Текст книги "Дева дождя"

Странно, но этот глобальный вопрос не вызвал у Марины ни малейшего удивления.

– Я хочу любить и быть любимой. Раз и навсегда. А всё остальное детали.

В глазах волшебницы зажглись озорные огоньки.

– А как же дети?

– А дети будут. Столько, сколько сможем поднять… чтобы и они были счастливы.

Взгляд дамы окончательно потеплел. Какие всё-таки удивительные у неё глаза, пронеслось в голове у девушки… мудрые и в то же время ласковые…

– Ты права. Всё в точности так – а остальное детали. Что ж… Я готова рискнуть и помочь тебе в этом деле.

Элора перехватила Маринин взгляд.

– Не удивляйся. Конечно, ты рискуешь больше… но и я, скажем так, изрядно. И не только я, кстати.

На аллейке между тем появились двое. Мужчина в синей куртке с накинутым капюшоном, рослый и плечистый, с узким лицом, и мальчик лет примерно одиннадцати в пуховике и лыжных штанах, с выбивающимися из-под вязаной спортивной шапочки золотистыми кудряшками и совершенно очаровательной, какой-то даже кукольной мордашкой. Вот только спина мальчугана была слишком сутулой… сколиоз, куда родители смотрят, вот-вот у ребёнка горб образуется…

– Вот уж чего-чего, а сколиоз ему не грозит ни при каких обстоятельствах, – дама рассмеялась так заразительно, что Марина несмело улыбнулась в ответ. Она уже начала привыкать, что волшебница без особого труда читает даже не высказанные вслух мысли. – Познакомься. Это герр Йорген, это Агиэль…

– Можно просто Ага, – подал голос пацан. Голос у него тоже оказался под стать личику – совершенно очаровательный голосок с вплетёнными хрустальными и серебряными колокольчиками. – Я не обижаюсь.

– Ну вот видишь, – в глазах дамы плясали смешинки. – Не обижается он. Но лучше всё-таки Агиэль. Любит почёт потому что.

Дама обернулась к двоим.

– А это вот Марина.

– А мы уже в курсе, – скупо улыбнулся герр Йорген. Лицо у него было само воплощение мужественности и благородства – на икону, пожалуй, вряд ли, а вот на портрет средневекового рыцаря самое то. – Это ж Агиэль, матушка. Понимать надо.

– Ну вот такие у меня ребятишечки, – развела руками Элора. – Любопытные, просто сил нет… ничего утаить невозможно. Ладно. У меня ещё тут масса дел, так что оставляю Марину на ваше попечение. Введите в курс и вообще… До встречи в Олирне, Марина свет Борисовна!

Дама легко поднялась и зашагала к выходу из скверика, упругой летящей походкой, которую не под силу испортить никаким каблукам-шпилькам. Ошиблась, ох, снова ошиблась Марина насчёт возраста… Если и старше её госпожа Элора, то совсем ненамного…

– А чего, мы тут сидеть будем? – подал голос мальчик. – Холодно, бррр… А пойдёмте в кафешку? Пирожных возьмём, какао со сливками…

– Он дело говорит, – вновь улыбнулся Йорген, – что, кстати, случается не столь уж часто. Пойдём, Марина, – и герр рыцарь галантно оттопырил локоть, дабы девушке удобно было цепляться. Тем самым, кстати, обозначая уровень общения – свои люди.

Уже выходя из скверика, Марина не удержалась и кинула взгляд через плечо. Дорожка, никогда не знавшая метлы дворника, была густо завалена палыми листьями, уже изрядно побуревшими от осенней непогоды. И возле голых облетевших кустов сиротливо притулилась древняя сломанная скамейка…

* * *

Станок с лязгом выплюнул в корзину свежезавитую пружину, и Алексей сунул в приёмное отверстие агрегата очередной пруток. Нажал обеими руками на большие красные кнопки, станок взвыл, и стальной прут пополз, исчезая в чреве машины.

Кругом выли, скрежетали и лязгали другие станки. Весь цех был наполнен гулом, так что вряд ли здесь можно было бы разговаривать, не наклонившись к уху собеседника. Впрочем, никто и не разговаривал. Отойти от станка не удавалось ни на минуту, а перерывов на обед призракам не полагалось. И даже по малой нужде – а как выяснилось, таковая небольшая слабость у призраков всё-таки имелась – можно было сходить лишь в нерабочее время, утром и вечером. Что касается нужды большой, то кто не ест, тот и не ср...т, как говорил великий Ленин.

