Текст книги "Бессердечный"

Иудей взял пулю, повертел ее в пальцах, поставил обратно и поджал губы.

– Вас настоятельно просили впредь не ссылаться на наше предприятие…

– Вам больше нравится история, в которой частный сыщик убивает заезжего оборотня, невесть с чего взъевшегося на ваше предприятие?

Банкир обдумал мои слова и махнул рукой:

– Виконт, не обращайте внимания на мое брюзжание, вы все сделали правильно. Из полиции уже звонили касательно совпадения укусов, поэтому я немедленно распоряжусь о выплате вам трех тысяч франков…

– Пяти.

Авраам Витштейн улыбнулся:

– Дорогой Леопольд, если мне не изменяет память, за мертвого убийцу вам было обещано три тысячи франков.

– Господин Витштейн! – в свою очередь расплылся я в улыбке, ничуть не менее фальшивой. – Разве можно сравнивать банального оборотня и самого Прокруста? Весь город гудит, ваше предприятие на слуху…

– Мы не гонимся за известностью!

– Все верно, но посудите сами: кто в здравом уме решится напасть на банк, который нашел управу на самую страшную легенду этого города?

– Не самую страшную, – поправил меня банкир. – Далеко не самую.

– Хорошо – самую страшную легенду последних лет, – согласился я. – Разве вам это не интересно?

– Пять тысяч?

– Пять тысяч.

– И все? Никаких ежемесячных платежей?

– Шантаж глубоко противен моей натуре, – уверил я иудея. – Если вы не оцениваете мои усилия в пять тысяч, что ж, платите три. Оставшиеся две тысячи я компенсирую дешевой известностью, к которой вы не стремитесь. Заявление о том, что убит не Прокруст, а безызвестный выходец из Нового Света, станет сенсацией, уверяю вас! Клиенты ко мне в очередь не выстроятся, зато я расскажу чистую правду, и ничего, кроме правды.

– Но куда приятней для самолюбия войти в историю как убийца Прокруста, не так ли? – усмехнулся Авраам Витштейн.

– Именно поэтому о последующем шантаже с моей стороны не может быть и речи. В случае разоблачения я потеряю несравненно больше вас.

– Вы так нуждаетесь в деньгах?

– Это всего лишь вопрос адекватности оценки моих трудов, – заявил я в ответ, откинулся в кресле и признал: – Ну и дополнительные две тысячи лишними тоже не будут.

Банкир вызвал охранника. Лысоватый и носатый иудей уверенно располовинил пачку стофранковых банкнот, пересчитал их и протянул мне оговоренную сумму. Я внимательнейшим образом следил за его манипуляциями, поэтому проверять верность расчетов не стал, просто сунул стопку купюр в портмоне и поднялся на ноги.

– Приятно было работать с вами, господин Витштейн.

Тот кисло глянул в ответ и уточнил:

– Наше сотрудничество продолжается, не так ли?

– Неофициально, – напомнил я.

– Неофициально, – подтвердил иудей.

Тогда я склонился к нему и тихонько произнес:

– Если эта информация всплывет хоть где-нибудь, я буду все отрицать, но неофициально один налетчик уже мертв. Итого – два из четырех.

Авраам Витштейн смерил меня пронзительным взглядом и спросил:

– Что с ним случилось?

– Неосторожное обращение со взрывчаткой.

– Это все?

– Пока все, – ответил я. – Разрешите откланяться, у меня на сегодня запланировано множество неотложных мероприятий.

– Держите меня в курсе, – попросил банкир, поднимаясь из кресла. – Хорошо?

– Непременно, – пообещал я, пожимая протянутую руку, и спустился на первый этаж. Там задумчиво посмотрел в сторону бара, но, хоть портмоне и опухло от стофранковых банкнот, транжирить деньги не стал и вышел на улицу.

Солнце по-прежнему проглядывало между кудлатыми тучками, от мокрой мостовой поднимался пар. Уходить с площади я не стал, уселся на одну из скамей неподалеку от конной статуи основателя Второй Империи, достал полупустую жестянку с леденцами, закинул один в рот.

