Текст книги "Последний наказ"

– И знакомый-то у тебя тож философ…

– А то! Ну, может, и пожиже против меня… Но с трехсот шагов промаха не даст, точно.

* * *

– Слышь, Ермил, а какое число нынче-то?

– Да, кажись, шестнадцатое. Точно, шестнадцатое.

Всадники негромко перекликались, кони продвигались вперед рысью, скрипели полозья саней. Первей привычно держался возле саней, в которых ехала ижеславская княгиня, зорко озирал берега. Клязьма тут была речонкой довольно узкой, совсем не то, что могучая Ока. Густой ельник нависал над обеими берегами, мохнатые лапы вылезали, качались под порывами ветра над самой рекой. Самое место для разбоя.

– А ну, подтянись! Середины держаться! – зычный бас боярина раскатился над заснеженной гладью реки, сонным лесом. Почуял и боярин, значит, опаску имеет.

Обоз подтянулся, сани шли теперь впритык, след в след. Разговоры стихли вовсе, бывалые витязи расчехлили луки, закинули на спину колчаны-тулы, кто-то помоложе нервно грел в ладони рукоять меча. Возчики, из простых ратников, тоже приготовили оружие.

Вообще-то даже для большой шайки разбойников два десятка бывалых витязей – добыча крайне опасная. Но, с другой стороны, купцы сейчас тоже ходят большими обозами, саней до полуста и более. Все с оружием, и охрану неслабую нанимают. Да и смерть от голода в зимнем лесу куда хуже, чем от меча. И вообще, в этом деле все решает внезапность.

Ратибор еще додумывал свои мысли, а левая рука уже привычно выдернула лук из налучи, в то время как правая тянула из тула стрелу. Он спрыгнул с коня прямо в сани, придавив княгиню всем телом, и вовремя – рой стрел, выпущенных с каких-то сорока шагов, обрушился на отряд, по броне лязгнуло железо. Вскрикнул, зарычал Онфим – должно быть, стрела пробила кольчугу. Лошади взвились было, однако Онфим опытной рукой удержал их, несмотря на рану.

Время словно растянулось. Медленно, как во сне, вываливались на речной лед из густого ельника разбойники – сразу с двух сторон, с рогатинами и топорами. Стрелки, тоже выступившие из чащи, уже вновь натягивали тетивы, готовясь повторить залп. Шайка была немаленькой, гораздо более полусотни разбойников, если не вся сотня.

А руки витязя уже делали свое дело, не дожидаясь команды головы. Он привстал и с колена пустил первую стрелу во вражеских лучников. А вдогонку вторую и третью.

Да, на этот раз разбойничкам, похоже, придется трудно. Стрелков в шайке было не меньше тридцати, но большинство так и не успело повторить свой выстрел. Ответный залп буквально смел их с лесной опушки, а еще спустя пару мгновений стрелять стало и вовсе некому.

– В мечи! – зычный бас боярина Вячко разнесся, наверное, до самого Владимира. Ну по крайней мере до Москвы, от которой отряд не успел уйти слишком далеко.

Команда была услышана и исполнена мгновенно – все верхоконные разом разделились на две равные группы и встретили набегавших разбойников клинками. Сам боярин тоже ринулся в бой, не щадя живота. И только возчики, княгиня и сам Ратибор остались в санях.

Ратибор посылал стрелу за стрелой, спокойно и четко, как на ученьи. Лук ему сработал знаменитый мастер Лесина, живший под городом, в сосновом бору (мастер был угрюм и городской суеты и скученности не любил). Другие ратники-повозники тоже стреляли.

Кое-кто из разбойников имел кольчуги, но с такого расстояния от лука мастера Лесины защитить мог разве что немецкий рыцарский панцирь, и то далеко не всякий. Большинство же было просто зверовидными одичавшими мужиками, одетыми в грязные тулупы. Разбойнички валились снопами, на ходу теряя боевой пыл. И когда в их толпу врезались конные витязи посольской охраны, они с готовностью обратились в бегство.

Время восстановило свой нормальный ход, и Ратибор с удивлением обнаружил, что в туле нет ни одной стрелы. А было две дюжины ровно, между прочим. На лед из лесу выкатилось до сотни разбойничков, но обратно в чащу успели юркнуть хорошо, если с десяток. А времени и всего-то прошло – гашник на штанах толком не распустишь…

– Как ты, госпожа моя? – Ратибор вдруг испугался, что примет она его за труса. Ну как же – все грудью в бой, а он с бабой в санях…

– Ты промазал ли в кого, Вышатич?