Порядки на предприятии оказались весьма суровы. В первый же день Алексею выдали рабочую одежду, состоявшую из грубых брезентовых рукавиц, резиновых сапог и резинового же фартука, прикрывавшего от шеи до колен. И это было всё. Наверное, с точки зрения человека из мира живых страшно неудобно и унизительно было бы работать в таком виде, сверкая голым задом, однако Горчаков уже начал понемногу привыкать к диким порядкам Скривнуса. Очевидно, разнообразные унижения узников здесь были не только в порядке вещей, но и являлись отдельной, важной задачей.

Измождённый молчаливый мужчина средних лет, выглядевший так, словно вот-вот начнёт просвечивать, за неполный час обучил его всем премудростям обращения с пружинозавивочным станком, и бывший сержант начал свою нелёгкую трудовую вахту.

Фаянсовые истуканы, вооружённые хлыстами, циркулировали по проходам, следя за неукоснительным соблюдением трудовой дисциплины, и немало работников носили на заду и ляжках характерные полосы. Трудовой день длился от рассвета до заката. После окончания смены, возвещаемой заводским гудком, все брели в душ, где получали возможность не только смыть с себя грязь, но и вдоволь напиться пахнущей ржавчиной и затхлостью воды. Затем можно было облегчиться по-маленькому, благо рядом находилась сточная канавка, обмазанная бетоном, по дну которой протекал чахлый ручеёк. Все прочие излишества, как то ужин, тем более завтрак-обед или, к примеру, постельное бельё, здесь отсутствовали напрочь. После душа рабочие брели в спальные секции, расположенные в этом же цехе, в пристрое. Эти спальные секции, кстати, по комфортабельности оставляли позади даже знаменитые тюремные нары-шконки. Скорее они напоминали камеру хранения для крупного багажа – трёхэтажные железные стеллажи с коробами-ячейками. В каждой ячейке ночевала единица рабсилы. Под надзором всё тех же глиняных големов рабочие забирались в короба – кто в какой успеет – и до утра проваливались в чёрный, без сновидений сон.

Ещё одна пружина с лязгом скатилась в корзину, и Горчаков совсем было собрался сунуть в приёмное отверстие механизма новый пруток, но в этот момент раздался натужный рёв заводского гудка, означавший конец смены. Народ зашевелился, с видимым облегчением оставляя рабочие места, станки, которые с каждым днём всё более напоминали бывшему сержанту орудия пытки, останавливались, замирая до завтрашнего утра.

Бредя в толпе хмурых перемазанных работяг, Алексей разглядывал чужие, замкнувшиеся в себе лица и думал. Подумать действительно было о чём. Вот уже сколько дней он работает тут… кстати, сколько?.. но так и не познакомился ни с одним из товарищей по несчастью. Даже имя того измождённого наставника, что обучал его премудростям обращения со станком, он не узнал – рядом памятником торчал глиняный голем, и наставник вовсе не горел желанием пообщаться. У Горчакова даже сложилось ощущение, что ему вообще уже всё равно. Там, в мире живых, такое состояние обычно называли «скорее бы сдохнуть»… Вот интересно, можно ли отнести этот афоризм к обитателям Скривнуса? Души человечьи, насколько помнил Алексей, должны быть бессмертны…

– Слышь, парень… – раздался над ухом негромкий голос, – ты только не оглядывайся… В душе переговорим, если не против…

Не оборачиваясь, Алексей кивнул. Керамический истукан, таращившийся на узников эмалевыми глазами, даже не шелохнулся. Не заметил?