Что же такое натворил родной брат императора, если это аукнулось через шестнадцать лет после его смерти?

Шкатулка, руна молнии, сиятельные. Заговор? Возможно, и заговор.

Но наверняка я ничего не знал. Был уверен лишь в одном: чем скорее во всем разберусь, тем лучше. Больше будет шансов остаться в живых.

Главный вопрос сейчас заключался в том, за какую из ниточек потянуть в первую очередь, чтобы распутать этот клубок с наименьшими усилиями. Мой поверенный уже роет носом землю в поисках графа Косице и, если дядя еще не успел перебраться на континент, рано или поздно его отыщет. Сам я мог приложить свои усилия в двух направлениях: взяться за розыски душителя или попытаться выследить банду сиятельных.

Пусть таинственным содержимым шкатулки они и не располагали, зато точно знали, что именно находилось внутри, а в таких делах информация ценится на вес золота. Кроме того, и душитель, и налетчики имели на меня зуб, а превентивное нападение в таких делах – лучший вариант обороны. Потенциальную угрозу следует устранять загодя.

Малефик или сиятельные, вот в чем вопрос.

Я даже решил кинуть монетку, но передумал и отправился в магистрат. Сиятельных найти было несравненно проще; с них и решил начать.

Несравненно проще – так мне казалось поначалу. Задумка была отменная: установить владельца взорванного мной склада и уже через него выйти на грабителей. Примерное расположение земельного участка я знал, дело оставалось за малым – требовалось провести несколько дней в архиве, перебрать полтонны ветхих документов и, заработав аллергию на бумажную пыль, отыскать нужную информацию в самом последнем ящике, какой только вздумается открыть.

Меня такая перспектива вовсе не прельщала.

Но деньги зачастую творят самые настоящие чудеса, так? Ста франков с лихвой хватило, чтобы один из сообразительных клерков согласился подобрать для меня нужные документы уже к вечеру. Выторговав в случае успешного завершения поисков еще полсотни, молодой человек удалился в архив, а я вновь вышел на улицу и задумался, чем занять себя до конца дня.

Можно было счесть свою работу частного сыщика выполненной и со спокойной совестью отправиться на обед или прогуляться по городу, наслаждаясь праздным бездельем, но возвращаться в особняк с трупом на леднике не хотелось, а от моциона по набережной Ярдена пришлось отказаться из-за боли в отбитой ноге. Трость спасала от хромоты, но и только.

Альберт Брандт ждал меня к шести, Рамон Миро наверняка еще отсыпался перед выходом на службу, и как-то неожиданно я понял, что заняться мне в общем-то и нечем.

Странное ощущение. Я к такому не привык.

Постояв немного на ступенях магистрата, я спустился на тротуар и вскочил в паровик, ехавший по направлению к Ньютонстраат.

У меня оставалось еще одно дело, неприятное и отчасти даже опасное, но тянуть с ним не стоило, наоборот – чем раньше катнуть в этом направлении пробный шар, тем выше окажутся шансы на успех.

В Ньютон-Маркт я заходить не стал, от площади Ома направился прямиком в «Синий страус».

У каждого подразделения полиции метрополии были свои излюбленные места. Постовые пропадали после смены в окрестных рюмашечных, безымянных, но всякий раз непременно одних и тех же; сотрудники сыскной полиции предпочитали выпивать в «Винте Архимеда», местом сбора канцелярских клерков служила кофейня «Зеленая фея». В «Синем страусе» собирались сыщики Третьего департамента.

Заведение это считалось одним из самых спокойных во всем Новом Вавилоне, и я искренне надеялся, что умиротворяющая атмосфера удержит моего собеседника от рукоприкладства. Угодить за решетку из-за драки с полицейским инспектором было бы чертовски неприятно.

Ресторан «Синий страус» занимал первые два этажа углового здания на пересечении Ньютонстраат и бульвара Ампера. Внешне оно ничем примечательным не отличалось, и даже страус на вывеске был благородного темно-синего оттенка полицейского мундира. Внутри играла музыка, тянулись к потолку пальмы в кадках, пахло дорогим табаком. Третий департамент умел отдыхать со вкусом.