И сразу отлегло от сердца – так спросила…

– В одного промазал – сокрушенно повинился витязь – упал он нежданно. Хреновый из меня философ.

– Ха! Мне бы так-то… – Онфим зашипел и вытащил из окольчуженного плеча неглубоко засевшую стрелу с узким жалом бронебойного наконечника – Глянь-ка, бронь пробили, язви тя…

Витязи бродили среди валявшихся в беспорядке разбойничков, добивали раненых. Княгиня несмело улыбнулась, и Ратибору вдруг почудилось – среди серой декабрьской хмари проглянуло солнышко.

– Другого-то философа боле нету у меня, Вышатич.

* * *

– Леший бы забрал этих татей проклятых, душегубцев безглавых… Развел князь Георгий нечисть на своей земле, не следит ни хрена…

– И на рязанской земле тати имеются, боярин – подал голос Ратибор.

– Наши тати почуяли, чем пахнет, в леса попрятались. А до тутошних, видать, не дошло пока.

Боярин Вячко был зол. Еще бы – хотя убитых в отряде и не было, легко ранеными оказались почти половина. Сказался первый разбойничий залп, да и в рукопашной кого-то зацепили. Наскоро перевязав раны на морозе, отряд начал искать ночлег.

Они остановились в каком-то крохотном селении, в пять курных изб. И нашли-то ее только по запаху дыма. Хотя деревушка-весь разместилась буквально у самой Клязьмы, с реки ее было не видно – жители предусмотрительно не тронули лес у самой воды, и даже деревянных мостков было не видать.

Княгиню разместили в крохотной бане, даже без предбанника. Пожилая рябоватая хозяйка протопила баньку, после чего Ратибор отослал ее, тщательно проветрил баню, выпустил дым и скутал, чтобы прогрелось дерево.

Он внимательно осмотрел дверь, сбитую из толстых, в ладонь, плах на крепких железных петлях. Гляди-ка, не пожалел хозяин, потратился… Витязь поднатужился, крякнул и снял дверь с петель. Забросил под банный полок.

– Это-то зачем, Вышатич? – подала голос княгиня.

– Наружу дверь-то отворяется – проворчал Ратибор, вешая в дверном проеме меховую полость, взятую из саней – Припереть дрыном да поджечь – и вся недолга…

Он откинул полость, приглашая внутрь.

– Добро пожаловать, госпожа моя.

* * *

Свечи, как много свечей. Они стояли пучками, они стояли цепочками, и все это свечное великолепие окружили тесным кольцом самые здоровенные свечки, плотно, одна к одной. Разве можно ставить рядом столько свечей, подумал Ратибор, и тут крайняя из них вспыхнула. От нее тут же занялась вторая, третья, еще, еще… И вот уже все собрание пылает ослепительным огнем, истаивая от жара…

Витязь проснулся разом. Сердце снова колотилось, как тогда, но боли не было.

– Не спишь, Вышатич? – донесся до него тихий голос.

– Не сплю – помедлив, ответил Ратибор.

– И мне не спится.

И снова молчание. Витязь успокаивал сердце.

– Как мыслишь, Вышатич – вновь заговорила Лада – устоит Рязань?

Ратибор помедлил, раздумывая. Легче всего было ответить «знамо, устоит» Но Ратибор уже уяснил, что княгиня далеко не дура, чтобы утешиться бодряческим ответом.

– Ежели стены устоят, то и Рязань тоже… – осторожно ответил он.

– А ежели проломят стены?

– Не знаю. Очень уж их много.

И снова молчание, долгое, вязкое.

– А ежели бы всю рать, что князь Юрий собрал, на стены поставить? – вновь спросила Лада.

– Тогда да. Вот только окромя Рязани на земле Рязанской ничего не осталось бы. Все пожег бы Батыга.

– Лучше потерять часть, хотя бы и большую, нежели все без остатка. И так все теперь пожжет.

Ратибор поперхнулся, закашлялся. Надо же, баба и то поняла. А великий князь Рязанский не понял…

* * *

Ратибор проснулся от скрипа снега под ногами идущего человека. Рука сама цапнула черен меча, не дожидаясь команды от сонного мозга. Еще спустя мгновение витязь стоял возле занавешенного меховой полостью низенького дверного проема.

