Текст книги "Музыка джунглей"

«Ага, как же… Вы и понятия не имеете, – подумал Свистоль. – Да и мы с Папой тоже».

– Поэтому давайте сосредоточимся на выполнимом. Что нам следует сделать первым делом?

– Плоты вязать, я так полагаю, – кивнув собственным мыслям, сказал Грибок. – Если затоплять начнёт, плоты – первое дело! И большие, чтобы на всех места хватило. Саженцы табачные надо взять с собой, а высушенный табак запаковать хорошенько.

– А что? Он дело говорит! – вскинулся Гоппля. – Нам же еще урожай надо собрать, а, смоукеры?

– Грибок, ты хоть знаешь, как эти плоты строить?

– Нет, – несколько смущённо признал старейшина. – Но Папа же знает?

Папа кивнул.

– Вот, Папа знает, – облегчённо вздохнул Грибок. – Как он скажет, так и сделаем.

– Правда, Папа, что нам делать сейчас?

Большой Папа поморщился. Вот этого они как раз старались избежать… Конечно, выскажись он сейчас, и старейшины ухватятся за его слова, как утопающий за соломинку… Но как тогда заставить их соображать самих?

– Вы вот о чём подумайте. Допустим, найдём мы сухое место, высадим саженцы… А ну как потоп и туда доберётся? Что скажете? – Свистоль обвёл собрание строгим взглядом.

– Может, сначала это… Плоты построим? – робко спросил один из старейшин. – А потом уже про остальное решим…

– Мы без курева – никуда! – пристукнул кулачком Гоппля. – Думать обо всём сразу надо! А вот выйдет весь табак, что тогда будешь делать? Бамбук курить?

Запрыгали смешки. Красный, как свёкла, оппонент Гоппли потянулся к кальяну и с сердитым видом запыхтел мундштуком.

Ожидаемая Большим Папой и Свистолем реплика так и не прозвучала; лишь спустя пару дней, проходя мимо компании вчерашних школьников, шаман услышал заветные слова.

– Это даже несмоукеру ясно! – солидно говорил Пыха, недавно произведённый в охотники и необычайно этим гордившийся. – Куда нам ещё деваться, если затопит тут всё? Только в Вавилон!

* * *

Иннот и Громила с удовольствием прикончили бутылку рома, закусывая его бананами и манго; после чего гориллоид отправился веселиться дальше, а изрядно уставший за день Иннот укутался тёплым пледом и завалился на диван. От алкоголя шумело в голове, но он не беспокоился по этому поводу: организм каюкера полностью перерабатывал всё, что в него попадало, преобразуя съеденное и выпитое в электричество. Сон пришёл не сразу. Некоторое время он лежал, прислушиваясь к доносившимся из коридора шумам. Джаз наяривал вовсю; то и дело раздавался смех и весёлые взвизги разошедшихся обезьянцев. Время от времени какие-то парочки в поисках уединения заглядывали в комнату, но, завидя Иннота, ретировались. Один раз в коридоре послышался шум драки: судя по всему, павиан-поручик получил-таки по морде, злорадно отметил про себя Иннот. Огонёк светильника, такой уютный и безопасный, потихоньку стал расплываться; и наконец, каюкер погрузился в сон.