Метрдотель учтиво улыбнулся и уточнил:

– Вы заказывали столик?

– Меня ожидает старший инспектор Моран, – слукавил я. – Он уже здесь?

– Здесь, – подтвердил метрдотель. – Вас проводить?

– Будьте так любезны.

Бастиана Морана мое появление не порадовало. Совсем.

Перед ним стоял нетронутый фаршированный рябчик в ананасовой подливе; старший инспектор посмотрел сначала на аппетитное блюдо, затем перевел взгляд на меня и, без сомнения, пришел к выводу, что мы с рябчиком категорически не сочетаемся друг с другом.

– Не беспокойтесь, Бастиан, надолго вас от трапезы не отвлеку, – улыбнулся я, усаживаясь за стол.

– Будете что-то заказывать? – уточнил метрдотель.

– Нет, не будет, – за меня ответил старший инспектор, а когда нас оставили наедине, поджал губы. – Знаете, виконт, вы последний человек, которого я рассчитывал сегодня здесь встретить.

– Жизнь полна неожиданностей, – пожал я плечами.

– Зашли испортить мне аппетит?

– Вовсе нет. Хочу оказать услугу.

Бастиан Моран отложил нож и вилку, промокнул губы салфеткой и кивнул:

– Слушаю вас. – Он явно надеялся избавиться от меня прежде, чем успеет остыть рябчик.

Я достал из внутреннего кармана полицейский отчет и передал собеседнику.

– Откуда это у вас? – озадачился Бастиан Моран, наскоро просмотрев листы.

– Неверный вопрос, – покачал я головой. – Спросите лучше, как копия полицейского отчета попала к налетчикам.

– Полагаю, у новоиспеченного частного сыщика ответа на этот вопрос нет, – резонно отметил старший инспектор и хлопнул ладонью по столу. – Спрашиваю еще раз: откуда у вас это?

– На меня было совершено нападение, – ответил я, не покривив особо душой. – В ходе стычки кто-то из преступников растерял листы.

– А сами они? – уставился на меня старший инспектор немигающим взглядом удава.

– Скрылись. Иначе зачем бы я обратился к вам?

– А зачем вы обратились ко мне, виконт?

Я окинул взглядом светлый зал с огромными окнами от пола и до потолка, танцплощадкой и сценой для оркестра, потом закинул ногу на ногу и спокойно произнес:

– В Ньютон-Маркте завелась крыса, старший инспектор. Думаю, в ваших интересах ее отыскать.

Бастиан Моран свернул доклад в трубочку и постучал им о край стола.

– Вам-то что с того, виконт? – и он ядовито улыбнулся. – Помимо желания посодействовать свершению правосудия, разумеется?

– Ожидание удара в спину не способствует обретению душевного равновесия.

– Желаете решить проблему чужими руками? Или намекаете на мою причастность к этому досадному инциденту?

– Такая мысль приходила мне в голову, – кивнул я и сменил тему: – Полагаю, вам известно о вчерашних событиях в китайском квартале?

– Хвастаться изволите?

Я выложил на стол круглую пулю десятого калибра, в алюминиевую оболочку которой явственно вдавились пальцы душителя.

– На металле – отпечатки душителя, который удавил Аарона Малка.

Старший инспектор помрачнел на глазах.

– Откуда у вас эта пуля, виконт? – потребовал он ответа.

– Я работаю, а не просиживаю штаны в кабинете, – улыбнулся я, поднимаясь на ноги, пожелал собеседнику приятного аппетита и отправился на выход.

Бастиан Моран остался за столом, но на фаршированного рябчика он смотрел теперь без всякого интереса. У меня даже на душе потеплело.

Выйдя на крыльцо, я смерил взглядом видневшуюся вдалеке громаду Ньютон-Маркта, достал жестянку с леденцами, закинул в рот апельсиновый. Облака неслись по небу белесыми косматыми обрывками, свежий ветер прогнал из города смог и печной дым, и дышалось сегодня на удивление легко, даже несмотря на поднимавшиеся от земли испарения.

Я постоял, наслаждаясь приятной кислинкой, потом махнул рукой катившему через перекресток извозчику и велел ехать к городской библиотеке.