В душевой было тепло и сыро, под высоким, покрытым пятнами плесени потолком плавал туман, отчего длинные трубки светильников, испускающие мертвенно-голубоватый свет, казались окутанными бледным сиянием. Скинув в общую кучу жалкое подобие рабочей одежды, Горчаков нырнул в моечное отделение. Это, кстати, было ещё одной особенностью местных порядков – назавтра голем-гардеробщик раздаст безразмерные резиновые сапоги, фартуки и рабочие рукавицы всем без разбору. Словно подчёркивая – ты не имеешь здесь ничего своего. Даже брезентовых рукавиц…

Ржавые лейки душа лениво исторгали тёплую воду. Встав под вялые струйки, Алексей первым делом напился, раскрыв рот и жадно глотая пахнущую ржавчиной воду, и наконец оглянулся, ища глазами того, кто осмелился заговорить с ним.

– Ты не оглядывайся, – невысокий жилистый парень лет под тридцать, стоявший рядом, старательно тёр голову ладонями (мыла в здешних краях работягам, как уже понял Алексей, не полагалось). – Новенький?

– Как посмотреть, – криво усмехнулся бывший сержант. Лично ему казалось, будто он уже провёл в этом Скривнусе целую вечность.

– Да чего смотреть, – хмыкнул парень, – видно на глаз… Не обломали ещё тебя.

– А тебя? – не удержался Горчаков.

– А меня Жека зовут, – собеседник старательно тёр себя под мышками.

– Алексей, – помедлив, сообщил Горчаков.

– Лёха, стало быть… Ты вот что, Лёха… Лезь в первую попавшуюся ячейку, лишь бы не с краю и непременно в среднем ряду. Остальное беру на себя.

– Лады, – подобрался бывший сержант. Похоже, разговор действительно будет интересным.

Душевые рожки разом прекратили исторгать воду, заурчали утробно.

– Всем на выход! – проревел фаянсовый истукан.

* * *

Солнечные лучи отражались от полировки стола, отчего на потолке дрожали размытые солнечные зайчики. Марина ещё раз огляделась – надо же, какая уютная кафешка… и ни одного пьяного…

– Да, для Нуль-Москвы вполне ничего, – согласился с невысказанной мыслью Йорген. Марина уже успела понять, что эти двое читают мысли в её голове столь же свободно, как она сама субтитры, ползущие по экрану телевизора. Странно, но удивления не было. После всего уже увиденного… какие мелочи, право!

– Это вовсе не мелочи, – Агиэль уплетал пирожные с заварным кремом, запивая горячим какао из обычного гранёного стакана. – Тебе тоже предстоит научиться.

– Я готова, – девушка слабо улыбнулась, отставив чашку кофе со сливками, заказанную для неё Йоргеном.

– Ну не сейчас же, – герр рыцарь улыбнулся в ответ, отпивая свой кофе – чёрный, как гудрон – мелкими глотками. Улыбка у него была примечательная, кстати – мужественное, даже где-то суровое лицо словно озарялось изнутри потаённым светом. Одной такой улыбки в сочетании с прочими внешними данными будет довольно, чтобы как минимум половина студенток их альма-матер пошли за этим мужчиной хоть в воду, как крысы за неким гаммельнским крысоловом, промелькнула в голове Марины посторонняя мысль…

– Что ты знаешь о мире? – внезапно спросил Йорген.

– В смысле? – Марина захлопала глазами.

– Его интересует космогоническая картина мира, как ты её себе представляешь, – тоном доцента заявил Агиэль, смачно откусывая от следующего пирожного изрядный кусок.

Девушка вздохнула. Ну что ж… В чужую игру со своими правилами не лезут. Раз надо, значит, надо. В конце концов, внезапный экзамен – родной брат студенческой сессии…

– Наш мир образовался в результате Большого Взрыва, – неизвестно отчего Марина решила начать с глобального. Йорген и Агиэль переглянулись.

– Ну, так оно и было.

– Во-от… В результате этого взрыва образовались галактики, а в них звёзды. А у звёзд планеты…

Мальчик прыснул смехом, мужчина улыбнулся.

– Всё это, безусловно, очень интересно. И абсолютно бесспорно. Как таблица умножения. Но сейчас речь зашла о другом…

– Йорик, позволь мне, – Агиэль провёл ладонью над столом, и на гладкой полированной поверхности возник из ничего лист белой бумаги. Следующим движением мальчик извлёк из воздуха семицветную шариковую авторучку.

– Вот смотри, – рука Агиэля летала, споро расчерчивая бумагу цветными линиями. Рисунок здорово напомнил Марине схему электронных уровней в атоме, кою не так давно пришлось изучать. – Вот это Энроф, или, если тебе так понятней, Плотный мир. Нулевой уровень, он же основной.