Он снова оказался в затопленном городе, где всё было похоже на декорации к какому-то странному невесёлому спектаклю. В неподвижных тёмных водах отражались кирпичные остовы домов. Высоко в сером небе пролетела одинокая ворона. Иннот осмотрелся. Прямо под ногами начинался деревянный мостик – две занозистые доски лежали, казалось, прямо на воде. Он осторожно ступил на них. По воде лениво поползли чёрные лаковые волны. Да, так и есть. По такому помосту, если не хочешь замочить ног, надо двигаться очень быстро. «Странный сон, – подумал каюкер. – Очень странный». Он явственно видел мельчайшие детали пейзажа: пятнышки мха и сколы на кирпичах, пожелтевший лист, плавающий в воде, – причём откуда-то взялось стойкое впечатление, что видит он это отнюдь не в первый раз. «Эти мостки, похоже, ведут куда-то. Смахивает на неназойливое приглашение…» И он решительно двинулся вперёд. Доски под ногами упруго прогнулись, уходя в воду, раздался чуть слышный всплеск. Иннот побежал. Он успел ухватиться за подоконник и через пустой оконный проём оказаться внутри дома до того, как мостки скрылись под водой. Это место было таким же, как и предыдущее: голые кирпичные стены, опавшие листья, битое стекло и мусор на полу – и полное отсутствие крыши. Дверей тоже не было. Иннот прошелся по комнатам. Звук шагов рождался и тут же умирал, не успев долететь до стен. Развалины походили на остров, со всех сторон окружённый водой, – но с другой стороны дома кто-то заботливо положил ещё несколько досок, уводящих в глубь подтопленного города. «Это становится интересным», – подумал Иннот. Двигаясь от одних развалин к другим, он некоторое время пробирался по лабиринту полузатопленных двориков. Наконец, мостки привели его к пролому в стене. Перед ним был типичный вавилонский двор-колодец: грязно-жёлтые стены в растрескавшейся облезлой краске, пятачок серого неба сверху. И тишина – полная, какая-то бумажная тишина; словно всё вокруг, и он сам тоже, нарисовано на большущем листе ватмана. Внезапно Иннот заметил неяркий огонёк. Это окно в отличие от прочих было застеклено. Одинокая доска наискось перечёркивала тёмное водяное зеркало и уходила в подъезд. Иннот легко пробежал по ней и очутился на мрачного вида лестнице. Чугунные перила давно лишились деревянных накладок, под отставшей штукатуркой стен виднелось переплетение дранки. Он поднялся на второй этаж и остановился перед высокой, выкрашенной в коричневый цвет дверью. Звонка не было: вместо него из стены торчали два скрученных проводка. «Ну что же, – вздохнул Иннот, – в конце концов, это всего лишь сон, к тому же мой собственный. Значит, я могу делать здесь всё, что захочу». Он положил руку на потемневшую латунную ручку и решительно толкнул дверь вперёд. В полутёмном коридоре витал аромат кофе. Каюкер сделал несколько шагов и остановился на пороге комнаты.

– Прошу прощения… – начал было он, но вдруг осёкся и замолчал, вытаращив глаза. Да и было от чего! В комнате с удобством расположилось десятка полтора человек – и все они были Иннотами.

Некоторое время они молча рассматривали друг друга. Потом кто-то из двойников чуть улыбнулся и приглашающе кивнул в сторону кресла. Каюкер молча сел, не зная, с чего начать.

В тишине негромко зазвучал мерный ритм. Один из Иннотов держал в руках необычный музыкальный инструмент – что-то вроде небольшого барабана, снабженного тонким грифом с натянутыми струнами. Пальцы его тихонько постукивали по перепонке. От прочих его отличали очень пёстрое пончо и причёска. Волосы музыканта были обесцвечены и заплетены в многочисленные короткие косички, на носу сидели узкие очки с розовыми стёклами. Неожиданно он усмехнулся и подмигнул каюкеру. «Па-паупи-памммм», – пропели струны.

– Ну здравствуй, Иннот, – сказал он. – Похоже, начинать снова придётся мне.

– Начинать что?

– Я бы назвал это экскурсией по тайникам собственной памяти. Ты осознаёшь, что всё происходящее тебе сейчас снится?

– Да, вполне, – с некоторой долей неуверенности ответил Иннот, украдкой стискивая рукой подлокотник кресла.

Кожаная обивка чуть слышно скрипнула.

– О, всё это, – музыкант обвёл рукой комнату, – вполне реально; в некотором смысле. Но в то же время спустя несколько часов ты как ни в чём не бывало проснёшься и пойдёшь по своим делам.

– А я запомню то, что со мной сейчас происходит? – осторожно спросил Иннот. – По-моему, этот город мне снится уже не впервые…

– Мы пытаемся пробиться к твоему сознанию уже давно, – вступил в разговор один из двойников. – Но до сих пор ты ещё не был готов к общению с нами. Ты действительно иногда оказывался здесь; но ни разу до этой минуты не проходил весь путь до конца. Поэтому воспоминания не сохранялись надолго. Но поскольку теперь ты добрался до нас, то всё будешь помнить, словно это произошло наяву.

– Итак, ты наверняка хочешь знать, кто мы и что это за место, – улыбнулся музыкант. – Но всё по порядку. Для начала скажи мне: ты никогда не задумывался над тем, откуда ты взялся? Какие твои самые первые в жизни воспоминания?