– Э-эй, не балуй – донесся до него голос боярина Вячко – Я это. Из лука свово спросонья не садани!

– Чем обязаны, Вячеслав Михалыч? – отозвался Ратибор, выходя наружу. Он нарочно назвал боярина по-княжески, Вячеславом вместо обычного Вячко. Лесть для любого боярина – первое дело, слаще меда.

– Можно ли гостя на морозе держать? – вопросом на вопрос ответил боярин, и покуда Ратибор думал, опередил его – Госпожа княгиня, дозволь в терем твой…

– Да заходи уже, Вячеслав Михалыч, одетая я – подала голос княгиня, избавив Ратибора от необходимости решать вопрос.

Некоторое время витязь возился, высекая огонь и разжигая свечку в походном подсвечнике-фонаре, со стеклянными стенками. Боярин степенно разместился на лавке, княгиня уселась на полке, внимательно глядя на собеседника. Ратибор разместился на низеньком пороге.

– Плохо дело – начал боярин – Из-за татей безмозглых мы сегодня день, почитай, потеряли – он усмехнулся в бороду – который под Коломной отыграли. И хуже того, раненых много у нас. Многие верхом ехать цельный день не смогут. Я вот что думаю – завтра раненых всех в сани, и пустить неторопью. С охраной малой, само собой. А сам с пятком резвецов верхом, о-двуконь во Владимир. Думаю к ночи добраться.

Он замолчал, давая собеседникам время подумать.

– Опасно задумал – подал голос витязь – С обозом сколь народу верхами остается?

– Полдюжины.

– Опасно, боярин – повторил Ратибор – Ежели вторая такая шайка татей…

– Опасно! – взорвался боярин – Кабы не опасно, пошел бы я вас тут будить посередь ночи! – Он помолчал, успокаиваясь – Ты мне вот что скажи… Как поедет госпожа княгиня, с обозом?

Ратибор поглядел на княгиню. Молодая женщина тоже задумалась.

– Запасные кони найдутся для нас двоих?

Боярин крякнул.

– Найдем. Так, выходит…

– Верхами поеду я – княгиня тряхнула головой.

– Так ведь с затемна до ночи без отдыха почитай поскачем – боярин смотрел пытливо – Не тяжко?

– А кому сейчас легко, Михалыч? – жестко усмехнулась княгиня – Сдюжу я.

– Ты что скажешь, оберег ходячий? – боярин перевел взгляд на витязя.

– С вами поедем – подал голос и Ратибор – Безопасней верхами.

Боярин вздохнул, явно сваливая груз с плеч.

– Ладно. Перед рассветом выходим, а до того завтрак. Не просыпайте уж.

Он вышел, откинув полог. У порога задержался, потрогал прислоненный к стене ратиборов лук, прямившийся сейчас со спущенной тетивой.

– Я все спросить порываюсь, Лада Олексовна. Это ты летось скакала в седле на руках-то?

– Было такое – почти без улыбки ответила княгиня.

– Гы-хм… – издал неопределенный звук боярин – Тогда доедем.

Витязь усмехнулся. Было такое, было. Ведь совсем молодая девчонка, ежели разобраться. Ну и тянет по молодости на озорство. Он сам был свидетелем, как княгиня проскакала по полю, стоя в седле на руках вниз головой, и юбка задралась, несмотря на защепку. Князь здорово ругался тогда – несолидно…

* * *

Да, снега привалило заметно. Очень заметно. Копыта коней проваливались выше бабок, и звук гасился почти полностью. С одной стороны, это неплохо. С другой, кони заметно устали, а до града Владимира еще скакать и скакать…

Маленький отряд двигался плотной группой, стараясь держаться середины Клязьмы, уже заметно более широкой в этих местах. Закат пламенел за спиной темно-багровым, предвещая на завтра ненастье. Отставшему обозу придется туго. Не нарваться бы на разбойников по-новой, на фоне заката восемь вершников были отличной мишенью…

Видимо, такие мысли одолевали не одного Ратибора. Сегодня всадники не перекликались на ходу, не гарцевали. Опытные витязи озирали берега, плотно заросшие исполинскими елями, напряженно и внимательно, стараясь не пропустить малейшее движение. Но все было недвижно в зимнем лесу, ни звука не доносилось из чащобы, и даже вездесущие дятлы перестали выбивать свои барабанные трели.