На месте сунул загорелому до черноты мужичку пару монет, но в храм знаний заходить не стал и вместо этого поднялся на террасу соседнего кафе. Перед глазами стоял рябчик с ананасовой подливой, и одними только леденцами голод было не унять. Требовалось нечто более существенное.

К тому же привлекала сама мысль просто посидеть в плетеном кресле и ничего, абсолютно ничего какое-то время не делать. Забыть обо всех делах и заботах и просто выпить чашечку кофе в самый разгар рабочего дня.

Это ли не мечта?

Я заказал кофе по-венски, пару бельгийских вафель и мороженое с кленовым сиропом, откинулся на спинку стула и понял, что мне категорически не хватает свежей прессы. Без газеты образ скучающего бездельника был неполон, а купленный до этого номер «Атлантического телеграфа» я где-то забыл.

Выглянув на улицу, я прищелкнул пальцами, и рядом немедленно оказался паренек со стопкой газет, из сумки на его боку торчали сатирические журналы.

– «Атлантический телеграф», – попросил я, решив ознакомиться с последними новостями.

Малец протянул запрошенную газету, получил монету в десять сантимов и зашагал по улице, громогласно оповещая прохожих:

– Штормовое предупреждение! Надвигается ураган! Отменены полеты дирижаблей на материк! Подрыв анархистами полицейского броневика! Читайте подробности! Кровавая акция и штормовое предупреждение!

Я вернулся за стол и принялся листать газету в ожидании заказа, но ничего нового по Прокрусту в газете не оказалось, по-прежнему одни лишь слухи и сплетни. Ньютон-Маркт упорно хранил молчание.

Принесли кофе, вафли с хрустящей корочкой и два шарика пломбира, политые кленовым сиропом. Я без всякой спешки перекусил, пролистал газету – ураган ожидался со дня на день, а потом просто сидел и пил кофе.

Но уже не бездельничал, нет. Обдумывал дальнейшие действия и просчитывал возможные ходы оппонентов. Нападения малефика-душителя в ближайшее время опасаться не приходилось – зачем я ему? – а вот банда сиятельных была настроена всерьез. И совсем не обязательно, что грядущая активность Бастиана Морана заставит их залечь на дно. Он и сам может работать на них.

Паранойя? Вовсе нет. Разбитый затылок и ожоги от ударов электрическим током на руках и ногах ясно свидетельствовали о том, что до настоящей паранойи в моем случае еще очень и очень далеко. Так, легкое недоверие к окружающим.

Я расплатился и направился в библиотеку, там потратил какое-то время на оформление читательского билета и принялся листать подшивки старых газет. Искал любое упоминание о мертвецах с характерными отметинами на шее, но в криминальной хронике за последние пять лет о подобных случаях не упоминалось. Елизавета-Мария оказалась права – вампиры обходили Новый Вавилон стороной. А если нет, то чертовски хорошо прятали следы своих злодеяний.

Убив впустую несколько часов, я бросил взгляд на циферблат хронометра и заказал несколько книг по становлению Второй Империи. Но меня ждало разочарование: хоть о великих братьях Ри, императоре Клименте и Эмиле, его бессменном канцлере, и был написан не один десяток пухлых томов, ничего полезного из них почерпнуть не получилось.

Везде излагались те или иные вариации официальной версии о поднявших восстание против тирании падших борцах за свободу и справедливость, и если личность императора еще становилась предметом всесторонних биографических исследований, то младший брат всегда оставался в тени старшего. Даже на посту канцлера он являлся не слишком публичным человеком, а после скоропостижной кончины о великом герцоге Аравийском и вовсе просто забыли. Полагаю, не последнюю роль в этом сыграла неприязнь со стороны вдовствующей императрицы.

Одно можно было сказать совершенно точно: из тех, кто наряду с братьями Ри принимал участие в восстании, в живых остались считаные единицы. Их поколение ушло. Заставших Эмиля Ри на посту канцлера было несравненно больше, но вряд ли мне удалось бы отыскать кого-либо, посвященного в его тайны.

А с алюминиевой шкатулкой с руной молнии на крышке точно была связана какая-то страшная тайна.