Иннот вздохнул:

– Первое моё воспоминание начинается с того, что я очутился в джунглях. На мне была потрёпанная набедренная повязка. Весь мой багаж составляли бычий пузырь с огнивом и трутом, кремневый ножик и самодельная дубинка. Я почти всё знал про Лес и кое-что – про Бэбилон, но понятия не имел, кто я и как меня зовут. – Он помолчал. – Это было лет семнадцать или восемнадцать назад. Самое интересное, что с тех пор я совсем не изменился…

– Моё имя Воблин Плиз, – сказал один из двойников, – и я всю свою жизнь путешествовал на воздушных кораблях. Немножко торговал, немножко занимался контрабандой, в общем, как теперь говорят, был профессиональным авантюристом. Накануне того дня, как ты очнулся в джунглях, я набрёл на молодой стоерос и выстрогал из него ту самую дубинку. Это заняло у меня почти полдня. Но торопиться мне было некуда… Время, старина, почему-то не имеет над нами власти. Вот мне, например, сто двадцать пять лет…

– Сколько-сколько?!

– Я воевал во Вторую Магическую, – просто сказал Воблин. – Согласно официальным данным, я числюсь среди потерь Военно-Воздушного Флота Белой Коалиции. Был тогда случай, я свалился с дирижабля, на виду у многочисленных свидетелей, между прочим. Про мою летательную перепонку я, конечно, никому не говорил… Ну ладно, это дело прошлое. Так вот, я подготовил для тебя оружие, потом поймал древесного удавчика, развёл костёр и плотно пообедал. Затем я нашёл уютное место в корнях поваленного бурей дерева, выстлал его мхом и уснул… А проснулся уже не я, а ты.

– Первое воспоминание Воблина Плиза – горы, – сказал музыкант. – Дикие горы Севера. Именно там, в районе Туманного хребта, сто сорок три года назад потерпела аварию шикарная, но слишком хрупкая воздушная яхта Сола Кумарозо, звезды джанги и вашего покорного слуги, – он слегка поклонился.

– Поклонники были в отчаянии, – сообщил Воблин Плиз. – Они много лет подряд устраивали «Кумарины», фестивали джанги имени тебя. Потом всё как-то плавно сошло на нет.

– А я думал, джанги – послевоенная музыка, – растерянно произнёс Иннот.

Несколько двойников рассмеялось.

– Джанги был и будет всегда! – провозгласил Кумарозо. – Он может менять имена; он то забывается, то вновь возносится на пике популярности. Например, когда-то, давным-давно, он назывался форест-фолк. Ритмы джанги будоражили людям кровь задолго до моего рождения…

– …которое произошло в маленькой лодочке, несомой водами могучего Строфокамила, за много-много миль от Бэбилона и за двести восемь лет от сегодняшнего дня, – вступил ещё один двойник. – Один весьма уважаемый человек, вундеркинд, можно сказать, самый молодой из профессоров Бэбилонской Академии Наук, не вернулся тогда из своей последней экспедиции…

У каюкера вдруг перехватило дыхание.

– Да. Ты всё понял правильно, – музыкант смотрел прямо в глаза Инноту. – Разные времена, разные вроде бы люди… Нас много, старина; но все мы на протяжении веков пользуемся одним и тем же телом. Рано или поздно каждый из нас оказывается лицом к лицу с остальными. Сейчас твоя очередь.

Иннот потрясённо молчал. Кумарозо взял несколько аккордов. Барабанчик уютно устроился на коленях музыканта. Чёрные пальцы нежно охватывали полированный розовый гриф, перебирая струны. Другая ладонь начала отбивать ритм по тугой перепонке – сначала тихонько, еле слышно. Ритм множился, звучание усиливалось, захватывая, заставляя ноги присутствующих подрагивать в такт. Одна струна вдруг зазвенела, заныла исполинским москитом, выводя будоражащую и дикую мелодию. Внезапно Кумарозо оборвал игру, резко прихлопнув её ладонью:

– Вот такие дела, старина.

Иннот сглотнул:

– Это… А откуда взялся я? Как это происходит?

– Хочешь знать, откуда берутся дети? – задрав осветлённые брови, спросил Кумарозо.

Все засмеялись.