Постоянное напряжение служило, однако, и добрую службу, приглушая гнетущую тревогу, не покидавшую ратников. Как-то там Рязань, взяли ли ее в осаду, или хан Батыга, сочтя потери чрезмерными, отступил-таки в степь? Вряд ли, но кто знает… Степняки – народ непонятный…

Непролазная чащоба расступилась, открыв взору деревеньку. Еще чуть поодаль показалась другая. Девственная белизна свежевыпавшего снега нарушилась следами недавно проехавших саней.

– Ну, кажись подъезжаем – проворчал боярин.

Всадники повеселели, кое-кто завел разговор. Чем ближе к городу, тем гуще лепились к воде деревни, белая гладь реки постепенно превращалась в торную дорогу, густо унавоженную и разъезженную местами до льда. А впереди на темном сумеречном фоне зимнего неба уже смутно проступали башни и колокольни Владимира.

* * *

– Посольство князя Юрия Рязанского к великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому!

Ворота стольного града Владимира, конечно, не чета коломенским, подумал Ратибор, проезжая через зев воротной башни. Недаром их «Золотыми» кличут. Вот только выдержат ли они удары тарана? На такой случай чем уже и ниже ворота, тем лучше, пожалуй…

Город уже отходил ко сну, хотя огонь в домах кое-где еще теплился. К маленькому отряду добавились провожатые, так что кортеж получался довольно внушительный (боярин Вячко все переживал по поводу недостаточной численности посольства – несолидно). Что касается Ратибора, ему было все равно – был бы толк. И вообще, сейчас не о чести боярской печься надо, а о том, как помочь Рязани. Там сейчас каждый умелый меч на счету.

Витязь покосился на княгиню. Молодая женщина держалась в седле неплохо. Весьма неплохо, если учесть, что они проскакали нынче белее сотни верст, чуть не на ходу меняя коней.

– Устала, госпожа моя? – Ратибор попытался улыбнуться ей, и удивился – губы стянуло, словно столярным клеем смазаны. Не вышла улыбка.

– Есть такое, Вышатич – тоже без улыбки ответила она.

У ворот княжьих хором их встретил молодой князь Всеволод, старший сын Георгия Всеволодовича, с боярами. Ничего не скажешь, вроде как с почетом встречают. Вот только не почет нынче нужен послам рязанским…

– Привет тебе, славный боярин рязанский, и вам, господа рязанцы. Батюшка сам не может сейчас принять вас, вы уж не серчайте, меня вот послал. Располагайтесь, отдохните с дороги, а завтра…

– И мы прощенья просим, молодой князь – боярин Вячко поклонился ровно настолько, насколько это полагал этикет – Только не до отдыха нам сейчас. Каждый час нынче дороже золота. А потому прошу тебя, проведи к отцу.

* * *

– … И как это ты, милая, собралась в такую даль, да без свиты… Девку какую с собой взяла бы… Я бы ни за что не решилась…

– Торопились мы очень. Татары могли путь заступить. Пришлось верхами в ночи скакать, с полуста витязями. Нету у меня таких-то девок, матушка…

– Ой, горюшко…

В светелке было немало народу – великая княгиня Агафья Всеволодовна с невестками, внучка ее, да молодая совсем девчонка по прозванию Прокуда – какая-то родственница Агафьи, да какие-то приближенные девки. Спрашивала сейчас молодая княгиня, жена младшего сына князя Георгия. Княгиня Лада сидела в углу, держалась скромно, но с достоинством.

– Ой, а правду говорят, будто у этих самых татар бороды нету, а ноги-руки шерстью заросли, ровно у баранов?

– Не знаю, я их не видала вблизи-то. Вот мой оберегун, Ратибор Вышатич, тот видал. Он еще на Калке с ними свиделся.

– А где он, кстати? – спросила княгиня Агафья – Чтой-то не видно его. Непонятно даже, как возможно сие!

Женщины звонко расхохотались. Ратибор, слышавший всю беседу до последнего слова, тоже усмехнулся. Годы службы вятшим витязем у князя Ижеславского не пропали зря, и ему вовсе не обязательно было толкаться у всех на виду, чтобы держать ситуацию под контролем. Дверные проемы да темные углы на что?