Марина кивнула, принимая к сведению. Энроф так Энроф, но можно и Плотный мир. А также нулевой, он же основной уровень. Понятно, как теорема Ферма, она же Пифагора…

Мальчик снова прыснул смехом, в глазах плясали озорные искорки, и опять Марина не удержалась – улыбнулась в ответ. Если суровое лицо Йоргена улыбка красила необычайно, то и без того очаровательная мордашка Агиэля в данном случае могла вызвать у любой нормальной женщины – если она не совсем уже конченная стерва, начисто лишённая материнских инстинктов – острое желание обнять, прижать к сердцу и расцеловать… Мне хорошо с ними, вдруг осознала она. Мне с ними хорошо и спокойно – впервые с того страшного дня… И всё у нас получится.

Они улыбались ей, мальчик и мужчина. И она улыбалась в ответ.

– Ты нам тоже понравилась, Марина, – ладонь Йоргена накрыла её собственную. – Элора не ошибается в выборе. И ты права – всё у нас должно получиться.

* * *

Железный короб источал холод, проникавший, казалось, до самых печёнок. Потолок ячейки был покрыт тонким слоем ржавчины, однако стенки в нижней части и пол отполированы до блеска телами узников. Сколько их было здесь до него? И куда вообще деваются из этого клоповника души, по идее бессмертные? То, что они не пребывают здесь вечно, Алексею было ясно с самого начала – иначе адскому предприятию не требовалось бы пополнение…

– Лёха… – прозвучал совсем рядом громкий шёпот. Горчаков оглядел своё узилище и обнаружил, что звук исходит из щели, образовавшейся на стыке кое-как приваренных друг к другу листов. Удивляться не приходилось – за всё время пребывания здесь бывший сержант привык, что окружающие вещи сработаны не то что без любви и старания, но откровенно «для врага», как называют такую работу русские люди.

– Слушаю, – приблизив губы к той же щели, еле слышно произнёс Алексей. Он заметно волновался – как-никак, а это был первый человеческий разговор, с того самого момента, как Горчаков оказался в этом вертепе.

– Ты вот что… Прежде всего, надо не уснуть, как свет погаснет… Повторяй за мной и запоминай… Наизусть запоминай, и всё время шепчи, покуда сон не одолеешь…

Голос в щели был тороплив и жарок. Алексей старательно повторял за ним слова заклинания-молитвы, стараясь намертво впечатать в память – неизвестно, удастся ли ещё поговорить и когда… Принудительный сон, как и принудительный труд, был ещё одним здешним проклятьем. Как только багровое небо, похожее на сырое мясо, чернело, все разом погружались в холодное небытие, точно под наркозом, чтобы утром так же одновременно проснуться и начать новый бессмысленный трудовой день.

«Наркоз» был уже тут как тут. Вязкая холодная темнота наваливалась, гася сознание. Алексей шептал и шептал слова молитвы… и всё погрузилось во мрак…

* * *

– … Вот так примерно обстоит дело в этом лучшем из миров. Если, конечно, до предела упростить.

Закончив краткую вводную лекцию по мироустройству-космогонии, Агиэль вновь приступил к блюду с пирожными, запивая их дымящимся какао – заботливая девушка-официантка успела повторить заказ.

Марина разглядывала лист, расчерченный цветными линиями. Подумать только… В школе этому не учат. И в «альма-матер» ничего похожего…

– Значит, здесь, совсем рядом, находится ещё одна Москва? – Марина даже оглянулась, на предмет обнаружения второй Москвы, втиснутой в первую.

– И даже не одна, – чуть улыбнулся Йорген.

– И вот тут, прямо… стоит эта кафешка? А в ней я… и вы оба?

Агиэль снова фыркнул смехом. Удивительно, но выходило у него это вовсе необидно, без оттенка превосходства, обычно свойственного людям.

– Насчёт нас троих скажу твёрдое нет, – Йорген отхлебнул свой чёрный кофе. – Насчёт этой кафешки… не уверен. Слои Шаданакара вообще-то имеют сродство, но вовсе не стопроцентное совпадение. И с каждым следующим квантовым сдвигом расхождения увеличиваются.