– Ну, слушай. В определённый момент ты понимаешь, что достиг в жизни всего, чего хотел. Или, наоборот, что достигнуть того, чего хочешь, совершенно нереально. И тогда тебе остаётся только уйти на покой. Но кто-то же должен занять твоё место, верно? И тогда ты начинаешь конструирование этой самой личности.

– Конструирование? – несчастным голосом переспросил Иннот.

– Ну да. Попросту говоря, сначала ты определяешь, какими качествами должен обладать будущий владелец твоего нынешнего тела. Воблин, например, в числе прочего привил тебе любовь к пончо – в обычном плаще трудно распахнуть летательную перепонку. Кроме того, он напрочь удалил у тебя страх перед высотой – ты, наверное, замечал, что он в той или иной степени присущ большинству людей? Это, в общем-то, оправданно. Но ты спокойно можешь обойтись без него – ведь любая высота для тебя не страшна. Это, конечно, очень грубый пример. Существует специальная методика, по которой строится новая личность. Традиционно, основным создателем будущего хозяина тела является предыдущий. Но и другие могут принять в этом участие – если захотят, конечно.

– Вот оно что! То-то я смотрю, блин, эдипов комплекс не мучает, – Иннот задумался. – А с чего всё это началось? Я имею в виду, кто был самым первым владельцем нашей шкурки?

– Тайна сия велика есть, – вступил в разговор один из двойников; он носил длинную вязаную хламиду и мягкие домашние тапочки. На лице его (на своём лице!) Иннот с некоторым интересом отметил печать добродушия и умудрённости.

– Дворнике самый старший из нас. Но и он не может тебе сказать, с чего всё началось, потому что появился на свет точно так же, как и мы все.

– Это было около тысячи двухсот лет назад, – скромно добавил Дворнике.

Челюсть Иннота отпала:

– СКОЛЬКО?!!

– Ты не ослышался. Одна тысяча двести лет с хвостиком, именно так.

– Но тогда ты… Ты должен помнить даже Первую Магическую!

– Сие непотребство, по счастию, не довелось мне застать, – усмехнулся Дворнике.

Иннот схватился за голову.

– Хочешь кофе? – спросил его Кумарозо.

Каюкер молча кивнул. Говорить он сейчас просто не мог.

– Понимаешь, наша память – это как дом со множеством комнат, – продолжал музыкант, протягивая Инноту невесть откуда взявшуюся белоснежную фаянсовую чашку на блюдечке. – Ты сейчас просто открыл дверь и вошёл в гостиную. Ну а мы – мы живём тут давно и уже хорошо освоились; у каждого персонажика своё жилище…

– Персонажика?

– Так мы кличем друг друга, – усмехнулся Кумарозо. – Не инкарнациями же называться!

Иннот попробовал кофе. Напиток был восхитителен.

– А как вы определяете, кому сколько того… жить осталось?

Остальные расхохотались.

– Да кто же это может определить, кроме тебя самого, балда? – отсмеявшись, сказал Воблин Плиз. – Вот ты… Чисто физически наш возраст «плавает» – при желании ты можешь выдать себя и за подростка, и за юношу, и за молодого человека лет двадцати пяти. Это ведь скорее зависит от манеры себя держать, а не от внешности… Короче говоря, парень, – вечная молодость! Плюс все сопряженные с нею выгоды… Ну и некоторые минусы есть, конечно. Если такая жизнь тебе наскучит, – тогда милости просим, принимайся за дело, готовь телу следующего хозяина! Одним и полусотни лет для этого достаточно, другим вдвое, а то и втрое больше.

– А если я потом передумаю? – осторожно спросил Иннот.

– Да пожалуйста! Такое, правда, редко у нас бывает, но вот, например, Талво уже трижды выходил, так сказать, в свет. Он у нас паренёк сурьёзный, следователь по особо важным делам; его ретивое, понимаешь, время от времени мучить начинает, – несколько ехидно проговорил Кумарозо. – Идёт добро и справедливость насаждать железною рукою!

– Ох! Ещё и следак внутри! Ну, я влип… – простонал Иннот.

– Да ты не нервничай так, – подмигнул ему один из персонажиков. – Я парень свойский! К тому же, каюкер, следователь – разницы большой нету! Ты просто доводишь до конца то, что я, угробив кучу времени на писанину, предоставляю сделать другим.