И еще где-то в самой глубине возникло сложное, горько-завистливое чувство – как смеются легко, не учены еще татарами…

– Слышь, Ратибор Вышатич – вновь подала голос княгиня Агафья – Выдь, покажись!

Женщины снова засмеялись было, но разом оборвали смех – витязь возник, будто из ниоткуда.

– Звала, матушка?

– Фу ты, леший, аж напугал! – княгиня Агафья даже перекрестилась – Как-то у тебя выходит сие…

Витязь сдержал ухмылку. Не так уж и сложно это – на мгновение отвести всем глаза и в три размашистых бесшумных шага преодолеть расстояние от полутемной двери до ярко освещенной середины светелки.

– Рассказал бы ты нам про татар, кто они такие? Что за люди, что все их боятся? Вот тут намедни чернец Акинфий сказывал, будто сие есть народы библейские Гога и Магога, что из преисподней вышли, дабы весь свет сгубить.

Витязь задумался. Про себя он питал некоторую робость перед книжным учением. Кто его знает, а может, и правда гога-магога? Раз пишут люди ученые…

– Как сказать тебе, матушка… Степняки и степняки. Только росту все невеликого, и чернявые, не то, что половцы белобрысые. Ноги кривые, оттого, что с коня не слазят даже по нужде малой, да и по большой не всегда – так все с коня и делают (женщины прыснули сдавленным смехом). И не моются никогда, как говорят, оттого дух от них тяжелый – витязь чуть улыбнулся – особенно ежели шестопером или булавой ошарашить – хоть нос зажимай (женщины снова прыснули).

– А чего ж все так боятся их? Чего боярин ваш прибежал у князя нашего подмоги просить?

И тут Ратибор разозлился по-настоящему, даже скулы свело. Ну-ка, потише, прикрикнул он на себя мысленно.

– А оттого, матушка, что много их. И вместе они, а мы поврозь. И ежели не поможет князь Владимирский нам, то вскорости ты сама их узреешь во плоти. Вот здесь, в стольном граде вашем Владимире.

– Ну, то дела великого князя – поджала губы княгиня Агафья, явно задетая дерзкой речью какого-то охранника – и не тебе в него соваться.

– Позволь, матушка – вдруг заговорила княгиня Лада чуть дрожащим голосом – он правду ведь говорит. Должно, Рязань сейчас уж в осаде. Ежели бы князь Георгий Всеволодович ударил сейчас со спины на поганых – лучше ведь и не придумать!

И снова Ратибор изумился. Ну надо же, баба, почитай девчонка, а рассуждает, как воевода опытный. Ежу понятно, нанести внезапный удар с тыла по войску, изготовившемуся к осаде, да одновременно сделать общую вылазку из города – лучше и не придумать…

– Не наше это дело, не бабье – уже с нажимом произнесла княгиня Агафья.

– Прости меня, матушка, но нынче уже и наше! – голос Лады зазвенел – Вот мы тут сидим в тепле, а рязанцы сейчас на стенах града кровью обливаются! Кто не понимает, что врага лучше бить на чужой земле, нежели на своей…

– Ну вот что! – возвысила голос княгиня Агафья – Устала ты, милая, с дороги. Поди отдыхай.

* * *

– Не спишь, Вышатич?

Ратибор ответил не сразу.

– Не сплю.

– И мне не спится.

Снова помолчали. Княжьи хоромы постепенно затихали, отходя ко сну. Где-то за печкой нудно пилил сверчок, заглушая прочие неясные звуки. Витязь поморщился – бесы бы взяли сверчка этого, хуже нет для охранника… И не услышишь ворога, как подберется…

– Твои-то где сейчас, Вышатич?

– В Рязани. Князь обещал взять в Рязань за собой.

Снова помолчали.

– И мои все тамо. Отец вот на днях малым воеводой у князя Юрия Рязанского поставлен. И брат в верхоконных…

Снова повисло долгое молчание. Ратибор хорошо понимал, что молодой женщине сейчас просто нужно о чем-либо говорить.

– У моей сестры старшой малец такой смешной…– снова заговорила она – Нипочем не желает штаны летом носить. Я ему – Семко, ты пошто без штанов бегаешь? Гляди, собаки срам откусят! А он мне – а ежели я штаны порву ненароком, так мамка точно мне срам оторвет. А от собак я палкой…

Витязь засмеялся.