– Угу… – мальчик уминал последнее пирожное. – В Олирне тут ещё много мест, которые можно узнать. Но уже в Ирольне ты Москву почти не узнаешь, тем более в Фэйре. А в Нэртисе, где Йорик живёт, её и Москвой даже не называют…

– А как называют? – Марина теперь хлопала глазами, как кукла Барби.

– Аэлла называют, – вновь улыбнулся Йорген. – Но мы отклонились.

– Йорик, я ещё хочу пироженок, – перебил Агиэль. Произнёс он это таким тихим, хрустальным голоском и с таким выражением мордашки, что у Марины мелькнула мысль: отказать такому чудесному мальчику невозможно, даже если он попросит собеседника застрелиться.

– Достаточно, – пресёк поползновения Йорген.

– Ну Йорик… ну ладно, одну. А? – теперь умильность мордашки была такова, что Марина полезла за кошельком – это ж каким надо быть бессердечным жмотом, чтобы отказать ребёнку в крохотном невинном удовольствии…

– Ты злоупотребляешь, Ага, – герр рыцарь покачал головой.

– Не… – виновато вздохнул мальчик. – Не зло. Просто употребляю.

– Девушка, можно вас! – Йорген обернулся к проходящей мимо официантке, улыбнувшись своей светозарной улыбкой. Естественно, девушка тут же забыла, куда и зачем шла, и оказалась возле их столика. – Ещё три пирожных, пожалуйста.

– Йорик, ты настоящий друг! – просиял Агиэль. – И какао!

– Вообще-то я имел в виду, что нас здесь трое.

– Да ла-адно! Ты всё равно только кофе дуешь… а девушкам много сладкого вредно, вот…

– Когда-нибудь ты лопнешь, – укоризненно вздохнул рыцарь, едва официантка отошла. – Не обращай внимания, Марина. Ангелы все сладкоежки, но Агиэль у нас – это что-то особенное.

Слово, уже давно царапавшееся где-то в подсознании, наконец было произнесено вслух. Всё разом встало на свои места. В том числе и сутулость Агиэля.

– Понимаешь, какое дело… – Ага, как и следовало ожидать, уловил мысли девушки. – Вообще-то в случае нужды можно пребывать в Энрофе в теле, совершенно неотличимом от человеческого. Но я очень не люблю лишаться крыльев. Да и маме Элоре лишние хлопоты.

– Однако время уходит, – Йорген залпом допил свой кофе. – Давайте ближе к делу. Задавай вопросы.

Марина подобралась. Нет, разумеется, она не забыла конечную цель. Ни на секунду. Просто эти двое подарили ей несколько минут покоя. Словно лекарство, снимающее на время боль… Теперь действие препарата кончалось.

– Где он сейчас?

– Очевидно, пока в Скривнусе, – лицо рыцаря отвердело. – Как долго он там пробудет… В известной мере это зависит от него самого.

– Что дальше?

– А дальше он попадёт в Ладреф. Как только погибнет в Скривнусе, – теперь было трудно представить, что это лицо способно улыбаться.

– Почему… погибнет? – Марина сглотнула ставшую вязкой слюну.

Йорген чуть покачал головой.

– Агиэль же объяснял… Каждая наша смерть, как и каждое рождение – всего лишь переход в иной слой Шаданакара. «Аще не умрешь – не воскреснешь», так, Ага?

– Воистину так, – тоном архиепископа изрёк Агиэль, поедая очередное пирожное.

– Ты представь наглядно, Марина, – рыцарь вертел в пальцах пустой стакан, – вот океан. На поверхности его кипит жизнь, озаряемая лучами солнца. Оно даёт жизненную энергию, и всё, что растёт и плавает, является его детищем. А в глубине этого света нет. И обитатели этих сумеречных и совсем уже беспросветных слоёв питаются только тем, что падает сверху. Так и Нижние миры. То, что остаётся после прекращения жизнедеятельности плотного тела – если пренебречь тонкими деталями, в первом приближении это называют душой – переходит в Нижние миры. И поскольку возможности восстановления жизненной энергии там отсутствуют полностью, в каждом из тех миров попавший туда обитает столько, насколько хватает запаса жизненной энергии. Потом умирает вновь и попадает в ещё более бедный мир. Аналогия с электроном, теряющим энергию на излучение и вследствие этого опускающимся на всё более низкие уровни, здесь довольно уместна. И только когда все узлы, что напутаны на карме, будут развязаны, освобождённая душа, словно воздушный пузырёк из глубины, устремится вверх. Чтобы всё начать сначала… в Энрофе.