Некоторое время все молчали. Что-то не давало Инноту покоя – и он наконец понял что.

– Неувязочка есть… Ну, допустим, меня сконструировал Воблин, так?

– Фактически да. Я немного помогал, ещё кое-кто, – ответил Кумарозо.

– А Воблина сконструировал ты, тебя – кто-то ещё, и так далее. Но самый первый, Дворнике кажется, да? Он-то откуда узнал, как это делается?

– Придумал, – пожал плечами Дворнике. – В конце концов, у меня была масса времени! Я представлял себе, каким я хочу стать, – и вот, в один прекрасный миг додумался и создал методу…

– Выходит, все мы – в некотором роде твои дети? – нервно рассмеялся Иннот. – А ты наш первопредок?

– Вроде того… Но учти: я сам понятия не имею, откуда я взялся. Забавно, правда?

– Да уж… А почему у тебя такое смешное имя?

– Ну… Понимаешь, я – Дворнике и работал всю жизнь дворником, – ухмыльнулся персонажик. – Это настолько естественно, что у меня и в мыслях не было этому удивляться.

– А скажите-ка: вы можете мною управлять?

– Да пойми же: на твою свободу никто не покушается. Разумеется, когда мы конструируем новую личность, мы вправе по своему усмотрению вложить в неё, скажем, какие-то привычки, пристрастия, наделить определённым темпераментом; но как только работа закончена – больше никакого вмешательства. Ты волен делать то, что считаешь нужным. Мы не вмешиваемся в твою жизнь, старина. Мы только наблюдаем, ну и даём подсказки, если они тебе нужны – иногда.

– Даёте подсказки?

– Да. Но опять же только если ты сам того хочешь, причём очень сильно. Помнишь, лет пять назад ты в числе прочих пассажиров оказался в терпящем бедствие дирижабле, без пилота и штурмана? И довёл его до аэродрома, как заправский лётчик?

– Так это…

– Воблин Плиз, собственной персоной. Он-то любой летучий корабль знает как свои пять пальцев!

– А сведения о монстрах, с которыми я ни разу не сталкивался и о которых даже не слыхал?

– Профессор Эксклибо, кафедра монстрологии естественнонаучного отделения Бэбилонского университета.

– Похоже, ребята; я должен сказать вам спасибо, – Иннот шутливо развёл руками.

– Да пожалуйста, – усмехнулся Кумарозо. – Пользуйся на здоровье.

– А летательная перепонка? И электричество?

– Этого мы тебе не подсказывали. Я же говорю, мы уважаем свободу воли. До большинства вещей ты дошел сам. Впрочем, и электричество, и перепонка, по-моему, срабатывают автоматически, в случае опасности. Твоё тело само прекрасно знает, что нужно делать.

– Ладно, со своим происхождением я, похоже, немного разобрался. А теперь расскажи мне насчёт этого места.

– Что тут рассказывать? – пожал плечами Кумарозо. – Это место, так же как и все мы, – в твоей голове. Можно сказать, персональный рай для персонажиков-пенсионеров.

– Что-то не больно похоже на рай, – с сомнением сказал Иннот, покосившись в сторону окна.

– А, ты о пейзаже… За это можешь сказать отдельное спасибо Касаварке.

– Кому?!

– Мне, – один из двойников улыбнулся. – То, что ты видишь, – это реконструкция. Таким был Биг Бэби времён Великого наводнения.

– Что за Великое наводнение? – заинтересовался каюкер. – Никогда о нём не слышал.

– Ещё бы, оно было четыреста лет назад. Но город примерно так и выглядел. Сначала был Великий пожар, потом – Великое наводнение… Вообще-то, здесь действительно персональный рай; причём у каждого из нас – свой. Для кого-то – шалашик в лесу, на берегу светлой речки, для кого-то – роскошный дворец с парками и фонтанами… Но нам потребовалось какое-то общее место, где мы могли бы встречать новоприбывших и общаться друг с другом. Так и появилась эта квартира. Тут очень уютно, ты заметил? Фактически, это копия того места, где я прожил всю свою жизнь. Бэбилон, Садовая аллея, дом тридцать один дробь тридцать три, квартира двадцать девять. А затопленный город… Знаешь, это ведь действительно очень красиво – пустынные дома, тёмные воды…

– Да он поэт, этот паренёк! – пробормотал кто-то.