– Я такой же смолоду был, госпожа моя. Токмо меня и за рубахи загубленные пороли, так я что удумал – с утра уйду в луга альбо в лес, сниму там одежонку, да захороню где-нито. А как набегаюсь-наиграюсь всласть, так одену и назад иду уж жених женихом…

Теперь засмеялась княгиня.

– И доколе ты так бегал-то?

– Да годов до восьми. И еще побегал бы, да однова осечка вышла…

Витязь замолчал.

– Какая осечка? – не выдержала женщина.

– А поперли как-то одежу мою – Ратибор ухмыльнулся – И пришлось мне голышом в город пробираться. Так я что еще удумал – со стадом овец прошмыгнуть решил, да овцы испугались и выдали меня страже воротной… Так в караулке голышом и сидел, покуда отец за мной не пришел, с одежой…

– Что сказал отец-то?

– Да так вроде ничего… Выпорол молча.

Они еще посмеялись, и витязь вдруг почувствовал, будто на мгновение разжались невидимые чудовищные клещи, державшие за горло все последние дни…

* * *

– …Нельзя медлить, княже! Никак нельзя! Должно, Батый уж под стенами рязанскими стоит, осаду ведет. И с каждым днем…

Рязанский боярин Вячко тяжело дышал, отдувался. Богатая шуба, положенная послу великого князя к великому князю, тяготила его в жарко натопленной комнате.

– Ты лучше скажи, сколь на стенах Рязани ратных людей осталось, Вячко Михайлович? – подал голос один из думных бояр.

– Не знаю – помедлив, ответил Вячко – Думаю, тысяч пять али шесть.

Среди бояр произошло общее движение, и князь Георгий Владимирский скептически усмехнулся.

– Как нам известно от «языков» татарских, у хана Батыги триста тысяч войска. И ты советуешь нам бросить сейчас ростово-суздальскую рать на такую орду? На верную погибель, как князь Юрий Рязанский?

– Врут! – рязанский боярин стукнул кулаком по столу – Нету такой силы у Батыги! У князя моего верные сведения добыты. Сто сорок тысяч воев у него, а остальные кашевары, пастухи бараньи да стервятники, что полон скупают да добро награбленное. И к тому ж, я думаю, потрепали их князь Юрий со товарищи…

– Ну, не знаю, сильно ли потрепали… А у меня здесь сейчас не столько войска, все за данью ушли, в зажитье… Вот соберу назад…

– Токмо сейчас, и не медля! Вот сколько есть, столь и послать войска! К тому ж на днях подмога с Чернигова должна подойти, за коей воевода Евпатий Коловрат послан. Вот враз со всех сторон и ударить по вражьему стану! А покуда будешь ты собирать всех до последнего ратника, татары Рязань возьмут, и встанут под стены Владимира. Как отбивать будешь?

– Ты меня не учи! – возвысил голос и князь Георгий – С божьей помощью отобьем как-нибудь! Вот под этими стенами и побьем всех поганых, коли так встанет. Только рать тут нужна немалая, и не спорь! Я за своих людей ответчик перед Господом, и класть их зазря не собираюсь. Не князь Юрий Рязанский! Все, свободен!

* * *

– …Господи, просвети и наставь раба твоего, как и какими словами достучаться мне до башки деревянной князя Георгия Владимирского… Ослеплен он гордыней диавольской, один за всю Русь себя ставит… А время уходит, истекает кровью земля рязанская… И людей своих всех погубит, и землю русскую всю погубит… Просвети, Господи, и наставь!..

Боярин Вячко молился истово, крестясь и стукая в пол заросшей кудлатым седым волосом башкой, то и дело мимоходом поддергивая сползающие исподние штаны.

В дверь тихо постучали, но боярин продолжал молиться, не обращая внимания. Вошел рязанский витязь, из тех, что сопровождал боярина в верховой скачке до Владимира. Видя, чем занят боярин, тихонько присел на лавку в тени.

– Чего тебе, Олекса? – наконец соизволил заметить его боярин, закончив молиться.

– Там наши раненые прибыли, Вячеслав Михалыч – подал голос Олекса.

– Все живы?

– Вроде все.

– Тяжелых нету?

– Нету. Обошлось, и раны не нагноились ни у кого.

– И то ладно… – боярин вздохнул тяжко – Сегодня уж девятнадцатое?

– На двадцатое переваливает.