«Из уважения к Эмилю Ри…»

Какого черта тот сиятельный имел в виду?

Какое еще уважение? При чем здесь это?

И я отправился в магистрат, так и не найдя ответов на мучившие меня вопросы.

Приехал в магистрат уже к закрытию. Прошел в вестибюль, огляделся в поисках подмазанного мной клерка и был неприятно удивлен кислым выражением его смазливой мордашки.

– Увы, господин Орсо, – вздохнул молодой человек, – ничем не смогу помочь…

– Послушайте, любезный! – Я ухватил его за руку и притянул к себе. – Наша договоренность взаимовыгодна, не стоит все усложнять!

– Я проверил архив, – лихорадочно зашептал в ответ перепуганный клерк. – Это выморочное имение, можете сами убедиться!

– Где документы?

Молодой человек оправил сюртук и указал на одну из дверей.

– Прошу за мной, – произнес он официальным тоном.

Мы прошли в кабинет, там клерк юркнул за конторку, раскрыл пыльную папку и развернул ее ко мне.

Я быстро убедился, что речь в документах ведется о нужном мне имении, а последний его собственник и в самом деле умер еще полвека назад, и с нескрываемым недоумением посмотрел на чиновника:

– Как такое может быть?

– Не знаю, – развел тот руками. – Про этот земельный участок просто забыли!

– Такое разве бывает?

– В те годы и не такое случалось.

– Возможно. – Я записал в блокноте адрес своего поверенного, вырвал листок и протянул собеседнику. – Если удастся что-то разузнать, буду признателен.

– Всенепременно, – кивнул клерк, пряча бумажку в карман.

И я вышел на улицу ни с чем.

В город уже прокрались сумерки, на примыкавших к магистрату улочках фонарщики зажигали фонари. Тучи на фоне темнеющего неба казались вырезанными из черной бумаги. Гулко прогрохотал через площадь паровик, прокатила пара экипажей и полицейский броневик.

Я проводил его пристальным взглядом и отправился в «Прелестную вакханку».

Настроение для похода в цирк было неподходящее, но Альберт Брандт точно не простит, если по моей вине пропадет драгоценная контрамарка.

4

Когда поднялся к поэту, тот в одном исподнем стоял перед зеркалом и брился, время от времени окуная бритву в таз с мыльной водой на табурете. Вечерний наряд лежал на диване, в стакане на столе красовалась свежая гвоздика для петлички. И надо ли говорить, что лакированные штиблеты за дверью слуги начистили так, что было больно глазам?

– Лео! – обрадовался моему появлению Альберт. – Ты как всегда пунктуален до невозможности! Извозчик подъедет через пять минут.

– Ты заказал экипаж?

– Это же светское мероприятие! – хмыкнул поэт. – Опоздать или прийти пешком – моветон.

– Как скажешь, – усмехнулся я, опускаясь на оттоманку.

– Я по такому поводу даже побрился самолично! – похвастался поэт, вытирая щеки полотенцем.

– Руки в кои-то веки не трясутся?

– Ты злой и невоспитанный, – укорил меня Альберт, взял костюм и ушел за ширму переодеваться. – Какие новости? – крикнул он уже оттуда.

– Объявлено штормовое предупреждение, ожидаются ливневые дожди и грозы.

– Разве это новости? – фыркнул поэт. – Что слышно о Прокрусте? Кого он еще прикончил? Я сегодня работал весь день, даже на улицу не выходил.

– Прокруст мертв, – оповестил я приятеля.

– Брось, Лео! – не понял меня тот. – Если б ты знал, какой мне посулили гонорар за поэму о нем, то обзавидовался бы.

Я пощупал распухшее от купюр портмоне и рассмеялся.

– Это вряд ли.

– Да ну тебя! – отмахнулся Альберт, выходя из-за ширмы одетый с иголочки. – И забери уже свой бильярдный шар, на кой черт ты его вообще сюда притащил?

– Предлагаешь отнести его в цирк?

– Да хоть выкинь, мне-то что?

– Не ворчи как старый дед, – отшил я приятеля и спросил: – Не собираешься надеть плащ?