– Объясните ещё раз насчёт персонального рая, – попросил Иннот.

– Кофе хочешь? – спросил Кумарозо.

– Не откажусь.

В руках музыканта материализовалась ещё одна чашка.

– И так – любое желание, – спокойно сказал он, передавая её Инноту. – Вообще любое. Поскольку всё вокруг – всего лишь твои мысли, ты здесь практически всемогущ. Единственные границы, которые существуют, – это границы твоей фантазии.

Несколько секунд Иннот обдумывал это. Потом глуповато ухмыльнулся:

– А если я захочу гарем? Полную обойму разнокалиберных красоток, не обременённых избытком одежды?

– Он будет у тебя. Я же говорю – всё, что ты захочешь. Всё. Города. Страны. Миры…

– Теперь понимаешь, юноша, почему среди нас не так уж много желающих поуправлять нашим старым добрым телом? – тихонько спросил Дворнике.

– Стоп! – каюкер решительно поставил чашку на пол и встал. – Ребята, то, что вы здесь наговорили… Для меня это слишком много, пока, по крайней мере. Я должен немножко побыть один и хорошенько всё это обдумать.

– Пожалуйста, – улыбнулся музыкант. – Ты как хочешь, проснуться или дрыхнуть дальше?

– Даже не знаю, – помотал головой каюкер.

– Тогда спи.

Мир вокруг свернулся в точку. Она помигала, словно на прощание, и погасла. Иннот глубоко вздохнул во сне.

* * *

С легкой руки одного из старейшин, Грибка, большая часть мужского населения начала валить лес. Грибок, казалось, и сам был не рад тому, как всё вышло. Стоило только кому-нибудь отложить топор и присесть в теньке с трубочкой, как словно по волшебству рядом появлялся Свистоль. Шаман племени ничего не говорил – лишь смотрел укоризненно; но и этого вполне хватало. Уличенный в безделье тут же вскакивал и, бормоча оправдания, хватался за топорик. Непривычные к тяжкому труду смоукеры за день выдыхались так, что не имели сил даже покурить вечером – едва дотащившись до своих корзин, они падали на сено и отправлялись в страну сновидений.

– Так нельзя, уважаемый! – не выдержал наконец Большой Папа. – Вы же загоняете бедняг до смерти.

– Когда мы попадём в Вавилон, о тихой размеренной жизни можно будет забыть, – возразил Свистоль. – Там придётся крутиться с утра до вечера. Пускай привыкают.

– И всё-таки, я прошу: сбавьте обороты. Не то наши подопечные скоро совсем ноги протянут.

– Можно, например, устраивать выходной через день, – задумчиво предложил Свистоль.

– А что, это мысль! – оживился Папа. – Сделаем так: в выходные дни каждый работающий смоукер сможет покурить кальян.

Ход оказался верным: прослышав о знаменитом Папином кальяне, даже те, кто всеми способами отлынивал от работы, теперь стремились принять в ней посильное участие. Для курения сплели специальную корзину и установили очерёдность её посещения. Даже зелёная молодёжь, школьники – и те считали своим долгом потюкать несколько часов топориком смолистую древесину бородавчатых сосен, лишь бы быть допущенными к племенной реликвии. Родители Пыхи теперь готовили ароматный, похожий по консистенции на варенье, кальянный табак с утра до позднего вечера. Сам Пыха, не отставая от прочих, трудился, обрубая ветки со сваленных деревьев и ошкуривая кору. Когда топорик в очередной раз отскочил от плотного сучка и стукнул по пальцу (к счастью, не лезвием, а обушком), он прервался и, утерев вспотевший лоб, разогнул спину. Пора было отдыхать. Дуя на ушибленное место, он повернулся и увидел за своей спиной трех щуплых синекожих человечков. Они смущённо скалились, разглядывая юного смоукера.

– Хай, гью! Вот а ю дуинг? [2]2
  Привет, паренёк! Чем ты занят? (пиджин)


[Закрыть] – наконец спросил один из них.

– Ушиб, вот и дую, – неприветливо отозвался Пыха. Он уже понял, кто перед ним – стибки, люди не слишком уважаемого племени стиб, что жило неподалёку. «И чего припёрлись? – мрачно подумал Пыха. – Только их нам тут не хватало».