– Господи… Время идет, а толку нету! Уж лучше бы мне на стенах рязанских стоять!

* * *

– …Нет, не могу я сидеть с ними, Вышатич – княгиня Ижеславская нервно мяла руки, стоя перед окном – Сидят, вышивают… Кому вышивают-то? Хану Батыге ведь все достанется!

Она замолчала, неотрывно глядя в застекленное окошко, за которым стыла непроглядная зимняя тьма. Хорошие у князя Владимирского окошки, богатые – все стекло, слюды и нету нигде…

– Женская доля шить да стирать, мужняя – в поле за своих умирать… – отозвался Ратибор, помолчав.

– И ты! – молодая женщина отвернулась от окна – И ты тож туда! Ровно мы овцы в загоне! Нет, Вышатич, не таковы бабы русские, не знаешь ты нашего нутра…

– Как не знаю – вздохнул витязь – Женатый был. Русская баба тихая да смирная до поры… А как ноздрей дергать начнет – лучше отойти от греха… Порвет…

В горницу, тяжко ступая, вошел боярин Вячко. Сел на лавку, повесив голову.

– Вести какие, боярин? – не выдержав, спросила княгиня Лада.

– Вести? Нет вестей… – боярин потер грудь – Саднит у меня тут… Не сделал… Не внемлет князь Георгий никаким словам, хоть в ногах валяйся. Зря ехал… И людей взял, когда сейчас каждый меч на счету…

– Много ли значат неполных три десятка мечей-то?

– Много, не много… А все польза. А тут…

Он встал, тоже подошел к окну.

– Сыны у меня в Рязани, старуха… Дочь с зятем, купец он… А внучку особо жаль… Бывало, за бороду меня теребит – деда, вот мне бы таку бороду! Тебе-то зачем, Машута, спрашиваю? Ну как же, грит, а на горке кататься можно цельный день, и не замерзнешь…

За окном перекликались ратники, слышался звон железа, коротко заржал конь. Князь Владимирский собирал все рати воедино, срочно отозвав разосланные по городам и весям за данью отряды. Городским жителям вовсю раздавали оружие и брони из княжьих оружейных кладовых, неумелых ратников с утра до ночи учили воинскому искусству.

– Ладно – боярин повернулся к двери – Пойду спать. Завтра уж двадцать первое декабря… Попытаюсь еще раз достучаться до врат запертых… Вот сердце саднит чего-то…

* * *

Ратибор стоял, едва не шатаясь от усталости, и выглядывал в бойницу. Огляделся мельком направо-налево. На узких лесах из тесаных плах, вглядываясь в узкие бойницы громадного частокола, стоят бородатые, угрюмые мужики. Воспаленными от пяти дней бессонницы глазами, они смотрят на приближающийся вал воющих низкорослых татар – которая уже атака. Стрелы с тихим жужжанием проносятся над головами, с резким звуком впиваются в частокол. Самим рязанцам отвечать уже нечем – стрелы кончились. Пар от дыхания, удушливая вонь пожарища, тусклый блеск кольчуг немногих уцелевших витязей. А в полуверсте – неуклюжие чудовища китайских камнеметов. Со стен отчетливо видно, как толпа оборванных пленных русичей, подгоняемая татарскими плетями, тянет канаты, как опускается длинное бревно-рычаг, как китайцы катят громадный камень. Китайский мастер взмахивает кувалдой, чека выбита – и, словно повторяя его взмах, взлетает вверх рычаг камнемета. С шипением валун несется на город, страшный удар сотрясает частокол. Только бы выдержал!

– … А-а-а… Не надо… Не уходите… Не умирайте…

Витязь проснулся, рука уже привычно сжала черен меча. Опять… И сердце ноет, как тогда…

– А-а-а… Не надо…Больно… А-ах!

Княгиня Лада рывком села на постели, призрачно белея в ночной тьме.

– Вышатич, спишь? – и голос сдавленный, дрожит…

– Нет, госпожа – тотчас отозвался Ратибор.

– Томно мне, Вышатич… Не могу…

– Жарко тут – помолчав, ответил витязь – Топят сильно.

– Не надо, Вышатич. Зачем? Кончается Рязань, я чую.

– Типун тебе на язык! – Ратибор разом сел на своей походной кошме, силясь унять саднившее сердце, и чувствуя, как ледяной холод пробирает сквозь одежду.