Альберт выглянул в окно, оценивающе посмотрел на небо и согласился:

– Да, плащ не помешает.

– Штормовое предупреждение!

Мы покинули апартаменты и спустились на первый этаж, а вскоре к варьете подъехал заказанный поэтом экипаж.

– В старый цирк! – объявил Альберт, и нас повезли по узеньким улочкам греческого квартала, темным и пока еще немноголюдным.

Сгустились сумерки, небо окончательно затянули облака, а ветер усилился и посвежел. К вечеру заметно похолодало.

Уличное движение к этому времени было уже не очень интенсивным, поэтому до сквера у набережной Ярдена, посреди которого возвышалось круглое здание старого цирка с каменным куполом и входами-арками, домчались за десять минут.

Людей здесь собралось – не протолкнуться.

В свете фонарей почтенная публика фланировала по аллеям сквера и набережной, кто-то спрашивал лишний билетик, кто-то продавал вовсе не лишние билетики втридорога. За порядком присматривало сразу несколько нарядов конной полиции, у загородок перед входом в здание цирка маячили синие мундиры констеблей.

– Сегодня аншлаг, – отметил я, выбираясь из экипажа.

– Спекулянты озолотятся, – подтвердил Альберт.

Мы вошли в сквер и зашагали мимо многочисленных тележек и лотков уличных торговцев, предлагавших зрителям подкрепиться перед представлением.

– Перекусим в буфете, – решил поэт.

Я спорить не стал. Посещение буфета – это традиция. Сходить в цирк или театр и не заглянуть в буфет – моветон.

Проклятье! До чего же привязчивое словечко!

Встав на краю площади, я окинул взглядом каменную громаду цирка и поежился.

– Да, у меня от этого места тоже мурашки по коже, – кивнул Альберт. – Жуткие вещи творились здесь раньше. Жуткие.

Ходили слухи, что при падших далеко не все зрители возвращались после представлений домой, и хоть документальных подтверждений подобных случаев не сохранилось, истории эти щекотали нервы не одному поколению горожан. Лет тридцать назад власти даже выстроили новое здание цирка – светлое, воздушное и просторное, а на прежнем месте с тех пор выступали только заезжие коллективы и независимые труппы.

Я этим слухам особого внимания не придавал, просто ощущалось в воздухе нечто непонятное, только и всего. Отголоски стародавних страхов? Быть может, и так.

– Экстренный выпуск! Прокруст мертв! – заголосил вдруг сновавший меж людей мальчишка со стопкой газет. – Покупайте экстренный выпуск! Неоспоримый факт: Прокруст застрелен в китайском квартале!

Альберт Брандт немедленно приобрел свежий номер «Столичных известий»; тот состоял лишь из пары листов и целиком и полностью был посвящен легендарному убийце. Поэт в свете газового фонаря прочитал передовицу и выругался:

– Будь я проклят, Лео! Он мертв!

– Я же тебе об этом и толковал, – усмехнулся я со значением.

Поэт уловил недосказанность и уставился на меня с явным неодобрением.

– Я думал, ты говорил о… – из деликатности он не стал упоминать о моем отце, а значит, разозлился не столь уж и сильно, – о прежних временах! Не о новом убийце!

– Я сказал то, что сказал.

– Здесь написано, Прокруста застрелили полицейские при исполнении.

– На месте главного инспектора было бы по меньшей мере глупо утверждать иное.

– Так понимаю, без твоего участия не обошлось?

Я кивнул.

– Рассказывай! – потребовал поэт, огляделся по сторонам и сразу поправился: – Нет, постой! Идем в буфет!

– Внутрь еще не пускают, – подсказал я, но толпившиеся перед цирком зрители Альберта нисколько не смутили.

Он решительно двинулся вперед, без особого труда протолкнулся к широким каменным ступеням, а там откашлялся, прочищая горло, и голосом низким и хриплым потребовал:

– Пропустите!

И люди, не до конца отдавая отчет в своих действиях, начали расступаться. Нам не приходилось ругаться и с боем прорываться вперед, талант моего товарища с легкостью воздействовал на зрителей и прокладывал путь через толпу.