Йорген жёстко усмехнулся.

– Ага тут не успел сказать… Всё в Нижних мирах, начиная со Скривнуса, приспособлено к наиболее эффективному выкачиванию жизненной энергии из оказавшихся там несчастных. Заметь – не наиболее быстрому, а наиболее эффективному. Тебе, конечно же, известно понятие коэффициента полезного действия. Тут примерно то же самое. Методы самые разнообразные, применительно к местным условиям. Вся нежить, что хозяйничает в Нижних мирах, питается этой энергией. А мучения и страдания узников – наилучший способ выкачивания… И уж чего-чего, а страданий там хватает.

Марина сжала зубы, чтобы унять колотившую её нервную дрожь. Агиэль вздохнул и отложил последнее пирожное, к которому уже было примерился.

– Ты договаривай уже до конца, что ли… Марина… Алёша, он ведь не остановится ни в Скривнусе, ни в Ладрефе, ни в Мороде. Ни даже в Агре и Буствиче, хотя попасть туда не следует желать даже злейшему врагу. Его ждёт как минимум Рафаг. Если не Шим-Биг, что вернее.

Голосок, произнесший эти слова, оставался вроде бы прежним, однако тон был таков, что по спине девушки пополз ледяной холод.

– За что? – хриплым, севшим голосом спросила она.

Лицо рыцаря было печальным, но глаз он не отвёл.

– Он убийца. Он убил не одного и не двух. Убил не на пороге своего дома, защищая от неминуемой смерти родных и близких, которым уже не спастись бегством. Он убивал в чужой стране, куда его не звали.

– Он же не сам… его послали… интернациональный долг…

– Глупости, – отмёл Йорген. – Пожалуйста, не повторяй больше подобную чушь. Никакого такого долга не существует.

– Каждый настоящий мужчина должен отслужить в армии… – Марина уже ощущала, что просто барахтается. – Он исполнял приказы!

Взгляд Йоргена стал острым и твёрдым, как клинок.

– Ну это его проблемы. Исполнение приказов ещё никому и никогда не служило смягчающим обстоятельством, не говоря уже об оправдании.

Марина молчала, кусая губы.

– Ты пойми, – уже мягче продолжил рыцарь, – вот, к примеру, люди прыгают с парашютом. Кто-то удачно приземлился, а у кого-то парашют не раскрылся… ну, бывает. Человек тот может ничего не знать о законе всемирного тяготения, и даже принципиально не признавать его. Однако участь несчастного от этого не изменится ни на йоту. Надо думать, прежде чем прыгать.

Он прав, вдруг поняла девушка. Он прав, полностью, окончательно и безусловно.

– Неужели ничего нельзя сделать? – теперь в её голосе сквозило отчаяние. Мальчик и мужчина переглянулись.

– А чего ради мы бы тогда тут сидели? – Агиэль задрал бровки.

– Значит, вы поможете Алёшке?

Они снова переглянулись.

– Ты как-то неправильно всё понимаешь… – вновь заговорил Йорген. – Что-то вроде «я заплачу адвокату, сколько потребуется, а уж он отмажет подсудимого».

– Ну, не буквально, но где-то примерно так, – подал реплику ангел.

Он вдруг подался вперёд. И ангельское личико в этот миг никто не рискнул бы назвать очаровательным и миловидным.

– Помочь ему можешь только ты. Мы же поможем тебе. И ты даже не представляешь, в какого масштаба процесс собираешься влезть.

– Так расскажите, – просто сказала Марина.

И вновь они переглянулись, рыцарь и ангел. Похоже, между ними происходит мысленная беседа, поняла девушка. Даже, пожалуй, яростная дискуссия…

– Я расскажу, – вслух сказал ангел, ставя точку в безмолвном споре.

– Агиэль…

– Я расскажу, Йорген. Всё равно она должна узнать – так почему не сейчас?