– Ви вонт ту си ё босс! [3]3
  Мы хотим видеть вашего босса! (пиджин)


[Закрыть] – произнёс другой.

– Ну и что, что бос, – начал раздражаться Пыха. – Ты сам, что ли, обут? Точно, стиб – не успел прийти, а уже издевается. Вот за это мы вас и не любим, между прочим.

Троица переглянулась. Похоже, сердитый тон Пыхи встревожил их.

– Папа, – раздельно произнёс один из стибков. – Ви. Вонт. Ту си. Ё мейн. Мост мейн. Биг Папа, андестенд? [4]4
  Мы. Хотим видеть. Вашего главного. Самого главного. Большой Папа, понятно? (пиджин)


[Закрыть]

– А, так вам Большой Папа нужен? – сообразил наконец Пыха. «Мост ещё какой-то приплели», – подумал он.

– О йес! Папа! – просиял стибок. – Финэлли ю хез андестенд ми, ш-шит! [5]5
  О, да! Папа! Наконец-то ты понял меня, какашка! (пиджин)


[Закрыть]

– Ладно, пойдёмте, – Пыха приглашающе махнул рукой. – И кстати: это не щит будет, а плот, а уж до финала работать и работать. Так-то вот!

– О май год! [6]6
  О мой бог! (пиджин)


[Закрыть] – пробормотал один из стибков, разглядывая вырубку. Уже больше двух десятков ошкуренных стволов лежало в ряд на расчищенной поляне у деревни.

– Вам-то может и в самом деле – год ломай, – гордо ответил Пыха. – А мы вот за пару недель управились.

Рядом с Папиной корзиной он остановился и, строго бросив стибкам «стойте здесь», тихонько поскрёбся в днище.

– Заходи, – буркнул высунувший голову Свистоль. – Тебе чего?

– Тут эти пришли… – Пыха ткнул через плечо пальцем на посланцев. – Говорят, мол, Папа им нужен.

– Ага… – Свистоль, прищурившись, смотрел на стибков. – Вот оно что… Ладно, пускай зайдут. А ты ступай, вымойся как следует, – и, махнув приглашающе рукой, крикнул: «Кам он!»

Услышав родной язык, стибки оживились и с радостными улыбками полезли внутрь. Свистоль и Папа встретили их гробовым молчанием. Шаман, поджав губы, разглядывал синекожих человечков с таким видом, словно только что увидел какое-то на редкость противное насекомое. Большой Папа сидел в своей обычной позе – закутавшись в плед и надвинув на лоб плетённую из тростника шляпу. По его виду нельзя было понять, бодрствует он или дремлет. При виде столь нелестного приёма улыбки на лицах стибков увяли.

– Э-э… Мы хотели бы с вами поговорить, – наконец решился один.

– Очень интересно, – Свистоль без труда перешел на пиджин. – Ну, рассказывайте.

– Приятно встретить человека, который разговаривает на нашем языке, – вежливо произнёс один из послов.

– А что ещё мне остаётся делать? – пожал плечами шаман. – Вы же ни слова по-нормальному не понимаете, разве не так? Только на своём тарабарском пиджине и болтаете.

– Некоторые из нас понимают по-вашему, – жестом остановив оскорбившегося было товарища, как ни в чём не бывало ответил синекожий. – Но они слишком мелкая сошка для ведения переговоров. Поэтому послали нас.

– Так что же вы от нас хотите?

– Воды поднимаются, – начал стибок. Про себя Свистоль решил, что он в маленьком посольстве за главного. – И то, что защищает нас от невзгод, скоро превратится в ловушку. В силу этого мы не можем больше оставаться на наших исконных землях и хотим уйти. Но у нас нет возможности сделать это – выйдя за Железный Занавес, мы будем обречены.

– А кто вас просил хамить всем подряд из-за вашего Занавеса? – поинтересовался Свистоль. – Вот теперь и пожинайте плоды собственного злонравия.

– Мы просим вас о помощи, – понуро склонив голову, пробормотал стибок. – Наши племена никогда не жили в дружбе, но и открытой вражды между нами не было.

– Только потому, что мы не путешествуем мимо ваших земель. Стоит хотя бы раз оказаться с вами рядом, как повод для ссоры находится, причём очень быстро.