С охраной этот номер не прошел бы. Да Альберт не стал и пытаться, за подобные фокусы вполне можно просидеть все представление в соседнем полицейском участке.

– Управляющего, будьте добры! – попросил поэт, и если в его рокочущем голосе и проскользнула нотка приказа, констебли ничего не заметили, а один из швейцаров вдруг сорвался с места и бросился исполнять просьбу сиятельного.

Толпа вокруг с недовольным видом зашумела, тогда Альберт помахал в воздухе контрамарками, давая понять, что мы вовсе не собираемся воспользоваться связями и пройти внутрь без билетов.

– Спокойствие, господа, только спокойствие! – объявил он непринужденно и добродушно. – Я намереваюсь сегодня исполнять комические куплеты, а мой друг пробуется на роль чечеточника!

Вокруг рассмеялись, и, когда управляющий распорядился запустить нас внутрь, никто вслед и худого слова не сказал.

– Господин Брандт! – Служащий цирка обнял поэта и дружески похлопал его по спине. – Чертовски рад встрече, но, к превеликому сожалению, вынужден вас оставить. Столько дел! Столько дел!

– Поговорим позже, – небрежно кивнул Альберт.

Я дождался, когда мы останемся наедине, и толкнул приятеля в бок.

– Чечеточник, значит?

– Ну, трость у тебя есть, – легкомысленно отмахнулся тот и зашагал через завешанный старыми афишами вестибюль. – Поспешим же, мой юный друг, пока за нами не хлынула алчущая развлечений толпа!

Я двинулся следом и невольно вздрогнул, когда Альберт резко обернулся и спросил:

– Чувствуешь? Цирком пахнет! Цирк – это особый мир, Лео! Цирковые не такие, как мы с тобой, это особый народ, удивительный!

Я воодушевления приятеля нисколько не разделял. В свое время отец вел дела одного средней руки импресарио, и мне довелось вдоволь наобщаться с этими самыми цирковыми. Встречались среди них и хорошие люди, и откровенно дрянные, в целом же воспоминания остались не из приятных.

– Ты бывал когда-нибудь за кулисами? – уточнил поэт, шагая через вестибюль.

– Доводилось, – подтвердил я, не став говорить, что как-то пару месяцев жил в этом самом здании и даже принимал участие в подготовке к выступлениям.

– Удивительный мир! – Альберт прошел в буфет, заказал чашку кофе, рюмку коньяка и посыпанный сахаром лимон, потом поторопил меня: – Ты рассказывай, Лео, рассказывай.

Я попросил принести газированной воды с грушевым сиропом и порцию пломбира с орехами и поведал приятелю о вчерашней стычке с оборотнем в китайском квартале.

– Александр Дьяк – это просто находка, – заявил под конец. – Даже не знаю, что бы делал без его помощи!

– Александр – голова, – согласился со мной Брандт, потом с укоризной спросил: – Но, Лео, почему ты не рассказал мне всего этого раньше?

– Я боялся.

– Боялся?

– Ну да, – подтвердил я, отодвигая от себя пустую тарелку. – Боялся лишить тебя вдохновения. Ты же сам говорил на днях…

– Лео, ты нехороший человек, – вздохнул Альберт Брандт, различив прозвучавшую в моих словах издевку.

В этот момент послышался людской гул, зрители начали быстро заполнять цирк.

Я допил газированную воду и усмехнулся:

– Так понимаю, твоя дама сердца вечером занята?

– Да, она не смогла пойти, – подтвердил поэт с мечтательной улыбкой, – но я сегодня с ней уже виделся и подарил огромный букет тюльпанов. Она без ума от цветов.

– Как оригинально!

– Лео, сарказм тебе не идет, – поморщился поэт, опрокинул в себя остававшийся в рюмке коньяк и предложил: – Идем?

– Идем, – кивнул я, поскольку уже прозвенел второй звонок.

И, прихватив программку и пару театральных биноклей, мы отправились искать наши места.

Как оказалось, неведомый мне благодетель выделил поэту целую ложу, поэтому разместились мы с комфортом и на занимавшую обычные места публику посматривали с нескрываемым превосходством.