Он повернулся к Марине.

– Твой Алёша мог бы стать, скажем так, святым, случись всё иначе. Конечно, сейчас уже невозможно в деталях просмотреть, что было бы… жизненный путь в Энрофе достаточно длинный… Однако случилось так, как случилось. Он не стал святым, а стал убийцей. И сорвался в Нижние миры. Что ж… Тот, кто берёт в руки оружие, чтобы убивать, должен быть готов к тому, что его тоже убьют, и не вправе обижаться.

Агиэль помолчал.

– То, что он должен был совершить в этой жизни, уже никогда не было бы совершено, и все возможности к этому были бы безвозвратно утрачены… Если бы не было такой девушки, Марины Борисовны Костровой, готовой ради возвращения погибшей любви заплатить любую цену.

Пауза.

– А цена та действительно очень велика, – теперь ангел говорил совсем тихо. – Самой, добровольно идти в Нижние миры… на такую глубину… такие муки…

Он поднял на Марину глаза, в которых стояли слёзы.

– Я никогда прежде не видел… будущей Девы Дождя.

– Тихо! – вдруг оборвал Йорген, подняв руку. Мальчик мгновенно замолк.

Рыцарь извлёк из-за пазухи кулон, чем-то напоминающий тот, который висел на груди волшебницы Элоры. Только крупнее, что ли, и цепь потолще – солидная золотая цепь…

– Я ничего не чувствую, – ангел смотрел тревожно.

– Странно… я тоже… – рыцарь задумчиво разглядывал кулон. – А ну-ка!

Он резко встал и стремительными шагами пересёк зал кафетерия. Марина даже не подозревала, что можно перемещаться с такой скоростью – через пару секунд Йорген уже стоял на крыльце заведения. Но было поздно. Чёрная «Волга» с тонированными стёклами, стоявшая на противоположной стороне улицы, сорвалась с места, визжа покрышками, стремительно набрала ход и исчезла из виду, скрывшись в потоке других машин.

Рыцарь вернулся к столу мрачнее тучи.

– Номер, конечно, запомнил, – явно отвечая на мысленный вопрос собеседника, произнёс он. – И даже ауру вроде как… Глупости всё это.

Йорген перевёл взгляд на Марину.

– Всё-таки не следовало тебе звонить именно в Час Быка.

* * *

Гудок заревел, возвещая окончание очередного рабочего дня. Одного из бесконечного ряда бессмысленно-тупых дней…

Двигаясь в угрюмой толпе, Горчаков исподволь искал глазами вчерашнего собеседника. Открыто озираться он опасался, поскольку уже усвоил, что эмалевые глаза глиняных истуканов видят вовсе не так мало, как может показаться на неискушённый взгляд. Не стоит подставлять себя и парня.

– Ну привет, что ли… – раздался из-за плеча знакомый голос.

– Привет, – не оборачиваясь, вполголоса ответил Алексей. – Не вышло. Извини.

– Бывает. Не с первого раза… В мойке я от тебя подале сегодня буду. Незачем глиняшек настораживать… А так – повторим…

– Понял.

Свалив в предбаннике в кучу обрыдшие сапоги, фартук и рукавицы, Горчаков поспешил в моечную, встав под первый попавшийся рожок. Повторим… Сегодня он не уснёт. Ни за что не уснёт. Хватит спать! Вопросов, накопившихся за время пребывания в Скривнусе, было ой как немало, и, возможно, по крайней мере на некоторые удастся пролить свет.

Однако всё случилось иначе.

– Всем на выход! – проревел глиняный голем, как обычно, едва душевые рожки перестали извергать пахнущую ржавчиной воду. Мокрая голая толпа повалила к выходу…

В длиннейшем широком коридоре, ведущем к спальной пристройке, стояло столько раскрашенных глиняных истуканов, что у Алексея зарябило в глазах. И среди этого сборища художественной керамики отсвечивали серо-стальным блеском железные големы – как уже понял бывший сержант, игравшие тут роль офицеров.

– Всем встать по центру коридора! – проревел жестяной голос. – Ноги шире плеч, руки на голову! Быстро, быстро!