– У нас есть что предложить вам взамен, – заговорил дотоле молчавший стибок.

– И что же у вас есть такого, что может понадобиться смоукерам? Мне просто интересно, – добавил Свистоль. – Стибки никогда не славились ни мастерством своих ремесленников, ни силой и доблестью воинов…

– Это так, – гордо вскинув голову, ответил предводитель посольства. – Но у нас есть то, из-за чего нас не смеют тронуть ни дикие звери, ни воинственные племена.

– Это вы о Железном Занавесе? – усмехнулся Свистоль. – Ну и как вы намереваетесь увезти его с собой?

– А нам и не надо увозить с собой Занавес, – вкрадчиво заметил стибок. – Достаточно иметь его семена и знать секрет быстрого проращивания. Переселение не будет длиться вечно, смоукер. Когда-нибудь вам придётся остановиться. И тут уж не обойтись без искусных воинов, способных защитить слабое племя, – если только не владеешь секретом Занавеса. Я не хочу обидеть наших будущих союзников, но вы тоже не слишком-то воинственный народ, верно?

– Это так, – Свистоль потёр подбородок. – Значит, ваше предложение – секрет Занавеса? А что взамен?

– То, что вы строите, – стибок махнул рукой в сторону вырубки. – Места в плавучей деревне.

– Места-а? – издевательски переспросил Свистоль. – То есть вы хотите, чтобы мы, смоукеры, надрываясь изо всех сил, соорудили плоты для всего вашего племени?! А вы и палец о палец не ударите! Ну уж нет, господа хорошие. Такое у вас не пройдёт!

– Мы бы построили плот сами, – почесал затылок стибок. – Но в наших местах нет таких деревьев. А выйти из-за Занавеса мы не можем – кругом кишат враги. Говорят, даже ладьи кипадачи видели неподалёку.

– Но вы же прошли, – пожал плечами шаман.

– Мы – искусные охотники, лучшие в своём народе! – гордо сказал стибок. – Ну или не самые плохие, во всяком случае, – добавил он тоном ниже.

– В общем, есть и хуже…

– Мы проскользнули тайными тропами и шли, скрываясь от любопытных глаз. И, даже несмотря на это, понесли потери.

– Потери?

– Да, один из наших товарищей погиб, причём недалеко от вашей деревни.

– Погиб? Здесь?! Что же с ним случилось?

– Ну, я бы не назвал это просто «погиб», – нервно вступил в разговор второй стибок. – Я бы сказал, это было полное дерьмо!

– Мы полдня продирались сквозь густые заросли и порядком устали. Так что когда мы вывалились на поляну и увидели одиноко стоящую избушку, то, недолго думая, решили попроситься на ночлег.

– Что это была за избушка? – с интересом спросил шаман.

– Обыкновенная старая избушка, где-то в часе ходьбы от вас, – стибок махнул рукой. – Примерно в том направлении.

Свистоль и Большой Папа переглянулись.

– Перегнида! – хором сказали они.

– Что?

– Эта избушка принадлежит злой ведьме. Проситься к ней на ночлег – не слишком хорошая идея! – пояснил шаман.

– Мы же этого не знали…

– Интересно… Что-то мы давненько не видали этой пакости над деревней…

– Век бы ещё не видеть. Да, ну и дела! И что же она сделала с вашим товарищем?

– Там никого не было, то есть, я хочу сказать, мы никого не видели, – стибок нервно хихикнул. – Но когда Талво взялся за ручку двери…

– Да… Мы ничего не успели понять…

– От него мало что осталось, надо полагать?

– Нет, осталось как раз довольно много, но…

– Слишком уж фрагментарно, – стибок поёжился. – И в основном на ближайших деревьях.

– Мы не стали это собирать и убрались оттуда как можно скорее.

– И, возможно, только поэтому остались живы, – добавил его товарищ.

– Сколько людей насчитывает ваше племя?

– Нужно вывезти… – стибок покопался в складках набедренной повязки и достал кусочек коры, – двадцать семь человек.

– Всего-то? – скрипнул из-под шляпы Большой Папа. – Раньше вас было больше.

– Столько мест нам необходимо. Остальные покинут Занавес другим способом.

– Каким?

– Ну… У каждого племени – свои секреты, – уклончиво заметил посол.

Свистоль помолчал.

– Нам надо посоветоваться.