– «Лунному цирку» пять веков, представляешь? – сообщил Альберт, раскрыв программку. – Изначально они выступали в Новом Вавилоне, но последние триста лет колесят по Европе. Некоторые номера не менялись со дня основания!

– Очень познавательно, – фыркнул я, рассматривая сцену и ряды сидений, большей частью уже заполненных зрителями.

Засыпанная опилками круглая арена традиционно располагалась в самом центре просторного помещения, свод купола уходил ввысь, ни окон, ни фонарей там не было, и тросы терялись в полумраке.

– Всегда любил узнавать что-то новое, – пожал плечами поэт.

– Всегда любил узнавать что-то полезное, – парировал я.

– Ты скучный, Лео!

– А ты зануда.

– Надо было взять коньяка, – вздохнул поэт, и тут раздался третий звонок.

Потом выступал конферансье, играл сессионный оркестр, кривлялись клоуны – рыжий и белый, фокусник доставал из цилиндра кроликов и голубей, исчезала из закрытой коробки миловидная девица, перекидывались горящими булавами жонглеры. Ничего необычного, все как всегда.

Но скучал я лишь до тех пор, пока не начался номер воздушных гимнастов. Они выступали без страховок и натянутой над ареной сетки, но выделывали при этом под куполом такие фортели, что я просто замер с открытым ртом.

Гимнасты летали. Действительно летали, ежесекундно нарушая закон всемирного тяготения, и в былые времена неминуемо схлопотали бы обвинение в колдовстве. А так люди просто замирали от ужаса; зал то взрывался аплодисментами, то накрывал меня волнами восторженного страха. Иногда казалось, что кто-то из артистов срывается и камнем падает вниз, но всякий раз под рукой в самый последний момент оказывалась трапеция или же его перехватывал идеально рассчитавший время напарник.

Одно только это представление стоило выхода в цирк.

– Поразительно! – вздохнул Альберт Брандт, когда гимнасты раскланялись и убежали за сцену.

Я был вынужден с ним согласиться. Ничего подобного мне видеть еще не доводилось.

Вновь вышел конферансье и объявил:

– А теперь перед почтенной публикой выступит виртуоз научного гипноза маэстро Марлини!

Музыка смолкла, и на арену с важным видом прошествовал импозантной наружности господин лет сорока – сорока пяти, седовласый и смуглолицый. В отличие от большинства фокусников, маэстро вышел не во фраке, а в обычном деловом костюме, но в остальном от цеховых правил отступать не стал. Начал с простеньких трюков, угадывая мысли и заставляя людей припоминать давно забытые события, и только потом ассистенты стали выносить реквизит.

– Нужен человек из зала! – объявил маэстро, когда меж двумя стойками протянули трос.

В добровольцах недостатка не было, пришлось даже кидать жребий.

– Попробуйте пройтись по канату, – предложил фокусник нескладному господину с немаленьким пивным животом. – Не бойтесь, это очень просто.

Доброволец попытался и уже на втором шаге ожидаемо спрыгнул с начавшей раскачиваться под ногами веревки, благо та была натянута всего лишь на высоте середины бедра.

– А ведь это просто! – объявил маэстро Марлини, и в подтверждение этих слов на арену вернулся один из гимнастов; он с издевательской легкостью прошелся по веревке, раскланялся публике и убежал за кулисы.

– Человек способен на большее, достаточно просто высвободить скрытые резервы! – выкрикнул гипнотизер, когда смолкли крики и смех. – Мозг – это уникальный инструмент, далеко не все используют и четверть его возможностей!

Зрители вновь рассмеялись, а фокусник достал из жилетного кармана часы и принялся раскачивать их на цепочке перед лицом покрасневшего от смущения добровольца.

– Три! Два! Один! – громко отсчитал маэстро и потребовал: – На канат!

Нескладный господин спокойно ступил на провисшую веревку, уверенно дошел по ней до противоположной стойки; затем вернулся назад, а когда гипнотизер резко щелкнул пальцами, выводя из транса, враз растерял всю свою уверенность и едва не растянулся, спрыгивая вниз.