Испуганные узники выстраивались цепью, принимая требуемую позу. Хлёсткие бледные молнии электроразрядов подстёгивали колеблющихся и нерешительных. Что касается обычных хлыстов, коими были вооружены глиняные големы, то в ход их сегодня почему-то пускать не спешили.

– Все встали? Хорошо! – вновь проревел железный голем.

Что-то вдруг изменилось в мире. Алексей почувствовал, что всё его тело словно погружено в зыбучий песок. Песок этот, правда, не давил на грудь и дышать не мешал. Но ни одного движения сделать было невозможно.

А по коридору уже резво раскатывали рулоны ковровой дорожки пятнистые хвостатые черти – одна спереди, вторая позади шеренги узников, превращённых в статуи. И наконец в дверном проёме, больше напоминающем небольшие ворота, появилась знакомая золотая фигура, напоминающая изваяние какого-то Рамзеса.

– Успеха в делах и всяческого благополучия, господин Золотой Голем! – железный истукан, очевидно, командующий этим парадом, вытянулся по стойке «смирно».

– Всё готово? – осведомился истукан золотой.

– Так точно!

– Сколько здесь, напомни.

– Восемьдесят шесть, согласно списка!

«Рамзес» неспешно двинулся вдоль ряда, разглядывая голых узников, на теле которых ещё не просохли капли воды, с видом ценителя искусства, рассматривающего экспонаты Эрмитажа. Некоторые вызывали у золотого истукана интерес, он обходил их вокруг, тщательно ощупывал мускулы и прочие места – точь-в-точь плантатор-рабовладелец, покупающий негров на рынке. И хотя Горчаков уже вроде бы притерпелся к порядкам Скривнуса, начал привыкать, у него в который раз возникло это ощущение – будто всё, с ним происходящее, дурной сон. Голые живые люди… ну пусть не совсем живые, но всё-таки люди… стоят, словно статуи, а ожившие статуи ходят и оценивают их. Мир, где всё вывернуто наизнанку…

– Какой плотненький! – один из мелких бесов, подвизающийся в свите господина золотого голема, без зазрения совести ощупал когтистой лапкой бёдра и ягодицы Горчакова.

– Свеееженький! – второй бес мял мошонку бывшего сержанта, повертев, заголил член. – Оторвём или откусим?

– Попозже, – первый бес ловко, как мартышка, взобрался на Алексея и сочно поцеловал в губы слюнявой вонючей пастью. Горчакова буквально скрутило. Если бы в желудке узника было хоть что-то, кроме нескольких глотков воды, его бы, несомненно, вырвало – настолько омерзительным было ощущение.

– А тут что у нас? – громыхнув золотым гофрированным листом, исполнявшим роль фартука, «рамзес» остановился напротив Алексея.

– О мой господин, дай его нам! – заверещал бесёнок отъявленно мерзким голосом. – Ну хоть по одному разику! Гаввах!

Металлические пальцы ощупывали мускулы, лезли в рот. Напротив сердца золотой истукан задержал ладонь, прижав растопыренную пятерню к груди Алексея.

– Гаввах, говоришь?

– По одному разику! – вновь заверещал бес. – Один спереди, другой сзади! И наоборот! Без членовредительства даже!

– Нет. Я сказал! – лязгнул металлом «рамзес», и бесенята разом отвалились, оставив потенциальную жертву в покое.

Процессия двинулась дальше, и Алексей судорожно перевёл дух. Гаввах… Он уже слышал это слово по прибытии на сей адский завод. И уже тогда понял, что ничего хорошего за этим термином не кроется.

Закончив осмотр, золотой истукан двинулся на выход. Глиняные раскрашенные болваны протащили на цепочках трёх узников, отобранных для «гавваха», бесы умело скатали ковровую дорожку, явив недюжинную для столь мелких тварей силу – в мире живых для раскатки-скатки таких рулонов потребовалось бы человек шесть как минимум. И только тогда невидимая трясина отпустила бывших людей.

Чудовищная сцена настолько потрясла Горчакова, что он совсем было забыл об намеченном разговоре. Алексей забрался в металлический короб спальной ячейки, что называется, «на автомате». Скорее, скорее провалиться в сон – пусть чёрный и холодный, как небытие, пусть… Лишь бы не видеть мерзости окружающего мира.

– Ну как тебе, Лёха? – раздался громкий шёпот.