтра кончился. Или хотя бы послезавтра к утру.

Ка-ыр говорил вслух и не верил. Чутьём охотника он понимал – такой буран надолго. Всё живое спряталось сейчас, забилось в логова, щели и норы. Волки и гиены, рыси и росомахи, даже страшный пещерный лев. Только злобная птица Кы летает сейчас над землёй, выискивая добычу, тех, кто не спрятался.