– Типун мне на язык – медленно согласилась молодая женщина.

* * *

– Да что же это, матушка, ты не ешь-то ничего? Глянь, похудела-то, ведь князь твой тебя любить не будет, коли так и дальше пойдет…

Княгиня Агафья была искренне расстроена поведением гостьи и напоминала сейчас сердобольную няньку.

– Неможется мне – сама не замечая, княгиня Лада допустила грубость, никак не повеличав великую княгиню, но та сегодня была великодушна.

– Ну ясно, все взаперти да в тревоге. Ты погуляла бы, что ли… Вон цербер твой из двери выглядывает, тоже застоялся поди, конь дебелый…

Ратибор еле заметно усмехнулся. Понятно, сама великая княгиня Владимирская может говорить кому угодно и что угодно, и грубостью это не назовешь.

– И то – Лада встала – Благодарствую за хлеб-соль – она поклонилась.

– Ты к обедне пойдешь ли, милая? – вдогонку спросила Агафья.

Княгиня Лада остановилась в дверях.

– Пойду, госпожа моя.

* * *

– Великому князю Владимирскому и Суздальскому Гюргию Всеволодовичу до-о-олгая ле-е-та!

– До-о-олгая ле-е-ета! – согласно грянул хор.

В храме было полно народу, дым от кадильниц и свечей слоился, пронизанный разноцветными солнечными лучами, бьющими из богатых наборных окон венецианского стекла. Княгиня Агафья, стоявшая впереди на шемаханском ковре, морщилась – луч то и дело заглядывал ей в глаз, отвлекая от моления. Рядом с княгиней Агафьей стояла невестка, с мальцом на руках. Малец, в отличие от бабушки, все свое внимание сосредоточил как раз на солнечном луче, казавшемся в дыму и полусумраке осязаемо плотным. Время от времени малыш протягивал руку и пробовал ухватить луч, и после очередной неудачи озадаченно сопел, сосал палец, но спустя некоторое время повторял попытку. Упорный будет парень, подумал Ратибор.

– …Ниспошли, Господи, Великому князю Владимирскому Гюргию Всеволодовичу победу над всеми ворогами его, и всея земли Владимирской и Суздальской!..

Да, вот это жизненно, подумал витязь. Вот это очень даже хорошо бы. Вот только Господь наш в великой милости своей чаще помогает все-таки тем, у кого голова на плечах. Хотя, с другой стороны, дурням тоже нередко везет… Да, но то именно деревенским дурням, и все больше по мелочам. А князь Владимирский не деревенский дурень, он по-своему очень умный человек. А гордыня – не дурость, данная свыше, а приобретенный порок. Смертный грех, если верить Священному писанию…

Витязь не питал никаких теплых чувств к князю Георгию, несмотря на то, что проживал в его доме. Грешно? Возможно. Но какие могут быть еще чувства к человеку, своим упрямством и недальновидностью обрекшему Рязанскую землю на дикое разорение? И все-таки сейчас Ратибор искренне желал, чтобы затея князя Георгия Владимирского удалась. Если нет… Страшно даже подумать, что будет с Русью…

– … Ниспошли, Господи, погибель всем врагам Великого князя Владимирского Гюргия Всеволодовича и земли нашей!.. И да сгинут оне в геенне огенной!..

А вот это было бы вообще отлично, усмехнулся про себя Ратибор. Он вдруг живо представил себе, как разверзается земля под неисчислимым Батыевым воинством, и как огненные языки выметываются из колоссальной пропасти… Нет, это совсем уж несбыточно. Ну хорошо, пусть не так. Пусть навалится на степняков какой нибудь мор, чтобы каждое утро сносили в огромные кучи умерших за ночь, пока не переносят всех…

– Ами-и-инь!

Ратибор вздохнул. Нет, не будет мора средь степняков, похоже. И уж тем более не разверзнется под ними геенна. И биться с ними придется мечом. Господи, Господи, даруй же ты победу этому дурню, мнящему себя умнее всех прочих!

* * *

– …На лукошке с яйцами ей сидеть, а не княжить в городе стольном! – княгиня Лада ехала стремя в стремя рядом с Ратибором, кусая губы. Кобыла Игреня под ней нервно пританцовывала – во-первых, застоялась, во-вторых, чувствовала взвинченное состояние хозяйки – Да я бы на ее месте мужу спать не дала! Гусыня перекормленная!